Текст книги "Московский Златоуст. Жизнь, свершения и проповеди святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского"

– Благочестивейший государь! С благоговением слышал твой древлепрестольный град, как ты, воздая подвигам рода минувшего, в то же время поучал подвигам род настоящий и грядущий, как освящал славу благочестием, как чуждую неги жизнь воинского стана услаждал для воинов – твоим примером…

«Слава Богу, отец наместник, государя императора сретили мы в Москве благополучно. Остается для меня трудный день заложения храма. Помолитесь, да благословит Господь и сему служению совершиться в мире».

В воскресный день 10 сентября в качестве следующего события памятных торжеств происходила закладка храма Христа Спасителя на новом месте. Вокруг уже заложенного фундамента были выстроены подмостки, на которых разместилось десять тысяч человек. Рядом стояла часовня, украшенная ликами святых. Три тысячи воинов трех сводных батальонов гвардейских полков, участвовавших в маневрах на Бородинском поле, и батальон кадетов Московского корпуса также были выстроены вокруг поприща храма. Вдоль дороги, по которой намечалось провести крестный ход от Успенского собора, выстроились двадцать один пехотный батальон и шесть кавалерийских эскадронов. В Успенском соборе митрополит Филарет совершал литургию. Красную площадь сплошь запрудили москвичи и приезжие со всей страны. Наконец, началось шествие. Впереди всех шли ветераны Отечественной войны 1812 года. За ними несли чудотворные иконы Иверской и Владимирской Божьей Матери. Далее – члены Комиссии по постройке храма, генералы, участвовавшие в войне 1812 года, сто диаконов, священников и протоиереев, девять архимандритов и три епископа. За епископами шел митрополит Филарет. Сразу за ним верхом на коне – император Николай и наследник Александр. Другие члены августейшей фамилии. Чины Государственного совета, министры, члены двора и генералитета. Все московские колокольни оглашали столицу громким звоном. Крестный ход двинулся мимо Сената, вышел через Никольские ворота и двинулся к Москворецкому мосту, затем по Кремлевской набережной дошел до Водовзводной башни, свернул направо, затем налево – на Волхонку и достиг места закладки. Здесь митрополит Филарет обратился к императору и народу с речью:

– Есть для некоторых важных дел особенная судьба Провидения Божия, по которой одному избранному дается возвышенная мысль, а другому предоставляется величественное исполнение.

Он напоминал ветхозаветное событие, когда царь Давид в благодарность за утверждение своего царства помыслил создать огромный храм Богу в Иерусалиме, но исполнение этого замысла довелось осуществить другому великому царю – Соломону.

– Так Александр Благословенный, благодарный Богу за спасение своего царства, помышляет создать для священных воспоминаний и благодарных молитв храм Христу Спасителю, в столице, бывшей всесожжением за спасение Отечества и возрожденной из пепла. Мысль его провозглашена; Церковь благословляла начинание Благословенного. Ты един из братий его стоял тогда подле него; и теперь мы видим, что тебе еще тогда указал Вседержитель исполнить священный обет державного брата державною рукою. Итак, россияне, мы в современных происшествиях читаем древнюю книгу богоправимых царств! Священные времена проходят пред нами в деяниях наших царей! Какое утешение для веры! Какая надежда для Отечества!..

Когда речь Московского Златоуста отзвучала, придворный и синодальный хоры грянули «Тебе Бога хвалим», затем спели многая лета всей императорской фамилии. Грянули залпы артиллерии, расставленной на набережной против Кремля.

Заложен был не только храм Христа Спасителя. Закладывалось новое направление русской архитектуры. По желанию императора Николая и митрополита Филарета зодчие стали следовать древним византийским образцам. Во главе нового направления встал на Москве архитектор Тон. «Древнее русское зодчество воскресает в церквах золотыми маковицами и под рукою искусного художника получает характер самобытный, русский, тоновский», – писала в 1841 году «Художественная газета». Одновременно с храмом Христа Спасителя были заложены в Кремле Большой Кремлевский дворец и Оружейная палата, а все новые московские здания стали выстраиваться фасадами вдоль набережных Москвы-реки.

