Текст книги "Сочинения в трех книгах. Книга первая. Повести"

12

Министерский куратор института поскрипел зубами. Обматерил мысленно идиота баскетболиста и на время затих. Вместо экономического баскетболиста подобрал уже проверенного, хитрого и ушлого доктора экономических наук. Велел вести себя осмотрительно. До времени не высовываться. Подбирать себе на месте кадры. Чтобы в подходящий момент быть готовым к решительным действиям.

Татьяна спустя недолгое время защитила кандидатскую диссертацию. Сразу стала работать над докторской. Вскоре она и Алексей поженились.

У них большая любовь и родились близняшки. Мальчик и девочка. Злопыхатели распустили слух, что близнецы – это дело колмогорцевских экспериментов за счет бюджетных средств, попытались возбудить уголовное дело. Но их подняли на смех.

А время шло… Причем в одну сторону…

Часть вторая
ФИИГ ПроФАН

1

Всю ночь лил дождь. Стучал по жестяному отливу, не давал спать. Часа в три перестал, а в четыре позвонил дежурный. Проблеял, что сильно извиняется, но – труп.

– Очень приятно, – съязвил Никитин, – а меня зовут Никитин.

Дежурный юмора не оценил, а может, не понял, снова извинился за ранний звонок и сказал, что дежурная машина уже выехала и скоро за ним заедет.

– А мне-то чего там делать? – возмутился Никитин. – Дождь он, как говорится, смыл все следы. Да и темно, ничего не видно.

Дежурному надоело придуриваться и, выражая сочувствие, интеллигентничать. Он прокашлялся и закончил:

– Ты, Коля, не шибко умничай, а лучше беги в магазин за живцом, на него и будешь ловить убийцу и концы не забудь, чтобы потом в воду. Понял? Короче, выходи. Минут через десять подъедут.

– Да понял, понял.

– Ну, вот и ладненько, бывай.

– Ладно, и тебе не хворать. Отбой.

Это у них такие приколы из детективных сериалов. И чем дурней фраза, тем удачнее считается шутка юмора. Эта самая «шутка юмора» – тоже часть игры.

Уазик по кличке Желтый Кирпич подъехал, громыхая ржавой жестью и, визжа стертыми тормозами, остановился.

Никитин влез в престарелый пережиток соцреализма, со второго раза захлопнул дверь. Поехали. Три других пассажира делали вид, что дрыхнут, и не соизволили поздороваться. Через полчаса приехали.

Труп, уткнувшись в лужу физиономией, как и положено, лежал. Желтоватый тусклый свет фар машины ППС скорее нагонял тоску на живых, чем освещал покойника. По нераскрытому зонтику в полушаге от его руки хлопали редкие капли с веток клена. Около стояли двое. Сержант и лейтенант из машины ППС, которые этот труп и обнаружили. Патрулировали, объезжали дворы и чуть не переехали, но водитель вовремя увидел. Резко тормознул, а потому эти двое стояли с фингалами. Водитель тоже получил свое. Но уже от них.

Чуть ближе к лежащему стоял дежурный следователь, прибывший чуть раньше.

Кряхтя, из уазика вылез криминалист, за ним судмедэксперт. Никитин выбрался последним, подошел к следаку, спросил:

– Ну и кто это?

Тот молча протянул штук пять мокрых визиток со следами грязи и красивое, в зеленой коже с золотым теснением, удостоверение.

Никитин прочитал на правой стороне: «Заместитель директора Лобов Валентин Генрихович». На левой было мудреное название института Академии наук, цветная фотография, слегка испорченная синей печатью, и дата выдачи.

– Ну и кто это Валентина Генриховича?

Следак хмыкнул, показно зевнул и объяснил:

– Да сам. В темноте споткнулся, упал, хлебанул из лужи. А потом два варианта. Или утонул, захлебнувшись, или отравился ядовитой жидкостью и, не приходя в сознание, так сказать, покинул бренный мир.

– Ну-ну, – в ответ скривился Никитин и показал на темное пятно в основании черепа, – а дырка в башке?

