Текст книги "По ту сторону жизни"

Эпилог

Июль 1950 года. В тайге, в глуши, в изопревшей от старости избушке, за столом сидели двое мужчин. За окном – тёплый день, запахи лесных трав, диких ягод и грибов.

Один из них выглядел довольно бодро, а второй уже два дня не выходил из избы. Лежал, завалившись на топчане, и смотрел в потолок. Иногда, будто что-то вспомнив, спрашивал:

– Ну что, не приготовил ещё?

– Я только травы собрал. Сейчас начну готовить…

– Я сдохну, пока ты приготовишь своё пойло. А может быть, ты специально тянешь время, «товарищ Рахимов»?

– В таком деле спешить нельзя, «товарищ Боммер», – огрызнулся первый. – Хочешь выздороветь, терпи. Тем более что спешить нам обоим некуда.

– Да, я хочу выздороветь, очень хочу… И ты поможешь мне встать на ноги, – зашептал Боммер охрипшим, лишённым оттенков голосом. – Ты многим обязан мне и не забывай этого! Я мог сотни раз уничтожить тебя, но я ни разу не сделал этого.

– Ох, и надоел ты мне, Мартин! – вздохнул Азат. – Кому-кому, но только не тебе упрекать меня хоть в чём-то. Вспомни, это не я навязывался тебе все эти годы, а ты насильно привязал меня к себе, превратив в покорную собаку.

– Ха, это был твой выбор, – захрипел Боммер. – Не хотел бы ты моей власти над собой, то её бы и не было. Ты был бы свободен, Азат, но мёртв. Я спас тебя от голодной смерти, вытащив из осаждённого Ленинграда. Я вытащил тебя из моря, когда ты шёл ко дну. Вспомни, разве не так это было? Вспомни, как ты вцепился в моё весло, когда я проплывал мимо? А я ведь мог и «не заметить» тебя. Я мог…

– Да брось нести чушь, Мартин, – усмехнулся Азат. – Я помню всё, будто только вчера это было. Я даже знаю, почему ты оберегал меня, мразь фашистская. А всё из-за этого самого отвара, который я сейчас для тебя готовлю.

– Это сейчас для меня, а планы мои далекоидущие есть и остаются прежними, – уточнил, тяжело дыша, Боммер. – Вспомни, я сохранил препарат даже тогда, когда вынужден был бежать с корабля. А позже мы, вылечивая с его помощью тяжелобольных капиталистов с толстыми кошельками, сколотили немалое состояние.

– Ты сколотил, а не я, – уточнил Азат. – Я всегда был у тебя на побегушках. Ты всячески унижал меня, оскорблял и относился, как к дворняге приблудной! Но-о-о… Препарат у тебя конечно же закончился, и в связи с этим изменился и ты, Мартин! Да тут ещё не кстати ты заболел раком! Препарата нет, а неизлечимая болезнь – вот она! Тут тебе и понадобился я, так ведь, Мартин?

– Не загоняй меня в угол, Азат, – прохрипел угрожающе Боммер. – Без меня ты никто, и ты это знаешь! Умру я, подохнешь и ты. Как собака под забором! Всё «наше» состояние принадлежит мне, и я составил завещание, что если умру скоропостижно, то всё оно отойдёт приютившему нас государству!

– Да? А я и не против! – воскликнул Азат. – Подохнешь ты или останешься жив, мне всё равно не видать «наших» денег. Да и из России я уезжать больше не собираюсь. Мне хорошо здесь, даже в этом дремучем лесу!

Прежде чем что-то сказать, Боммер долго и надрывно кашлял, выплёвывая кровавые шмотки разлагающихся лёгких прямо на пол. Затем, кое-как отдышавшись, он сказал:

– Здесь, в тайге, сейчас хорошо, пока лето и солнышко греет. А что будет зимой? Не мне тебе рассказывать, какая тайга бывает зимой. Тебе здесь не выжить. Ни тепла, ни пищи… Ты не только охотиться не умеешь, но и обеспечить себя топливом! Ты никчемушный человечишка, «товарищ Рахимов», или успел позабыть об этом?

– Нет, это не беда! – расхохотался Азат, наконец-то за долгие годы чувствуя свое превосходство. – Я перезимую у бурят…. Их много проживает в тайге, и они не откажут в гостеприимстве.

