Текст книги "Московский Златоуст. Жизнь, свершения и проповеди святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского"

В августе 1864 года святитель Филарет вновь приветствовал государя в преддверии Успенского собора, и на сей раз – как триумфатора:

– Благочестивейший государь! В предшествовавшее настоящему посещение твое, приветствуя тебя здесь, мы желали твоей державе мира и – победы, если потребуется брань. При помощи Божией, ты сохранял мир и в мире одержал победу над сильными противниками, которые повели было войну, хотя не мечом, но словом и письмом, вызывающим меч. Остры и многочисленны были стрелы, но не пробили твоего щита, ибо твоим щитом была твердость в правде. Потом, верностью и мужеством твоего народа, ты низложил в землю и на нашей земле возникшую брань от людей, недостойных чести называться врагами, потому что они воевали крамолами и злодеяниями. Наконец, твоему царствованию даровано Провидением победоносно окончить вековую войну, крепко, но без окончательного успеха веденную твоими предшественниками, и ты умиротворил обширный край кавказский, который казался вечною отчизною войны. И так приветствуем тебя миром, не только желанным и ожидаемым, но и обладаемым. Бог мира да благословит вожделенными успехами твои подвиги для мира внутреннего, – для охранения и возвышения благочестиво-нравственного и нравственно-гражданского устройства твоего народа. И с сим вместе да продолжит Отец небесный и умножит Свои благословения над твоим благословенным семейством, дабы в семейных утешениях ты находил облегчение от трудов царственных.

Он не зря говорил о семейных утешениях, поскольку упорно ходили слухи, что царь охладел к царице, и митрополит желал своим словом вновь связать распадающуюся августейшую семью. Увы, ему это не удастся. В мае 1866 года государь вновь встретится с Екатериной Долгоруковой и она станет его возлюбленной, а после смерти императрицы – и женой.

Горестно наблюдал святитель Филарет продолжающееся падение нравов в русском обществе, распространение «безверной и безнравственной литературы», выплеснувшейся на читательские прилавки после цензурного ослабления, взывал к Синоду и государю принять охранительные меры. Но у царя, как и у нынешних наших правителей, не хватало времени следить еще и за литературой. После крестьянской начиналась грандиозная военная реформа, Россия должна была встать на один уровень военной развитости с другими государствами Европы.

1865 год принес горе в царскую семью. 12 апреля в Ницце от воспаления спинного мозга скончался наследник цесаревич Николай Александрович. Владыка Филарет счел своим долгом отправить скорбящему родителю утешительное письмо: «Для чего из благолепного сада внезапно унесено младое древо, тщательно взращенное, уже готовое к плодоношению, обещавшее вожделенные плоды? Для чего невидимая рука угасила светлые надежды, которые должны были обеспечивать продолжение света для будущего России? Неужели не услышаны молитвы благочестивейших родителей о своем первенце, молитвы верного народа?

Не дадут на сие собственного ответа ни испытующая мысль, ни оставленное самому себе чувство скорби.

Успокоительное разрешение сих дум да ищется лучше в священном слове истины: Кто познал ум Господень? Как непостижимы судьбы Его и и неисследимы пути Его (Рим. 11, 33–34). Но при сей непостижимости, несомненно известно, что все пути Господни – милость и истина к хранящим завет Его (Пс. 24, 10).

Посему несомненно, что верен Господь и в услышании молитвы. Он услышал ее, принял и исполнил, только не по мысли родительской и отечественной любви, которая желала удержать благоверного царевича для трудных в трудные времена подвигов земного царства, но исполнила по разумению Своего Божественного ума, который предзрел, как лучшее, то, чтобы скоро призвать его в Царство Небесное. Премудрость и любовь Господня присутствовали при сем решении».

Неведомо, каким был бы государем старший сын Александра II, зато ведомо, что в лице Александра III, ставшего императором в результате смерти своего брата, Россия обрела великого государя, подлинного хозяина, подарившего ей тринадцать с половиной лет счастья, мира, процветания, могущества и спокойствия.

Но в те дни все искренне оплакивали безвременно угасшего наследника престола, чистого, порядочного, красивого юношу, доброго христианина, коего митрополит Филарет видел в будущем истинно православным царем.

