Текст книги "По ту сторону жизни"

– Ты хочешь непременно погибнуть, так, что ли? – возмутился Кузьма. – Я не трус, понял? Но и не собираюсь за здорово живёшь башку свою сложить!

Он взял винтовку и щёлкнул затвором:

– У нас нет достаточного боезапаса, а немцы из пушек и миномётов бьют. Мне очень жаль погибающих товарищей, но сделаться пушечным мясом тоже не хочу!

– Но и из окружения нам не выбраться вдвоём, – заколебался радист. – А с теми, кто сейчас на прорыв идёт, шанс какой-никакой, но есть?

– У нас есть шанс, если здесь отсидимся, – не согласился с ним Кузьма. – Вот я и собираюсь воспользоваться им! Я хочу остаться живым и выйти из окружения… И тебя выведу, если докучать не будешь сумасбродством своим!

Цветков сразу и не нашёлся, чем возразить на его аргумент. Кузьма обратил внимание, что радист сам не свой, и сердце у него оборвалось.

– Послушай, но мы ведь не трусы? – снова заговорил радист. – Это предательство, что наши товарищи гибнут, а мы… Мы в кустах отсиживаемся и темноты ждём!

Кузьма нахмурился: не хватало ещё, чтобы этот сосунок его уму-разуму учил.

– Если бы в атаку на врага, то я бы с голыми руками пошёл, – пробубнил он. – Те товарищи, которые под минами и снарядами гибнут, всё бы отдали, чтобы оказаться на нашем с тобой месте. А о том, чтобы просто так голову сложить, только ты один и мечтаешь, балбес!

Цветков закрыл лицо ладонями, а когда убрал их, Кузьма заметил в его глазах слёзы.

«Нытик, – подумал Кузьма, и это выбило его из колеи. – Он что, не понимает, куда стремится? Или жизнь ничего не значит для него?»

Канонада и стрельба вдалеке утихли. Радист немного успокоился. Но затишье продолжалось недолго. Через четверть часа снова послышались сильные взрывы. Один… другой… От мощного грохота дрожала земля.

Радист вздрогнул и резко обернулся. На его лице застыл ужас.

– Тяжёлая артиллерия вдарила, – сказал он вполголоса. – Даже трудно представить, какая там сейчас мясорубка.

Вслед за взрывами снова загремели пулемёты и послышались винтовочные выстрелы.

До самой темноты грохотали пушки и рвались снаряды. Цветков лежал на животе, уткнувшись лицом в землю, и о своём желании разделить участь погибающих товарищей разговора больше не заводил.

Когда стемнело, Кузьма ткнул его в бок локтем:

– А теперь пошли!

Цветков вскочил и навесил на плечо винтовку. Он был бледен, глаза глубоко запали. Кузьме стало жаль его.

– Идём, не казни себя, – вздохнул он, трогая радиста за поникшее плечо. – Немцы в любой момент появиться могут. Они любят по отвоеванным территориям цепочками ходить и зачистки устраивать.

Цветков резко вскинул голову, словно его ударило током.

– Да некуда нам уже идти, ты чего, не понимаешь? – выкрикнул он. – Мы в лесу и кругом немцы! Не сейчас, так через час мы наткнёмся на них и…

– Говори потише и идём, – подтолкнул его в плечо Кузьма. – Если наткнёшься на немцев, то не меньше горя хватишь, чем наши товарищи, погибающие сейчас в страшном бою.

Некоторое время они шли молча, спотыкаясь о камни и кусты. Ветки деревьев хлыстали по лицам, но бойцы не обращали на это внимания.

* * *

Утром, на лесной дороге, показались танки. Тяжёлые машины медленно ползли друг за другом. Колонну замыкал грузовик с солдатами.

Цветков, смотревший в бинокль, сказал:

– Двигаются к месту боя… Сейчас там нашим вдвойне непоздоровится.

Кузьма вздрогнул. В ушах у него зазвенело. «Надо что-то делать, – подумал он. – Но разве смогу я с этим сосунком задержать танки?»

– Что делать будем? – не выдержал Цветков. – Сидеть и ждать, когда танки наших товарищей утюжить будут?

– А ты что предлагаешь, засранец? – спросил Кузьма озлобленно. – Давай возьмёмся за руки и встанем перед пятью стальными махинами?!

