Текст книги "Сочинения в трех книгах. Книга первая. Повести"

8

Все дороги в академическом институте должны были вести Никиту в лабораторию Алексея Александровича или, как его называли здесь, Саныча. Но добросовестный отставной милицейский служака, начальник отдела кадров института, как показалось начинающему оперу, не имел никакого оперативного чутья и потому определил его в другую лабораторию. Там научным энтузиазмом не пахло. Царили безделье и склоки.

Никиту встретили презрительно-саркастическим молчанием. Заведующего лабораторией не было. Был его зам. Тот вздохнул тяжко, будто не помощника в работе ему прислали, а обузу. Показал на зачуханный стол возле входной двери, еще раз вздохнул, плюхнул, взметнув клуб пыли, на этот стол здоровенную папку с инструкциями по технике безопасности, сказал: «Изучайте, через неделю примем экзамен и допустим к работе, а пока ничего не трогай, ни к чему не прикасайся, пальцы в розетку не тыкай, за оголенные провода не хватайся, метиловый спирт и прочие жидкости в лаборатории не пей». После чего в третий раз вздохнул и удалился.

«Ну, прямо как на зоне – место у параши», – подумал Никита и раскрыл том с отпечатанными лет сорок назад замусоленными листами с еле видимыми буквами.

Сначала ему показалось, что жизни в этом царстве науки нет, что все заросло паутиной, пылью, завалено сухой заваркой испитого чая и высохшими листьями, осыпавшимися с бегоний и герани, но постепенно трое теток непонятного, но ближе к пенсионному возраста проснулись, подкрасили ресницы, брови, губы и начали обсуждать последние новости.

Тетушка лет пятидесяти, с волосами, выкрашенными в черный до фиолетовости цвет, сказала:

– Слышали, чего этот придурок американский президент опять учудил?

Остальные оторвались от литровых чашек с кофе, откусили от бутербродов и сказали: «Да пошел он. Козел. Только и может, что баб тискать».

– Нет, – возразила фиолетовая. – Баб – это у них голливудский продюсер, забыла фамилию, а этот на диету сел. Средиземноморскую. Для этого авианосец туда подогнал и отбомбил этих, ну, как их…

– Да шут с ними. Все они там террористы. Кроме наших. А с диетой-то что, помогла? – подключилась не менее пышная, чем фиолетовая, блондинка, возрастом чуть помоложе.

– Неа, – помотала головой первая, – я вообще перестала диетам верить. Разводилово все это. Какую тебе форму Господь Бог определил, такая и будет. Хоть ничего не ешь, хоть обожрись.

– Точно, – кивнули остальные и вытащили из сумок еще по одной коробочке с приготовленной дома провизией.

– Ой, девчонки, а слышали, Лобова-то, зама по общим вопросам, убили, – дожевав, вспомнила вчерашнее событие третья дама, в отличие от двух первых худая до прозрачности. Про таких в деревнях раньше говорили – «тень от мотыги».

– А то! Не блудил бы, засранец, так пожил бы еще, – ответила фиолетовая.

– Да? – удивилась тень. – А я чего-то не слышала про его сексуальные подвиги.

– Да ты что!

И разговор, вяло текущий до этого, оживился.

– Да чепуха все это, – возмутилась блондинка, – секс – это отвлекающий фейк, а на самом деле этот Лобов чего-то спер у Лешки Колмогорцева, за то и кокнули.

– Ой, дался вам этот Лешка. Пацан пацаном, а уже доктор. Я вам, девушки, так скажу, он точно родственник Академику, царствие тому небесное. Хотя они это и скрывали, – запивая чаем многоярусный бутерброд из масла, колбасы, сыра, огурца и куска шоколадки, сообщила фиолетовая дама.

– Ой, да ладно, никакой не родственник, а сын от любовницы, – вставила свое слово пышная блондинка.

– Да, точно, от любовницы, да еще и сам, прости господи, любовником был у Академика.

– Да ты что! Вот Содом и Гоморра! – удивилась тощая. – То-то, я гляжу, они все вместе да вместе. А кто бы мог подумать? Вежливенький, всегда «здравствуйте», в дверях пропустит.