– Пуля? – старый следователь посмотрел в задумчивости на мертвеца, потом на темное небо, просветлел и радостно сообщил: – А это он, когда понял, что хлебанул из лужи какую-то гадость, несовместимую с жизнью, и предстоит мучительная смерть от отравления, покончил с собой. Застрелился. Чтобы не мучиться.

– Из чего застрелился-то? Где оружие?

– Нету, – вздохнул следак. Взгляд его упал на кучу мусора возле дорожки. – Точно! Не застрелился, а кирпичом пулю заколотил себе в затылок. Вот и осколок валяется.

Следователь ткнул пальцем в бордовый обломок, выделявшийся среди серых бетонных глыб.

– Интересная версия. Очень убедительная. А может быть, было так: потерпевший поскользнулся на мокрой прошлогодней листве, упал навзничь и, по нелепой случайности, прямо основанием черепа на пулю, которая неустановленным лицом была поставлена торчком на дорожке. А потом, корчась в агонии, захотел напиться воды, перевернулся, дополз до лужи, и тут смерть настигла его, – Никитин наконец окончательно проснулся.

– Может, и так, – согласился следователь.

– И когда же это произошло?

Но этот вопрос был задан уже не дежурному следователю, а медику. Тот до окончания бреда следователя и опера так и не подошел к покойнику, но бодро диктовал молоденькому, пришедшему неделю назад после следственной школы лейтенанту кусок протокола, ответственность за который должен был нести именно следователь.

– Когда произошло? Вскрытие, как пишут в любовных романах, покажет. Осмотрю в морге, тогда все и скажу. Что мне, тут в грязи ползать, что ли? – всерьез возмутился судмедэксперт.

– Да я и без романов покажу, – Никитин ткнул пальцем в зонт, – видишь, закрытый? Значит, господин Лобов вышел на улицу после трех.

– Главный вопрос, – вступил криминалист, – рюмок или стаканов?

– Чего? – не понял молоденький лейтенант.

– А вот этот вопрос точно к судмедэксперту. Трех – вина или водяры. Хотя, судя по рангу, скорее коньяка или вискаря.

– Вскрытие покажет, – строго повторил медик. Остальные тыкнули. – Версии у вас классные, но проверить их не помешает.

– Вот молодцы, считай, дело раскрыли, – присоединился к словоблудию криминалист, до того круживший вокруг трупа и сверкавший вспышками фотоаппарата. – Одних окурков полкило насобирал. А вот за гильзами, если таковые оставлены на месте преступления, попрошу всех проследовать туда. Тут недалече, верст двадцать с гаком.

Он показал направление. Остальные поглядели на мокрую траву, грязь, лужи, свои пока чистые ботинки, вздохнули, сказали: «Ну вот, опять двадцать пять» и поплелись искать.

– Дальше двадцати метров попрошу не удаляться, – уточнил Никитин для пэпээсников. Остальные и без уточнения все понимали. – Кто найдет гильзу, получит ведро водяры и пирожок с капустой.

Минут через пять сержант завопил:

– Нашел! Я обнаружил!

Следователь, чтобы казаться при деле, завопил: «Стой на месте, не затопчи следы». Сам же с места не сдвинулся – не захотел пачкать новенькие дорогущие полуботиночки, пробираясь по парковой грязи. А Никитин заспешил к сержанту, тыкавшему пальцем в траву под деревом.

В полушаге от везучего пэпээсника из кучи прошлогодней листвы торчала здоровенная гильза от снаряда. Мусор, которым «эхо прошедшей войны» было присыпано, сполз от дождя, латунный бок оголился и блестел в первых лучах выползшего из туч солнца.

Сержант улыбался, и белоснежные зубы его блестели похлеще гильзы.

– Товарищ майор, с вас ведро и пирожок! Я первый нашел!

– Чего ты нашел! Мне пистолетная гильза нужна. От «Макарова» или ТТ, или еще от чего такого, из чего застрелили великого ученого. Или винтовочная. А ты во что тыкаешь пальцем?

– Извините, товарищ майор. Что было сказано? Было сказано: «Кто первый найдет гильзу – тому ведро водяры». Про размер гильзы ничего не говорилось. Я нашел первый, следовательно, чего? Правильно! Следовательно, премия моя. За базар надо отвечать!