Он выхватил бинокль из рук радиста и поднёс его к глазам. Кузьма увидел, как танки развернулись на дороге вправо и замерли, видимо, готовясь к атаке. Из грузовика стали выскакивать солдаты и вдруг…

Моторы взревели, стальные чудовища с длинными стволами орудий окутались дымом и рванулись вперёд. Солдаты, вытянувшись цепью, поспешили за ними.

Радист щёлкнул затвором, загнав патрон в патронник, и прицелился.

– Ты спятил, что ли? – рыкнул Кузьма, хватаясь рукой за ствол. – Танк подбить собрался?

– Нет, я по солдатам стрелять намерен, – огрызнулся Цветков. – Убью, сколько успею, гадов и…

И вдруг земля словно вздрогнула. Один из танков встал и окутался чёрным дымом.

– Что это? – вздрогнул радист, перестав сопротивляться.

– Сейчас посмотрим, – Кузьма поднёс к глазам бинокль. – Горит одна коробочка, – сказал он с ухмылкой, разглядывая горящий танк и видя спешно выбирающихся из башни людей в чёрной форме. – Наверное, на минное поле заехали, гады. Ну и поделом!

Он замолчал, увидев, как загорелся второй танк, и лицо его прояснилось.

– Нет, это не мины, – сказал он. – И пушечных выстрелов не слыхать. Наверное, из танков делают стальные гробы бронебойщики из противотанковых ружей…

Радист молчал, а лицо его светилось счастьем.

– Вот еще один подбили! – воскликнул он, когда очередная махина закрутилась на месте с перебитой гусеницей. – Нет, мы не можем, не имеем права больше бездействовать! Мы просто обязаны хоть чем-то помочь нашим героическим товарищам!

Он снова вскинул винтовку и выстрелил. Выпущенная наспех пуля не задела никого из солдат, но их укрытие было обнаружено.

– Эх, ты, баран безмозглый, – в сердцах выругался Кузьма. – Сам себя уложил в гроб, дубина стоеросовая. Да и меня, наверное, тоже…

Тем временем танки остановились и попятились к дороге, а пехотинцы залегли и слились с землёй.

– Кузьма, давай постреляем по немцам? – засуетился Цветков. – Они вон, все как на ладони? Да и мы боеприпасами обросли. Сколько пособирали по лесу…

– И сколько? – огрызнулся Кузьма, связывая ремнём три противотанковые гранаты. – У всех убитых, кого мы нашли, оставалось по два-три патрона. Ты забыл, сколько времени сопротивлялась всеми забытая и брошенная вторая ударная армия?

– Да-а-а, боеприпасов совсем не осталось, – признал радист.

– На-ка вот, бери, – протянул ему тяжёлую связку Кузьма и принялся вязать еще одну.

– Ты собираешься… – радист облизнул кончиком языка пересохшие губы. – Ты собираешься…

– Не ты и не я, а мы собираемся, – поправил Кузьма вставая. – Два танка невредимыми остались, вот мы их и взорвём, чтоб глаза не мозолили.

– Ты думаешь, мы сможем? – поинтересовался Цветков дрогнувшим голосом.

– А чего тут мочь? – ухмыльнулся Кузьма. – Один твой, другой мой. Пока пехота на земле отлёживается, мы сейчас сзади к танкам подберёмся и метнём в них по связке.

– Но мы разве сможем к ним незаметно подобраться? – прошептал Цветков робко. – Там ещё немцев с десяток и…

– Идём, не скули, – посмотрел на него недобро Кузьма, вставая. – Вот сейчас и покажешь, на что способен! Ты же уже не один день в самое пекло рвёшься, всё голову сложить торопишься, вот и… Короче, пришло наше время показать свою доблесть, так что поторопимся, пока есть возможность.

* * *

Пригнувшись в кустах, Малов и Цветков, держа наготове винтовки, наблюдали за дорогой. Экипажи собрались у грузовика и что-то оживлённо обсуждали, жестикулируя руками. Радист, явно нервничая, готов был уже метнуть в собравшихся связку гранат, но Малов остановил его прикосновением руки.