Освящая закладку храма на новом месте, вряд ли святитель Филарет думал о том, что не ему и не царю Николаю суждено будет дожить до того дня, когда сей храм откроется для богослужений; что сей храм будет взорван русскими людьми спустя сто лет после торжественной закладки; что еще через полстолетия его начнут возрождать и поднимут заново над Москвой-рекою. И что его, Филаретовы, мощи найдут свое упокоение в том, заново возрожденном из праха и забвения, храме Христа Спасителя!

Глава двадцатая
Пастырский посох 1840 – 1842

«Мать Мария! Возьми посох!» Вот когда сбылось пророчество неизвестного старца! Тридцать пять лет прошло. А она как сейчас помнила день свадьбы, туман, застилавший сознание, и этот посох, протянутый ей невесть откуда взявшимся странником, одетым в лохмотья. Вот он, сей посох, по-прежнему при ней. Только отныне суждено ему стать игуменским.

28 июня 1840 года митрополит Филарет совершил пострижение инокини Мелании в мантию. Мелания получила новое имя – Мария. Она могла бы стать Натальей, ведь Бородинское сражение проходило в Натальин день. Но кроме того битва происходила в праздник Владимирской иконы Божьей Матери, а 28 июня – праздник иконы Приснодевы Марии, именуемой «Троеручица», и новоявленная игуменья получила имя Богородицы. Тогда-то и припомнился выкрик странника: «Мать Мария! Возьми посох!» На другой день Мария была поставлена игуменьей Спасо-Бородинской женской обители, и отныне она всегда ходила со своим свадебным посохом.

Для святителя Филарета это стало радостным событием – его любимая духовная дочь сделалась игуменьей! Ему так нравилось приезжать к ней в гости, беседовать с ней, глядя в ее дивные небесно-голубые глаза, так много проплакавшие в своей жизни. Любил он угощаться бородинским хлебом, пряным и душистым. Рецепт приготовления принадлежал самой игуменье Марии. Она придумала его во дни Великого поста, чтобы немного скрасить однообразие великопостного стола, побаловать монахинь.

Однажды во время очередного своего приезда в Спасо-Бородинскую обитель митрополит Филарет спросил игуменью:

– Ну что, матушка Мария, довольна ли ты своими сестрами?

– Жаловаться мне не на кого, – последовал ответ, – только в том беда моя, что я грешная.

Владыка весело и нежно улыбнулся:

– Наконец-то в моей епархии нашлась грешная игуменья, а то с кем ни поговорю – все святые!

Начинались сороковые годы – время начала строительства в России железных дорог и развития пароходства, усовершенствования медицины, время начала новых революционных движений и покорения Кавказа, подавления восстаний в Польше и Венгрии.

В церковной жизни важным был новый подъем в Польше Православия, возрождение которого началось после присоединения к России польских земель: сначала во времена Екатерины, а затем в 1815 году. Наполеон был разгромлен, не сбылись связанные с ним мечты, и католики без какого-либо принуждения мирились с православными поляками. Красиво писал об этом белорусский архиепископ Григорий Конисский: «Укротились свирепевшие, помирились и содружились с гонимыми гонявшие. Пасется у нас ныне вкупе волк с агнцем и рысь почивает с козлищем; лев, привыкший к добыче, законодательницей российской в другое естество превращен, яст плевы трудов своих, аки вол; и самый аспид человеколюбивейшей повелительницей, не знаю, как обаян, и жало яд свой потерял, так что и младое отроча небоязненно возлагает руки на пещеру его… Чудное сие позорище кто и со стороны видит, удивляется, а мы в восторг приходим и недоумеваем, сон ли се сладкий нам или истинное событие, веками желанное, но никогда не чаянное». Польские православные управлялись Минской епархией. В двадцатые годы вновь начались гонения, закончившиеся после подавления восстания. В 1834 году в Варшаве уже было учреждено викариатство Волынской епархии, а в 1840 году – самостоятельная епархия. Епископ Варшавский возводится в сан архиепископа Варшавского и Новогеоргиевского.