– Ты, сержант, мне тут феню не разводи и дуру не гони, – проворчал Никитин. – Должны быть пистолетные, автоматные или винтовочные гильзы.

Сержант опять заулыбался.

– Да все хоккей, товарищ майор, – он вытащил из кармана полиэтиленовый пакетик с тремя гильзами, причем одна была пистолетной, вторая побольше, третья вообще от крупнокалиберного пулемета, и протянул Никитину.

– Ну ты, парень, где это все насобирал? Какой-то склад или музей гильз. – Никитин развел руками, не зная, что еще сказать, потом показал на огромный кусок латуни: – А это тут откуда?

– Да бомжи, должно быть, своровали. Отдолбали от памятника. Здесь недалеко новый памятник поставили. Типа хайтек. Так от него то один кусок отломают, то другой. Цветной металл. Ну и тащат на пункт приема.

– А эти откуда?

– Эти я с собой принес, из дома. Перед дежурством подумал: «Вдруг пригодятся», и пригодились, – сержант глазами невинного младенца смотрел не моргая на Никитина.

– Ну-ну, – кивнул тот, – молодец, службу понимаешь.

Сержанта вдруг осенило, и он начал излагать майору:

– Должно быть, их спугнули. Они быстренько прикопали эту штуковину, как-никак деньги потенциальные, и слиняли. А значит, надо их искать и выяснять, что спугнуло. Что видели, когда видели, ну и тому подобное.

– Кого их?

– Как кого, бомжей.

– Правильно говоришь, – Никитину определенно начал нравиться этот, не обделенный чувством юмора парень, – а почему ты такой умный до сих пор в ППС? Почему не в операх?

– Да я заканчиваю в этом году юридический, если уйду в оперы, то или не закончу, или будет не учеба, а халтура. Мне это ни к чему.

– Получишь диплом, приходи, – Никитин пожал ему руку, – а где гильзы-то обнаружил?

Сержант показал на дерево метрах в двух и начал предполагать:

– Стрелок опирался на широкую развилку. Это понятно – содрал слегка кору. Смял траву. Стоял недолго. Свое дело сделал и пошел к этому Лобову. Вытащил бумажник, должно быть, чего-то в нем нашел. Забрал. Остальное выбросил, в том числе и сам бумажник. А вот что там было такое, из-за чего убил человека, заместителя директора академического института, этого не моху даже и предположить. Это надо в его институте у академиков выяснять. Да и тут надо бы кого-то оставить. Дождаться этих памятниколомателей. Допросить. Глядишь, чего и прояснится. Да и непонятно, зачем три вида патронов. Причем запаха пороха нет, – приберег напоследок главное сержант.

– Молодец! – похвалил майор, унюхав то, о чем сообщил сержант, за несколько минут до того. – Сержант, а давай переходи ко мне, не дожидаясь диплома. С твоим начальством договорюсь. Сильно грузить не буду. Дам спокойно доучиться. Не понравится – уйдешь назад в свою ППС. А у меня очень скоро станешь младшим лейтенантом, а может, и лейтенантом. Образование-то почти высшее специальное. Договорились?

– Да я в общем-то и не против, – не совсем уверенно начал сержант.

– Вот и договорились, – резко свернул тему Никитин. – Заканчивай смену. Отсыпайся и завтра приходи. А я сегодня оформлю твой переход. Как тебя зовут?

– Есть, – произнес сержант, так и не поняв до конца, надо ему это делать или ни к чему. – Зовут меня Никита Самохин. Никита Михайлович.

Никитин пожал ему руку, сказал:

– Вот и познакомились. Отсыпайся, а завтра с утра подходи ко мне в кабинет.

2

В засаде Никитин остался сам. Решил, что раз уж не получилось дома выспаться, то проведет утро здесь, в парке. Подышит весенним воздухом. Послушает «звуки весеннего леса». Он поймал себя, что не только с приятелями хохмит, говоря штампованными фразами, но и мыслить начал так же, и поворчал на себя за это. Было ему чуть за пятьдесят. Жена три месяца назад уехала к дочке помогать нянчить только родившегося внука. Майор гордился внуком, звонил жене каждый вечер. Та подробно рассказывала, что и как с малышом. Присылала фотки.

