Текст книги "Московский Златоуст. Жизнь, свершения и проповеди святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского"

О том, что Александр впервые стал заглядывать в Евангелие только в 1812 году, написано немало. И, вероятнее всего, это так и есть. Его духовником с юных лет являлся протопоп Андрей Самборский, о котором говорили, что он более агроном, чем богослов, и более англичанин, чем православный священник. Слово Божие он преподавал не по Евангелию, а по краткому катехизису, составленному для народных школ. В молодости Самборский много прожил в Англии, женат был на англичанке, обращенной им же самим в Православие. Он, кстати, преподавал цесаревичам детям Павла I не только Закон Божий, но и английский язык. По особому разрешению государя отец Андрей брил усы и бороду, чем, естественно, сильно отличался от остальных русских священников. Но вряд ли стоит говорить, что он был причиной юношеского безбожия Александра. Напротив, скорее нужно предположить, что отец Андрей, человек добросердечный и честный, мягко и ненавязчиво заложил в душу своего августейшего воспитанника то зерно веры, которое разовьется позднее, уже под благодатными лучами святителя Филарета.

Война с Наполеоном для нас стала отступательной, и это сильно огорчало русского императора. Успех сопутствовал нашим армиям лишь в арьергардных боях, и «слава Богу!» наши генералы произносили пока лишь в тех случаях, когда удавалось благополучно отойти. 30 июня император Александр Павлович, оставив армию Барклаю, приехал в Петербург. Вероятно, именно в эти дни, потрясенный тем, как мощно наступают враги и как бессильны наши армии, он взял в руки изданный на французском языке Новый завет, предложенный ему для прочтения обер-прокурором Голицыным, старинным другом детства Сашкой.

«Вольнодумец, равнодушный к религии, Александр впервые прочитал Евангелие в 1812 году и был поражен необычайностью этой книги. Он был тогда не одинок в этом своем увлечении Новым Заветом. В этой книге для него и для многих его современников звучал какой-то призывный голос, таинственный и внушительный. Официальная церковь не внушала Александру почтения к своей деятельности. Он видел в архиереях, украшенных лентами и орденами, ревнителей все той же пышной государственности, которая досталась ему как наследие екатерининской империи. Александр и без архиереев задыхался в этом торжественном великолепии. Другой церкви он не замечая. Он не интересовался тем, как она существовала в течение двух тысячелетий. Он слышал, что были христианские апологеты, мученики, отцы церкви… Но всех этих святых заслоняли императоры и патриархи монументальной Византийской империи. Эта огромная и тяжелая декорация не нравилась Александру, утомленному мировой политикой, в коей пришлось ему играть такую ответственную роль. Ему не удалось осуществить своей давней мечты – уединиться в качестве простого гражданина где-нибудь на берегах Рейна. Но он еще не утратил надежды освободиться когда-нибудь от мучительной сложности истории. Ему хотелось сложность заменить глубиной. И вот в этой неожиданно обретенной им книге Александр нашел желанную глубину. И вместе с тем как проста эта книга! Зачем ее читать нараспев среди золота и мрамора соборов? Не лучше ли забыть об официальных истолкователях книги? Не лучше ли самому приникнуть к этому простому повествованию о жизни прекрасного галилеянина и его учеников, этих добрых рыбаков, которые, вовсе не интересуясь кесарем, жили на берегу Тивериадского озера? Вместе с тем как загадочны и мудры изречения, записанные в этой книге».

Странно, что тридцатипятилетнему Александру дал читать Евангелие даже не протопресвитер Павел Криницкий, назначенный духовником императора еще в 1808 году, а именно вертопрах Голицын, про которого до сих пор судачили: «Жену в карты проиграл, а туда же – за Церковью следит!» Неисповедимы пути Господни. В тяжелую годину просвещать русского государя в отношении Христовых заповедей стал именно этот недавний кутила и картежник, а в помощь ему поспел инок Филарет, от младых ногтей чистый и светлый.

И наши сокрушительные поражения прекратились. Отступление более не было похоже на постыдное бегство. Началось партизанское движение, а, стало быть, война армий превратилась в войну всего народа против иноземных захватчиков. И на Бородинское поле европейцы пришли уже не столь самоуверенными, а изрядно потрепанными.

