Текст книги "Сочинения в трех книгах. Книга первая. Повести"

Майор Никитин выслушал рассказ молодого опера. Не перебивал, не доставал уточнениями. Когда тот закончил, внимательно поглядел Никите в глаза.

– Понятно, что следы ведут в лабораторию этого Алексея Александровича. Понятно и то, что руководит всем этим очень осторожный и очень хитрый человек.

– Точно, товарищ майор! Потому мне надо переводиться в эту лабораторию.

– Да тебя там на раз-два расколют. А нам очередной, да еще вдобавок твой, труп ни к чему, дорогой мой Никита. Будешь сидеть в охранниках и лаборантах там, куда посадили.

– Товарищ майор, Николай Николаевич! Да больше же некому.

– Сказал – нет! Хватит с тебя той лаборатории, в которой сейчас. Оттуда добывай информацию. В конце концов, подружись с кем-нибудь из лаборатории этого самого гения Саныча. Там что, ровесников твоих нет?

– Да вроде есть.

– Вот и флаг тебе в руки. Молодец, правильно работаешь, но не зарывайся. Ты мне живой и здоровый нужен.

– Товарищ майор, ну как мне вам объяснить, что я именно там должен быть. Что мог, я уже крутясь вокруг, узнал. Теперь надо именно быть мне там!

– Ты, Никита, спешишь так, будто боишься на кладбище опоздать. Не суетись. Остановись, подумай, – майор встал, показал на окно, – погляди по сторонам. Воздух весенний вдохни. Видишь, листочки на березах разворачиваются, травинки еще вчера были жухлыми, а сегодня зеленеют. Куда ты мчишься? Не суетись. Когда надо, тогда и откроется наша истина. А ты пока думай, анализируй. Не беги, как загнанная собака. Ты не ищейка. Ты опер! Пойми, это разные вещи. Тебе голова дана, а ей ноги. Разницу улавливаешь? Все! Иди соображай, что я тут тебе наговорил. Надеюсь, услышал. А то кивают некоторые, а сами не слышат. Запомни, слышать и услышать – это не разные глаголы, это принципиально разные образы жизни. Хочешь добиться успеха – план разработай толковый, а не кидайся на амбразуру. Все, ступай с глаз моих и думай. И ничего пока не предпринимай. Бог даст, оклемается этот охранник, все разузнаем. А пока главное – не спугнуть тех, кто в этом деле замешан и сидит в институте. Не будь этим, как название у института. Как оно там – какой-то профан? – не удержался и съязвил Никитин. – Становись профессионалом. Походи сегодня по институту, в ночное дежурство особо этого своего снайпера не расспрашивай. Короче, затаись. Думаю, скоро ситуация прояснится. Тогда и будешь действовать.

– Есть, – без энтузиазма кивнул Никита.

– Вот и славно. А теперь пора по домам.

Никитин уже выключил свет в кабинете и собирался запирать дверь, когда зазвонил телефон. Пришлось возвращаться.

– Майор Никитин?

– Я вас слушаю.

– Вот именно, майор, который читал «Белые одежды», слушайте.

– Виктория Матвеевна? – Никитин узнал секретаршу ФИИГПроФ АНа.

– Она самая. Спасибо, что помните. Майор, все гораздо хуже, чем я ожидала. Помните, я говорила, что стиль телеграммы об отпуске, которую прислал Колмогорцев, не похож на его обычный стиль? Я списала это на какие-то семейные обстоятельства, а сегодня что-то мне подсказало позвонить к ним домой. Татьяна, его жена, на мое удивление, оказалась дома. Сказала, что Алексей ей позвонил и сообщил, что срочно уезжает в командировку. Я начала узнавать подробности, но она сказала только, что голос хоть и был Колмогорцева, но какой-то не такой. Будто не настоящий. Короче, я дала ей ваш телефон. А еще лучше будет, если вы с ней сегодня же встретитесь. Они с Алексеем живут, я так понимаю, минутах в десяти от вашей милиции-полиции.