Поначалу, пока в холодильнике не закончилась еда, наготовленная и замороженная заботливой женой, переносил разлуку легко. Вечером после работы разогревал, наедался, перед ужином дозволял себе рюмаху водочки. Коньяк Николай Николаевич не очень-то уважал. Через месяц домашняя еда закончилась. Стал обедать в столовой, да еще, из-за постоянных выездов на происшествия, от случая к случаю, и затосковал. Начала доставать бессонница, потом заболели ноги, начало покалывать сердце. По ночам в голову лезли разные дурные мысли. Отделаться от них не получалось, и засыпал под утро. В последний месяц располнел. Стал терять оперативную хватку. И хотя ему, начальнику районного уголовного розыска, эта самая форма была не особенно-то нужна, но его, опытного оперативника, это удручало.

Расположился Никитин на высохшей после ночного дождя скамейке со слезшей за зиму краской и непонятно как уцелевшей надписью «Окрашено». Отсюда ему отлично была видна куча листвы с гильзой, да и весь остальной парк. Холодное весеннее солнышко начало пригревать, он расслабился, прикрыл один глаз, почти задремал, но по выработанной за годы службы привычке бдил вторым глазом и, слегка сомлев, улыбался этой придуманной только что фразе.

Полчаса назад майор позвонил приятелю, начальнику отдела кадров, и договорился о переводе сержанта. Тот, как обычно, ответил каламбуром: «Правильное решение. Давно Никите пора к Никитину. Так держать».

Потом на секунду замолчал и сказал:

– Я за этим парнем давно наблюдаю. Толковый. Заканчивает юридический, а значит, если бы учился в следственной школе, то на последнем курсе носил погоны младшего лейтенанта. И это при отсутствии опыта, который у Самохина уже есть. Кстати, учти, что он в погранвойсках служил, и весьма неплохо.

– Ну, так может быть… – начал было развивать предложенную тему Никитин.

– Может быть, – засмеялся кадровик. – Давай так, пройдет испытательный срок, я попробую представить его к лейтенанту. А пока о переводе с остальными договорюсь сам. Знаю, тебе не до того будет.

– Валера, ты настоящий друг, – ответил майор.

– Да ладно, – карикатурно протянул в ответ кадровый начальник, хихикнул и добавил такой же штампованной фразой: – Помогать людям – это наша работа.

Они поболтали еще немного и попрощались.

Сержант Никитину сразу приглянулся. Подтянутый, худощавый. Опытный спортсмен, Никитин сразу определил – жилистый. Значит, выносливый, на службе дурковать не станет. Не тот характер, порода не такая. Не болтун, но и за словом в карман не лез. Размышляя о нем, майор снова ругнул себя за словесный штамп. Этот Никита напомнил ему и себя после армии, когда он только пришел в милицию. Напомнил и зятя, такого же улыбчивого, открытого парня, да и звали того так же. Он закрыл глаза и вспоминал свою уже далекую молодость.

Когда солнце совсем сморило Николая Николаевича, послышались голоса. По старой, в трещинах и ямах асфальтовой дорожке шли двое. Тот, который покрупней, в зимней вязаной шапке, чистеньком, но истасканном, некогда бежевого цвета плаще, тащил позади себя скрипучую тележку. Время от времени он поднимал ее и нес на руках. Должно быть, надоедало слушать скрип и бряцанье допотопного колесного изделия. Потом опускал на дорожку, и снова начинало скрипеть и громыхать. Второй – тощий, лысый, с торчащими на манер венка остатками волос, был в расстегнутом демисезонном черном полупальто с поднятым воротником. Этот шаркал башмаками и чего-то втолковывал приятелю. Никитин прислушался.

– Так вот, уважаемый Николай Ильич, – размахивая руками, объяснял он, – римляне, ждавшие нападения Спартака на столицу, буквально одурели, когда поняли, что войско рабов развернулось на юг и двинулось прямиком к Мессинскому проливу. Легионам удавалось наносить им кое-какие потери. Но Спартак с основным войском стремительно продвигался к морю. Там его ждали корабли пиратов. Киликийских. Это знают все. Даже из школьных учебников по древней истории. А вот дальше в них сплошная брехня!