– А как же я? Ты же не собираешься бросить меня здесь беззащитным? – снова прокашлявшись, спросил Боммер.

– Вот именно сейчас я и размышляю над этим, – пожимая плечами, ответил Азат. – Если хочешь знать, я всё больше и больше склоняюсь к мысли оставить тебя здесь подыхать. Этот охотничий домик был посещаем ещё до войны. А сейчас, судя по его плачевному состоянию, в него давно уже никто не заглядывал. Так что будешь ты здесь подыхать в полном одиночестве!

– Нет, ты так не поступишь со мной, Азат, – занервничал Боммер. – Ты же так говоришь, чтобы позлить меня, верно?

– На этот раз я говорю чистую правду, – сузил глаза Азат. – Мне всегда хотелось убить тебя, Мартин, но что-то удерживало от такого шага. Да, я боялся тебя, жестокого, бессердечного, коварного и кровожадного душегуба! Да что там душегуба, ты самый настоящий людоед и вурдалак, Мартин! Или, может быть, посчитаем, сколько замученных до смерти людей в твоём кровавом списке? Военнопленные, палачи-врачи из твоей лаборатории… солдаты… Это ведь ты напоил их ядом перед тем, как они сели на корабль!

– Твоим ядом, «уважаемый товарищ Рахимов»! – напомнил ему Боммер. – Это ты его приготовил, не забыл, гадёныш?

– Я или не я, какая теперь разница, – пожимая плечами, ответил Азат. – Главное, что травил им своих соотечественников ты, а не я. А я даже горд тем, что тем самым внёс свою лепту в уничтожение врагов своей Родины!

– Не-е-ет, не пытайся себя оправдать, – прошептал Боммер. – Тебя ждёт ад, как и меня. Ты такой же, как и я, подонок!

– Хорошо, остаёмся каждый при своём мнении на этот счёт, – усмехнулся Азат, процеживая приготовленный отвар через марлю. – Сейчас я уйду, а тебя оставлю наедине с собственной судьбой, не возражаешь?

– Что-о-о? Ты что, и правда уходишь? – испугался Боммер. – Да ты… да ты…

– Не беспокойся, я не ты, – глядя на него с усмешкой и явно забавляясь его беспомощностью, сказал Азат вкрадчивым голосом. – Я оставляю тебе две бутылки с настойкой! Этого лекарства хватит вылечить даже не десяток, а целую сотню людей, так что…

Не обращая внимания на тяжёлый взгляд Боммера, он сложил в мешок бутылки с отваром, продукты и присел, с гадкой ухмылкой глядя на Боммера.

– Вот и всё, прощай, Мартин, – сказал он. – Наконец-то наши пути-дорожки разошлись коренным образом, а я… Я сбросил с себя ярмо, каковым все последние годы являлся ты, Мартин! Прощай, я буду по тебе скучать, «дружище». И ты не забывай меня, если, конечно, выживешь…

– Нет, ты не посмеешь, мразь! – прохрипел в бессильной ярости Боммер. – Ты подлое ничтожество. Ты…

– Всё это я уже слышал много-много раз, Мартин, – рассмеялся Азат. – Погляди на стол. Ты видишь перед собой две бутылки с настойкой. Так вот, в одной из них лекарство, а в другой яд! Смотри, не перепутай!

– Я ненавижу тебя, скотина! Я… – Боммер сделал рывок, пытаясь присесть, но силы оставили его.

– Прощай, Мартин! – сказал Азат, открывая дверь и оборачиваясь. – Желаю сделать тебе правильный выбор. В одной бутылке жизнь, а в другой смерть. Жаль, что нет времени, чтобы полюбоваться тем, что ты выбрал и… Порадоваться за тебя или огорчиться.

– Будь ты проклят, ублюдок! – тяжело дыша, бросил ему в спину Боммер. – Ты ещё пожалеешь о своём бесчеловечном поступке! Ты…

Он весь затрясся от приступа кашля, а Азат с улыбкой вышел из избушки…

* * *

«Вот и подыхай, скотина, – со злобой думал Азат, пробираясь сквозь густые таёжные заросли. – Все, что случилось со мной за последние годы, только из-за тебя. Ты растоптал мою жизнь, вот и получай за это кару заслуженную…»

Он люто ненавидел Боммера. И на это, как был уверен Азат, у него были весьма значительные причины. Может быть, из-за Боммера, а может быть, по капризу судьбы, но его сумасбродная жизнь так и не становилась на ровные рельсы.

