Текст книги "Сочинения в трех книгах. Книга первая. Повести"

Ровно в восемь вечера Алексей с букетом цветов позвонил в дверь Татьяниной квартиры, а через полчаса они входили к нему.

– Здравствуйте, Танечка, я мама Алексея, Татьяна Ивановна.

– Очень приятно, Татьяна Ивановна, это вам, – Татьяна протянула продолговатую коробочку.

Мама Алексея открыла и не сдержалась:

– Какая прелесть! Это где же такую красоту делают!

В коробочке лежала алая роза с зелеными листочками на стебельке, обвитая золотой лентой с надписью «Татьяне Ивановне». На одном лепестке блестела капелька росы. Все это было из шоколада.

– Это я, – Татьяна зарделась от похвалы, – когда надо что-то серьезное обдумать, я не спеша подготавливаю компоненты, приспособления и делаю. Пока процесс происходит, решение почти всегда находится.

Алексей тоже был поражен.

– Господи, Татьяна, я же ничего про тебя не знаю. Думал, что знаю, а ничего не знаю.

Наступило неловкое молчание, которое прервала Татьяна Ивановна:

– Чего же мы тут стоим? Алексей, покажи Танечке, как мы живем. Проходите. Я пирог с капустой только что испекла, сейчас на стол накрою.

– Я вам помогу, Татьяна Ивановна.

– Да тут, Танюша, помогать-то нечего, всего-то чайник вскипятить да из кухни принести, а чашки я уже расставила. Пирог минут через двадцать остынет, и будем чай пить.

– Пойдем, посмотришь, – предложил Алексей, – хотя смотреть особенно не на что. Живем как все.

– А мне интересно. Показывай.

Квартира была двухкомнатной. Алексей слегка лукавил, когда говорил, что как у всех.

Стены, окна и двери действительно как у всех, а вот все, что было внутри, продумано и сделано очень практично. На стенах картины. Много книг. Вместо обычных стенок и шкафов – встроенная мебель, фасады которой сделаны из обычных полированных плит, но от потолка до пола, от стены до стены. Шкаф для одежды был в два этажа. На верхней перекладине висела летняя одежда. На нижней – осенняя и зимняя.

– Недавно поменял местами, – сказал Леша и вздохнул, – лето красное, увы, пропели, но не огорчайся, через полгода все вернется на прежние места – летняя будет на нижней перекладине.

Оба засмеялись.

– Здорово. Компактно, удобно, и места мало занимает. Столько пространства свободного! Кто это придумал?

– Да я. Старая стенка занимала все пространство, а книги и прочее со временем некуда стало класть. Вот я и разобрал ее. Промерил, начертил. Чтобы помещалось, глубину полок сделал сантиметров на двадцать больше. У старой стенки было всего сорок сантиметров. Потом по периметру закрепил брусья, разделил на ячейки плитами ДСП. Фасады оставил старые, они вполне приличные. По высоте оказалось можно одежду развесить в два этажа, – Алексей пожал плечами, – в общем, ничего особенного. За неделю управился. А пока делал, сообразил, что примерно так же можно и модифицировать генные цепочки. Проверил – работает. Написал методику. Вот, собственно, и все.

– Какой ты умница. Не знала, что еще и руками такое можешь делать.

– Это ты и умница, и мастерица. Поразила розочкой. А росинка на лепестке, – Алексей покачал головой, – я, когда увидел, дух захватило. Чудо.

– Леша, а картины тоже ты?

Алексей покраснел, показал на два пейзажа:

– Эти мои. А остальные друзей. Они очень талантливые художники.

На одной картине была изображена неказистая площадь, вокруг корявые домишки, мусор, грязь, в нижнем углу голова человека. Сверху картины по этой площади то ли идут, то ли просто свисают на нее ноги этого человека. Руки цепляются за ноги, а может быть, обхватывают и их, и дома, и площадь.

– Такое ощущение, что этот городишко вывернул человека, искалечил его, – вырвалось у Татьяны.

Алексей внимательно посмотрел на нее.

– Как это ты точно сказала, Танечка. Картина так и называется «Город, который вывернул человека». Картину написал мой друг Женя Федоров.

– Интересный, очень интересный художник.

– Увы, его уже нет.

– Жаль, – Татьяна сочувственно посмотрела на Лешу. – Сколько же ему лет было?

– Мой ровесник.

Татьяна обняла Алексея:

– Лешенька, ты береги себя. Пожалуйста.