– Ну-ну! – усмехался этот самый Николай Ильич, поднимая очередной раз тележку, чтобы расслышать собеседника.

– Точно! Я-то знаю, как было на самом деле, – распалялся лысый. – Все, что пишут в учебниках, это придумано самими римскими правителями, чтобы скрыть, как Спартак их лихо перехитрил. Они пишут, будто Беррес, наместник Рима в Сицилии, договорился с пиратами, и те якобы, взяв золото и драгоценности у Спартака, обманули его. Уплыли подальше от Сицилийского пролива. Увели корабли в море. И Спартаку некуда стало деваться, он со своим войском на подручных, так сказать, средствах, на плотах, бревнах, пустых бочках, короче, кто на чем, поплыли. Поднялась буря. Большая часть утонула. Остальные вернулись.

– Ну, так и было, – кивнул Ильич, – это, простите, коллега, в пятом классе средней школы проходят. В чем, Николай Федотович, извините, тут научная новизна?

– Вот! – продолжал лысый. – Так и пишут, что разведка доложила Спартаку, будто навстречу ему из Фракии движутся легионы Лукулла. Тот был тогда наместником Македонии. Чтобы не допустить объединения войск Красса и Лукулла, Спартак дал бой Крассу. Спартака убили, а потом уничтожили и казнили все его войско. Всех рабов. Десятки тысяч!

– Ну вот, – согласился Ильич.

– Только это брехня! Чистейшей воды ложь! Так сказать, дезинформация с целью скрыть собственную беспомощность и поражение. Говоря современным интернетязом, фейк, – громогласно ораторствовал рассказчик. – Во-первых, тело Спартака они не нашли. Смею вас, коллега, уверить, если бы эта битва была на самом деле и Спартака убили, то его тело обязательно бы нашли и выставили напоказ. Именно так бы и сделали, как свидетельство великой победы. Но не сделали. Почему? А потому, что не было никакой битвы и никакого поражения Спартака тоже не было!

– А чего было-то? – удивленно поглядел на него Николай Ильич.

– А вот что. Спартак был не каким-то полудурком, которого пираты могли обмишурить. Золото взяли и смылись. Ха-ха. Весь Рим на уши поставил, всех хваленых полководцев перехитрил, а тут, ни с того ни с сего, обманули. Нашли пацана-несмышленыша. Обманули. Даже не смешно. С пиратами он действительно договорился. Они встретились. Деньги Спартак им показал. Бочки, битком набитые золотыми монетами, драгоценными кольцами, ожерельями, золотой и серебряной посудой, ну и так далее. Предложил, чтобы пираты на берегу все это поделили, дабы потом не было склок. Те согласились. И когда все пираты собрались, Спартак со своими ребятами их обезоружил, они погрузились на корабли, из пиратов взяли только знатоков морского судовождения и спокойно уплыли. Сначала путь взяли на Крит, а потом, когда их стало не видно с берега, развернулись и поплыли в противоположную сторону.

– Куда уплыли-то, дорогой вы мой Николай Федотович?

– Милый мой уважаемый Николай Ильич, вот в этом-то и есть самое главное! А уплыли они в Черное море. В устье Дона, а по нему и на сам Дон! Там обосновались, поженились на местных девицах, скорешевались с местным населением и со временем стали казаками. От них-то и пошли казаки, а не от беглых крестьян, как нам вдували в уши при соцреализме! Вот так-то. В этом и есть самая правдивая история. Об этом и будет монография, над которой я работаю. Вынашивал ее давно, лет сорок, но раньше про такое говорить было нельзя. За такое можно было запросто в Сибирь угодить, а то и на Колыму.

Лысый вытащил из глубоченного внутреннего кармана фляжку, блеснул ей на солнце, сказал, что надо помянуть всех погибших в великой социальной катастрофе двадцатого века, отхлебнул и передал товарищу. Тот прикинул, сколько отпить ему, дабы было по справедливости, обхватил емкость пятерней и отпил свою долю. Потом вытащил из кармана пластиковый пакет, достал кусок булки, порезанный шматок сала, поделил поровну и протянул половину приятелю. Присели на скамейку, закусили. Снова приложились к фляжке, снова закусили.