– Теперь-то после смерти Академика не сладко ему будет. Небось и лабораторию свою сам сжег, – сказали все дамы одновременно, – чтобы концы скрыть.

– Женщины, как вам не стыдно! – возмутилась единственная, кто в этом змеючнике не жевал, молоденькая аспирантка, – да Алексей Александрович единственный в этом болоте настоящий ученый. Потому его Академик и уважает, вернее, уважал. Вы же сами видели его успехи. Не то что у нас тут. Вот уж кто блатной, так это наш завлаб. Зятек замминистра, вот сюда и пристроили его.

– Ты бы, деточка, лучше помалкивала, а то мало ли кто нашему донесет, так аспирантура твоя враз накроется, – прошипела блондинка.

– Да она и так накроется, год прошел, а он тему внятно не может сформулировать. Я уж молчу про эксперименты. Их на чем делать? Вот у Саныча, там все с первого дня знают, что и как. С утра до ночи как пчелки кружатся, работают, а у нас, как трутни, только жужжат, а пользы нуль! Уйду я к Санычу. Попрошусь и уйду!

– Во-во, перо вставь и скатертью дорожка! – одновременно хихикнули дамы.

Наступило молчание. Однако недолгое. Через минуту фиолетовая дама завершила перекус и, поглядев на блондинку, продолжила беседу:

– А ты, Галюша, правильно заметила, этот Лобов последнее время частенько крутился около лаборатории нашего лжегене-тика. Точно, что-то разнюхал или спер, за то и прибили. Ужас, ножом горло перерезали, как в сицилийской мафии. И язык через горло вытащили. Должно быть, сам Саныч или его подручные и зарезали. Говорят, кровищи на половину сквера было. Дворники часа три замывали. Только к началу работы успели, чтобы нас всех не шокировать.

Аспирантка не выдержала и выскочила из комнаты. Остальные дружно заржали.

Никиту от этих разговоров и чтения инструкций сморило, и он, подождав еще немного в надежде услышать что-нибудь полезное, но не дождавшись, вышел проветриться.

Возле огромного окна в торце коридора стояла аспирантка. Никита подошел к девушке, она оглянулась. На глазах – слезы. Она смутилась и посмотрела на лаборанта.

– Они же все врут! И про Алексея Александровича, и про Академика. Их всех давно разогнать надо. Они, как тараканы, паразитируют здесь и ничего полезного не делают. Придут, пожрут и сплетничают целый день. И завлаб такой же, и его заместитель, который вам пачку макулатуры на стол плюхнул, чтобы отвязались.

– А что же их не разгонят?

– А не разгоняют потому, что у них мужья чиновники. Средненькие, серенькие, с виду неприметные, но на нужных местах сидят. Могут или нечаянно забыть вписать что-то в бюджетное финансирование института, или наоборот, чуть-чуть прибавить. Или что-то в рабочем порядке решить. Зарплаты у этих теток вроде бы маленькие, но есть у них малюсенькие такие предприятия, без которых институт ну просто жить не может, – аспирантка ехидно сморщила губы, – и сколько-то процентов от того, что мужья прибавят к бюджету института, жены получают назад через эти фирмочки. А распределяет и отмывает все это Кузьма Кузьмич. Заместитель директора по экономике. А теперь, когда назначен новый директор, чтобы того назвать генеральным директором, этого Кузьму сделали директором по экономике. Короче, что я вам говорю, все это знают, да и вы сами знаете. Это называется откатом.

– А я думал, что наука нищенствует.

– Нищенствуют ученые. На зарплату деньги смешные выделяют. А вот на приборы и оборудование о-го-го сколько. Если, конечно, есть связи в министерстве. С зарплаты нашей этим чиновничкам пользы никакой. С зарплаты откатов не бывает, а вот с приборов импортных – миллионы! Знаете, сколько приборы стоят? Некоторые уникальные десятки миллионов, и не рублей. Вот если их через посреднические фирмочки покупать, вроде как по тендеру, так можно в карман представляете сколько положить?

– И что, директор ваш, Академик, этим занимается?