В Российском Государственном историческом архиве Санкт-Петербурга в фонде святителя Филарета Московского есть одна толстая папка: в ней хранятся записи о всевозможных чудотворениях и предсказаниях. И в частности – «Предсказание о войне России с Францией», где неизвестный автор пишет следующее: «В 1812 году, когда французские войска шли на Россию, ехал я из Мангейма в Карлсруе с одним молодым пруссаком по имени К…, который в пророческом духе предсказывал мне все то, что до сего времени случилось. Вначале был он весьма скрытен, но, уверившись, что я люблю Бога и на Него единого уповаю, назвал меня своим другом, и на вопрос мой – как он думает, победят ли французы россиян – отвечал следующее: «Французы победят и пройдут во внутренность России, даже овладеют Москвою; но при вшествии их сей древний город будет сожжен. Тогда положен будет предел злодеяниям французов, ибо с той минуты щастие отвратится от них за их неверие и холодность к религии. Все французское войско истреблено будет в короткое время, не оружием русских, но силою Божиею; впрочем, мне неизвестно, какие Бог употребит к тому средства».

Свидетельства о силе Христовой бывают особенно яркими в такие грозные нашествия. Несокрушимый Тамерлан трижды не мог одержать побед в своих походах, и всякий раз – когда он шел на христиан. Неудачными оказались его походы на Иерусалим, Москву и Пекин, который ненадолго стал христианским в начале XV века. Несокрушимый Наполеон пришел в Россию, и русские вспомнили: «Христиане же мы!» И тогда нечто непонятное произошло с победителем, взявшим столицу Руси. Некая неодолимая сила вышвырнула его вместе с «Великой армией» вон. Несокрушимый Гитлер спустя полтора века явился по следам Бонапарта, и вновь русские вспомнили о вере Александра Невского, Суворова и Ушакова, чтобы вновь великая и страшная сила Господня вышвырнула фашистов, уже смотревших в бинокли на стены древнего Кремля.

Бородинское сражение состоялось 26 августа, в день, когда Россия отмечает спасение Москвы от нашествия Тамерлана 1395 года. На сей раз Москва была спасена, но страшной ценой пожара, гибели многих тысяч людей, разграбления ценностей. Тридцать пять дней она была в руках врага, покуда Наполеон не вынужден был бежать из горящей столицы. Началось изгнание супостата по разоренной им же старой Смоленской дороге.

В Петербурге с мучительным нетерпением ждали хороших вестей из Москвы. Царь был здесь. Положение его становилось шатким. Родная сестра Екатерина Павловна писала ему: «Недовольство дошло до высшей точки, и Вашу особу далеко не щадят. Если это уже до меня доходит, то судите об остальном». Желали его присутствия вблизи театра военных действий. Но Александр оставался в Петербурге. Разочарованный в собственных полководческих дарованиях, он боялся своего присутствия на войне. Его война перешла в область мистическую. Он сильней, чем когда-либо, раскаивался в своем пассивном участии в умерщвлении отца. Полагал, что и это является причиной обрушившихся на него и на страну бедствий.

1 октября на праздник Покрова в Петербурге архимандрит Филарет по просьбе князя Голицына освящал его новую домовую церковь Святой Троицы и произнес проповедь о том, что храм Божий есть видимый, но он пуст, если мы не имеем в себе храма невидимого. Тем самым он призывал к духовному деланию, без которого невозможно возвращения гармонии мира.

В тот же день в присутствии архимандрита Филарета государь произнес свои пророческие слова. Когда зашел разговор о возможности подписания мира с Наполеоном, император разгорячился и воскликнул:

– Я отращу себе бороду и лучше соглашусь питаться хлебом в недрах Сибири, нежели подпишу стыд моего Отечества!

Об этом зароке он вспомнит через семнадцать лет и поймет, что надобно его исполнять. Если только миф о сибирском старце Федоре Кузьмиче – не миф…

Через неделю пришло радостное известие о бегстве Наполеона из Москвы. Молитвами праведников, таких как митрополит Платон, преподобный Серафим Саровский и святитель Филарет, русское оружие возобладало над вражеским. Таким духовным оружием, какое ковалось в их молитвах, Наполеон не обладал, а потому обречен был на поражение.

22 октября праздновалась икона Казанской Божией Матери, вспоминалось избавление Москвы от поляков в 1612 году. В сей день произошло Вяземское сражение, знаменательное тем, что в нем Милорадович явил полное расстройство наполеоновской армии, и далее знамя победы уже не переходило к врагу из рук наших воинов.