Поговорить о других картинах не удалось – позвала Татьяна Ивановна:

– Прошу к столу! Чай налит, пирог дошел до кондиции.

Они прошли в другую комнату. Там в центре стола красовалось творение Татьяны. Вокруг него бутерброды с форелью, нарезанный пирог с капустой, легкий салат.

– Леша, загадывай желание, между двумя Татьянами сидишь, – улыбаясь, сказала Татьяна Ивановна.

Все засмеялись. Скованность растаяла. Казалось, что знакомы давным-давно. Молодежь хвалила пирог, все трое шутили, рассказывали смешные истории. Постепенно речь зашла о жизни, об институтских делах. О желании министерских чиновников заполучить дорогую институтскую землю, а сам институт переселить куда-нибудь на окраину. А лучше вообще разогнать.

– Предчувствие наживы затмевает все. И здравый смысл, и совесть. Академик просит ему помочь. Самому стало тяжело сопротивляться этим шакалам. Уж слишком много их развелось, – говорил Алексей.

– Да, это навязанная страсть к потреблению всему виной. Мы жили не так, – вздохнула Татьяна Ивановна. – Нет, я не брюзжу по-старушечьи. Действительно, интересы были другие. Книги, спектакли, музыкальные вечера – вот наши тогдашние интересы. Одевались беднее. Да и купить было особенно-то негде. Сами шили. Но не это было главным в жизни. Да и работу искали, чтобы интересной была, а не денежной.

– Ну, мама, это у вас с папой так было, у Академика нашего, но таких, как вы, не очень много было. Большинство еле-еле сводили концы с концами. А сейчас всего полным-полно. Магазины ломятся и от еды, и от шмоток. Вот большей части и хочется купить и то, и это.

– Купить-то хочется, а денег – не особенно, – возразила Татьяна Ивановна. – Большинство людей живет от зарплаты до зарплаты. Это у тебя зарплата приличная, а у других фигушки.

Татьяна Ивановна долила всем чай и продолжила:

– У меня на пенсии много времени. Размышляю, сравниваю. И вот с каким парадоксом столкнулась. Времена Ивана Грозного жуткие. Карамзин в «Истории государства Российского» его кровавые дела описал. А при нем Россия вначале на Казанское ханство, а потом и на целую Сибирь приросла. Петр, который Алексеевич, тоже народа несметное количество положил в войнах, страну разорил, а России прибыло. В мои времена Сталин, при котором тьма народа невинного сидела в лагерях, а сколько расстреляли, запитали, сталинские энкавэдэшники. Похлеще, чем Малюта Скуратов с опричниками. Кровь стынет. А Россию из лапотной превратил в мощную индустриальную. Сами знаете про космос, атомную бомбу, ну и так далее. Вот и получается: людям мука, а государство прирастает, мощнее становится. Я понять не моту, что же лучше?

– Ну, во-первых, мамочка, – вступил Алексей, – после Ивана Грозного России чуть вообще не стало. Так он ее развалил и порезал. Вспомни про Смуту, нашествие поляков. Сколько времени и жертв было, пока снова Русь поднялась. Он же порезал всех, хоть чего-то из себя представлявших лидеров страны. А без системы управления ничего не сделать. Разве что Годунов уцелел. Был, наверное, очень талантливым управленцем. Как бы Карамзин его ни поливал грязью в угоду Романовым. Но Годунову не повезло. Страшно не повезло. На другом конце земного шара гигантское извержение вулкана произошло. Случилось некое подобие термоядерной зимы, и все, что благодаря Годунову в России приросло, все запасы зерна, другого продовольствия за несколько лет съели. Интереснейшие по тем временам решения он реализовал. Зерно голодающим из запасов раздавал, еще много чего делал, но голодный народ любого умного и правильного правителя сожрет. Только заори и пальцем укажи, что он виноват во всех бедах. Вот и началась смута.

– Ну уж, Леша, ты скажешь! Вулкан проснулся, а в России смута. Где вулкан этот и где Россия.

– Это, Татьяна Ивановна, теория пассионарности и этногенеза. По этой теории и татаро-монгольское нашествие произошло из-за изменения климата. Наступила многолетняя засуха, пастбища превращались в пустыню, скот кормить стало нечем, и кочевники перемещались в более влажную местность, туда, где были плодородные луга. Ну и так далее, – поддержала Алексея Татьяна.