– Возможно, возможно, но если взглянуть с философской точки зрения на этот аспект, то… – согласился осоловевший после третьего прикладывания Николай Ильич, задумался, просветлел, ткнул пальцем в приятеля и воскликнул: – А вот если взглянуть с меркантильной стороны, коллега, то вашу историю надо развернуть на сто восемьдесят градусов! Не римские рабы приплыли на Дон и стали казаками, а совсем наоборот.

– Не понял, как это наоборот? – удивился тощий.

– А вот как! – растянул в улыбке щербатый рот Ильич. – Надо, чтобы не рабы на Дон, а казаки в Рим! Там подняли восстание, освободили рабов, подорвали, так сказать, устои деспотичного строя и вернулись все вместе домой. Вот как надо, коллега!

– А как же Спартак?

– А Спартак, – мысль у Николая Ильича, видать, заработала быстрей компьютера, – Спартак – это искаженное наше имя по местности, где родился и жил. Означает – с Партизанска, а сокращенно – с Парт. Потом трансформировавшегося у населения в С Партак.

– Чушь! Антинаучная чушь и бред! – возмутился тощий.

– Чушь не чушь, а премию у начальника отдела за эту, так сказать, гипотезу получить можно! Он же нам на последнем совещании втолковывал, что надо находить и систематизировать материалы по влиянию нашей любимой родины на мировой исторический процесс. Что именно это и есть основная задача нашего института. Именно за это и будут и гранты, и премии.

– Тогда и Партизанск-то никакой не существовал, – не унимался, пропустив мимо ушей последнюю фразу приятеля, правдолюб Николай Федотович.

– Было не было, да какая разница? С голоду бы не помереть, – хмыкнул трезво смотревший хмельными глазами на жизнь Ильич. – Ну не хочешь Партизанск, тогда можно с Проток. Протоки есть. Не то село, не то городок около Сальска. Я там однажды проездом бывал. А что, даже лучше подходит. С Проток – С партак, Спартак. Эх, жизнь наша дурная.

– Эврика! Николай Ильич! Нашел я тебе решение. В городе Волгограде есть окраинный район, называется Спартановка. Вот оттуда и произошел Спартак. С берегов великой русской реки! – Николай Федотович поглядел на приятеля победителем.

– Оригинально, – кивнул Ильич, – очень оригинально. А главное, так сказать, ключевое слово тут – великая русская река Волга.

Оба торжественно помолчали, потом тот, который говорил про Спартановку, развел руками и опроверг себя:

– Однако, дружище, ежели вникнуть в суть, то эта самая Спартановка произошла не от Спартака, а от портянок.

– Не понял, – возмутился Ильич, – обоснуй!

– Слыхал я, что именно в этом месте бурлаки останавливались на перекур, а заодно перематывали портянки. Место потому и назвали – Портяновка. Так и говорили: «Этот мужик с Портяновки». А после победы Октября трансформировали Портяновку в Спартановку.

– Ну, коллега, это не беда! – оживился Ильич. – Кто теперь разберет, до того или после того. Главное, что там жил казак. Даже не казак, а атаман! И оттуда, движимый стремлением освободить угнетенных рабов, отправился он в Рим, освободил рабов, вернулся с ними на Дон, который как раз неподалеку от его родины – Спартановки.

Оба от мозгового штурма утомились, а от выпитого разомлели. Николай Федотович кивнул и сомкнул глаза. Ильич тяжко вздохнул, вытер рот, закурил, откашлялся, поднял палец кверху, но сказать ничего не успел. Весеннее солнышко и жидкость сморили. Бедолага завернулся в плащ, поднял воротник, завалился набок и заснул. Второй открыл глаза, глянул на него, зевнул и проделал то же.

Никитин заскрежетал зубами – они не они, шут поймешь. То ли случайные бомжи, то ли ночные добытчики латуни и по стечению обстоятельств – свидетели.

Пришлось сидеть на лавке и дожидаться нового пришествия этих двоих в мир трезвости.