– Хорошо, жду. Позвоню, чтобы ее ко мне пропустили.

Никитин встал из-за стола, подошел к окну. Накрапывал дождь. Желтый свет фонарей освещал небольшую площадь перед входом в полицию. Днем, когда солнце пригревало землю, казалось, что наступила весна. Теперь эта желтизна тащила назад в зиму, даже скорее не в зиму, а в прошлую осень. Майор увидел молодую женщину в светлом плаще. Она почти бежала.

«Что такого могло случиться?» – прикидывал Никитин.

По тому, что он знал о Колмогорцеве, не получалось, чтобы он убил сначала этого завхоза, потом залез через крышу в квартиру охранника и прикончил того. Разве что случайно. Хотя какое случайно? Ночью поджидал, подготовил электрошокер, напал сзади, а на другой день залез на крышу, спустился по веревке на балкон и так далее. А главное, зачем? Из мести за то, что уничтожили лабораторию? Чепуха. Не тот человек. Не станет доктор, профессор мараться об этих. Ладно, не буду гадать. Послушаю, что расскажет жена Колмогорцева.

Дверь открылась, и в кабинет вошла Татьяна.

– Николай Николаевич?

– Да, проходите, присаживайтесь. Мне звонила Виктория Матвеевна, но толком ничего не сказала. Слушаю вас.

Татьяна кивнула. Положила на стол смартфон и включила запись, содержание которой майор уже знал.

– Дело в том, что после того, как сожгли нашу лабораторию, Алексея новый директор попытался обвинить в этом и посадить, а когда не удалось, добился отстранения от должности заместителя директора по научной работе, – начала Татьяна.

Она волновалась. Майор налил воды, протянул стакан.

– Татьяна, выпейте. Успокойтесь.

Татьяна выпила. Глубоко вдохнула. Выдохнула и чуть более спокойно продолжила:

– Алеша подготовил докладную записку о результатах исследований, перспективах и направил ее в администрацию президента. Там же он попросил расследовать деятельность назначенного после смерти Академика нового директора, который вел к уничтожению институт. Привел факты. А их накопилось много. Все раскопал Данила Иванович, бывший спецназовец. Очень хороший человек. Алексей написал, как сгорел Историко-философский институт, которым руководил раньше нынешний директор, не к ночи будет сказано, ФИИГПроФ АНа. Написал, что незадолго до пожара в том институте появился в качестве замдиректора наш нынешний экономический директор, что после пожара как-то очень шустро нашлись спонсоры восстановления Историко-философского института. Создали акционерное общество с их участием, получили всю институтскую территорию, которую, кстати, передавать было нельзя, потому что федеральная собственность. Но получили разрешение от заместителя министра, якобы для того, чтобы быстрее восстановить институт. А потом за год это общество по-тихому умерло, земля оказалась у третьих лиц, потом у четвертых. Теперь на месте института стоит шикарный отель. И все вроде бы как по бумажкам законно или почти законно. Кстати, именно этот заместитель министра назначил в наш институт нынешнего погорелого директора.

– Ну вот, вроде бы начинает проясняться ситуация, – скорее себе, чем Татьяне, сказал Никитин. – Продолжайте, пожалуйста.

– Алексей достаточно быстро получил ответ. Ему сообщали, что материалы направлены в Генеральную прокуратуру для расследования. А на следующий день раздается этот звонок, – Татьяна показала на смартфон, – и муж исчезает. Я уверена, что звонил не он. Дело в том, что когда близняшкам исполнилось три года, Академик подарил нам свою дачу, и мы теперь все лето с детьми живем за городом. Там связь не очень, но мне ясно, что звонил не он. Не его это голос. Скорее всего, у директора ФИИГПроФ АНа большие связи. Его предупредили, и они пытаются что-то сделать с Лешей. Думаю, что хотят связать его исчезновение с убийством Лобова, а потом подставить. На это, должно быть, им требуется какое-то время, и чтобы я не помешала, начав розыск мужа, они, наверное, и позвонили. Мол, денек-другой не стану беспокоиться, а им этого времени хватит.