«Но почему так всё происходит со мной? – задумывался он часто. – Почему на меня изобильно сыпятся все беды и несчастья? Почему у меня не складывается всё, как у других нормальных людей, кто живёт тихо, мирно и счастливо? Почему я попал в зависимость к упырю Боммеру? Война закончилась поражением Германии. Те, кто не погиб, вернулись домой, к семьям, а я… А я сгинул для всех и живу, как крыса на помойке, боясь высунуть нос и попасть в лапы правосудия…»

После войны жизнь во всём мире стала принимать новый облик и смысл, а вот его жизнь стала сущим адом. Выловив из моря, Боммер взял его с собой сначала в Северную Африку, а затем… Жизнь Азата покатилась мутным ручьём и понесла его по таким сточным канавам, что он никак не мог понять, как это случилось. Они долгое время переезжали с места на место, пока не «осели» в Ирландии.

– Всё, отсюда больше никуда, – объявил решительно Боммер. – Здесь, как говорится, пустим корни! Тихая спокойная страна, и здесь, если и ищут военных преступников, то не так тщательно, как везде!

И остались они жить в Ирландии с паспортами граждан ЮАР. Боммер взялся лечить тяжелобольных толстосумов препаратом Азата, который всюду возил с собой, и дела пошли в гору. Мартин зарабатывал много денег, а препарат таял. Он не отпускал Азата от себя ни на шаг. Боммер обходился с ним вежливо, но чувствительно мучил его презрением, относясь к нему скорее как к слуге, чем компаньону.

Такое отношение раздражало Азата. Он словно остался в стороне от жизни и жил в собственном внутреннем мирке, и… Он научился выбирать моменты, когда у Мартина не было до него дела, и уходил расслабиться в злачные места. Там он сорил деньгами, которые воровал тайком у Боммера, злоупотреблял спиртным и наркотиками. А потом случилось страшное…

Когда они проживали в одной из стран Центральной Африки, Азат пристрастился посещать один грязный бордель, в котором всегда собирались тёмные личности. Он пил в компании бродяг, занимался сексом с грязными отвратительными шлюхами, а потом…

Через пять лет, будучи уже в Ирландии, путаный разум Азата сначала не мог осмыслить, что произошло с ним. Он вдруг почувствовал в себе симптомы какой-то странной болезни. Сдав анализы, он испытал шок, когда узнал, что болен страшной болезнью – лепрой, или так называемой проказой.

Втайне от Боммера он принялся изучать приобретённую болезнь и пришёл в ужас и смятение от того, что она собой представляет. «Вот влип так влип! – сокрушался он, дочитав справочник. – И за что мне всё это? Я и так страдаю всю жизнь? А может быть, это кара Всевышнего? Но почему она пала на меня, а не на Боммера? Это ведь он страшный грешник, а я… Я же всего лишь жалкая жертва его интриг и обстоятельств?»

Сначала Азат едва не наложил на себя руки, узнав, что проказа считалась неизлечимой болезнью, неизбежно завершающейся мучительной смертью после нескольких лет тяжёлой инвалидности. «Итак, – думал он, оставаясь один. – Заражение может произойти только при длительном и тесном общении с больным. Теперь установить, с кем я “длительно и плодотворно” общался невозможно, тем более что первые признаки болезни появляются через пять лет после заражения, а иногда ещё позже. Заболевание начинается обычно незаметно, с общего недомогания и повышения температуры. А затем…»

А затем у него на коже появились беловатые пятна, и на этих участках кожа стала нечувствительной к теплу, холоду, не стали ощущаться прикосновение и боль. Постепенно кожа уплотнилась и стали образовываться узлы и язвы. Увеличились ушные мочки, стали выпадать брови, запал нос. Из-за всего этого сильно изменилась внешность Азата. Да разве только внешность! Значительно ослабело зрение, голос стал хриплым, периодично возникало удушье, и… Голова плохо соображала и ослабела память.

Азат пытался лечить страшную болезнь, но все доступные лекарственные средства были малоэффективными. Тогда он попросил у Боммера немного своей же настойки, но тот отказал, ссылаясь на то, что её почти уже не осталось. «Я уже обдумываю план поездки в Россию, чтобы собрать травы и изготовить побольше нового отвара, но… Пока ещё не придумал безопасного способа, как это сделать!» Но вскоре Мартину пришлось поднапрячься и решиться на поездку в СССР, так как у него вдруг обнаружилась ещё более страшная болезнь, чем у Азата, – рак. И лечить её уже было нечем.