Слова бомжа про Спартака запали в голову майора. «А ведь верно мужик рассуждает, прямо как у нас – нет тела, нет и дела. Точно: нашли бы труп, непременно бы нашли, если бы он был. Перерыли бы все и нашли. А раз не нашли, то значит, не было его там. Хотя про казаков сомнительно. Где казаки и где этот Спартак с Римом». На этом месте Никитин заснул.

Минут через тридцать исторически подкованные бомжи очухались, похмелились из нескончаемой фляжки и поплелись к куче мусора, громыхая на всю округу тачкой.

От этого грохота проснулся и Никитин. Дождался, пока погрузят тяжеленную гильзу, и заорал:

– Стоять! Руки за голову! Работает полиция!

Мужики бухнулись зачем-то на колени и подняли руки. Тачка перевернулась, гильза вывалилась и покатилась под ноги Никитину. Бомжи сглотнули слюну, сообразив, что в цветной лом эту штуковину им не сдать уже никогда. И что надо теперь выпутываться, чтобы не загреметь за ее кражу.

– Ну, господа расхитители, только чистосердечное признание может спасти вашу пропитую жизнь, – не удержался Никитин от вечной игры в литературные штампы убогих создателей детективного чтива.

– Товарищ, мы чисты перед законом, как невинные младенцы, – заговорил лысый и на всякий случай откашлялся.

Тезка его кивнул и поддакнул.

– Значица так, – строго, на манер Жеглова из телефильма про черную кошку, продолжил натиск Никитин, – при каких обстоятельствах вами был убит сегодня ночью гражданин Лобов В. Г.?

– Что вы, мы Валентина Генриховича не убивали.

– Так, – по-настоящему удивился Никитин, – а откуда вам известен убитый?

– Покойный был заместителем директора института, в котором мы трудимся. Мы его не убивали. Мы к нему со всей душой, по-доброму относились, – ответил бомж в бежевом плаще.

– Хотя сволочью он был еще той, – не подумав, ляпнул лысый.

– Понятненько. Значит, у вас были неприязненные отношения, на почве которых и произошло убийство?

– Приязненные, товарищ начальник. У нас к Лобову было приязненное отношение, – в один голос сообщили бомжи, – мы трудимся с ним в разных научных, так сказать, ипостасях и не пересекаемся ни в научном, ни в материальном планах.

Никитин понял, что они от страха протрезвели и можно разговаривать всерьез.

– Итак, кто его убил? Отвечать быстро, не раздумывая, и чтобы мне без вранья. После устного допроса пойдете на детектор лжи. Понятно? Любое вранье буду рассматривать, как желание запутать следствие, а значит, что?

– Что?

– А значит, как отягчающее обстоятельство. Понятно?

Бомжи закивали. Никитин резко подобрел, сел на лавку, улыбнулся.

– Да вы, мужики, присаживайтесь, в ногах правды нет. Закуривайте, – он вытащил пачку сигарет, протянул парочке и показал место возле себя на скамейке.

Похитители латунной гильзы пришли в себя, и лысый заговорил:

– Вчера это было. Ночью. Мы с Николаем Ильичом вышли на вечерний променаж после трудового дня. Идем, прогуливаемся, дышим, так сказать, свежим, настоявшимся на осенней листве воздухом, глядим – гильза валяется. Я сразу сообразил, что ее от памятника нового какие-то грабители отломали с целью сдать в металлолом. Ну, я и говорю Николаю Ильичу: «Коллега, надо вернуть на место. В смысле, отнести и поставить возле памятника героям нашей любимой, но многострадальной родины». Ильич мне отвечает: «Надо!»

Никитин ехидно скривил тубы, но прерывать не стал, кивнул и сказал:

– Так, а дальше-то что было?

– Дальше мы подошли, подняли было, а она не по объему тяжеленная. Оказывается, внутрь этой самой гильзы строители, чтобы никто ее не телепортировал, под самую завязку раствора цементного набухали. Ну, мы решили прикопать, чтобы несознательные граждане не утащили. А сами пошли за примитивным, придуманным во времена сотворения египетских пирамид транспортным средством, называемым в простонародье тележкой. Чтобы добраться побыстрей, решили срезать. Отправились напрямки. Идем, дождик только закончился, луна светит, воздух звенит прозрачностью, словно хрустальная ваза, глядим – силуэт стоит возле дерева. Странновато стоит. С наклоном стоит. Вроде как бы оперся на развилку и как будто прицеливается. Мы замерли. А тут Лобов по лужам шлепает, зонтом размахивает. Почему он в столь поздний час из института шел, нам неведомо. Даже удивительно, ибо в трудолюбии замечен не был.