На другой день в Петербурге в Троицкой домовой церкви князя Голицына архимандрит Филарет провел беседу о молитве Господней, по примеру святителя Максима Исповедника, разъясняя смысл семи прошений, воссылаемых ко Господу в главной христианской молитве «Отче наш»: об имени Господнем, о Царствии Небесном, о воле Божией, о хлебе насущнем, об оставлении долгов, о не введении во искушение и об избавлении от лукавого. И слушатели по-новому, словно впервые, открывали для себя эти смыслы, заключенные в молитве, которую каждый уже давно произносил, почти не задумываясь.

Все больше оттачивалось слово архимандрита Филарета. Вот как об этом становлении его собственного стиля написал в книге «Светоч Русской Церкви» Александр Иванович Яковлев: «Филарет был вечный труженик и вечный ученик. Сознавая в себе отпущенный от Бога дар слова, он немало трудился над своими проповедями, определял свои темы, вырабатывал свой стиль.

В первые петербургские годы, начитавшись французских проповедников Жана Батиста Массийона и Франсуа Фенелона, он увлекался замысловатостью выражений и игрой слов. Впрочем, иные слушатели отмечали возрастающее влияние на архимандрита Филарета знаменитого французского проповедника Жака Боссюэ, который начинал свои проповеди очень просто и затем достигал высшего пафоса, почти не прибегая к риторическим приемам. Конечно же, архимандрит Филарет обращается также к опыту митрополита Платона и святых отцов Церкви – Иоанна Златоустого и особенно любимого им Григория Богослова. Он не стесняется заимствовать опыт у маститых проповедников, – сказывается его искренняя увлеченность книгой Фомы Кемпийского «О подражании Христу» и пылкими трактатами Якова Беме, – но все это он творчески перерабатывает. Долгие размышления и поиски точного слова приносят результаты. Возрастает искренность и сила религиозного убеждения, глубина раскрытия основ христианского учения, тонкий психологический анализ и правдивость выражений. Язык филаретовских проповедей гармонично сочетает ясность и простоту нового стиля с величавой торжественностью церковнославянского языка».

Но не только словом и молитвой поддерживал архимандрит Филарет паству свою в годину суровых испытаний. Вместе с другими священниками и монахами он постоянно призывал людей имущих жертвовать как можно больше на дело спасения Отечества от нашествия европейских варваров. Все эти месяцы, когда в Петербург одно за другим приходили страшные вести, он сам жертвовал от своего жалования столько, чтобы оставалось лишь на самое скудное проживание. Да и разве могло быть иначе?..

Тяжелый год принес с собой еще одно скорбное событие – 11 ноября скончался незабвенный митрополит Платон. Он умер в Сергиевом Посаде, в созданном им Спасо-Вифанском монастыре. Там же был и погребен, в Спасо-Преображенском храме…

Со слезами вспоминали доброго пастыря. Как он любил «старую кашу» – гречневую, сваренную несколько дней назад и подзасохшую. Бывало, зная, что он приедет, загодя ее варили. А коль нагрянет внезапно, бросались сразу искать; если не было здесь, шли к по соседям. Как он переписывался с императором Павлом, коего в детстве был наставником, и как однажды Павлу насплетничали, будто владыка Платон его письмами окна обклеивает на зиму. Разгневанный император нагрянул к архиерею, проверил все окна и пал на колени, прося прощения за то, что послушал злоязычников. Как владыка Платон съел хлеб, который один монах принес ему, чтобы показать, каким плохим хлебом кормят в монастыре… Многое вспоминали с добром, оплакивая незабвенного митрополита.

30 ноября по просьбе Голицына архимандрит Филарет прочитал свою беседу о молитве Господней лично императору Александру.

Свершилось! Враг изгнан. В день светлого Христова Рождества вышел манифест государя об изгнании неприятеля из пределов Отечества. Тем радостнее звучали рождественские проповеди, читаемые во дни избавления от бедствия, которое еще недавно казалось непреодолимым.

– Если же кто с волхвами притек в сокровенный Вифле ем от шумного Иерусалима: да не возвратится тот ко Ироду похвалиться своим обретением; да не соделается тайна Царя славы оружием миродержителя тмы века сего, который ищет Отрочате, да погубить Е. Аминь! – взывал архимандрит Фи ларет к народу православному, вновь обретшему веру и посему победившему.