– Тихо, – прошептал он. – Гранаты береги для танков и не шевелись, сзади снайпер…

Выслушав его, Цветков замер и медленно присел. Осторожно повернув голову в указанном Маловым направлении, он увидел немецкого солдата с винтовкой в руках. Кузьмы рядом не было. Стоя неподвижно, как манекен, Цветков увидел, как Малов, уподобившись лесному духу, осторожно подкрался к снайперу сзади и ударом приклада в затылок сбил его с ног. Затем в руках Кузьмы блеснуло широкое лезвие охотничьего ножа и раздались булькающие звуки: он перерезал фашисту горло.

Цветков едва устоял на ногах, впервые в жизни увидев такое ужасное зрелище, и его чуть не стошнило. С невероятным усилием он совладал с собой.

Осторожно шагая, пригибаясь и крутя во все стороны головой, Малов приблизился к кустарнику и присел рядом с радистом:

– Ну, какие будут мнения?

– Я н-не знаю, – ответил Цветков растерянно. – С-скопившихся у грузовика немцев надо бы изначально уничтожить.

– У тебя что, гранат целый ящик? – прошептал раздражённо Кузьма. – У нас всего лишь две связки, и мы должны уничтожить танки!

– Да мы не сможем к ним подобраться, – занервничал радист. – Связка такая тяжёлая, что я не смогу добросить её до танка, не выйдя из леса на дорогу.

– А ведь ты прав, доходяга, – сказал Кузьма задумчиво. – Придётся всё делать самому.

– Но я могу прикрывать тебя, – зашептал Цветков возбуждённо. – Я могу…

– Ничего ты не можешь, заткнись, – поморщился Кузьма. – У тебя не пулемёт, чтобы прикрывать меня, хотя… – он заинтересованно посмотрел на радиста. – Стрелять ты умеешь?

– Да так, немного, – смутился тот, и Малов с разочарованием понял, что и в этом от него помощи ожидать нечего.

– А из снайперской винтовки? – спросил он с надеждой в голосе.

– Разок приходилось, ещё на курсах, – вздохнул Цветков.

– Жди меня здесь и не дёргайся, – сказал Кузьма и исчез, а через минут пять вернулся со снайперской винтовкой убитого гитлеровца.

– Ты что собираешься с ней делать? – спросил Цветков.

– Это тебе, «в подарок», – прошептал Малов. – Погляди в оптику, чего-нибудь видишь?

Радист вскинул винтовку, прикоснулся глазом к оптическому прицелу и осмотрелся.

– Даже лучше, чем в бинокль, – сказал он. – Головы немцев так близко, будто все они выстроились передо мной и ждут выстрела.

– Теперь поищи бак грузовика, – сказал Кузьма.

Радист повёл стволом в сторону и прошептал:

– Бак вижу… Он как будто огромный сундук передо мной.

Кузьма присел и потянул за рукав Цветкова.

– Я с гранатами подберусь к дороге и залягу там. По моему сигналу ты стреляешь в бензобак грузовика и падаешь на землю. Больше никаких шевелений, понял меня?

– Ты собираешься взорвать оба танка? – округлил глаза Цветков.

– Придётся, – вздохнул Кузьма. – А теперь я пошёл. Ты следи за мной через прицел винтовки. Когда я махну рукой, стреляй в бензобак грузовика!

– А если он не взорвётся? – вдруг усомнился радист.

– Стреляй ещё, – бросил Кузьма, вставая со связками гранат в руках. – Только взрыв грузовика на мгновение отвлечёт немцев, ну а всё остальное сделаю я…

Малов приближался к дороге, перебегая от дерева к дереву. Тяжелые связки в руках не позволяли ему ползти по земле, узковатая шинель умершего полковника сковывала движения, да ещё винтовка за спиной… С грехом пополам он дополз до дороги незамеченным немцами. Приготовив к атаке обе связки, Кузьма вздохнул и прошептал:

– Вот и всё, побыл я на земле, а теперь обратно пора. Прими меня к себе, Господи, не побрезгуй. Я жил как мог и… Наверное, я был на земле не самый страшный грешник…

Он поднял над головой руку и взмахнул ею, подавая знак Цветкову. Как только прозвучал выстрел, тут же взорвался грузовик. И в этот момент…

Больше не думая ни о чём, Малов выбежал на дорогу и метнул первую связку гранат в танк, который стоял рядом с горящей машиной. После броска он упал ничком на дорогу в надежде, что осколки сразу не убьют его.