Николай Ильич, до этого молча кивавший, не выдержал:

– А тут этот, который у раздвоенного дерева стоял, выстрелил, потом еще, еще! Лобов шаг по инерции сделал и грохнулся! Прямо на асфальт. Зонт в лужу полетел. Потом этот подошел, нагнулся, обшарил карманы у Лобова, чего-то взял, остальное выбросил и ушел.

– Точно так и было, только выстрела не было, а сверкнуло беззвучно, будто молния, – задумчиво произнес лысый. Вздохнул. Картинно перекрестился и закончил: – И по карманам он, кажется, не шарил, а быстро-быстро покинул место происшествия. А вслед за этим инкогнито и мы удалились.

– Да, необходимо признать, что мы были настолько обескуражены таким поведением этой пары, что ретировались, – подтвердил Ильич и шепотом добавил: – Одно из двух: это был или инопланетянин, или призрак.

– Почему? – спросил майор.

– Потому, что они сразу потом исчезли.

– Кто «они»?

– Как кто, инопланетянин или призрак. А одет он был не по сезону. В шубу. Рыжую. А значит, там у них на планете теплее, чем тут у нас. Хотя это мог быть снежный человек.

– Точно, – поддержал другой, – это был Йети! Как мы сразу не скумекали. Не инопланетянин, а Йети.

Никитин вытер пот со лба. Замолчал, переваривая этот бред. Потом собрался с мыслями и продолжил:

– Ну, предположим, я вам поверю. Предположим. А кто был тот, который стрелял? На кого похож?

– Не знаем, – пожали плечами бомжи. – Может, никто и не стрелял. Мы их раньше не видели.

– Может быть, он на кого-то из знакомых похож или случайно где-нибудь встречали. Например, с Лобовым.

Свидетели отрицательно мотали головами.

Вдруг лысый встрепенулся:

– Точно! Я вспомнил. Инопланетянин на Йети был похож. На гориллу. Только этот призрак в институте не работает.

– А откуда знаете?

– Да мы там всех знаем. Там наши коллеги. Немного похож на него другой замдиректора. Экономический.

– Ну, ты сказанул. Замдир – лысый, как бильярдный шар, и ниже на две головы.

– Пожалуй, – согласился Николай Федотович, – лысый, почти как я.

– Это чего же вы там делаете, что всех знаете, господа подозреваемые?

– Я же говорю – мы там трудимся. Это все знают. Я в отделе истории философских проблем народонаселения. Старший научный сотрудник, между прочим, кандидат наук, – гордо произнес Николай Ильич, – а коллега Николай Федотович – старший научный сотрудник отдела философии исторических проблем народонаселения. Тоже кандидат наук.

– Да, только не между прочим, уважаемый Николай Ильич, а в самом серьезном смысле этих звания и ученой степени, – выговорил Николай Федотович.

– Какие-то странные названия отделов у вас, господа кандидаты.

Оба хмыкнули, официоз на лицах испарился, и они одновременно заговорили:

– Это недавно такие названия нам всем всучили. А до того нормальные были. Однако с некоторых пор руководство стало смотреть не в прошлое, которое темно, и не в будущее, которое туманно, а в малый философский словарь. Вот мы и получили сами не ведаем чего. Да вы сходите в институт, сами все поймете.

– Я-то схожу, а вот насчет вас у меня большой вопрос, – Никитин саркастически взглянул на кандидатов, давно поняв, что ему именно в этот самый институт и надо. Что там, скорее всего, обнаружится мотив преступления, а значит, и следы убийцы.

– Посетите, непременно, получите неизгладимое впечатление, – согласились бомжеученые. – Нас найдете в вольерах, в которых до нас свиньи подопытные существовали. А вот раньше, до объединения с генетиками, мы пребывали практически в святом месте. Рядом со зданием монастыря девятнадцатого века.