В 1813 году Россия начала «ответный визит» к Наполеону – заграничный поход. Против него выступали многие. Продолжение войны с Наполеоном требовало огромных затрат, а от Вильны до Москвы страна была сильно разграблена варварами «двенадцати языков». В числе противников продолжения войны были главный герой 1812 года фельдмаршал Кутузов и приближенный к императору адмирал Шишков.

Шишков настаивал на том, что Наполеон больше не сунется к нам, а, следовательно, его нужно оставить в покое, и пусть Европа сама с ним разбирается. На это Александр I отвечал:

– Господину Бонапарте угодно было явиться к нам без приглашения, и мы его вынуждены были принимать. Теперь при шла пора нам нанести ответный визит в Париж.

Отныне российский император более не отсиживался в северной столице, а прибыл к своей армии. В январе 1813 года русские войска перешли границу Варшавского герцогства. Ответный визит начался. В конце января доблестный генерал Милорадович вступил в Варшаву, в феврале Чернышов взял Берлин, в марте Бенкедорф захватил Любек, а Винцингероде – Дрезден. Оканчивался Великий пост, и в Страстную пятницу 11 апреля архимандрит Филарет в Александро-Невской Лавре снова поражал слушателей силою своей проповеди:

– О человек, влекомый благодатию Господа твоего на небо, но погрязающий плотию в мире! Виждь образ твой в человеке, погружающемся в водах и противуборствующий потоплению: он непрестанно возобновляет в членах своих образ креста, и таким образом превозмогает враждебные волны. Воззри на птицу, когда она желает вознестися от земли: она простирается в крест и возлетает. Ищи и ты в кресте средства изникнуть от мира и вознестися к Богу.

Вскоре после светлого праздника Пасхи пришло скорбное известие о кончине Кутузова. После окончания кампании 1812 года Михаил Илларионович сильно сдал. Он продолжал считаться главнокомандующим, но силы его с каждым днем покидали. Ему было еще только шестьдесят семь лет, но сказывались тяжелые раны, полученные в походах. Слабеющий Кутузов по-прежнему был против дальнейшего продвижения войск вглубь Европы:

– Самое время идти теперь за Эльбу. Но как воротимся? С рылом в крови!

Дважды раненый в голову, причем, второй раз смертельно, он сумел выжить, когда врачи только беспомощно разводили руками. А в последний год жизни он стал одним из немногих полководцев, которые могли выиграть войну тогда, когда всему миру казалось, что война проиграна.

За Бородинское сражение 31 августа 1812 года светлейший князь Голенищев-Кутузов был произведен в звание фельдмаршала и в этом звании ему суждено было прожить последние восемь месяцев жизни.

Тарутинский маневр Кутузова стал одним из невиданных доселе шедевров мирового полководческого искусства. Покуда Наполеон, сидя в Москве, ждал от русского царя капитуляции, наша армия отдохнула, воспрянула духом и значительно пополнилась. Когда Москва заполыхала, прекратились споры о том, правильно ли поступил главнокомандующий, – теперь все видели гениальность его замысла и выгоду избранной им позиции.

Дальнейшая победа Кутузова над Бонапартом состояла не в генеральном сражении, а в том, что он не дал неприятелю уйти из России через богатые земли Орловщины и Малороссии, заставив незваных гостей отступать по разоренной войною старой Смоленской дороге. Одновременно с этим Михаил Илларионович вынужден был отстаивать свой план медленного истребления «великой армии», спорить с теми, кто требовал от него окружить остатки французских войск и взять их в плен.

Удивительно и то, что Наполеон, не проиграв Кутузову ни одного сражения, полностью потерял свою могущественную армию и уполз из России, удовольствовавшись лишь награбленным добром. Забавно, но французы, благодаря этому, и по сей день считают войну 1812 года успешной! Они уверяют, что победили в Бородинской битве, взяли Москву, прекрасно поживились – чем тебе не победная кампания! Но как бы то ни было, в действительности полную победу одержал не Наполеон, а более мудрый полководец – Михаил Илларионович Кутузов.

Великолепная лебединая песня!

В декабре 1812 года через Неман из России в Европу вернулись 18 тысяч жалких, оборванных и обмороженных людей, которых уже трудно было назвать солдатами. В русском плену оказалось 130 тысяч, а 350 тысяч европейцев из двенадцати стран навеки остались лежать на бескрайних и прекрасных российских просторах.