Летом того года святитель сам был почти при смерти. Он приехал в Лавру, там сильно заболел и прожил, находясь на одре болезни, с июня до середины октября в Гефсиманском скиту, который и строился-то им для того, чтобы проводить здесь тихие и мирные дни своего заката. Впервые он не встречал августейшую семью во дни очередного визита в Москву, а лишь послал свое приветствие в письменном виде: «…по милости Божией, мне еще оставлено утешение – из глубины пустыни простирать к Тебе слово благоговейного сочувствия и из глубины сердца вознести ко Вседержителю молебный глас»… Зато теперь государь приехал к нему в Лавру, посетил Гефсиманский скит, получил архиерейское благословение в обители преподобного Сергия. А в день осеннего празднования памяти Александра Невского из Гефсиманского скита митрополит Филарет писал государю: «В имени святого Александра заключается воспоминание благоверного князя, который пред лицом неверного властителя, при угрозе смерти не поколебался исповедать свою веру, который мудростью отражал от Православия покушения не православных, который Невскою победою из дали веков предуказал твою Невскую столицу». «Сии воспоминания займут внимание соименного тебе твоего благоверного наследника: и к ним благознаменательно присоединится имя Александра II, Освободителя». С легкой руки Московского Златоуста прозвище «Освободитель» навеки прикрепится к имени императора Александра Николаевича.

Осенью, выздоровев, святитель вернулся в Москву, причем, впервые не ругал железную дорогу, а весьма хвалил, восторгался спокойствием движения поезда и признал правильным, что «не решился на путешествие по земляной дороге»: «Я не мог бы так долго переносить тягостного ощущения, в котором начал путь, и не имел бы средств облегчить оное. Напротив того, в подвижном доме железной дороги я отложил теплую одежду, встал и в сем положении оставался почти во всю дорогу, постепенно чувствуя облегчение».

Наступили последние годы, солнце земной жизни святителя Филарета уже коснулось горизонта и стало тихо погружаться за окоем, даруя миру последние прекрасные лучи, теплые и ласковые.

И в этих живительных лучах появились на свет два младенца, коим в грядущем XX столетии суждено будет стать двумя первыми патриархами возрожденного русского патриаршества – 19 января 1865 года в окрестностях Торопца родился Василий Иванович Белавин, а в самый год кончины святителя Филарета 11 января 1867 года в Арзамасе родился Иван Николаевич Страгородский. Первый в 1917 году станет патриархом Тихоном, а второй в 1943 году – патриархом Сергием.

Тем временем началась настоящая охота на государя. Примечательно, что совсем недавно в апреле 1865 года был убит освободитель американских рабов Авраам Линкольн. Теперь начались покушения на жизнь освободителя русских крепостных. Но если Линкольна убил сторонник южан актер Бут, то травлю Александра Освободителя развернули те, кто как раз провозглашали себя поборниками освобождения народа! 4 апреля 1866 года революционер Дмитрий Каракозов в Петербурге у ворот Летнего сада стрелял в императора, промахнулся, был схвачен крестьянином Осипом Комиссаровым, посажен в Петропавловку, началось следственное дело. Комиссию по расследованию преступления возглавил все тот же «людоед» Михаил Николаевич Муравьев-Виленский, прозванный своими врагами Вешателем за то, что однажды, когда кто-то спросил его, не родственник ли он повешенному декабристу Муравьеву, он ответил:

– Я не из тех, кого вешают, а из тех, кто вешает.

Узнав о петербургском злодеянии, митрополит Филарет отправил царю верноподданное письмо: «Сколько преступная, столько же безумная дерзость подняла против тебя руку; но ее невидимо отразил Ангел (хотя видимо чрез человека) и твоя жизнь и здравие сохранены, а преступлению попущено сделать только то, чем оно обличило само себя и повергло позору и правосудию. Благословен Бог, совершивший над тобою, благочестивейший государь, свое древнее слово: не прикасайтеся помазанным Моим! Ужас верноподданных и скорбь о том, что нашелся в России такой человек, умягчается только живейшею радостью о твоем сохранении и благодарною к Господу молитвою…»

В честь избавления царя от гибели повсюду устраивались крестные ходы. В иных местах по окончании ходов устраивалось угощение для народа. Митрополит Филарет выступил против таких угощений, ибо получалось, что люди не сами выражают свою приверженность монарху, но их заманивают ястием и питием.