Громыхнул взрыв, и танк окутался дымом, из которого показались язычки огня. Разлетевшиеся осколки поразили многих немцев, которым посчастливилось выжить после взрыва грузовика. Вонзились они и в Кузьму, поразив спину, левую руку и правую ногу.

– Ничего, ещё для одного броска я сгожусь! – закричал он, вставая. – Эх, прости, Господи, мою душу грешную! За всё прости, Господи! За Родину! За Сталина…

Кузьма замахнулся, метнул связку гранат в другой танк и… Свет померк в его глазах, а сам он будто провалился в мрачную, вязкую пустоту…

5

Лёжа на кровати, Мавлюдов услышал, как открылась дверь, и кто-то вошёл в его камеру. Азат открыл глаза и вздрогнул. Рядом с ним стоял тот, кого он совсем не ожидал увидеть в эту минуту.

– Мартин, это ты?! – вскричал Азат, вскакивая с кровати. – Но как ты здесь…

Боммер, одетый в строгий чёрный костюм, довольно улыбнулся. Азат буквально окаменел, глядя на него.

«О Всевышний, где же я? – подумал он со страхом. – Когда меня усадили в машину и вкололи какую-то инъекцию, я уснул. А проснулся здесь…»

Глядя на «гостя», Мавлюдов понял, что надо что-то сказать, но язык будто прирос к нёбу. Прошло ещё несколько минут, прежде чем он смог оправиться от потрясения. Едва ворочая языком, он пробормотал:

– Что ты здесь делаешь, Мартин? Тебя тоже арестовало НКВД?

В ответ Боммер тихо рассмеялся:

– Нет, дорогой мой товарищ Рахимов… Ни ты, ни я далеко не узники застенок НКВД. Мы даже не в СССР, а на территории другого государства.

Он подошёл к Азату, обнял его, а тот даже не нашёл в себе сил отстраниться.

– Мы сейчас в тихой, спокойной стране и до нас с тобой НКВД никогда не дотянется!

– В какой стране? – не понял Азат. – Какую страну ты называешь спокойной, когда вся Европа воюет?

– Формально, мой дорогой коллега, – со смехом сказал Боммер. – Финляндия, где мы сейчас находимся, конечно же является союзницей Германии и находится в состоянии войны с СССР. Но никаких активных действий не ведёт, если не считать участия в блокаде Ленинграда!

– Так что же получается: ты меня выкрал и перевёз в Финляндию? – ужаснулся Азат.

– Ну-у-у… лично я в твоём похищении не участвовал, – развёл руками Боммер. – Это сделали отважные ребята из разведки вооружённых сил Германии по моей настоятельной просьбе, разумеется! А теперь мы поработаем с тобой, как говорят русские, в одной упряжке, и… Теперь ты свободен и радуйся этому, дорогой мой!

Азат смутился. Он был до того растерян и опустошён, что не имел понятия – радоваться или убиваться своему неожиданному положению.

– Как я могу радоваться, – проговорил он наконец. – Я теперь кто, изменник своей родины, предатель своей страны?

Мартин покачал головой и с сочувствием посмотрел на вытянутое серое от страха лицо Мавлюдова.

– Смотри на вещи шире, коллега, – сказал он. – Разве я не предлагал тебе ещё в спокойные времена переехать ко мне в Германию? Вижу по глазам, ты помнишь это. Вот и не забивай себе голову мыслями о предательстве! Я тоже был революционером, и ты помнишь о том… Теперь мы с тобой граждане не какой-то страны в отдельности, а граждане мира! Ибо такой статус должен носить учёный, и это моя твёрдая точка зрения, коллега!

Слушая Боммера, Мавлюдов ничему больше не удивлялся. Теперь он уже понимал, что Мартин похитил его с какой-то целью.

– И… что ты собираешься со мной делать? – спросил он.

– Об этом ты скоро узнаешь, – пообещал Мартин. – Я приготовил для тебя отличное местечко, не сомневайся… У нас будет всё, чтобы использовать свои возможности в полной мере и без ограничений! Мы с тобой будем не только делать серьёзные открытия, а штамповать их!

Азат закрыл глаза. Неожиданно мелькнула мысль: «Была бы возможность, я убил бы его, не раздумывая. Аллах бы простил меня за этот поступок».

– Так с чего начнём, коллега? – сказал он вслух. – Я почти уверен, что стою сейчас перед тобой лишь как приложение к настойкам в чемоданах, которые, наверно, уже у тебя в сейфе?