– Пожалуй, ваш рассказ похож на истину, – согласился Никитин.

По внутреннему телефону он позвонил в лабораторию. На удачу. Повезло – криминалист оказался на месте.

– Виктор, помнится, ты говорил, что имеешь приятеля по фоноскопической экспертизе.

– Имею, вместе учились.

– А вот это очень даже кстати. Зайди, пожалуйста, дело есть. Татьяна, а у вас есть другие записи голоса мужа?

– Конечно, я скопировала и эту запись, и запись с настоящим голосом Алексея, – Татьяна протянула флешку Никитину. – Даже непрофессионалу слышны отличия.

Криминалист забрал записи, ушел и минут через двадцать вернулся.

– Синтезатор. Дешевенький китайский синтезатор, – начал он с порога. – Даже мне понятно. Приятель подтвердил. Он как раз сегодня дежурит. Я ему перекинул по интернету, и он только что подтвердил. Но официальную бумагу не даст. Вернее, даст, но это долгая история.

– Да нам пока и не надо бумаги, нам достаточно, что подтвердил. Спасибо. Ты, Витя, сегодня не просто оперативен, а сверхоперативен.

– Служу трудовому народу, – хмыкнул тот, взглянул на Татьяну и добавил: – И научно-технической интеллигенции.

Когда криминалист ушел, Никитин успокоил Татьяну:

– Вы не переживайте. Убивать Колмогорцева они не станут. Хотели бы, давно убили и не стали делать эти звонки по телефону. Убивать Колмогорцева нет никакого резона. Сразу вылезут их ослиные уши. Потому что они первые будут в подозреваемых. Его надо опорочить. Так сделать, чтобы не отмылся. И подкидывать наркотики, оружие, миллионы долларов, взрывчатку или атомную бомбу тут не прокатит. А для того чтобы придумать, как подставить, требуется время. Время, на которое его и решили изолировать, пока будут придумывать версии и сводить концы с концами. Скорее всего, он в КПЗ при каком-то отделении. Или в СИЗО. Розыск я начну сейчас же. Буду держать вас в курсе. Найдем мы вашего Саныча, – обнадежил майор молодую женщину.

Ему, кажется, удалось ее успокоить. Насколько это вообще было возможно. Когда Татьяна ушла, майор начал действовать.

Удача улыбалась. Ночью в больнице охранник пришел в себя, Никитин немедленно поехал к нему и после долгого разговора и целого ряда оперативных действий, уже утром, позвонил Никите и срочно вызвал:

– Приезжай. Тебе больше там делать нечего.

Когда Никита вошел, в кабинете сидел моложавый мужчина с еле различимой среди светлых волос прядью седины.

– Познакомьтесь. Колмогорцев Алексей Александрович, – Никитин показал рукой на него.

Тот встал, пожал Никите руку.

– А это наш молодой опер, – продолжил майор, усмехнулся и добавил: – Так сказать, наш засланец в ваш профан и горячий ваш сторонник и защитник.

Саныч улыбнулся:

– Иногда сдуру очень точные по сути названия дают. Прямо как у Петра Первого в указе Ближней канцелярии от 7 октября 1707 года, «…чтоб всякие дела записывали и каждый бы министр своею рукою подписывал, ибо сим всякого дурость явлена будет». А за сторонника и защитника – спасибо.

– Присаживайся, Никита Михайлович. Считай, что операция внедрения закончена, – начал майор, а затем подробно рассказал о допросе охранника и тех пояснениях, которые ему дал Колмогорцев сразу после возвращения в город.

Охранник признался, что поджог лаборатории задумал и организовал нынешний экономический директор Кузьма Кузьмич, чтобы подставить Колмогорцева и таким образом избавиться от него. Поручил это дело своему давнишнему приятелю Лобову, а тот привлек этого самого охранника. Рассказал, что они с Лобовым решили отвести от себя подозрения, свалив поджог на старую обезьяну. А Лобов еще до того получил от какой-то иностранной фирмы заказ на генные материалы животных, созданных в лаборатории Саныча. Взял огромный задаток.