Следственная комиссия признала Каракозова полностью виновным и приговорила к смертной казни. Муравьев-Виленский не дожил совсем немного и до этого события и до своего семидесятилетия, скончавшись 31 августа 1866 года. Герой войны с Наполеоном, храбро сражавшийся на Бородинском поле и потом всю жизнь не жалевший себя во благо России, он так и остался в памяти неблагодарных потомков «Муравьевым Вешателем», благодаря стараниям либералов XIX века и советских историков века XX-го. Святитель Филарет особо чтил его за его подвиги, за то, что Михаил Николаевич вернул в лоно Православия огромное количество белорусских униатов и католиков.

28 октября 1866 года состоялось бракосочетание наследника Александра Александровича с датской принцессой Дагмарой, ставшей Марией Федоровной. Московский Златоуст послал поздравительное письмо. На той свадьбе своеобразно произошло окончание Кавказской войны – на торжество был приглашен из Калуги плененный имам Шамиль. К тому времени он был пленен и особенным любезным обращением, которое оказывалось ему русскими. Явившись на свадьбу, он произнес свои знаменитые слова:

– Старый Шамиль на склоне лет жалеет о том, что он не может родиться еще раз, дабы посвятить свою жизнь на служение белому царю, благодеяниями которого он теперь пользуется.

В том же 1866 году на острове Крит вспыхнуло восстание православных греков против притеснений со стороны турок, владевших островом. Турки в ответ начали резню кандиотов, как принято было тогда называть критян по венецианскому названию Крита – Кандия. Митрополит Филарет стал вдохновителем сбора средств в пользу «страждущих христиан Востока», выступил с воззванием к новому обер-прокурору Синода Дмитрию Андреевичу Толстому и тем самым обратил внимание правительства на необходимость поддержать критян. В этих заботах он и встретил последний год своей жизни.

Чувствуя близкий уход, Московский Златоуст вновь обратился к поэзии и совершил стихотворный перевод «Увещевательной песни» святителя Григория Богослова:

 
Близок последний труд жизни, плаванье злое кончаю.
И уже вижу вдали казни горького зла:
Тартар ярящийся, пламень огня, глубину вечной ночи,
Скрытое ныне во тьме, явное там в срамоте.
Но, Блаженне, помилуй, и, хотя поздно, мне даруй
Жизни остаток моей добрый по воле Твоей.
Много страдал я, о Боже Царю, и дух мой страшился
Тяжких судных весов, не низвели бы меня.
Жребий мой понесу на себе, переселяясь отсюда.
Жертвой себя предал скорбям, снедающим дух.
Вам же, грядущие, вам заветное слово: нет пользы
Жизнь земную любить. Жизнь разрешается в прах.
 

А жизнь все еще стучалась и стучалась в эту закрывающуюся дверь! Вдруг пришло возмущенное письмо от лучшего друга Андрея Николаевича Муравьева, который гневался на святителя, что тот не вмешался и не предотвратил продажу Аляски американцам. Вот те раз! Да ведь он и сам узнал об этой продаже уже по свершении сделки.

«Американский уезд Иркутской губернии» Аляска вместе с прилегающими к ней островами с 9 июля 1799 находилась под управлением Русско-американской компании. Разговоры о том, что это уж слишком отдаленная территория и содержать ее невыгодно, велись на протяжении всей первой половины XIX века.

Наконец, нашелся весомый повод для продажи. Для выплаты компенсации помещикам в соответствии с крестьянской реформой в 1862 году Александр II был вынужден занять у Ротшильдов пятнадцать миллионов фунтов стерлингов под пять процентов годовых. Долг надобно возвращать, а денег нет. Тогда-то младший брат государя великий князь Константин Николаевич и предложил продать Аляску. К тому же, во время Крымской войны стало ясно, что есть возможность и вовсе даром потерять эту территорию, официально никак не закрепленную за Россией. Да и никаких великих доходов с Аляски пока не предвиделось.

16 декабря 1866 года в Санкт-Петербурге прошло совещание Александра II и великого князя Константина Николаевича с министрами финансов и морского министерства, а также российским посланником в Вашингтоне бароном Эдуардом Андреевичем Стеклем. Участь Аляски была решена и 18 марта 1867 года состоялось подписание договора, согласно которому территорию в полтора миллиона квадратных километров продали американцам за 7.200.000 долларов. В пересчете на нынешние деньги это около восьми с половиной миллиардов долларов. Печально, что всего через пять лет после продажи Аляски на ней были обнаружены колоссальные запасы золота и за первые пятьдесят лет владения огромным полуостровом Америка получила доход в сто раз больший, чем истратила на покупку золотого пирога. Неизвестна и судьба полученных от Америки денег за проданную Аляску. Есть легенда о том, что они были переведены в золотые слитки и переправлялись на корабле «Оркней», который бесследно затонул в Балтийском море. По другим данным, деньги были переправлены в Англию, где на них закупались паровозы для стремительно развивающихся российских железных дорог.