– Это не ты к ним, а они к тебе приложение, – не моргнув глазом, уточнил Боммер. – Что касается тебя, то, как я уже говорил в мирное время, ты тот человек, который не просто нужен, а необходим мне для моей работы!

Азат недоверчиво усмехнулся. Смятение его начало проходить, и он уже отчётливо представлял, что ему надо делать.

– Хорошо, можно считать, что я почти счастлив, – сказал он. – А теперь скажи, сколько ещё времени мне придётся провести в этой камере?

– Нисколько, – приятно удивил его Боммер. – Сейчас мы славно пообедаем, я покажу тебе твою комнату, а завтра утром познакомлю с нашим шефом. Тебя устраивает такой расклад?

– Если бы у меня был выбор, то я, может быть, и подумал прежде, чем ответить, – пожал плечами Азат. – А так как выбора у меня нет, то я соглашаюсь и утвердительно киваю…

* * *

В домике, в который поселили Мавлюдова, было уютно и тихо. Азат с удовольствием прошёлся по кухне, столовой, библиотеке, потом заглянул в кабинет. Повсюду чистота и порядок, в каждой комнате добротная красивая мебель, от которой веяло спокойствием и умиротворённостью. Ему было приятно осмотреть «свои владения» и в полной мере почувствовать себя их хозяином.

Завтра ожидался трудный день. Боммер обещал познакомить его с сотрудниками своей лаборатории, и, как Азат был уверен, начнётся новая жизнь, плодотворная и свободная!

Поднявшись на второй этаж, чтобы осмотреть спальню, он услышал за дверью ванной шум воды.

«Наверное, моется тот, с кем я буду проживать под одной крышей, – подумал Азат. – Интересно, кто мой сосед? Мартин сказал, что он русский, военнопленный и очень способный хирург…»

Он вошёл в спальню, сел в кресло и прибавил звук у работающего радиоприёмника. Передавали новости на русском языке, полные пессимизма. Немецкие армии успешно наступали на всех фронтах, а советские войска терпели одно поражение за другим. Азат откинулся на спинку кресла и приготовился узнать обо всём, что происходит во внешнем мире.

Большая часть эфирного времени была посвящена главному событию – блокаде Ленинграда и наступлению на Москву. Репортёр сообщил, что победа уже близка, и произнёс речь, напичканную бредовой фашистской идеологией, предрекая «полное поражение» большевиков и крушение «колосса на глиняных ногах».

Мавлюдов сокрушённо покачал головой. «Это немецкая пропаганда на русском языке, – подумал он с недоверчивой ухмылкой. – Значит, действительное положение на фронтах мне на этой частоте узнать не придётся…»

Когда шум воды в ванной стих, Азат убавил звук. Ему не хотелось в первый день знакомства портить отношения с соседом своим своевольством. Собравшись с духом, он натянул улыбку и приготовился встретить выходящего из ванной мужчину.

Увидев Мавлюдова, тот набросил полотенце на плечо и радостно поприветствовал:

– Здравствуйте, товарищ Рахимов! Признаюсь честно, я ожидал вас чуток позже…

Сражённый наповал Азат едва поверил своим глазам, увидев «соседа». Высокий, широкоплечий, с атлетической фигурой, с доверчивым, открытым лицом…

– Быть того не может, Дмитрий Шмелёв?! – прошептал он, отступая на шаг.

– Да, я это, – просиял Дмитрий, протягивая руку. – Вижу, что вы не ожидали меня здесь увидеть, товарищ Рахимов.

– Постой, не называй меня здесь словом «товарищ», – обеспокоенно оглянулся на дверь Азат. – Ты что, забыл, что мы не в СССР, а в Финляндии?

Лицо Шмелёва сделалось грустным.

– Ну вот, и вы напомнили мне об этом, – вздохнул он. – Я, как только в плен попал, будто с ума сошёл. Живу, как во сне… Очень проснуться хочется, да не получается.

– Мне тоже как-то не по себе, – признался Азат, тяжело опускаясь в кресло. – Всё будто не со мной происходит. Приехали, захватили, усыпили, и… Теперь вот я здесь. Вижу тебя и снова в происходящее не верю…

Вернувшись в ванную, Дмитрий оделся и снова вошёл в спальню, застав Мавлюдова с задумчивым видом сидящим в кресле.