– Да? – удивилась Лешина мать, – интересно. Никогда не слышала, но убедительно и очень наглядно, как фраза Эйнштейна про развитие науки. А главное, все по здравому смыслу. Совершенно иной взгляд на историю. Кто же эту теорию придумал?

– Лев Гумилев. Сын Анны Ахматовой и Николая Гумилева.

– Какой умный. В родителей.

– Татьяна Ивановна, а что Эйнштейн сказал?

– Да вроде чепуху сказал, а точно и верно: «Никто не чешется, пока у него не зудит».

– Пожалуй. Вот у нас проблемы с питанием, с органами при лечении болезней, и пытаются Алексей и Академик вывести новые виды животных методами генетики. Точно сказано. Зудит проблема, и люди зачесались.

– А что касается Сибири, мамочка, тогдашняя Сибирь – это одно название, – вернулся к началу разговора Алексей. – Толку от нее почти не было. Говоря по-современному, не было ни системы коммуникаций, ни логистики.

– Но ведь приросла Россия именно тогда Сибирью! – улыбнулась сыну Тамара Ивановна.

– Про то, что Россия прирастать будет Сибирью, – это Ломоносов сказал уже во времена после Петра. А до того в ней не очень-то развитие какое было. Люди туда бежали скорее от опричников Ивана Грозного. В надежде, что не дотянутся их кровавые лапы. Ты же сама в подобном жила. При Сталине. Расскажи, как счастливо жилось при отце всех народов.

– Скорее не жилось, а выживалось. В такие времена больше думаешь не как жить, а как выжить во всем этом. Но тогда в Сибири уже негде было прятаться, – усмехнулась Татьяна Ивановна. – А все равно люди жили. Радовались. Занимались любимым делом. Детей растили. После войны разруха была. Люди в землянках жили, пока хрущевки понастроили.

– Вообще-то хрущевки были задуманы еще Берией при Сталине, а не Хрущевым. Хрущ большим хитрованом был. Политикан и интриган редкостный, а на деле дурак. Вместо того чтобы поднимать село в Центральной России, все силы и средства кинул на целину. Хотел все на ура, раз-два и решил! А там ни дорог, ни жилья, ни чего другого не было. Да после нескольких лет урожаев плодородный тоненький слой земли сдуло ветрами. Был бы умный, то знал бы, что в Америке, на западе такое уже случалось. Тоже распахали без защитных лесополос, всего прочего агрокомплекса, и через несколько лет сдуло ветрами, – не унимался Алексей.

– Да кто же спорит? Пятиэтажки хрущевские теперь разваливаются. Серьезный ремонт, говорят, невозможен. По разным причинам. Дешевле новые дома построить, чем этот хлам с устаревшей неудобной планировкой ремонтировать, – согласилась Татьяна Ивановна. – Да и вообще, все тогдашние правители были по колено, даже по шею в крови народной. Хрущев не лучше Берии, Сталина и остальных. Только Хрущ свалил все на Сталина и Берию. А сам вывернулся. Архивы приказал уничтожить, а всего-то не уничтожили. В конечном итоге и его кровавые дела известны.

– Это точно, – в один голос согласились Алексей и Татьяна.

– Эх, мама, мамочка, – Алексей подошел к матери, обнял ее, – а самое печальное, что и так называемые добрые правители для страны не лучше. Вспомни добренького Горбачева. Где после него страна? А какая еще при нем резня началась. А эти девяностые, когда из страны как насосом выкачивали все, что только подворачивалось под руку разным проходимцам. И что после него осталось людям? Разруха. До сих пор тянется.

– Это точно. Булгаков правильно писал: «Разруха, она в головах». Стране нужна идеология. А ее нету. Раньше была, да вся вышла. Дошла до фарса, до комедии, – Татьяна Ивановна засмеялась. – Я вот недавно вспомнила. Вам расскажу. Не история, а умора. Было давно, еще в семидесятых. В нашей компании крутился некий скульптор. Кстати, неплохой. Делал не девушек с веслом, а нормальные работы. Рукастый мужик, но мечтал о признании власть имущими. Буквально бредил этим. Мечтал получить звание заслуженного или Государственную премию. И, видать, так мозги его на этом зациклились, что потерял здравый смысл. Придумал. Пропал из нашей компании. В мастерскую никого не пускал. Никому не показывал. Боялся, что идею украдут или работу сглазят. Потом появился на выставке. Нас пригласил. Мы глянули, и челюсти отвисли.

Здоровенный земной шар с континентами, меридианами и огромными, как локаторы, ушами на кубическом постаменте. На кубе подпись: «Уши Ленина».