Азат остановился и, как конь, встряхнул головой. Ему захотелось отогнать мысли о Боммере. Но они никак не хотели покидать его голову. Ещё из-за прогрессирующей болезни он многого не помнил и не сожалел об этом. Ему хотелось всё забыть. Но в памяти вдруг всплывали обрывки воспоминаний, которых он стыдился.

За последний месяц до поездки в СССР вокруг него начал распространяться запах – тяжёлый, мерзкий запах гниения, которого он стыдился, когда заходил в магазин, боясь, что находящиеся там люди начнут зажимать пальцами свои носы, отворачиваться и бросать в его сторону гадкие замечания. Когда они так поступали, он хотел умереть. А с утра, перед завтраком в компании Боммера, он был вынужден по часу мыться в душе, а потом поливать себя одеколоном от головы до пят. И только после этого он решался садиться за стол со своим мучителем.

Воспоминания о последних днях перед вылетом в СССР вызывали у Азата тошноту. Тогда он, набравшись смелости, рассказал Боммеру о своей болезни. Но на удивление Мартин воспринял его признание совершенно равнодушно. Он только ухмыльнулся и сказал:

– Вот видишь, и у тебя появилась острая потребность в поездке в Россию. А когда мы изготовим отвар и избавимся от своих болезней, у нас будет всё! Здоровье, богатство, счастье…

– Почему ты не дал мне тогда утонуть в море? – простонал Азат.

– Ты мне нужен, – ответил коротко Мартин.

– Но я болен!

– Как тебе хорошо известно, я тоже.

Азат исподлобья взглянул на него.

– Нет, мы погибнем в России, – сказал он. – Там нас ждёт могила, я чувствую это.

– Могилы ждут нас здесь, а там здоровье!

Азат вздохнул.

– А я хотел бы умереть здесь, – сказал он.

– Не мели языком. Это говорит твоё отчаяние.

– А хоть бы и так, но я солидарен с ним.

Выслушав его, Боммер вспылил:

– У нас нет выбора… Я жить хочу, ты меня понял, тварь? Для этого мне нужен твой препарат, и ты изготовишь его для меня!

Оскорбление Боммера разозлило Азата.

– И как ты сам всё это представляешь? – с вызовом спросил он.

– Как доберёмся до России, там и поглядим, – уже более миролюбиво ответил Боммер. – Война план покажет, всегда говорят русские…

И вдруг на Азата снизошло сострадание к умирающему, брошенному им в домике на топчане Боммеру. Они оба были презираемыми людьми, против них весь мир, натерпевшийся боли от фашизма. И он, усевшись на бревно, почувствовал, как жалость к Мартину всё крепнет и крепнет в нём.

«Но почему я оставил его умирать одного? – корил себя раздираемый противоречивыми чувствами Азат. – Он, конечно, чудовище, но никогда не бросал меня. Раз судьба распорядилась всегда нам быть вместе, значит… О Аллах, а может быть, у него и не рак вовсе? Может быть, я заразил его проказой? Мы ведь проживали с ним бок о бок много лет?»

У Азата всё оборвалось внутри, когда он открыл глаза и увидел перед собой старика бурята Яшку Сыткоева, который стоял перед ним и протягивал руку. В ней был зажат какой-то причудливый, очень похожий на тряпичную куколку предмет…

* * *

1950 год, Канада, Гудзонов пролив, Форт-Шимо.

Хозяин лесопилки господин Жорж Маклеод снял кожаный фартук, вышел из кузницы и, умывшись из бочки холодной водой, не спеша пошагал к дому.

В этом глухом углу он поселился после войны, подальше от людей и городов. Отстроил себе дом, поставил лесопилку и зажил тихой спокойной жизнью наедине с природой и самим собой. «Вот такой жизни мне всегда не хватало, – думал он, выходя на берег реки и подолгу наблюдая за её течением. – Такое счастье может понять только тот, кто провёл, как в аду, большую часть своей жизни!»

Трудилась на его лесопилке одна индейская семья, состоящая из отца, двух сыновей, матери и неизвестного возраста старухи. Старая индианка тосковала о днях молодости, о своём племени, о вигвамах и пела вечерами тихие тоскливые песни на родном языке. Но это не мешало наслаждаться жизнью Жоржу Маклеоду.