К митрополиту Филарету вся эта история имеет отношение лишь в том смысле, в каком ее применил к святителю Андрей Николаевич Муравьев, что тот не вмешался и не предотвратил продажу. В письме к архимандриту Антонию митрополит жаловался на Муравьева: «Продажа российских владений в Америке, кажется, окончательно совершилась. Андрей Николаевич восклицает: какой тяжкий ответ лежит на стражах Израилевых! – Может быть, мы дремлющие стражи, но что можно было сделать? Недавно услышал, что продают; трудно было верить; вдруг говорят, что дело сделано. Разве можно было стражам Израилевым вломиться в государственное решение, состоявшееся и исполненное?»

16 апреля 1867 года святитель Филарет в последний раз праздновал Пасху на земле – «во имя Господа воскресшего, целование радости и любви».

На светлой седмице в последний раз обращался с приветствием к императору: вновь не устно, но письменно.

В мае в Москве проходила этнографическая выставка, приехали представители всех европейских славянских народов. Восемьдесят человек, причем, в основном неправославного вероисповедания. После приема, оказанного им императором, славяне пришли под благословение митрополита Филарета. Он обратился к ним со словом, ставшим последней официальной речью и проповедью Московского Златоуста. И как знаменательно, что эта речь обращена ко всему славянству!

– Имею неожиданное утешение приветствовать вожделенных гостей и братий, которых здесь вижу и которых также сверх ожидания видит ныне Москва. Благословен Бог и Господь наш Иисус Христос, посетивший и посещающий бедственно-разделенное человечество и направляющий оное к единому спасению и спасительному единству. Славяне и славяно-россы – род един. Но его начало затемнено временем. Движением дел человеческих разделены отрасли его. Это разделение неблагоприятно было единству языка его. Бог воздвиг двух святых братий по плоти и по духу, которые сделались нашими отцами по духу, родив нас благовествованием Христовым, и наше естественное братство обновил и возвысил братством духовным. Нет сомнения, что любовь родственная усовершенствована и укреплена любовию христианскою. Единство духа и языка охранено тем, что язык славянский сделался языком веры и церкви. Мы, россияне, наследовали сей дар Божий от старейших в христианстве братий наших и не престаем быть благодарными. Состраждем скорбям, сорадуемся надеждам братий и сквозь разделение зрим к единству. И вот нечаянный случай, из различных, из отдаленных стран подъемлет ревнителей славянского братства и соединяет их в средоточии русского единства, чтобы непосредственно из сердца в сердце излить братское чувство и, вопреки внешним разделениям, найтись в живом внутреннем единении. Видев знамения Провидения в нашем прошедшем, осмелимся и в настоящем видеть знамение во благо. В духе христианства да растет общее наше единение, и в таком единении сила, способная победоносно созидать и распространять общее и частное благо. Приветствуем вас искреннею любовию и благою надеждою, по вере во всеблагое Провидение Божие.

Из Москвы славяне отправились посещать Троице-Сергиеву Лавру, где по приказанию святителя Филарета им был оказан самый лучший прием. Вернувшись в Москву, они вновь посетили владыку и горячо благодарили.

Силы иссякали. В июне святитель вновь отправился в Лавру и на все лето заперся в Гефсиманском скиту. Написал завещание с просьбой похоронить его здесь же, но получил от наместника Антония решительное возражение. Смысл его заключался в том, что Гефсиманский скит был закрыт для посещения особ женского пола, за исключением 17 августа. Антоний предвидел, что большое количество женщин захочет побывать на могиле святителя, и в таком случае каждый год 17 августа будет немыслимое женское столпотворение. Преподобный Антоний уговорил святителя Филарета согласиться на то, чтобы его гробница была устроена в особой часовне на южной стороне церкви Сошествия Святого Духа.