Будучи противником европейского похода, чувствуя, как силы с каждым днем все более покидают его, Кутузов не просил отставки и продолжал командовать армией, вошедшей в Польшу, затем Силезию и Пруссию. Теперь рядом с ним постоянно находился император Александр. Когда в пограничном силезском городке Штейнау жители поднесли царю лавровый венок, он приказал отдать его Кутузову со словами: «Лавры принадлежат не мне, а ему!» В это время Кутузов уже совсем ослаб; 6 апреля, когда армия двинулась дальше, Михаил Илларионович окончательно слег и остался в городке Бунцлау (ныне это город Болеславец в западной Польше, неподалеку от границы с Германией). Незадолго до смерти Александр навестил умирающего русского витязя.

– Прости меня, дорогой Михайло Илларионович, что порою был несправедлив к тебе, – просил царь своего фельдмаршала.

– Я прощаю, государь… – еле слышно отвечал Кутузов. – Да простят тебя Бог и Россия!

«Болезненная и великая не для одних Вас, но и для всего Отечества потеря, – извещал Александр княгиню Кутузову о смерти ее мужа. – Не Вы одна проливаете о нем слезы: с Вами плачу я и плачет вся Россия!» Государь приказал забальзамировать тело покойного и отправить его в Петербург, туда, где Михаил Илларионович родился в благословенный сентябрьский день 1745 года: «Мне кажется приличным положить его в Казанском соборе, украшенном его трофеями».

Целых полтора месяца гроб с телом Кутузова двигался к Петербургу, ибо всюду хотели оказать ему достойные почести. В пяти верстах от северной столицы гроб сняли с повозки и далее до самого Казанского собора несли на плечах. Прав был Александр – вся Россия оплакивала своего героя, спасшего ее от одного из самых страшных вражеских нашествий.

Погребение светлейшего князя Кутузова-Смоленского состоялось 13 июня. Слово было предоставлено архимандриту Филарету. И слово это летело в самое сердце слушателей.

– Огорчая врагов, он был нашим веселием… Сей ревностный поборник браней Отечества, подвизаясь за его безопасность, не хочет примечать опасностей собственных; и смерть двукратно проходит сквозь его главу… Какие пререкаемые знамения! Те, которые видели язвы сии, еще открытые, думали, что в последний раз видят сего язвенного… Наконец, приближалась сия мрачная година Отечества, для которой Михаил соблюдаем был, яко светильник для нощи… Какая сила языка представит ту силу духа, с которою ветхий вождь, принужденный для спасения Отечества принести в жертву его древнюю столицу, приемлет на единые свои рамена все несчастия и жалобы ее жителей, всю скорбь подвизавшихся за нее ратников, все сострадания и опасения Отечества и наконец тяжкие опустошенной Москвы развалины?.. Как венчаемый Победоносец, он вземлется среди непрерывных победительных восклицаний предводимого им воинства; как благословляемый защитник Церкви, он сопровождается в своем исходе величественнейшим торжеством ее, и проходит мрачную дверь смерти среди светлых дней Воскресения… Россияне! вы все единодушно желаете, чтобы дух, данный Смоленскому, не преставал ходить в полках наших и почивать на вождях наших. Нет лучшей сего похвалы для отшедшего; нет лучшего наставления для оставшихся сынов Отечества.

Святителю Филарету суждено было стать первым, кто дерзнул осмыслить значение великих и потрясающих событий. В самом начале 1813 года президент Российской академии художеств Алексей Николаевич Оленин обратился к нему с просьбой написать рассуждение о том, почему России удалось сокрушить несокрушимую мышцу Наполеона. Оленин потерял на войне своего девятнадцатилетнего сына Николая, прапорщика лейб-гвардии Семеновского полка, погибшего в Бородинском сражении. В письме к святителю Филарету он писал: «Кому же, если не служителю святого алтаря, приличествует доказать происшествиями нынешней войны, что неимоверные подвиги народа русского начало и основание свое имеют в беспредельной вере к Богу, в верности к Царю и в любви к Отечеству».