Перед пожаром он генные материалы запаял в пробирки. И было бы шито-крыто, но обезьяна спряталась, поймать ее и убить шокером, имитировав удар электричеством, не удалось.

– Она вышла только к Алексею Александровичу, – майор кивнул в сторону Колмогорцева, – когда после пожара уехали пожарные, ушли следователи и он остался один. Животное оказалось слишком умным. Поумней некоторых директоров и их замов, – продолжал Никитин, – Алексей Александрович задавал обезьяне вопросы, она кивала, била в ладоши, когда профессор говорил правильно. Так стала понятна картина преступления.

В разговор вступил Колмогорцев:

– Гурьяныча, так звали обезьяну, я не стал оставлять в институте. Побоялся за его жизнь. Вдруг эти подлецы решат его убить. Забрал домой.

– И вот здесь случилось то, чего профессор не ожидал, – снова заговорил майор. – Заказчики проверили генный материал и поняли, что их обманули. Приказали Лобову проникнуть в квартиру Колмогорцева. Надеялись найти там. Охранник узнал, что Алексей с семьей уехали на дачу. В общем, охранник забрался в квартиру. А там Гурьяныч. Охранник, видимо, хотел его обездвижить шокером, но орангутанг понимал, что это такое, и отнял прибор. Охранник сумел убежать.

– Дело в том, Никита, что Гурьянычу, когда я его лечил, пришлось немного подправить генную систему, и он теперь разумен, как человек, хотя внешне орангутанг, – снова прервал майора Алексей Александрович. – Поэтому выяснить у него, что и как было, не представлялось сложным. Надо только освоить манеру общения. Я не опасаясь оставлял у себя в квартире Гурьяныча одного, потому что он не нуждается в помощи. Сам открывает холодильник, ходит в туалет и смывает за собой. Ест. Не мусорит. Пьет воду, наливая в стакан из крана. Короче, это практически человек.

Так вот, Гурьяныч, как я думаю, узнал охранника. Проанализировал его связь с Лобовым, совместное их участие в поджоге и отправился творить справедливость. А может быть, начали работать инстинкты самосохранения. В результате он выследил и обездвижил электрошокером Лобова. Не знаю, хотел ли Гурьяныч его убить или нет, но сердце этого проходимца не выдержало. Гурьяныч оставил заместителя директора и отправился к охраннику. Как уж он его выследил, не знаю, но нашел.

– Ты понимаешь, Никита, – вступил возбужденный майор, – этот Гурьяныч проследил, в какой квартире живет охранник, забрался на чердак, оттуда спрыгнул на балкон и шарахнул того шокером. Может, отомстил, может быть, еще чего хотел, теперь не узнать. А вот потом не рассчитал. Начал спускаться с балкона на балкон, сорвался и разбился. Насмерть.

Я, когда сопоставил твои рассказы о пожаре, обезьяне, валенках, отбросил бред и болтовню полупьяных псевдоученых бомжей, – меня осенило! – Майор взял кувшин, налил в стакан воды, отпил глоток и продолжил: – Да, осенило. Сделал запрос о происшествиях. До этого мы запрашивали о людях, а я попросил все необычные материалы. И получил. Был найден труп обезьяны, орангутанга. С многочисленными переломами. Бедняга после падения еще был жив, отполз от этого дома метров на сто и потом уже умер. Язык не поворачивается сказать про такое умное существо, что сдох. Патрульные посчитали, что его сбила машина, и причислили к делам ГИБДД. Они же, тут я их хвалю, сообщили подробность, что на обезьяне были валенки.

– Так это он взял их у Данилы Иваныча. Теперь все сходится. Валенок не жалко, жалко Гурьяныча, – печально усмехнулся Никита. – Куда до него директору Кузьме. Что же за тип такой этот Кузьма! Проходимец, а не директор. Время, что ли, для подонков пришло? Неужто надолго?

Колмогорцев кивнул.