Меж тем приблизился юбилей, избежать которого святитель Филарет при всей его нелюбви к юбилеям уж никак не мог. Пятьдесят лет тому назад 5 августа 1817 года в Троицком соборе Александро-Невской лавры архимандрит Филарет был хиротонисан во епископа Ревельского. В день юбилея пастырь пребывал в своем любимейшем месте – в Гефсиманском скиту. Силы его угасали. А в Лавру с разрешения Синода приехали семеро епархиальных архиереев – неслыханное доселе собрание. Явился и обер-прокурор Толстой. Он передал решение Синода о торжественном праздновании юбилея и о том, что на этом собрании архиереев не должны обсуждаться никакие дела церковные. А также Дмитрий Андреевич вручил владыке государственную бумагу: «Высочайшим рескриптом за многолетнюю просветительскую, благотворительную и пастырскую деятельность митрополиту Филарету предоставлено право, по киевскому обычаю, предношения креста в священнослужении, ношение креста на митре и двух панагий на персях. При сем всемилостивейше пожалована украшенная драгоценными каменьями панагия на бриллиантовой цепочке с изображением на оборотной стороне вензелей его величества и двоих предшественников его, при которых проходил свое служение, и с надписью вокруг нее: «Преосвященному митрополиту Филарету, в память пятидесятилетнего служения Церкви и Отечеству, 5-го августа 1817 – 5 августа 1867 г., в царствование Александра I, Николая I и Александра II»; а в вознаграждение заслуг собственно государственных пожалованы портреты императора Александра II и двух его предшественников, соединенные вместе, осыпанные бриллиантами и украшенные большою императорскою короною».

Торжественный акт чествования юбиляра проходил в митрополичьих палатах. Сам Московский Златоуст не был в состоянии прочесть приветственную речь; он лишь присутствовал и тихо взирал на происходящее, в то время как викарий Леонид зачитывал последнее в жизни обращение святителя Филарета к отцам Церкви и к монахам, ко всей пастве:

– Досточтимые отцы и братия! Достопочтенные господа и братия! Нынешний день представляет для меня такие неожиданности, что мне трудно определить и изъяснить мои мысли и чувствования, и я пребыл бы в безмолвии недоумения, если бы уважение и благодарность ко вниманию, с так многих сторон теперь мне оказываемому, не обязывали меня к слову… Прежде всего удивляюсь тому, что вижу нынешний день. Скудные и в ранних летах силы, при немалых трудностях служебной деятельности, не обещали мне поздних лет. Неисповедимою волею Божиею ниспослан мне дар пятидесятилетнего служения высшему строению тайн Божиих. Знаю только, что это дар не воздаяния, а неизреченного милосердия и долготерпения. Видно, хотя и много пришельствова душа моя (Пс. 119, 6), но еще не уготовала себя, и еще требует уготовления, чтобы из пришельствия перейти в Отечество, в которое всех нас призывает Отец небесный. Долготер-пеливе! Слава Тебе, Всемилосерде! Не отыми Твоея милости! К неисповедимой воле Божией отношу и то, что на нынешний предел совершившегося пятидесятилетия моего священноначаль-ственного служения обращены благоволительные взоры, даже от высочайшего престола, даже от верховного священноначалия Российской Церкви, еще же и от преосвященных сопастырей, и от начальств и сословий деятелей человеколюбия и наук, и от общественных учреждений, и, что менее неожиданно, от духовенства и вообще братий Церкви Московской. Может быть, угодно Провидению Божию, чрез сие частное явление в церковной жизни, сотворить знамение во благо (Пс. 85, 17) вообще для поощрения подвижников веры и Церкви, особенно благопотребного во дни, в которые более и более омрачающий себя западный дух непрестанно усиливается простирать мрак и поднимать бури и на светлый, святый Восток… Господи, сотворивший для меня день сей! Твое да приидет слово, благое и действенное! Благослови и благословляй святую ко Святой Церкви любовь благочестивейшего самодержца нашего; и да будет она всегда охранительною силою для благоденствия царства его и народа… Да будет, Господи, в Российской Церкви Тебе слава во веки!

17 сентября архимандрит Антоний явился с ежедневным докладом о состоянии обители. Святитель Филарет внимательно выслушал его, а затем сказал:

– Я ныне видел сон и мне сказано было: «Береги девятнадцатое число».

Преподобный Антоний ответил:

– Владыко святый! Разве можно верить сновидениям и искать в них какого-нибудь значения? Как же можно притом обращать внимание на такое неопределенное указание? Девятнадцатых чисел в каждом году бывает двенадцать.