Так вот они жили «зверино» и одиноко. О том, что происходит в большом мире, в жизни далёких людей, они слышали мельком, от случайно заходивших на лесопилку рыбаков, охотников или закупщиков леса.

Подходя к дому, Жорж увидел легковую машину, и сердце радостно встрепенулось. «Наконец-то сынок пожаловал, – с теплотой подумал он. – Поди год уже истёк, когда мы последний раз виделись…»

Отцовское сердце не обмануло. Это действительно приехал Марк Маклеод, который проживал вместе с семьёй в Южной Америке. За последние годы сын сильно изменился, его трудно было узнать, но только не для отца.

Для Жоржа Маклеода сын оставался таким же, как и всегда: высокого роста, стройный, подтянутый, он производил впечатление человека недюжинной силы. Его стройную атлетическую фигуру облегал строгий костюм чёрного цвета. Чёрные кожаные ботинки, тщательно завязанный галстук красного цвета и воротничок белоснежной рубашки делали его внешность неотразимой.

От Марка исходила скрытая энергия. Чисто выбритое лицо, словно маска из бронзы, покрывал густой южный загар. Он был великолепен и поразительно похож на отца, но и… кое-что унаследовал от матери. Прямой нос, красиво очерченный рот, глубоко посаженные, проницательные глаза.

– Я рад тебя видеть, сынок! – воскликнул Жорж. – Только вижу, что ты приехал один? Почему не привёз с собой жену и внуков?

– Нет, я приехал по срочному делу и ненадолго, – ответил Марк, идя навстречу отцу. – Прежде всего, потому…

Он не договорил, так как попал в крепкие отцовские объятия.

– Так что там «прежде всего»? – спросил Жорж после того, как расцеловался с сыном.

– Прежде всего, я обеспокоен твоим здоровьем, – ответил Марк. – Ты почему не отвечаешь на мои вызовы? Я несколько дней не мог до тебя дозвониться.

– Рация неисправна, – усмехнулся Жорож. – Ты же знаешь, где я живу, сынок. А мастера никак до меня не доедут…

– Сам виноват, – упрекнул его Марк. – Никто не заставлял тебя забиваться в такую дикую глушь.

– Да, никто, это мой выбор, – согласился с ним Жорж. – Зато я не жарюсь под солнцем, как вы, в своей Венесуэле. Это место выбрал даже не я, а моя душа, вечно тоскующая по родной России.

– Вот как раз ещё по этому поводу я приехал с тобой поговорить, – сказал Марк, беря отца за руку и ведя его к беседке. – У тебя появилась реальная возможность навестить Родину!

– Что-о-о? – У Жоржа заблестели глаза. Столь неожиданные слова сына заставили его напрячься, в то время как Марк не отрывал от его лица проницательного и настороженного взгляда.

Сказать, что слова сына не тронули его, было бы ложью. Жорж почувствовал, как горячая, кипящая волна пробежала по телу, и на его щеках едва заметно обозначился румянец. Смущённо потупившись, он безуспешно пытался подыскать те слова, которые ожидал услышать от него сын, но не находил их. Из затруднения его вывел голос Марка:

– Отец, ты хочешь съездить в СССР, или уже твоя тоска по Родине поостыла?

Лицо Жоржа нахмурилось, но замкнутое выражение почти тотчас сменил тоскливый, почти растерянный взгляд.

– Я даже не знаю, что сказать на это, – вздохнул он, присаживаясь на скамейку. – Да, я всегда тоскую по Родине, – продолжил он. – Я выбрал это место для проживания лишь потому, что оно очень похоже на российскую тайгу. Я очень хочу навестить родные места, сынок. Я чрезмерно буду тебе благодарен, если ты…

Его голос дрогнул, и он замолчал, небрежно махнув рукой, и на глазах выступили две крупные слезинки.

– Тогда подпиши кое-какие документы, – сказал Марк. – Они тебя сделают участником соревнований кузнечного мастерства, проводимого через месяц в СССР.

Он вернулся к машине и взял с заднего сиденья кожаный портфель. В руках оказалась стопка исписанных бланков, которые он выложил перед отцом. На его лице играла широкая улыбка.