– Академик совсем недавно умер. Он, я уверена, – девушка замахала руками, – он, я думаю, про это и не знал, хотя человек он умный, скорее от безвыходности делал вид, что не знает. Приборы-то институту нужны. А занимался этим заместитель по экономике. Специально назначенный министерством. Сначала длинный такой, бывший баскетболист, а когда того посадили, этот новый. Его сразу Мухомором прозвали. Мухомора сюда тоже из министерства на следующий день, как прежнего посадили, прислали. Занимается, думаю, тем же и не без большой выгоды для себя и для тех, кто его сюда поставил.

– Так Лобова за это и убили? – Никита сделал вид, что ничего не понимает в институтских делах.

– Да что вы! – засмеялась аспирантка. – Кто же Лобова допустил бы к такому пирогу? Хотя по мелочам и он свой кусочек отгрызал. Лобов последнее время действительно крутился около лаборатории Алексея Александровича. Чего-то вынюхивал. Все время лез с предложениями помочь. Видно было за версту, что врет, что вынюхивает. Но по-моему, ничего у него не получалось. Алексей Александрович таких насквозь видит. Да вы, наверное, слышали, как его предыдущий экономический зам хотел подставить, а сам вылетел, да еще в тюрьму угодил. А все из-за кота! Так только гений мог сделать!

– Нет, не слышал, я же сюда позавчера устроился, – соврал Никита.

– Ну, тогда еще услышите, а мне, извините, пора, у меня опыт. Пора выключать реактор. Спасибо вам за сочувствие, – девушка взглянула на часы.

– Кстати, мы с вами уже полчаса разговариваем, а еще не познакомились. Меня Никита зовут. Может быть, вам помочь с реактором или еще с чем? Я с радостью, – спросил лаборант-охранник.

– Спасибо, не надо, я привыкла все делать сама. Меня зовут Светлана, – ответила аспирантка и улыбнулась, отчего стала еще миловиднее.

– Очень приятно. Правда, очень приятно. Это не дежурная вежливость, – Никита сказал и покраснел от смущения.

Аспирантка снова улыбнулась и побежала в лабораторию.

Никита постоял у окна, осмысливая то, что узнал, и решил поближе познакомиться с этой симпатичной и, как ему показалось, искренней девушкой. Она ему приглянулась. Про свою, так сказать, оперативную деятельность он в этот момент и не думал. Просто понравилась девушка парню и все. Но сразу за ней в лабораторию он не пошел. Решил не предаваться первому чувству, успокоиться, потому и направился в курилку.

9

Курилка, как и все в сталинские времена, в академическом институте, была задумана, спроектирована и устроена с размахом. Так, чтобы ученые могли не только дымить, но и одновременно обсуждать проблемы, спорить и находить решения научных задач. Так было задумано, но к нынешнему времени о втором назначении проекта давно забыли. Большая часть ученых теперь вообще не курила, а курящие работнички если чего и обсуждали, то далеко не научные вопросы.

Когда Никита забрел в этот отсек бывшего храма науки, там переговаривались три мужичка. Двое сидели на диване с пружинами, выпиравшими через протертый дерматин. Третий, худой длинный, стоял. Все трое курили, поминутно сбрасывая пепел в стеклянную банку из-под кабачковой икры, украшавшую круглый, прожженный окурками столик.

– А я вам, дорогой тезка и коллега, больше скажу, – говорил плотный крепкий мужичок, отхлебнув из плоской блестящей фляжки и занюхав сигаретой, второму сидящему, – практически про то же скажу. Александр Македонский, когда разгромил Дария и планировал поход в Индию, предварительно отправил тысячу своих самых лучших воинов на север. Через Кавказские горы, через Армению, Грузию, Крестовый перевал и дальше на Терек. На Кавказе, вы знаете, народ горячий, воинственный. Они, само собой, всех повоевали, но много раненых оказалось, и пришлось разбить лагерь. Опять же зима. Выпал снег. Дорог никаких, да и те, которые были, снегом по самое не горюй засыпало. За зиму сдружились с местными, переженились на их девицах, а по весне решили тут и остаться, на Тереке. Так появились терские казаки. Понятно?

При каждом его движении пружины дивана сжимались, стонали, скрипели.

– За это и выпьем! – взял у него фляжку другой. – За терских!