Благодаря деятельности митрополита Филарета все больше старообрядцев переходило под омофор официальной Церкви. Развивалась единоверческая ветвь старообрядчества – оставаясь верными своим устоям, двуперстию и всему прочему, что отличало раскольников от остальных русских православных, старообрядцы-единоверы признавали себя в юрисдикции Русской Православной Церкви. При посещении 8 сентября 1840 года Свято-Троицкой единоверческой церкви, перед заложением на единоверческом кладбище храма Всех Святых святитель произнес веское слово, призывая старообрядцев к полному единению со всеми остальными православными. Он приводил слова апостола Павла из его послания к Римлянам: «Желаю видети вас, да некое подам вам дарование духовное ко утверждению вашему, сие же есть, соутешитися в вас верою общею, вашею же и моею» (Рим. 1, 11–12). Сказав о том, что он прибыл к старообрядцам-единоверам по обоюдному его и их желанию, святитель Филарет продолжал:

– Итак вот для чего апостол желает посетить Церковь римскую, видеть христиан римских: он желает найти у них общую веру и общение в вере, ближайшим образом дознать и открыть, что римляне точно единоверцы ему и он единоверец римлянам. И в сем дознании он уповает обрести соутешение, то есть взаимное утешение: римлянам от него и ему от римлян, – и не просто утешение человеческое, но дарование духовное, дар Святаго Духа Утешителя. Если, братия, и мы хотим быть верными сему апостольскому направлению, сообразными сему первоначальному образу Церкви Христовы, то надобно, чтоб и ваше предварившее приглашение, и мое к вам настоящее при шествие, имело не иную цель, как веру общую, вашу же и мою. Едино должно быть и у меня и у вас желание, да обрящемся точно друг другу единоверцы, по вере истинной, православной, чистой, непорочной, от Господа Спасителя чрез святых апостолов и богоносных отцев преданной, и непрерывным и неизменным преданием и до нас достигшей; да в общении мирных сердец и несмущенных совестей соутешимся верою общею, вашею же и моею, и в сем утешении познаем и ощутим благодатное дарование духовное. Не домогаюсь покорить вас моему слову: покоряюсь слову евангельскому и апостольскому и в покорении ему желаю быть вместе с вами.

Речь митрополита Филарета красноречиво свидетельствовала о его страстном желании видеть всех христиан объединенными:

– Когда Господь наш, отходя на вольное за нас страдание, Своею всемогущею к Единосущному Отцу Своему молитвою на веки утверждал Свою Церковь; тогда, помолясь прежде о Своих апостолах, проповедниках веры, столпах Церкви, строителях таин, потом продолжал молитву Свою так: не о сих же молю токмо, но и о верующих словесе их ради в Мя, да ecи едино будут (Ин. 17, 20–21). Слышите: не о том только печется Начальник и Совершитель веры, чтобы верующие пребывали в вере, но и в особенности о том, чтобы верующие все были едино. Итак, если кто и мнится иметь веру, но не держится великого единства всех верующих; ходит самочинно, не заботясь о искреннем общении с единою, святою, соборною и апостольскою Церковию – за такового весьма надобно бояться, чтобы он не остался вне действия спасительной молитвы Христовой, а следственно и вне спасения; ибо нет сомнения, что спасутся токмо те, за которых принес молитву Свою Ходатай Бога и человеков и над которыми она исполнилась… Подлинно, сколько причин и каких сильных причин и побуждений к единству! Если для рабов бывает средоточием единения один общий господин и еще более для домашних глава семейства, для детей – отец, то кольми паче для нас, братия христиане, единый над всеми нами Господь Вседержитель, единый у всех нас Отец небесный!.. Братия святаго храма сего! чем удостоверительнее мы дознаем из Божественнаго слова, сколь важно и необходимо единение в вере: тем заботливее надлежит нам помыслить о том, действительно ли мы имеем сие благо, можем ли, при настоящем видимом общении, внутренно и духовно, по апостолу, соутешитися верою общею, вашею же и моею… Не едину ли единосущную и нераздельную Троицу, одними и теми же догматами Православия исповедуем и славим? Не единую ли крестную смерть и живоносное Воскресение Иисуса Христа полагаем в основание нашей веры и нашего спасения? Не единую ли благодать Святого Духа приемлем, в одних и тех же Таинствах? Не одни ли и те же имеем заповеди и правила евангельские, апостольские, соборные, святоотеческие?..