Чуть позже они сидели за столом и, прежде чем обсудить детали поездки в СССР, Марк рассказал ему о жене и детях.

– Вот твои внуки, – сказал он, передавая отцу фотографию, на которой были запечатлены три мальчика. – Я их специально сфотографировал для тебя перед своей поездкой.

– Да-а-а, Майкл и Джеймс на нас с тобой похожи, – улыбнулся Жорж, разглядывая старшего и среднего внука. – Белые лица, светлые волосы… Красавчики! А вот Гордон… – он провёл указательным пальцем по лицу младшего внука. – Этот в свою маму. Чернокожий и красивый, как и Урсула. Жаль, что ты только фотографию привёз, а не внучков моих любимых.

– Вот навестим Россию, а оттуда к нам, – улыбнулся Марк. – Там со всеми и обнимешься.

– Хорошо, видимо, так и придётся поступить, – согласился Жорж. – Старших мне ещё приходилось нянькать, а вот младшенького… Кстати, а как себя чувствует Урсула?

– Вся в делах, в заботах, – подумав с минуту, ответил Марк. – Дон Диего поделил на меня и на неё своё состояние и отошёл от дел. С внуками твоими, как ты выражаешься, «нянькается» и умирать больше не собирается.

– Вот жук-короед, – ухмыльнулся Жорж, откладывая фотографию. – Везде поспеет… Как он там? На авантюрные приключения уже не тянет?

– Да кто его знает, что у него на уме, – пожал неопределённо плечами Марк. – Вроде бы инвалид, прикован к коляске, а энергии хоть отбавляй! Всё что-то выдумывает, сочиняет. Кстати, он взялся книгу писать о твоём и своём «бытие-житие».

– Ну-у-у… Этот пустомеля с три короба набрешет, – усмехнулся Жорж. – Вот вернёмся из России…

– Никогда бы не подумал, что он живым останется, – вздохнул Марк. – Тогда, в замке, когда он умер на наших руках.

– А правда ли умер? – усомнился Жорж. – Этот пройдоха…

– Нет, тогда он умер по-настоящему, – не дав отцу договорить, опроверг его сомнения Марк. – Его к жизни вернул взрыв замка и удар камня в грудь. От этого удара сердце получило толчок и вновь ожило. Такие случаи встречаются в медицине. Жаль вот только позвоночник его пострадал…

– Ума не приложу, как мы все тогда остались живы, – вздохнул Жорж. – Столько камней обрушилось на наши головы, и, на тебе, все уцелели!

– Сам не понимаю, но это свершившийся факт, – усмехнулся Марк. – А я вот ума не приложу, как дон Диего умудрился уговорить нас с тобой не возвращаться в СССР? Если бы мы вернулись, то что бы с нами сейчас было?

– Да ничего, в лучшем случе мы всё ещё отбывали бы срок в лагерях как «трусы и предатели», – предположил Жорж задумчиво. – Я рад, что позволил Митрофану уговорить нас с тобой уехать с ним в Венесуэлу. На себя мне и сейчас наплевать, я согласился уехать только из-за тебя, Дмитрий…

Услышав своё настоящее имя, произнесённое отцом, Марк просиял. Придвинувшись, он облокотился о столик. В глазах запрыгали озорные искорки.

– И я рад, что всё так сложилось, Кузьма Прохорович, – сказал он, счастливо улыбаясь. – А поездка в СССР, как мне кажется, придаст нашей дальнейшей жизни ещё больше бодрости, вот увидишь!

– Или заставит ещё больше страдать и мучиться, – вздохнул Кузьма. – Но как бы то ни было, этот шанс надо использовать! Так, теперь ближе к делу, что там от меня потребуется?

– Ковать железо! – рассмеялся Дмитрий. – У тебя это получается так же хорошо, как и нести государственную службу, дорогой ты мой господин судебный пристав!

* * *

Очень долго, почти половину дня, Азат тупо смотрел на тот предмет, который, как он был уверен, ему передал мертвец Яшка Сыткоев.

«Какая-то веточка… какая-то травинка… какой-то корешок? – вяло крутилась в голове мутная мыслишка. – Но-о-о… Почему он отдал её мне? Или мне всё это привиделось?»

Кое-как стряхнув с себя оцепенение, Азат медленно поднялся на ватных ногах. «А теперь возвращайся в домик!» – как гром прозвучал в голове приказ, отданный кем-то страшным голосом. Едва удержавшись от падения, он поплёлся в обратном направлении, оборачиваясь через несколько шагов и чувствуя, будто кто-то идёт за ним следом.