Архимандрит Филарет откликнулся на просьбу Оленина и написал трактат «Рассуждение о нравственных причинах неимоверных успехов наших в настоящей войне». По его признанию, он сам робел писать о событиях, «которые сами о себе говорят выразительнее всех языков человеческих, и в которых, по исповеданию всех благочестивых и добродетельных людей, даже по признанию некоторых безбожников, Сам Господь возглаголал». Он считал, что «рассуждать о таких происшествиях царств, которые, очевидно проходя под Перстом Царя Царствующих, представляются в позор и наставление миру… имеют полномочие токмо те, которым Он Сам изострил и расширил взор, дабы они могли проникать в тайные законы миродержавства Его, и отчасти объимать безмерные соображения судов Его».

В мае 1813 года трактат был зачитан в собрании «Беседы Любителей Русского Слова», в которую архимандрита Филарета избрали в 1812 году за проповеди, а в первую годовщину Бородинской битвы журнал «Сын Отечества» опубликовал «Рассуждение» в двух номерах.

«Дано кровопролитнейшее из всех известных в наши времена сражение, в котором, чем более победа колебалась между превосходством сил и совершенством искусства, между дерзостию и неустрашимостию, между отчаянием и мужеством, между алчностью грабежа и любовью к Отечеству, тем торжественнее увенчана правая сторона», – писал святитель Филарет в своем «Рассуждении».

Обращаясь к Наполеону, он предупреждал его о каре Господней: «Ты не наступил на сердце России, но преткнувшись, оперся на грудь ея, и вскоре будешь отражен и низвержен. Россия не будет унижена, но вознесется к славе доселе невиданной. Война, расположенная по чертежу коварства и злобы, достигла своего предела: начинается брань Господня».

Говоря об участи государств, он подчеркивал, что она «определяется вечным законом истины, который положен на основание их бытия, и который, по мере их утверждения на нем или уклонения от него, изрекает на них суд, приводимый потом в исполнение под всеобъемлющим судоблюстительством Провидения». И далее: «Оставив Бога, оно (государство) может быть оставлено самому себе, по закону долготерпения, или в ожидании его исправления, или в орудие наказания для других, или до исполнения меры его беззаконий; но вскоре поражается правосудием, как возмутительная область Божией державы».

29 июня 1813 года в праздник Петра и Павла святитель Филарет был удостоен редкой для архимандрита награды – ордена Святого Владимира 2-й степени Большого креста со звездой при высочайшем рескрипте, в котором значилось, что он «сопричисляется к этому ордену за неусыпные труды по званию ректора и профессора богословских наук в Петербургской духовной академии, деятельности в образовании, достойных служителей алтаря Господня».

А русские войска продолжали громить Наполеона. Под Лейпцигом 4 и 5 октября состоялось самое мощное сражение всех бонапартовских войн – «Битва народов», в котором Наполеон потерял 80 тысяч человек, а союзники – 50 тысяч. Причем, из 300 тысяч войск союзников 127 тысяч составили русские войска, почти половину. Сражение под Лейпцигом стало главным ударом по Наполеону, его катастрофой. Стремительно была освобождена Германия, а ровно через пять месяцев после «Битвы народов» русские войска войдут в Париж и в столице Франции будут праздновать Пасху 1814 года.

Русский император горел жаждой мести за сожженную Москву. Но мстить он собирался совсем не так, как мстили бы европейские вандалы. Он решил наказать французов полным проявлением истинно православного великодушия.

– Передайте парижанам, – сказал он депутации, – что я не вступаю в их стены в качестве врага и что от них зависит иметь меня другом.

Он действительно прикладывал все старания, стремясь предотвратить насилие победителей над побежденными. Наполеон оказался в окружении вблизи собственной покоренной столицы. Александр не шел ни на какие с ним переговоры, требуя одного – беспрекословной капитуляции. 19 марта (1 апреля) 1814 года в Париж вошли русская и прусская гвардейская пехота, кавалерия и артиллерия, батальоны австрийских гренадер и вюртембергский полк, общей численностью – 35 тысяч человек. Русский император открывал торжественное шествие. При нем был будущий покоритель Кавказа генерал Ермолов. Победители вошли в грязное и зловонное Сен-Мартенское предместье. Лишь на Северном бульваре начали попадаться роскошные и богатые дома, улицы, вымощенные камнем. Из окон свисали белые простыни и скатерти, заменявшие собой знамена капитуляции.