Эта речь стала своеобразным трактатом о различиях между христианами и о том, что при различиях возможно единство:

– Во втором столетии по Рождестве Христовом, между обычаями Церквей восточных и западных, была разность в предмете важном: восточные праздновали Пасху в четвертый-на-десят день марта, хотя бы он был и не воскресный, а западные – непременно в воскресный день. Но при сем единство веры и единение Церквей существовало и не подлежало сомнению. Римский епископ Виктор восстал было за сие против восточных и покушался на расторжение церковного общения с ними; но сему немирному намерению противостал и западный же епископ, святый Ириней, который притом напомянул Виктору, что когда святой Поликарп посетил Римского епископа Аникиту, тогда каждый из них остался при своем обычае празднования Пасхи, но тем не менее они имели общение между собою, и Аникита ради чести предоставил святому Поликарпу в своей Церкви первенство в совершении святой евхаристии, и оба расстались в мире, и мир сохранялся во всей Церкви между держащимися одного, и между держащимися другого обыкновения. Вот доказательство, что единоверие может существовать при разнообразии обряда и доказательство сие представляют вам святой Поликарп и святой Ириней. Воспомните при сем, что, по установлении на Первом Вселенском Соборе для всей Церкви одного времени празднования Пасхи, и вслед за тем общего пасхального круга, непокорные сему определению не были извинены старым обычаем, но были осуждены, – и вот вы имеете древний церковный пример того, как церковная строгость может падать на непокорных и враждующих за обряд или обычай, терпимый в миролюбивых и послушных. Кто размыслит о сказанном теперь, внимательно и беспристрастно, тот, надеюсь, ясно увидит, как и ныне Святая Церковь согласна сама с собою, когда к искренно желающим быть чадами послушания снисходительно простирает свои матерния объятия, и, твердо держа свои общие древние обряды и благочестивые обычаи, не поставляет однако же в преграду единоверию некоторых частных старого времени обрядов, при уверенности в единстве догматов, Таинств и священноначалия. Итак, братия, нет нам препятствия соутешитися верою общею, как истинным дарованием духовным, если только искренно сего желаем и усердно взыскуем… Имейте христианскую любовь; это просто, а любовь умудрится, чтобы соделать вас единомудренными; ибо ей свойственно соединять, а не разделять…

Так слово Московского Златоуста объединяло христиан России.

Рукополагая Дмитровского епископа Иосифа, митрополит Филарет говорил о епископском посохе:

– После прочих, прими и знамение твоего более внешнего делания, – пастырский жезл. Да напоминает он тебе и жезл Аронов, прозябший с цветом и плодом, и жезл Моисеев, пресекший море. И твоего начальствования жезл да цветет и благоухает словом истины и благочестия, да изращает плоды дел благих и да пресекает препоны, дабы открывать людям Божиим путь спасения. Внимай себе и стаду: и Господь да пасет тебя и пасомых на месте злачнем, на воде покойне да питает нас!

Епископский посох – символ того, что архиерей не сидит на одном месте, что он вечный странник в этом мире. По примеру своего любимого русского митрополита Алексея, постоянно ездившего то в Орду, то в Литву, то в Киев, то в Константинополь, владыка Филарет никогда не сидел на месте. Помимо ежегодных перемещений из Москвы в Петербург и обратно, он ежегодно объезжал свою епархию. А мысль его простиралась от Троицкого подворья до берегов Америки!