– Время флогистонщиков. Может быть, не ненадолго. Все проходит. А времена, Никита, определяют люди, которые в них живут. Поэт Александр Кушнер, на мой взгляд, правильно написал:

 
Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять…
 

Помолчали. Чтобы разрядить обстановку, Саныч рассказал байку:

– Собрались как-то дружки. Выпили. Закусили. Пошел разговор, почему жить хреново. Одни шумят, что президент не тот. Другие – что не надо было приватизацию грабительскую проводить. Третьи – что не надо было СССР разрушать. Четвертые – что в семнадцатом году не фиг было революцию делать. А один мужик смотрит тоскливо, молчит.

Ему:

– Ну, ты-то чего думаешь?

– А я, пацаны, думаю, глубже надо копать.

– Куда глубже-то?

– Надо было не по углеродной жизни развиваться, а по кремниевой.

Заулыбались.

– Так что не будем отчаиваться и пенять на судьбу и время. Живем, и слава Богу, – подытожил Колмогорцев.

Попрощались, и он покинул кабинет. Уже у порога майор окликнул:

– Алексей Александрович, а как же вы теперь будете работать? Лабораторию спалили. Где эксперименты проводить? Все же разрушено, уничтожено. Ни приборов, ни животных. Даже места для них нет. Да и этих ваших директоров и замов одними показаниями охранника мне сильно не прижать. Больно верткие. Адвокатов наймут таких же ушлых. Я это вам честно говорю, потому как вижу, что вы за человек.

Колмогорцев обернулся, прислонился к дверному косяку, поглядел на майора поверх очков, снял их, начал протирать.

– Не знаю, Николай Николаевич. Не знаю. Пока был в отпуске, – он усмехнулся, – получил три приглашения, можно сказать, со всех сторон света. Одно из Штатов, другое из Англии, третье из Японии. Как только узнали про пожар, сразу же написали. Прислали гарантийные письма. Предлагают лаборатории. Сотрудников могу набрать сам. Оборудование новейшее. Предоставляют дома, автомобили, еще кучу благ в придачу. Ну и тому подобное. Пока не решил. Не знаю. Если выделят средства на восстановление лаборатории, то, скорее всего, здесь останусь.

Попрощался и ушел.

Когда остались вдвоем, майор сказал:

– Вот такой у нас с тобой Эдгар По с Огюстом Дюпеном получился.

Достал сигарету, закурил, чего обычно в кабинете не делал. Помолчал, размышляя, говорить или нет, потом махнул рукой и сказал:

– Ни в каком он, Никита, отпуске не был. Был в обыкновенном СИЗО. Крутые приятели у твоих нынешних институтских директоров, генерального и экономического. Я этого Саныча ночью из камеры вытащил. Вопреки всем положениям и правилам. Сразу после допроса охранника и его признательных показаний. На уши всех поднял. С министром разговаривал. Благо, он меня знает. Когда-то под его началом работал. Ему до меня из трех посольств звонили, интересовались Колмогоровым. И в МИД, и премьеру от разных правительств запросы были. Молодец его жена, Татьяна всех на уши поставила. Колмогорцев, оказывается, почетный академик почти всех западных академий, а у нас всего-то доктор наук. А ты: Саныч, Саныч… Запомни этот день, внукам будешь рассказывать, с кем за одним столом сидел и разговаривал.

Сержант от услышанного впал в ступор.

Никитин походил по кабинету, успокоился, достал из сейфа лист бумаги, сделал строгое лицо, откашлялся и зачитал:

– Приказ. Сержанту Самохину Никите Михайловичу присвоить внеочередное звание «младший лейтенант».

Потом извлек из стола погоны со звездочками, вручил и крепко пожал руку.

– Молодец, Никита, без твоей информации мы не только не нашли бы охранника, но и все концы не связали бы. И сидел бы сейчас великий ученый Колмогорцев в камере на восьмерых. Молодец, так и в дальнейшем действуй!

– Служу России! – тихо произнес Никита, никак не ожидавший такого окончания своего первого расследования.

А майор подумал: «Ну, вот и этот начал говорить литературными штампами…».