Народ ходит, плечами пожимает, молодежь хихикает. День простояло творение. Ночью к моему знакомому черный воронок на квартиру в гости заехал. Забрали под белы рученьки и в Лефортово.

Следователь спрашивает:

– Что вы вот этим своим деянием хотели сказать?

Он объясняет:

– Как что! Вождь наш великий всего пролетариата Владимир Ильич слушает угнетенные народы всей планеты!

– Это же гнуснейшее надругательство над вождем мирового пролетариата! – орет на него следователь, а сам еле сдерживается, чтобы не заржать.

Скульптор таращится, невинными глазами моргает, а потом как заорет:

– Вас, уважаемые, на такую ответственную работу откуда набрали? Надо изучить хотя бы основы эстетики, а потом меня сюда тащить! Да вы что, – кричит, – это же великое искусство! Это аллегорический образ! Вы хотя бы слышали про Сикейроса, про Диего Риверу. Это же великие художники. Коммунисты! Да вас за невежество надо в тюрьму посадить! Набрали непрофессионалов, которые в искусстве ни бельмеса не понимают и отрывают известных скульпторов от творчества!

Следователь тоже в ор. А внутри у него что-то екнуло, засомневался. Уж больно искренне скульптор вел себя. Так не сыграешь.

Короче, ночь продержал, посоветовался с руководством. Выяснил, что в диссидентстве тот не замешан, а наоборот, лоялен. Отпустил. Даже на всякий случай извинился, но скульптуру по-тихому в ту же ночь с выставки вывезли от греха подальше. А ему предложили прежде советоваться, а потом ваять. При Сталине, небось, кончилось бы лагерем, при Хрущеве – разгромом и выгнали бы из Союза художников, а при Брежневе просто пожурили, побеседовали и отпустили. Вот такие «Уши Ленина».

– А что с ним стало? – спросила Татьяна.

– Да ничего. Запил. Потом стал надгробья делать. Не так давно встретила его. Процветает. Нынешние времена будто для него придуманы. Квартира в центре. «Мерседес». А говорить не о чем. Раньше хоть «Уши Ленина» в башке были, а теперь одни зеленые бумажки. После разговора так мне неприятно стало, что пришла домой, в ванну залезла и долго отмывалась. Его время наступило – время серых стяжателей. Прямо по песне: «Кто был никем, тот станет всем». Вот он и стал. Общество потребления в чистом виде. Новая идеология нужна, а ее нет, – повторила Татьяна Ивановна.

Наступило молчание.

– Ребята, а давайте выпьем, – Татьяна Ивановна легко поднялась, открыла бар, достала бутылку вина с красивой этикеткой, рюмки. Налила.

– За вас, молодежь! Очень вы мне нравитесь. Раскрепощенные, свободные. За вас, Танечка! Дай вам Бог счастья!

Молодые не успели и рта раскрыть, как она выпила. Пришлось и непьющей молодежи делать то же.

– Мне кажется, что мир очень изменился. Структура общества другой стала, – снова заговорила Татьяна Ивановна. – Общество делится по другим законам, нежели в начале двадцатого века. Пролетариат уже не авангард. Вы, научно-техническая интеллигенция, вышли на передний план. Именно вы создаете современную технику, рождаете идеи, реализуете их. В конечном счете развиваете общество. Да я, кажется, заговорила вас. А что в вашем-то институте конкретно происходит? Что кроме абстрактного стремления начальства разогнать вас и продать институтскую землю? Как у вас дела? Давно ты мне, Леша, не рассказывал про реальную жизнь институтскую.

– Институтская жизнь, как капелька воды, отражает жизнь всей страны. Как в стране, так и в институте. И не зависит по большому счету кто руководит. Наш Академик может сделать чуть лучше, другие сделают хуже, но куда рельсы проложены, туда паровоз и тащит вагоны, – вздохнул Алексей. – Раньше было общество созидания. Страна строила заводы, всерьез занималась наукой, промышленностью, тем же сельским хозяйством. А теперь общество потребления. Ты, мама, говоришь, что нет идеологии. Она есть. Она изо всех дыр лезет. Идеология предельно простая – не надо работать, надо хапать. Началась эта идеология в девяностых. Я отлично помню. Мы с Академиком постоянно ездили по колхозам, совхозам. Всюду было одно и то же. Воровали трубы для полива, срезали по ночам, а то и днем. Тащили в металлолом. Этих пунктов приема металла невесть откуда появилось множество. Кому не лень тащили туда бронзовые краны, нержавейку, да все, что плохо лежало. А закрыть эти пункты никто почему-то не мог. Нам рассказывали, как какие-то бандиты купили за бесценок завод. Приехали поглядеть, решить, чего бы на нем выпускать, а там оборудование уникальное из нержавеющей стали. Простаивает. Старые связи нарушены, и продукцию никто не покупает. Так они прикинули, сколько тонн этой нержавейки, порезали все на металлолом и сдали. Получили сколько-то там десятков тысяч долларов, захрюкали от удовольствия и смылись. А оборудование стоило больше сотни миллионов. И так до сих пор тянется. В нашем родном институте одни старики работают да блатные. Из молодежи я да Танечка. Да еще с десяток энтузиастов с трудом наберется.