Какое бы событие в русской жизни ни происходило в первой половине и середине XIX столетия, чаще всего в нем можно было найти хоть какое-то участие святителя Филарета.

Со времен Екатерины русские стали осваивать восточное побережье Американского континента. Великий русский путешественник Григорий Иванович Шелихов основал Русскую Америку на Аляске. В 1799 году была создана Российско-Американская компания. Аляска в ту пору называлась Американским уездом Иркутской губернии. В Николаевскую эпоху освоение Аляски обрело новый размах. Естественным образом встал вопрос о распространении на американских землях православной веры. И взошла апостольская звезда отца Иоанна Вениаминова.

И здесь не обошлось без влияния митрополита Филарета!

Отец Иоанн родился 26 августа 1797 года в сибирском селе Ангинском Иркутской епархии, в небогатой семье Евсевия Попова, пономаря местной Ильинской церкви. В 1806 году он поступил в Иркутскую духовную семинарию. Поповых там оказалось в избытке, и ректор многим из них дал другие фамилии; вот почему Иван Попов тогда стал Вениаминовым, в память о недавно скончавшемся Иркутском епископе Вениамине. Женившись на дочери священника Благовещенской церкви, Екатерине Ивановне, он сразу затем был посвящен в диаконы к той же церкви. Закончил семинарию одним из лучших, а через четыре года был рукоположен во священника.

В конце 1822 года в Благовещенской церкви появился новый прихожанин Иван Крюков, сорок лет проживший в колониях Российско-Американской компании. Своими рассказами он вдохновил молодого батюшку искать апостольского служения на Аляске. А когда Иркутский епископ Михаил получил указание Святейшего Синода о том, что на Алеутские острова нужно послать священника, отец Иоанн решился отправиться туда и 7 мая 1823 выехал из Иркутска вместе с семьей. Он изучал язык островитян, обучал алеутов столярному, плотницкому, слесарному и кузнечному делу, изготовлению кирпича и каменной кладке. Построив храм, он стал постепенно приучать своих новых друзей к христианству. Он переводил православные молитвы на алеутский язык, а потом начал переводить Евангелие от Матфея.

Проведя десять лет на алеутском острове Уналашка, отец Иоанн в 1834 году был переведен на Аляску – в Михайловский собор Новоархангельского порта, расположенного на западном берегу острова Ситка. Здесь продолжилось его апостольское служение. На Ситке отец Иоанн устроил школу для новообращенных и их детей, где обучал их Закону Божию, грамоте и разным ремеслам, сам составлял учебники. На островах он написал «Опыт грамматики алеутско-лисьевского языка», а теперь так же рьяно взялся за изучение колошенского и кадьякского языков обитателей Аляски.

В 1839 году батюшка Иоанн приехал в Петербург, где ему необходимо было провести беседы с высшим церковным начальством о необходимости материальной поддержки его апостольским делам. Его тепло встретили и в Санкт-Петербурге и в Москве, его работы готовились к публикации, успешно шел сбор средств…

25 ноября 1839 года отца Иоанна постигло страшное горе – в Иркутске внезапно скончалась его супруга. Кто мог лучше утешить горестного священника, чем святитель Филарет Московский, находившийся тогда в Петербурге на очередной сессии Святейшего Синода! Встретившись с отцом Иоанном, владыка стал горячо убеждать его в том, что смерть Екатерины Ивановны есть несомненный знак Божий.

– Пришло время, отец Иоанн, принять монашество. Такой просветитель, как вы, должен быть архиереем.

Беседы с Филаретом сильно повлияли на батюшку. Покуда он готовился к принятию монашеского пострига, ездил молиться в Троице-Сергиевскую и в Киево-Печерскую Лавры, владыка Филарет хлопотал об устройстве его детей. В итоге дочери отца Иоанна поступили в Патриотический институт, а сыновья – в Санкт-Петербургскую духовную семинарию.