Прекрасное владение французским языком приводило к тому, что русских офицеров парижане поначалу воспринимали как своих соотечественников-роялистов, до сей поры пребывавших в эмиграции. Парижанки впрыгивали в седла к русским офицерам-красавцам, но, даже узнав, что те русские, не спешили спрыгнуть.

Александр старался никоим образом не проявить своей надменности над побежденными. Даже французский историк Тьер писал: «Он никому не хотел так нравиться, как этим французам, которые побеждали его столько раз, которых он победил, наконец, в свою очередь, и одобрения которых он добивался с такой страстностью. Победить великодушием этот народ – вот к чему он стремился в ту минуту более всего». В доказательство своего великодушия он отпустил на волю всех пленных. Ненавидя Наполеона, Александр при этом приказывал незамедлительно пресекать всякие беспорядки и расправы над бонапартистами. Любопытен случай с Вандомской колонной, на вершине которой красовалась медная фигура Бонапарта. Ее хотели свергнуть, набросили веревки, но посланные Александром семеновцы предотвратили сей, как теперь бы сказали, «акт вандализма». Когда же царь увидел Вандомскую колонну, он усмехнулся: «Если б меня поставили столь высоко, то и у меня бы голова закружилась!»

В это время шел Великий пост, и Александр стремился показать обезбоженной Европе, что он – православный государь. Он постился и в еде, и в чувствах, не давая ненависти к поверженному врагу проявиться хотя бы в чем-либо. Наполеон собирал в Фонтенбло последние силы. Десять лет назад здесь он вырвал из рук папы Пия VII императорскую корону и сам вознес ее себе на чело. Здесь же ему суждено было произнести слова отречения от престола. У него оставалось 60 тысяч верных штыков, но маршалы во главе с Неем, Коленкуром и Макдональдом убедили Бонапарта в бесполезности дальнейшего сопротивления.

Акт об отречении Наполеона пришел к Александру на Страстной неделе, когда русский монарх особенно строго постился, готовясь приобщиться Святых Тайн. Вместе с ним строго постилась и вся армия. Пасха наступила 10 апреля. В Париже не существовало ни одной православной церкви. На площади Согласия, где был казнен Людовик XVI, воздвигли алтарь, вокруг которого собралась вся русская армия. Семь священников в богатых облачениях совершили богослужение. Многотысячная паства, состоящая из русских воинов, пришедших сюда через всю Европу, грянула: «Христос воскресе! Воистину воскресе!» Французы, в ошеломлении и восторге, выпученными глазами взирали на величайшее религиозное действо.

«Все замолкло, все внимало! – вспоминал потом Александр. – Торжественная это была минута для моего сердца; умилителен и страшен был для меня момент этот. Вот, думал я, по неисповедимой воле Провидения, из холодной отчизны Севера привел я православное мое русское воинство для того, чтобы в земле иноплеменников, столь недавно еще нагло наступавших в Россию, в их знаменитой столице, на том самом месте, где пала царственная жертва от буйства народного, принести совокупную, очистительную и вместе торжественную молитву Господу».

Все это свидетельствует о том, какая разительная перемена произошла в Александре в сторону христианской веры. И немалая заслуга в том принадлежит архимандриту Филарету, бывшему рядом с государем в тяжелую годину 1812 года.

По окончании войны святитель Филарет написал «Молебное пение об избавлении Церкви и державы Российския от нашествия галлов и с ними двадесяти языков». Отныне оно должно было звучать в дни рождественских праздников. Это был первый литургический труд архимандрита Филарета, принятый в употребление Русской Церковью.

14 августа 1814 года вышел манифест императора Александра «Об учреждении бронзовых крестов для духовенства», в котором говорилось: «В ознаменование тех взаимных чувствований, на любви, благодарности и благополучии основанных, которые Мы днесь вкушаем, и в сохранение памяти беспримерного единодушия и ревности, увенчанных от руки Всевышнего столь знаменитыми происшествиями, возжелали Мы учредить и постановить следующее. Священнейшее Духовенство Наше, призывавшее пред Алтарем Всевышнего теплыми молитвами своими благословение Божие на Всероссийское оружие и воинство, и примерами благочестия ободрявшее народ к единодушию и твердости, в знак благоговения к вере и любви к Отечеству, да носит на персях своих, начиная от верховного Пастыря включительно до Священника, нарочно учреждаемый для сего крест с подписью 1812 года».

Одним из первых бронзовым крестом с цифрами «1812» был награжден архимандрит Филарет.