Худой, до того наблюдавший за наполнением банки пеплом, встрепенулся:

– Позвольте, Николай Ильич, какой Македонский? Казаки на Тереке при Иване Грозном появились! Я точно знаю! Пришли с воеводой Плещеевым. И было их не тыща, а половина от этого, то есть пять сотен. Да к тому же…

Никита догадался, что сидящие – это те самые ученые бомжи-свидетели, о которых ему рассказывал майор. Третий, судя по манере говорить, пиджаку, еще не окончательно потерявшему форму, и непонятного цвета галстуку, симметрично прикрывавшему верхнюю пуговицу старомодной, но аккуратно выглаженной рубашки, был их начальником.

– Что вы мне токуете про неведомо чего, – саркастически ухмыльнулся начальник, – вы мне свяжите скрепами этого своего Македонского с нашими казаками. Да так свяжите, чтобы понятно стало, что это они были ядром войска Александра вашего Македонского, что это они прошли через все страны, через Индию, освободили их от угнетателей, а потом вернулись домой, на Терек. И побольше патриотизма, други мои. Скрепы нужны. Поняли? Скрепы.

– А чего это такое, эти ваши скрепы? – недовольно вступил Николай Федотыч. – С утра до ночи отовсюду одно и то же: «скрепы, скрепы»! Это что, канцелярские скрепки, что ли? Или эти новомодные щелкалки с железячками, которыми листки скрепляют.

– Скрепы, тезка, – хмыкнул Николай Ильич, снова проскрипев пружинами, – скрепы – это то, чего днем с огнем ищут по-литмейкеры и философствующие имидж-консультанты. Ищут, да не находят, потому что нету. Или не то ищут. Раньше ты, Федотыч, помнишь, когда скрепок валом было, мы чего делали? Мы их одну с другой сцепляли, и получалась цепочка. Из скрепочек получается цепочка, а из скреп что? Из скреп, правильно – цепь. Кандалы! Так что, как найдете эти самые скрепы – получите кандалы! Потому умные люди их для начальства ищут, а найти-то и не могут. Дураков нету! Я правильно излагаю, Гаврила Викторович?

Худой начальник махнул рукой, бросил докуренную сигарету в банку, глянул строго на подчиненных:

– Доумничаетесь, кандидаты в доктора, мать вашу. Прикроют наш отдел. Как пить дать прикроют. Пошли на рабочие места. А про Спартака это вы в тему раскопали. Может, и выбью премию. Как вы говорите: «Спартановка? С великой русской реки?»

– Именно Спартановка! – в один голос возопили кандидаты. Начальник гыгыкнул:

– Это, конечно, так сказать, еще не скрепа, но уже скрепочка? Хотя, ежели по совести, то Спартановка не Спартаковка. Чушь это все. Ну да, как говорится, не в том суть.

Он откашлялся, ругнулся, пожал плечами и продолжил:

– А с другой стороны, шут с ней, со всей этой ономастикой, топонимикой. Предположим, предположим. Не самый отстойный бред. Но вот что я вам расскажу. Вызвал меня утром наш генеральный. Я захожу.

Начальник закурил от догоревшей новую сигарету. Наступила долгая пауза.

10

Тощий наконец раскурил сигарету.

– Я захожу, а он сидит и ест пшенную кашу. Ну, я ему: «Приятного аппетита».

Он со значительным таким видом кивает и вещает, будто нечто сокровенное:

– Это же как Господь людей любит, что подарил им такую вещь, как пшенная каша. Да еще на молоке и с вишневым или абрикосовым вареньем. Никогда вкуснее ничего не едал. А кто спорить будет, так, должно быть, и не христианин вовсе. Или бес ему всякую гадость нашептывает, а он сдуру повторяет. Тогда лучше поглядеть на икону Божией Матери, освятить себя святым знамением и молитву прочитать. Три раза. Глупость эта и уйдет.

Это он мне-то! Про Господа и Богоматерь! – начальник в сердцах сплюнул, – а лет двадцать тому с трибуны орал, что никакого Бога и в помине нету. Что если узнает, что кто-то детеныша своего крестил, то вышвырнет того из института в двадцать четыре часа.

А теперь лопает и причмокивает.

Я ему:

– Вкусная, – говорю, – каша?