Все это время отец Иоанн постоянно молился святителю Иннокентию Иркутскому, и когда 29 ноября 1840 года в Петербурге митрополит Филарет совершал постриг, он назвал новоявленного монаха Иннокентием. На другой день инок Иннокентий был возведен митрополитом Филаретом в сан архимандрита. Вскоре с архимандритом Иннокентием по совету Московского Златоуста встретился государь император. Николай сообщил ему о новом назначении – епископом вновь созданной по решению Святейшего Синода епархии. 15 декабря 1840 года святитель Филарет совершил архиерейскую хиротонию и Иннокентий стал епископом Камчатским, Курильским и Алеутским.

10 января 1841 года святитель Филарет благословил Иннокентия и тот отправился из Петербурга на другой конец бескрайней Российской империи. По пути он заехал в Москву, потом в Троице-Сергиеву Лавру, передал от владыки Филарета письмо архимандриту Антонию: «Примите, отец наместник, подобающим образом преосвященного Иннокентия Камчатско-Алеутского и образом от обители благословите. Он уполномочен брать с собою потребных ему людей и желающих служить при нем. Если у нас найдется желающий и ему угодный, не будем скупы. И не останавливайтесь за перепискою со мною. На многое не от вечаю еще Вам, потому что простуда не позволяет долго держать на земле ноги, а лежащий писать еще не выучился.

Мир Вам и братии. СПб. Января 10. 1841».

11 марта епископ Иннокентий приехал в Иркутск, а 27 сентября сошел на берег своей епархии. В 1842 году епископ Иннокентий начал на Ситке сооружение Миссионерского дома с Благовещенской часовней. Сейчас это здание – старейшая постройка на Аляске.

Так по слову святителя Филарета начался новый этап апостольского служения замечательного светильника православной веры, коему суждено будет после смерти Московского Златоуста занять его место на Московской кафедре! Но до этого события впереди было еще четверть века. Разделенные друг с другом немыслимыми расстояниями, святители Филарет и Иннокентий продолжали дружить, постоянно переписываясь. В трудные минуты жизни Иннокентий всегда искал у митрополита Филарета духовной поддержки и получал ее.

Находясь зимой 1840–1841 годов в Петербурге, московский митрополит присутствовал при переходе в Православие невесты цесаревича. Принцесса Максимилиана-Вильгельмина-Августа-София-Мария Гессен-Дармштадская, помолвленная с наследником Александром Николаевичем еще в апреле, приехала в Петербург и 5 декабря 1840 года была миропомазана и наречена великою княжною Марией Александровной. На другой день праздновались именины Николая I, и в сей день Мария Александровна и Александр Николаевич торжественно обручились. В письме архимандриту Антонию митрополит Филарет так описал это событие:

«Вчера и сегодня мы были свидетелями важных и радостных событий Августейшего Дома: вчера миропомазания высоконареченной невесты государя наследника цесаревича, а сегодня обручения их высочеств. Благоверная княжна произнесла исповедание веры с величественною скромностию и благоговением и таким чистым словом, какого нельзя было ожидать от ее недавнего знакомства с Россией. Нынешний праздник исполнен был тихо-светлой радости».

А вот из Москвы к святителю Филарету приходили тревожные известия о том, что его дорогой друг князь Сергей Михайлович Голицын склоняется к тому, чтобы помириться со своей нагулявшейся супругой Евдокией Ивановной. Владыка опасался, что, поселившись в доме у Сергея Михайловича, «ночная принцесса» устроит там свой порядок, все пойдет кувырком и уже не будет у него в Москве такого родного уголка, куда можно всякий час приехать и получить уют.

Еще шесть лет назад осенью 1834 года Сергей Михайлович давал у себя в доме роскошный бал, на который соизволила прилететь перелетная птица Евдокия Ивановна. Она пыталась уговорить мужа простить ее и восстановить брак, но Голицын остался непреклонным.