– А что же руководство ваше? Что-нибудь делает? Я имею в виду не Академика, а тех, которые выше, – Татьяна Ивановна показала пальцем на потолок.

– А как же! – Алексей засмеялся. – У нас, мамочка, зам новый псевдоэкономический назначен сверху. Теперь попрем! Вот Татьяна с ним сегодня утром обсуждала проблемы высоконаучные.

– Танечка, лучше вы мне расскажите, – она с нежностью взглянула на девушку. – От Алексея толком ничего не узнать. А мне интересно. Это раньше я своей жизнью жила, а теперь за его дела переживаю.

– Да, Татьяна Ивановна, Алексей все рассказал. Идет тихая война. Подковерная. Говорят красивые слова об экологии, экономике, светлом будущем, о борьбе с ретроградами, о развитии науки, внедрении результатов исследований и прочее, а на деле все эти вышестоящие деятели тихой сапой хотят Академика убрать. На его место поставить своего ставленника и руками того уничтожить весь институт. Потому присылают, якобы для усиления экономической деятельности института, своих людей. Правда, пока не находят эти деятели сильную фигуру, хотя бы чуть сравнимую с нашим Академиком. Уж очень мелких воришек присылают. Должно быть, плоховато у них с кадрами. Так и живем. Академик и Алексей Александрович делают науку, многие, в том числе и я, по мере сил помогаем, а те по мелочам приворовывают, но сам институт пока им не по зубам. Пока Академик отстаивает интересы института, но в перспективе сожрут.

– Ну уж, сожрут! Подавятся, – возразил Алексей.

– Пока Академик жив, может, и подавятся, а когда не станет его, тогда и возьмутся за институт.

– Значит, надо стать вторым академиком, – пожалуй, впервые для самого себя сформулировал и осознал цель Алексей. – Академик буквально так и говорил, когда перед отъездом приходил в лабораторию.

– Правильно говорил. Нельзя такие направления пускать на самотек. Сами себя должны иметь возможность защитить от этих гиен. Двух академиков сожрать сложнее. Двумя точно подавятся, – улыбнулась Татьяна.

– Это все от меркантильности, от невежества, – покачала головой Татьяна Ивановна. – Жизнь прожила, а как этому противостоять, не знаю. Разве что Бог вам поможет. А вот то, что жизнь в стране, как в капле, отражается в вашем институте, это точно. Увы, везде такое творится. Я свое отжила, а вам-то что делать?

Алексей и Татьяна саркастически улыбнулись.

– Прорвемся, мамочка, не переживай, – изобразил оптимизм Леша. – Как у нас некоторые говорят: «Будем решать задачи по мере их поступления».

– Это как? – хмыкнула Татьяна Ивановна. – Это в мои времена означало: «Покуда жареный петух в одно место не клюнет, с места не сдвинемся!»

– Примерно так, – согласилась молодежь.

– Ну-ну, только на всякий пожарный случай готовьте запасные варианты. Аэродромы. Чтобы потом в лужу не сесть.

– Пока, мамулечка, не все так пессимистично. Бог даст, защищу докторскую, стану заместителем Академика. Татьяна кандидатскую защитит. В институте не так уж и мало толковых людей осталось. Прорвемся.

Слух о том, что в клинике разработан метод, по которому коты метят территорию прекрасными запахами, быстро распространился. Жены влиятельных людей привозили на дорогих лимузинах своих обожаемых породистых котов, за огромные деньги получали назад любимцев, испражнявшихся почти французскими духами. Хвастались друг перед другом открывшимися талантами питомцев, благодарили и целовались с экономическим директором и директоршей клиники, сотворившими для них такое чудо. Про аспирантку, естественно, никому те не говорили. Вся слава лилась на и. о. директора и его любовницу.