А он:

– Если бы я был молью, то эта еда походила бы для меня на генеральскую парадную шинель.

Тощий начальник снова сплюнул.

– Ну, слова в простоте не скажет. Нормальный бы сказал: «Да, вкусная». А этот…

Съел, вытерся льняной салфеточкой и говорит мне:

– Гаврила Викторович, задача у нас грандиозная. Что нам наш президент объясняет? Президент объясняет, что дружба народов – это самое главное! А что еще самое главное? Защита отечества! А у нас что?

– Что? – в один голос произнесли бомжеватые подчиненные.

– Вот и я ему тоже говорю: «Что?»

Он мне:

– Это ваше татаро-монгольское иго у меня как кость в горле, – и тыкает себя в горло двумя пальцами, будто вилкой.

– Почему мое? – я спрашиваю. – Тема, говорю, всеобще известная, гнилая. Тысячу раз изъезженная. Чего тут можно накопать?

– А ничего и не надо копать, – смеется генеральный, – потому, что не было никакого ига. Не было и быть не могло! Была дружба народов. Татаро-монгольского и русского. Александр Невский дружил с Батыем? Дружил! Вместе воевали против поляков, литовцев и укропов. Да в том же Донбассе воевали!

От Донбасса у меня челюсть отвисла. И это мне член-корреспондент академии наук говорит! Я моргаю, сказать ничего от такой ахинеи не могу, а он ржет:

– Вот иди, – ржет, – и думай! И чтобы мне через три дня были оформлены документы на грант. Скрепы будем представлять на дружбе народов. Тему сам в этом аспекте придумай. Грант будет солидным. Я уже договорился. Конечно, придется поделиться со смежными институтами. Так сказать, кураторами гранта. Но всем хватит. А то ходите оборванные, пугаете посетителей. Пора вас приодеть, накормить. Привести в божеский вид. О государственности надо думать, а не о вымышленных содомитскими западниками игах! Понял?

– Понял, само собой – отвечаю. Отвечаю, что готов. Но так ненавязчиво говорю, что на грант надо такую кучу бумаг оформить, да еще все формальности соблюсти, что нам и за месяц не управиться.

– Не твоя, – смеется он, – забота. Это наш экономический директор Кузьма все формы соблюдет, а вы базу ему сделайте. Болванку. Чтобы в ней все концы были связаны. Да в три дня! У Кузьмы все с этим грантом схвачено. Его знакомые за этот грант отвечают. За его распределение, а мы за другой грант, который они через нас получат. Понятно?

Начальник отдела обвел взглядом подчиненных.

– Вот так-то, пацаны, великую науку начальнички наши лепят. И бабло пилят! Так что, кандидаты вы мои оборванные, пошли думать. Зарплаты не дают, мать их, а мы выдумывай всякую хреновину.

– А может, начнут давать? – с надеждой глянул в лицо начальнику Николай Федотович.

Кандидаты встали. Николай Ильич кивнул начальнику:

– Это точно, когда вокруг МАТЬ, это ТЬМА. Господи, прости наши души грешные. Ради куска хлеба такую галиматью будем выдумывать.

Никита сообразил, что они, того гляди, уйдут, не мудрствуя, протянул им пачку сигарет, дождался пока возьмут, затянутся, и спросил:

– Ну и кто этот самый убийца Лобова? Народ говорит, что вы все видели.

Двое переглянулись и разом заговорили:

– А ты, собственно, кто? Что-то мы тебя раньше не видели.

– Я новый лаборант. Только-только устроился, а у вас тут такие детективы, хоть роман пиши.

– Ну и пиши. Идите, любезный, и пишите, – сказал начальник.

– Мелким почерком, поскольку места мало в рюкзаке, – добавил другой, который объяснял, откуда появились терские казаки.

– Ну чего вы, мужики? – искренне удивился Никита. – Рассказывайте. Интересно же.

– Мы тебе, вьюнош, не мужики. Мужики землю пашут, а мы старшие научные сотрудники и перед лаборантами не отчитываемся. Совсем молодежь умишком тронулась! – возмутился лысый. Хотел было бросить сигарету, передумал, поглядел внимательно на Никиту, вспомнил, что это он угостил их куревом, и нехотя сказал: – Сами не поймем, что это было. Мы толком не разглядели ничего.