И вот она снова пожаловала в Москву, пытаясь восстановить супружество с Сергеем Михайловичем. Святитель Филарет узнал об этом из письма наместника Троице-Сергиевой Лавры и ответил: «Вы писали мне о желаемом примирении К. С. М. (князя Сергея Михайловича – А. С.) с супругою. Мир благое дело, и миротворцы ублажаются. При всем том я недоумеваю, что тут можно сделать. Время исполнения всех обязанностей супружества для них, думаю, прошло. Нрав и образ жизни княгини таков, что если они и будут под одним кровом, мало будут видеть друг друга. Об одном можно позаботиться, чтоб испытали себя каждый, не имеют ли немирного расположения и чтобы восприяли и изъявили друг другу расположения мирные».

Голицыну было уже шестьдесят шесть лет, Евдокии – шестьдесят. Супружеские отношения возможны и в этом возрасте. В письме видно, что митрополит Филарет в некоторой панике и очень не хочет примирения супругов. Но да этому примирению и не суждено было произойти. Голицыны до конца дней своих останутся «в разъезде». Евдокия Ивановна на закате жизни увлеклась писательством, но русской госпожи де Сталь из нее не вышло, сочинения ее не пользовались спросом, а после смерти «принцессы ночи» и вовсе были забыты. Проявила она себя и как математик, оставив некоторые математические сочинения. Но запомнилась прекрасная Авдотья, конечно же, своей вольной жизнью в начале XIX столетия и слава ее была славой изящной, изысканной, обольстительной, великосветской блудницы. Для Петербурга тех лет такая слава была почти почетная. Падение нравов вновь беспокоило отцов Церкви. Доходило до того, что в открытую сожительствовали друг с другом содомиты, как например, барон Геккерен и Дантес, сделавшийся его приемным сыном ради того, чтобы было оправдание их совместного проживания. И в начале сороковых годов положение не улучшалось. Петербуржцев в большом количестве можно было увидеть в каких угодно увеселениях, включая сомнительного толка, а храмы пустовали. Филарет как о чем-то невероятном сообщал о богослужении, на котором присутствовало четыреста человек. А в письме к наместнику Троице-Сергиевой Лавры от 19 марта 1841 года московский митрополит жаловался: «Надежда корысти в Невской Лавре на сих днях немало потрясена. За одну покойницу взяли в Лавре 13 000 рублей; ропот на сие дошел до государя императора; велено сделать постановление для кладбищ обеих столиц, чтобы похороны не стоили дорого. Закон преступлений ради прилагается (Гал. 3, 19), и для Москвы за преступления Петербурга. Впрочем, на долю Москвы достанется только неприятность, что дело свободы и усердия подвержено закону; а убыток будет Петербургу, и особенно Невской Лавре и ее монахам, для которых главный и почти единственный источник дохода в покойниках. Богомольцев слишком мало».

В Петербурге по-прежнему владыке Филарету было куда хуже, чем в Москве: и болел он здесь постоянно, и верующих было куда меньше, чем в Первопрестольной, и допекал обер-прокурор Протасов со своей жаждой подавлять архиереев, властвовать над ними и чтобы все видели эту власть. И, тем не менее, приходилось иной раз чуть ли не полгода проводить на берегах Невы, как например, зимой 1840–1841 годов. Приехал осенью, а в Москву вернулся лишь в конце апреля, после Пасхи! Застал похороны своего недруга – адмирала Шишкова, скончавшегося в Петербурге 9 апреля. В последние годы жизни Александр Семенович ослеп, у него прорезался дар предвидения, несколько раз он впадал в летаргический сон, который однажды продлился четыре месяца, и уж государю сообщили, что Шишков скончался: Николай приехал, а покойник возьми, да и воскресни! Но 11 апреля 1841 года император присутствовал на похоронах бравого адмирала и великого радетеля о русском слове.

Кстати сказать, Шишков всегда оставался непреклонным противником перевода Библии на современный язык, утверждая, что старославянский и есть язык россиян. А сам все-таки перевел «Слово о полку Игореве» со старинного языка на новый! Но – мир его праху!..