– А мне сказали, что вы тоже военнопленный, – сказал он, присаживаясь в другое кресло. – Ещё сказали, что мы вместе будем задействованы в научной работе.

– Мне тоже так сказали, – вздохнул Азат. – Только я сомневаюсь, что это именно так и будет.

– А я уверен, что будет, – усмехнулся Дмитрий. – Для чего нас тогда сюда собрали?

– Вот в том-то и вопрос: для чего? – хмыкнул Азат. – О какой сейчас научной работе речь вести можно, когда война кругом? Да и у немцев профессоров хоть пруд пруди.

– Значит, у них есть и до нас какое-то дело, – сказал Дмитрий, вставая. – Может быть, наш разговор в столовую перенесём? – предложил он.

С молчаливого согласия Мавлюдова они перешли на кухню.

– Я вместе с госпиталем в окружение попал, – неожиданно сменил тему Шмелёв. – А потом нас всех в плен взяли. Раненых расстреляли, а тех, кто здоров был, в Польшу увезли. Затем я где только не был! Сюда попал совсем неожиданно. Высокопоставленного немецкого офицера прооперировал и… Он выжил, а меня… Меня отделили от всех остальных…

Он замолчал, задумавшись.

– Если ты здесь, значит, согласился сотрудничать с немцами, – заговорил всё это время молчавший Азат. – Теперь тебе, как и мне соответственно, обратно в СССР дороги нет.

– Это точно, – согласился с ним Дмитрий. – Я застрелиться хотел, но смалодушничал. Не смог на себя руки наложить. А когда меня к Боммеру привели и он предложил мне сотрудничество, то я… Сам не знаю, как получилось, но я согласился.

– Вот и я согласился, – вздохнул Азат. – Я просто захотел остаться живым, на что имею данное мне природой и родителями право! Я не сам пришёл к немцам, а они захватили меня в Ленинграде, и… Мне предложили сотрудничество, и я принял его, не мудрствуя лукаво.

– Раз уж мы вдвоём попали, так сказать, в тяжёлую жизненную ситуацию, предлагаю держаться вместе, господин Мавлюдов, – протянул через стол руку Дмитрий.

– Ничего не имею против, – пожал её Азат. – Трудно нам придётся в этом аду, очевидно. Ну а поодиночке ещё хуже, и это ясно, как день божий…

6

Вот уже третью неделю караван из пяти танкеров пересекал Атлантический океан, следуя от берегов Южной Америки к берегам Европы.

Капитан головной баржи медленно прохаживался по палубе в глубокой задумчивости. С подчинёнными он разговаривал резко и холодно, беспричинно цепляясь и делая замечание по каждому пустяку. Его нервозность была понятна всем – надвигался шторм.

А между тем ветер набирал силу. Волны вздымались всё круче и круче, а с них шипя сползала пена.

С наступлением темноты бурлящая поверхность океана вспыхнула призрачным серебристым сиянием. И от этого мёртвого света становилось страшно.

Испуганный надвигающимся штормом, Быстрицкий выбежал из каюты на палубу и засыпал капитана тревожащими его вопросами.

Капитан внимательно его выслушал, а потом, дабы успокоить нервного «хозяина каравана», сказал:

– Не беспокойтесь, сэр, нашей посудине не страшны ни штормы, ни ураганы. Мы можем в течение месяца носиться по разъярённому океану. Благодаря грузу и мощным дизельным установкам наш танкер чрезвычайно устойчив и не может быть опрокинут волнами!

Разъяснения капитана несколько успокоили Владимира Александровича. За три недели плавания по океану он успел сделать вывод в его отношении: «Настоящий морской волк… Строгий, когда раздражается, подбородок ходуном ходит, а брови дёргаются. Глаза тёмные, холодные, без блеска. От одного взгляда дрожь пробирает. На такого можно положиться. Железная воля в сочетании с разумом. Такой человек любого разгильдяя на место поставит!»

И всё же Быстрицкий решил в каюту не возвращаться. Он боялся потерять из виду отважного капитана, а вместе с ним и веру в успех. Еще совсем недавно он был полон решимости переплыть океан. Но если представить, что танкер может пойти ко дну?..

На палубу вышел дон Диего.