– Ну, интересно же, вы уж меня извините, если я без должного этикета обратился. Как-то неожиданно все. Только устроился, а тут такое. Расскажите, пожалуйста. От вашего научного опытного взгляда наверняка ничего не ускользнуло. Чего не разглядели? Да вы не опасайтесь, я могила, никому не расскажу.

– А чего тогда вынюхи… – Николай Ильич понятно что хотел сказать, но передумал и закончил: – Вы… спрашиваешь?

– Интересно! Может, я детектив хочу про это написать.

– Ну-ну, только как бы этот детектив не оборвался, не начавшись.

– Ага, значит, все-таки чего-то было?

Начальник вышел, а тезки переглянулись, докурили, поглядели внимательно на Никиту. Тот предложил им снова закурить. Задымили. Задумались. Потом лысый пожал плечами и начал:

– Было. Возле дерева стоял некто. Потом, когда увидел Лобова, пошел за ним. Тихонечко пошел, беззвучно, будто над землей полетел. И сзади его как стержнем раскаленным хрясь.

– А с чего это вы решили, что раскаленным?

– Да он у него сверкнул. На секунду сверкнул. Ну чего мы, не видели, что ли, как светится нагретый в печи кусок железа?

– А гильзы?

– Гильзы? – он засмеялся. – Гильзы это у меня из кармана выпали, когда мы после увиденного ретировались в состоянии аффекта. Эти гильзы я возле памятника взял. Давно. Когда памятник открывали. Там холостыми стреляли солдаты из карабинов, офицер из пистолета, а еще из пулемета с БТРа, на котором почетный караул приехал. С него трассирующими палили вверх. Подобрал давно. Носил в плаще. На память. Да в кармане, видать, дырка образовалась, ну и когда мы драпанули, эти гильзы и выпали. А я потом вспомнил. После, уже когда этому следователю рассказал. Оказалось, что выдумал.

– И куда этот печку дел?

– Какую печку?

– Как какую, в которой стержень нагревал?

– Да не было печки.

– Это я уже сообразил. А стержень куда дел?

Бомжи пожали плечами:

– Мы этого не видели, мы, так сказать, удалились. До самого дома бежали без остановки.

– Да, романа, мужики, мне с вами не написать. Ничего-то вы толком не знаете, да еще и прибрехи… фантазируете непонятно чего.

– У нас, молодой человек, не каждый вечер такие приключения случаются. Не каждую ночь. Так что могли чего-нибудь и неадекватно воспринять, так сказать, защитные флюиды мозга могли в целях самозащиты включиться, – обиженно протянул лысый.

Второй старший научный сотрудник кивнул.

– Николай Федотович прав. Могли включиться защитные силы организма. Ибо сказано в Писании – не ведаем, что творим.

Докурили. Помолчали. Потом, когда те успокоились, Никита спросил:

– А за что этого вашего Лобова могли убить, как думаете?

Они оживились, и лысый, приблизившись к Никите, дыхнув смесью табака, сивухи и зажеванной лаврушки, прошептал:

– Думаем, чего-то он спер, продал, да, видать, не то, а бабки получил. Вот и пришили. В прямом смысле слова.

Другой, Николай Ильич, встрепенулся:

– Вспомнил. Кортик этот он вытащил из палки. Знаешь, как в кино показывают. Вроде трость, а за ручку потянуть, так в ней шпага или длинный нож. Короче, клинок. Он и блеснул в отсвете луны. Так что можешь в своем романе так и написать.

– Так чего, не было раскаленного стержня? Был нож?

Ученые пожали плечами:

– А шут его знает. Мы теперь и сами не поймем, что было, чего не было.

– Ну, тогда я пошел писать! – Никита направился к выходу.

Вдогонку ему второй мужичок проворчал:

– Я так думаю, что в этой богадельне чего-то стоящее можно раздобыть только в лаборатории Алексея Саныча. У других, кроме дохлых тараканов, ничего не водится. Но и там теперь вряд ли. Там Данила Иваныч, снайпер. Мужик ушлый. Мимо него муха не пролетит. Да и пожар основательно подгадил, в смысле, уничтожил.