Татьяна, как научил Саныч, за неделю обработала десятка три животных элиты страны и бандюганов, потом вдруг захворала, ушла на больничный и исчезла. Предварительно была составлена и утверждена у экономического баскетболиста и директрисы ветеринарной клиники длинная инструкция, в которой высоконаучным стилем со ссылкой на зарубежные источники излагалось, как и что надо делать во всех возможных случаях. Было там написано, что не исключены побочные эффекты в виде изменения запаха, что обо всех негативных последствиях необходимо предупреждать владельцев животных и что вся ответственность за последствия обработки животных лежит на руководстве клиники и курирующем ее заместителе директора по экономике.

Директриса-любовница ничего из написанного не поняла, запихнула в дальний шкаф. Некогда ей было читать инструкции – надо было считать деньги и купаться в лучах свалившейся славы.

Увы, длилось считание купюр и купание во славе недолго. Через неделю в клинику ворвалась разъяренная толпа дамочек с охранниками, за ними шквал телефонных звонков обрушился на экономического директора.

Оказалось, что коты не только перестали орошать дома благовониями, но их обильные выделения в одну ночь выжили хозяев из пентхаусов, замков и прочей жилой элитной недвижимости. Запахи мало того что были стойкими, от них слезились глаза и опухало лицо. Красавицы превращались в уродин, а это не шутки. Вывести запахи не удавалось никакими средствами.

Жены и любовницы теряли красоту, недвижимость теряла стоимость, причем не только здесь. Многие успели уехать с животными в Англию, Францию, Испанию, еще шут знает куда, и там после пребывания этих тварей жить стало невозможно.

Так начала работать придуманная Санычем для экономического директора двухходовая комбинация. Во-первых, мутация была сделана неустойчивой и, во-вторых, чуть-чуть подправленная структура фермента приводила вот к таким последствиям.

В результате в кошачьих выделениях главным стало вещество с мерзопакостнейшим запахом.

Утвержденную методическую инструкцию дотошные следователи раскопали при обыске. В ней черным по белому было написано, что полученные результаты временны, что возможно выделение животными дурно пахнущих веществ, а потому проводить эксперименты можно только на специально отобранных животных, которых после завершения опытов необходимо, увы, усыплять и утилизировать, а отбор этот может осуществлять только директриса лечебницы и, правильно вы, уважаемые читатели, догадались, ее создатель и куратор заместитель директора по экономике. Потому к Татьяне у компетентных органов вопросов не возникло, а вот и. о. директора был мгновенно уволен. Вдруг обнаружилось, что у него липовые дипломы и звания. На него и его любовницу открыли уголовные дела за мошенничество в особо крупных размерах, превышение должностных полномочий и, само собой, получение взяток. По телевидению показали стол с горой долларов, рублей, золотых часов и прочего хлама. В уголочке стола сидел в наручниках сгорбленный бывший экономических и баскетбольных дел мастер и чего-то бормотал. Самые внимательные телезрители в бормотании могли разобрать многократно повторяемую фразу:

– Ну, твари ученые, ну подставили, ну обмишурили, ну подвели под монастырь, окаянные флогистонщики…

А рядом с ним выла директриса ветлечебницы.

Саныч с тех пор и стал подобных типов называть флогистонщиками. Тем, кто не знал, объяснял: «Флогистонщики – это и есть псевдоэкономические директора, лжеученые, блатные завлабы, им подобные проходимцы. Это пшик. Нечто несуществующее, невидимое, да еще с отрицательным весом. И не только весом. Какое-то время они морочат людям головы, выдвигают бредовые идеи, которыми прикрывают воровство и обман, а на самом деле гадят, и никакой пользы от них нет. Только вред!».

Вскоре вернулся Академик, провел ученый совет, единогласно присудивший Алексею Александровичу ученую степень доктора наук.

Саныч за неделю разработал нейтрализатор зловредных запахов и лично обработал им жилплощади и владения чрезвычайно уважаемых господ пострадавших. Жилища приобрели первозданный естественный запах, и, что гораздо более важно, восстановилась их былая цена. А еще через месяц доктор Колмогорцев передал владельцам «излеченных от недуга» счастливо мурлыкавших животных.

После такого эти уважаемые господа стали всерьез называть Саныча кандидатом в академики и так случайно совпало, что новоиспеченный доктор был мгновенно утвержден ВАКом и назначен заместителем директора института.