Увидев его, Быстрицкий воспрял духом и поспешил к нему.

Дон Диего равнодушно наблюдал за бушующим вокруг танкера океаном. Владимир Александрович встал рядом и громко, перекрикивая шум ветра, спросил:

– Шторм не так уж и страшен, как я думал. А может быть, нам повезло?

– Это не шторм, а так себе, болтанка, – согласился с ним дон Диего. – А ты выглядишь не очень-то бодро, господин Быстрицкий. Ступай в каюту и поспи. Я тебя разбужу, если тонуть будем.

– Если вас всё это забавляет, то меня нет, – поджал обиженно губы Владимир Александрович. – Ещё неизвестно, как нас встретит воюющая Германия, – приветствиями или подзатыльниками.

– Я тебя понимаю, – вздохнул дон Диего. – Беспокоишься, что бывшие соратники вдруг узнают, что ты жив и разбогател к тому же, и учинят над тобою расправу. Хочешь дам совет?

– Да, конечно, я охотно вас выслушаю.

– Когда встретимся с немцами, держи нос по ветру и лишнего не болтай. Гестаповцы, как я наслышан, парни тёртые, тем более власть и сила на их стороне.

– Пожалуй, вы правы, – согласился Владимир Александрович. – Однако я смог бы к немцам и без вас сходить. Танкеры и груз принадлежат мне, так ведь?

– Нет, я с тобой пойду, – покачал с сомнением головой дон Диего. – Хочу лично присутствовать на переговорах. Я доверяю твоим мозгам и способностям морочить головы другим, но… Я впервые собираюсь на встречу с фашистским командованием и очень хочу лично понять и прочувствовать всю их актуальность и остроту!

Разговор «компаньонов» продолжился в каюте Быстрицкого.

Дон Диего в очередной раз принялся объяснять, как вести себя с немцами, заостряя внимание на тонкостях, которые могут возникнуть во время переговоров.

«В случае необходимости, – говорил он, – надо ни на чём не настаивать и уходить под каким-нибудь вежливым предлогом. Главное, будь крайне осторожен. Фашисты сами себе на уме. Как говорят индейцы в джунглях Колумбии, у них по одной голове на плечах и по семь языков во рту, причём раздвоенных…»

Владимир Александрович, соглашаясь, кивнул.

– Они могут думать одно, а говорить другое, – продолжил дон Диего. – Если я покашляю, замолкай и больше ни звука. Дальше говорить и действовать буду я.

Быстрицкий снова кивнул и промолчал, ожидая, что ещё скажет дон Диего.

– Как ты считаешь, твои бывшие соратники могут нам помешать, если прознают о цели нашей акции? – вдруг поинтересовался тот, пытливо глядя на него.

Владимир Александрович пожал плечами.

– Я допускаю любую возможность, – сказал он неопределённо. – Даже ту, что они сделают это.

– Не шутите?

– Я говорю совершенно серьёзно. У меня было время убедиться, что мои бывшие «соратники» не те люди, за которых себя выдают! И им до российского народа нет никакого дела.

– Тогда тебе не стоит показываться в городе, – сказал дон Диего, вставая. – Если тебя заметят и узнают, то в лучшем случае убьют. К немцам поедем вдвоём, сразу, как только сойдём с танкера.

Он вышел из каюты, оставив Быстрицкого в глубокой задумчивости, а тот даже и не заметил его ухода.

* * *

Через два дня танкеры достигли берегов Дании и там были остановлены патрульными немецкими эсминцами для проверки груза и документов. Затем их ещё дважды останавливали для проверки в проливе Каттегат и дважды в проливе Эресунн (Зунд). В проливе Кадет-Реннек их остановили и проверили трижды. В порт Росток, пункт назначения, в который следовали танкеры, караван не пустили вообще, приказав остановиться на рейде и опустить в воду якоря!

– Всё, начинается, – нервно почёсывая заросший щетиной подбородок, сказал Быстрицкий, прохаживаясь взад-вперёд по кают-компании, в которой собрались все капитаны танкеров и их старпомы. – И это, как мне кажется, ещё цветочки!

– Этого следовало ожидать, – дуя на горячий чай в стакане, сказал с невозмутимым видом дон Диего. – Ещё неделя пройдёт, пока немцы педантично изучат все документы, проверят их подлинность и лишь после того примут решение.