«Нет, нельзя мне в домик, – думал он, но ноги сами несли его вперёд. – Я не могу видеть, как подыхает Мартин. Я уже не могу спасти его?!»

Азату потребовался час, чтобы найти в лесу охотничий домик. Дверь была приоткрыта, и он, скрепя сердце, вошёл внутрь.

Боммер был ещё жив и сидел за столиком.

– Я пришёл, – сказал Азат дрожащим голосом. – Ты удивлён?

Мартин ничего не сказал. Его руки сжимали полные бутылки с отваром.

– Я вернулся, чтобы увидеть тебя, – сказал Азат. – Я подумал и решил насладиться лично твоей агонией, ведь жить тебе осталось совсем немного.

– Проваливай, – прохрипел в ответ Мартин. Он хотел ещё что-то добавить, но поперхнулся и закашлялся.

– Очень хотелось бы, да не могу, – помотал головой Азат. – Что-то удерживает меня здесь.

– Ты собираешься мне помочь или нет? – прошептал обессиленно Боммер.

Азат отрицательно помотал головой.

– Я не могу тебе помочь, – сказал он. – Я не знаю, как.

– Ты только скажи, из какой бутылки отвар твой выпить, а всё остальное сделаю я сам, – прошептал Боммер.

– А как? – сузил глаза Азат, рассматривая бутылки. – Они же обе одинаковые и жидкость в них одного цвета.

– Я их не менял, как они стояли на столе, так я их и взял. Ну? Которая из них?

– Пей из той, которая в правой руке, – сказал Азат. – А которая в левой…

– Врёшь поди? – усомнился Боммер. – А я вот думал из левой руки выпить. Признайся честно, ты специально сейчас меня подталкиваешь отравы глотнуть?

– Верь не верь, у тебя выбора нет, – развёл руками Азат. – Остаётся поверить мне, или… Возьми зеркальце и посмотри на себя. Как врач говорю, до утра ты не дотянешь!

– Ты? Врач? Ты чёртов эскулап, – выдавил он, как только справился с приступом кашля. – Ты не врач, ты жалкий лекаришка, шаман! Но ты всегда был нужен мне. Для чего? Мне нравилось видеть жалкое ничтожество рядом с собой. На твоём фоне я выглядел успешным и всемогущим! Я всегда любил сравнивать себя с тобой! Я видел, что опуститься ниже твоего уровня просто опасно! Ты был для меня той самой меркой, когда…

Он снова закашлялся, и… Прямо на глазах Азата глаза Мартина налились кровью, словно что-то застряло у него в горле и мешало дышать. Умирая от удушья, Боммер поднёс к губам правую руку, в которой была зажата бутылка с отваром, но почему-то пить не стал. Даже смерть, стоявшая рядом, не смогла вытеснить из его головы недоверия к совету Азата. Тогда он поднёс к губам горлышко бутылки, зажатой в левой руке, но и из неё пить не отважился.

– Будь ты проклят, слизняк! – прошептал он страшным хриплым шёпотом, закатил глаза и испустил дух.

– О Всевышний! – прошептал Азат и стал оправдывать себя. – Я же говорил тебе из какой бутылки пить! Но почему ты меня не послушал?!

Тогда он достал из мешка запас отвара, котрый взял с собой, уходя из домика. «Ты подох, Мартин, а я вот живым остался, – думал он, срывая с себя одежду. – Сейчас я промою своё тело “мёртвой и живой водой” и вылечусь. Я одержу победу над болезнью, Мартин! Я уничтожу её! Я…»

Больше ни о чём не думая, он лил на своё гниющее тело содержимое бутылок с ядовитым отваром. Он старательно втирал жидкость в тело. А когда запас отвара иссяк…

Его торжествующий взгляд остановился на искажённом гримасой смерти лице Боммера. Азату показалось, что мертвец наблюдает за ним.

– Что, завидуешь, подлюга? – крикнул он со злорадством. – Ну-ну, смотри, смотри… Завидуй, если видишь, как я побеждаю смерть! Сейчас я вытравлю её из своего тела! Отрава убьёт заразу, а затем… Я обмоюсь «живой водой»! Ты знаешь, о чём я говорю, так ведь? Я вотру целебный отвар в своё тело и исцелюсь! Завидуй, завидуй мне, мертвец! Больше тебе ничего не остаётся, только безмолвно взирать на меня с «того света» и завидовать!