Помолчав, владыка Филарет возразил:

– Не сон я видел. Мне являлся родитель мой и сказал мне те слова. Я думаю с этого времени каждое девятнадцатое число причащаться Святых Таин.

– Это желание доброе, – ответил архимандрит Антоний. Через два дня было девятнадцатое сентября, и святитель Филарет причастился, как перед кончиной. Но наступил новый прилив сил, и он отправился в Москву. «Путешествие мое совершилось безбедно, хотя и небеструдно. Две версты или около я ехал по железной дороге сидя; потом почувствовал необходимость встать и достиг до Москвы по железной дороге пешком, то есть ходя и стоя в вагоне. Усталость была велика, но, казалось, безвредна. В понедельник был я в Кремле и посетил князя генерал-губернатора, который встретил меня на железной дороге в субботу».

5 октября святитель Филарет написал преподобному Антонию: «Да сохранится безмолвие Гефсиманского скита и да не будет от меня причины к нарушению оного. Преподобный отец наш Сергий да призрит милостиво и да благословит мой последний покой в обители его, под кровом молитв его и других по нем здесь богоугодно подвизавшихся. Прошу о сем и завещаю сие». Это значило, что он полностью согласился с предложением Антония относительно будущего погребения.

19 октября святитель вновь причащался, уже в своей домовой церкви. Чувствовал он себя лучше, чем во все последнее время, вновь бросился в бездонную пучину дел. Жить на земле ему оставалось один месяц и в этот месяц не переставал допекать ему юродивый Филиппушка, с которым в течение многих и многих лет у святителя складывались, мягко говоря, весьма непростые отношения. Филипп Андреевич Хореев был на двадцать лет моложе святителя Филарета, изначально путь его был мирской, обычный крестьянин, он обзавелся семьей, но после рождения четвертого ребенка жена его скончалась, и, по мнению односельчан, он несколько повредился в уме, стал замкнутым, все чаще и чаще ходил в церковь, перестал заниматься домашними делами и хозяйством. Родители заставили его еще раз жениться и у него даже родилась дочь во втором браке, но внезапно он сбежал из родного села и десять лет скитался по свету, превратившись в настоящего юродивого – зимой и летом босиком, с обнаженной головой, в веригах и с посохом в руках. Посох железный, тяжеленный, к нему прикреплен литой из меди голубок.

– Дух Святый птичку любит, вид ее приял, – ворковал Филиппушка. – У голубка головка не величка, да умна, носок востер, на добро шустер. А у нас голова величка, да дурочка, и нос туп адский нюхает путь.

С посохом он ходил, с посохом спал, обнимая его, не давал никому даже прикоснуться, говоря о посохе:

– Это вес грехов моих! Что чужую тяготу греховную пытать?!

Юродивого Филиппушку Голубя, как прозвали его в народе, нередко арестовывали как беспаспортного бродягу, держали в тюрьме, отправляли под конвоем по этапу, но он все терпел и как-то ухитрялся снова быть на свободе и бродить по свету.

Первое упоминание о нем у святителя Филарета относится к 23 мая 1847 года: «Бог благословит раба Своего Филиппа и да сотворит благое душе его». Написано сие после того, как Филиппушка побывал у святителя и получил у него благословение пожить Троице-Сергиевой Лавре. Далее письма и записки митрополита Филарета так и пестрят постоянными упоминаниями о юродивом. Очевидно, этот человек был для него одновременно и как бельмо в глазу, и весьма интересен. Как озорной, но необычный и всеми любимый в семье ребенок.

Достойно примечания то, что юродивые, не щадившие никого и запросто разоблачавшие самых высокопоставленных деятелей что государства, что Церкви, никогда ничего дурного не высказывали в адрес митрополита Филарета. Напротив, наделяли его самыми превосходными прозвищами. Так известный на Москве юродивый Иван Яковлевич Корейша, живший в Преображенской больнице на двух квадратных аршинах, которые сам себе очертил мелом, обращаясь к святителю Филарету называл его: «Луч великого света!»