– Интересно, каким оно будет, – сказал Владимир Александрович, усаживаясь за столик. – Им ничего не стоит отказаться от наших услуг, и… Господи, да они могут просто арестовать наши танкеры, а нас и экипаж усадить в лагеря! Они их уже не десятки, а сотни понастроили по всей оккупированной Европе!

– А я уверен, что у немцев другие мысли на наш счёт, – возразил дон Диего. – Привезённая нами нефть – большое подспорье для воюющей Германии. Им нужна нефть и… Им нужны те, кто сами доставляет её в Германию! А таких, как мы, «друзей» у них сейчас не так уж и много.

В кают-компании зависло молчание. Собравшиеся капитаны танкеров предпочитали не высказываться, так как дела работодателей их не касались. Но дон Диего не позволил им сидеть просто так.

– А вы, господа капитаны и помощники, все помните, что надо делать в случае, если нас арестуют немцы?

– Да, помним, – закивали они.

– Не подведёте?

– Нет, господин де Беррио, мы знали, куда и на что идём. А команды… Матросы только и ждут, когда получат зарплату и сойдут на берег!

– Господа, все свободны! – закончил совещание дон Диего. – Расходитесь по своим танкерам и занимайтесь текущими делами. Командам объявите, что зарплата будет выплачена незамедлительно, но чуть позже, когда мы получим оплату за груз! Так слово в слово и передайте!

Капитаны покинули кают-компанию, а дон Диего и Быстрицкий остались вдвоём.

– Немецкий эсминец остановился неподалёку и перекрыл нам выход в море, – сообщил тоном заговорщика Владимир Александрович.

– Не слепой, сам видел, – вздохнул дон Диего. – Я на другое и не рассчитывал.

– Тогда откройте наконец передо мной все свои планы! – воскликнул возмущённо Владимир Александрович. – У меня такое ощущение, что мы действуем здесь не по плану, в который вы меня посвятили, а вслепую!

– Получается, что так, – усмехнулся дон Диего. – Получается всё не так гладко, как я планировал. Немцы не спешат выгружать танкеры, держат нас на рейде и… Во мне просыпается подозрение, что они затевают с нами какую-то игру.

– А вы что, собираясь в плавание, не предусмотрели возможности такого казуса? – с едва уловимой издёвкой поинтересовался Быстрицкий. – Тогда наше путешествие к европейским берегам чистой воды авантюра.

– Считай как хочешь, – поморщился дон Диего. – О цели нашего, так сказать, похода я тебя проинформировал, а предугадать последствия в такое тяжёлое время невероятно трудно.

– Надеюсь, нас не пустят ко дну? – занервничал Владимир Александрович.

– Пока танкеры заполнены нефтью, нет, – покачал головой дон Диего. – А вот потом, после выгрузки… А потом пусть тонут, чёрт с ними. Танкеры застрахованы, и меня меньше всего заботит их потеря!

– Господи, чего вы несёте? – разозлился Быстрицкий. – Вам не жалко танкеров, а мне наоборот. Они же на меня вместе с грузом оформлены! А люди? Вы о командах подумали?

– Подумал, не сомневайся, – улыбнулся дон Диего. – Матросы на «твоих» танкерах большей частью немцы. По моему совету ты набирал на работу тех, кто очень хотел попасть в Германию, но не имел на проезд денег. Твои матросы, можно сказать, приехали домой, на историческую родину, и претензий к тебе иметь не могут.

Лицо Быстрицкого вытянулось.

– И кто же должен будет перегонять танкеры обратно, в Америку? – пробормотал он.

– Никто, – ошарашил его дон Диего. – Советую продать их немцам, а не получится, то просто подари!

С улицы послышался вой сирены. Быстрицкий и дон Диего поспешили выйти на палубу.

– Что это? – задрав голову и глядя на небо, прошептал Владимир Александрович.

– Это гудят бомбардировщики со стороны Дании, – пояснил дон Диего. – Росток – город промышленный и… Его, наверное, иногда навещают английские самолеты, чтобы хоть как-то осложнить жизнь фашистам и их стебанутому фюреру.

Словно в подтверждение его слов из-за туч показались бомбардировщики и, не обращая внимания на залпы зенитных батарей, принялись планомерно сбрасывать смертоносный груз на город, на морской порт и на предприятия оборонной промышленности Третьего рейха…