* * *

Из вагонного окна Кузьма Малов наблюдал, как здание вокзала Парижа уменьшилось до размеров пятнышка, и он задёрнул шторки. Устроившись поудобнее, он прикрыл глаза.

Минувшая ночь, насыщенная кошмарными видениями, измучила его. В холодном поту Кузьма метался в постели гостиничного номера, пока встревоженный Дмитрий не разбудил его.

– Как себя чувствуешь, отец?

– Что-то неважно, – ответил Кузьма. – Кажется, мне только что приснился Мавлюдов Азат… Столько времени прошло, а его гнусный образ всё преследует меня. С тех пор как я поселился в Канаде, я не видел подобных снов и никогда не вспоминал о нём, а сегодня…

– Ничего, это поездка в СССР так будоражит тебя, – успокоил Дмитрий. – Всё плохое, что ты пережил, произошло с тобой в России, и это больше всего тревожит тебя.

Выслушав сына, Кузьма укрылся с головой одеялом, закрыл глаза и уснул.

Поездка на родину, о которой он мечтал столько долгих лет, отнюдь не радовала его. Наоборот, чем дальше вёз его поезд к границе СССР, тем тревожнее становилось на сердце и тем сильнее протеворечивые сомнения терзали душу.

Глядя в окно на мелькающие пейзажи, Кузьма вдруг вспомнил свою молодость, первую любовь, службу судебным приставом. «А ведь как хорошо тогда было, – с тоскою думал он. – Ни сомнений, ни страхов. А вот потом…»

Стараясь не вспоминать, что было «потом», он посмотрел на сидевшего напротив сына. Дмитрий был занят чтением газеты и был увлечён, по всей видимости, интересной статьёй.

«Надо же, а он ведь спокоен, – подумал Кузьма о сыне. – А я, в отличие от него, места себе не нахожу…»

Уже в Белоруссии они с сыном пересели в другой поезд, старенький, с крошечным купе. В нос ударил резкий запах пота, которым был буквально пропитан вагон. «А что тут удивляться, – подумал Кузьма. – Стране, пережившей тяжёлую кровопролитную войну, сейчас не до новых вагонов…»

Оставшийся путь он проделал в тишине, прислушиваясь к стуку колёс и поскрипыванию вагона. Вокруг простиралась однообразная сельская местность. Маленькие полустанки были полуразрушены и безлюдны.

…Кузьма облегчённо вздохнул, когда наконец поезд остановился на московском вокзале. Он вышел из вагона, и на него нахлынула такая буря чувств, что он чуть было не упал на платформу, не устояв на подкосившихся ногах.

– Ты что, отец? – спросил взволнованно успевший поддержать его Дмитрий.

– Не беспокойся, мне хорошо, сынок, – ответил Кузьма дрожащим от сильнейшего волнения голосом. – Мне хорошо настолько, что даже высказать не могу. Я счастлив! Я счастлив настолько, сынок, что…

Он не смог завершить фразу из-за рыданий, бурей вырвавшихся из груди. Кузьма плакал, не стесняясь никого. Чувство радости, переполнявшее его, потоком слёз вырывалось наружу. Слишком сильна была у него любовь к Родине, на которой он жить больше не мог!

* * *

Ночь Азат провёл на улице. Он не мог делить жилище с мертвецом. Сначала он собирался вынести тело Боммера на улицу и оставить его где-нибудь в кустах, но передумал. Во-первых, ему не хотелось касаться даже пальцем тела мертвеца, застывшего за столом в нелепой позе. А во-вторых, он побоялся, что запах мёртвого тела привлечет к домику хищных зверей.

«Ничего, я тут сам как-нибудь перекантуюсь, – думал он, укладываясь на травяную подстилку у входа. – Мне здесь не трудно будет ночь скоротать. Я не барышня и не неженка какая-нибудь…»

Беспокойный сон перенёс его в ужасное место, где всё пространство вокруг него было заполнено густым туманом. Вновь откуда-то перед ним появился старик бурят Яшка Сыткоев. «А я тут не один, понимаешь, – услышал Азат его голос. – Теперь мы с Мартином. Подожди немного, и он подойдёт сюда сам…»