Юродивый Филиппушка святителя Филарета называл Белым Ангелом, а тучного архимандрита Антония – Широким. Поселившись в Лавре, Голубь стал заметной фигурой в обители преподобного Сергия. Народ его обожал. Почитатели украшали тяжелый посох лентами, и с такими украшениями на своей главной регалии юродивый являлся в храм, и все на него пялились, и это мешало богослужению. «Кажется, надобно посоветовать Филиппу удерживаться от таких поступков, которыми он как бы сам себя выставляет на зрелище, – строго писал в 1848 году митрополит наместнику Лавры. – Надобно терпеть искушение, когда оно найдет, а не вводить самого себя в искушение и с тем вместе других, когда нам заповедано молиться: не введи нас во искушение. Посему и предложенное им путешествие в Новый Иерусалим я советовал бы отложить до усмотрения. Если же мое юродивое мудрование не понимает мудрости юродства, то прошу прощения».

Последнее примечание весьма важно. Митрополит Филарет понимает, что Бог неспроста посылает время от времени юродивых, подобных Филиппушке. Ведь таков был и Василий Блаженный, который не посохом, а своей полнейшей наготой тоже искушал молящихся в храмах и на улицах, и тем не менее, в появлении таких причудливых персонажей есть некий таинственный смысл. Юродивые необыкновенным образом оживляли жизнь христианскую, переворачивали с ног на голову устои бренного мира, показывая зыбкость всего, что есть на земле. А это было по сердцу владыке Филарету, всю жизнь проповедовавшему нашу странность в этом мире.

Чего стоило, к примеру, излюбленное развлечение Филип-пушки, когда он мог подойти к торговцу калачами, взять у него лоток и начать раздавать всем желающим, особенно нищим, голодным! И торговцы не смели препятствовать этому. А к тому же, Филиппушка тотчас мог подыскать в толпе богатого зеваку и приказать тому:

– Заплати-ка, милейший, за калачи!

И богач, краснея от неудовольствия, тем не менее, со смехом оплачивал торговцу ущерб. Торговцы зазывали юродивого в свои магазины, и если Филиппушка выбирал себе что-нибудь, толпа, видевшая это, тотчас расхватывала сей товар. Словом, Филиппушка в конце сороковых еще годов стал всенародным любимцем. Случалось, что он чем-то допекал полиции и его вновь арестовывали, но вскоре выпускали под давлением разгневанных масс. «Филиппа Бог благословит совершить путешествие, – писал по этому поводу святитель Филарет преподобному Антонию. – Но поговорите ему, чтобы не домогался быть взят под арест; а если ему это нравится, сказал бы нам и мы арестовали бы его с любовию, а не с гневом, как полиция».

Живя в Лавре, Филиппушка продолжал время от времени совершать путешествия, окруженный народом, задерживаемый полицией, которую особенно любил дразнить. «Филиппа определить указом будет ли надежно? – задумывался митрополит Филарет в 1850 году, имея в виду, не запретить ли юродивому путешествия из Лавры и не определить ли его в качестве послушника. – Перестанет ли он желать странствия? После путешествия в Москву, слышу, он еще ходил куда-то в иную сторону. В теперешнем положении, если и возьмут его с его медною или железною птичкою и посадят в клетку, он сим доволен и нам беды нет. Если можем, извлечем из клетки; а за то не отвечаем, не имея его своим официально. А за определенного послушника должны будем отвечать…»

Однако и этому артисту надоела слава – Филиппушка стал искать уединения. Архимандрит Антоний поселил его не где-нибудь, а в Гефсиманском скиту, что было бы невозможно без разрешения святителя Филарета и свидетельствует о том, что внешне высказывая строгости в адрес юродивого, святитель любил его.

Филиппушка поселился не в самом скиту, а рядом – в ветхой сторожке, затерянной в густой чаще за прудом. В сентябре 1850 года он сильно заболел, был при смерти. Архимандрит Антоний, посетив его, предложил Голубю принять монашеский постриг, и тот согласился:

– И если можно, то под именем Филарета. Хочу быть как наш Белый Ангел!

Так совершился постриг, и юродивый Филиппушка Голубь превратился в монаха Филарета.

Он вскоре поправился и явился к архимандриту:

– Широкий, благослови меня выкопать погреб.

Тот разрешил, и вскоре монах Филарет вместе с другими монахами стал копать пещеры под Гефсиманским скитом. Антоний обратился к святителю Филарету с вопросом, не запретить ли, но Белый Ангел разрешил пещеры, и так, благодаря стараниям его новоявленного тезки, в Лавре завелась еще и пещерная жизнь. Вскоре здесь работали уже лаврские землекопы, плотники, каменщики.