Дождавшись торжественного бракосочетания наследника престола Александра Николаевича и княжны Марии Александровны, совершившегося 16 апреля, святитель Филарет к маю вернулся в Москву. Можно только себе представить, с каким выдохом облегчения он всякий раз покидал северную столицу и с какой радостью въезжал в Первопрестольную!

А вскоре встречал в своей епархии императорскую семью, вновь прибывшую к лету в Москву в полном составе, теперь уже и с цесаревной. Царь Николай гораздо чаще, нежели его предшественник, приезжал в Москву – почти каждый год. Отношения с митрополитом московским у него были сложные. Порой его раздражала излишняя независимость владыки, стремление доказать, что власть церковная выше власти государственной. Но нельзя было не признавать, что к сороковым годам святитель Филарет стал самым важным архиереем Русской Православной Церкви, Петербургский Серафим состарился и одряхлел, а святитель Филарет, хотя и страдал частыми простудами, оставался в целом здоров, бодр, дееспособен, полон жизни.

В мае 1841 года в Москве владыка Филарет встречал и одного довольно необычного гостя – англичанина Уильяма Палмера. Известный богослов, архидиакон Англиканской Церкви, он был одним из деятельных участников «Оксфордского движения», стремившегося к унии с Русской Православной Церковью. Он дважды приезжал в Россию и просил Синод принять его в Православие, но так, чтобы одновременно оставаться и в лоне Англиканской Церкви. Такого никогда не бывало и быть не могло, о чем Филарет, безусловно, разъяснял Палмеру, но при этом очень гостеприимно встречал его и отправлял в Троице-Сергиеву Лавру с письмом: «Хотя ненадежно, чтобы лучшая мысль одержала решительную победу, однако надобно оказать внимание и начатку доброй мысли. Он желает быть в Лавре в праздник Пресвятыя Троицы и в продолжении нескольких дней потом – для усмотрения чина богослужения. Примите его и, по удобности, дайте ему помещение в Лавре или в гостинице; и познакомьте его с о. ректором Академии или с о. протоиереем Голубинским, которым удобнее будет с ним беседовать. Господь да устроит, чтобы небесполезно было ему увидеть святыню и ее служителей». Движение к Православию свидетельствовало, скорее всего, об упадке англиканства да и всего протестантизма. Если в России, в Петербурге, в Александро-Невской Лавре мало было прихожан и лишь приносили отпевать покойников, то можно себе представить, что творилось в Европе. Уильям Палмер так и не получил согласия сделать его православным при сохранении в англиканстве. Не получил он такового и в Константинополе, и лишь в 1855 году вместе с группой Ньюмена добился такого униатского перехода в римское католичество. Промчалось лето, осень принесла дожди и ветры, и новые простуды… А в конце октября, о-хо-хо! – опять в Петербург ехать. А там Бог весть какие опять неприятности. Находясь в конце 1841 года в северной столице, святитель Филарет получил анонимное письмо, пришедшее из Владимира. Некто, не поставивший своей подписи, оповещал: «Высокопреосвященнейший владыко! Мысль, что Господь поставил Вас стражем Своей Церкви, дает смелость мне, последнему служителю Его…» – и далее шла суровая критика переводов Священного Писания, выполненных протоиереем Герасимом Павским. Отец Герасим пять лет назад был уволен с поста законоучителя великого князя Александра Николаевича и царевен Марии, Ольги и Александры. Его оставили при дворе в сане протопресвитера Таврического дворца. Получив много свободного времени, он возобновил работы над переводом книг Ветхого Завета. Преподавая в Петербургской духовной академии, отец Герасим распространял свои переводы среди студентов: те их переписывали и вскоре образовалось большое количество списков. Лучшие из списков литографировались в Петербурге тиражом в сто пятьдесят экземпляров. То же, причем, втайне от церковного начальства, случилось в Московской и Киевской академиях. Автор анонимного письма пылал гневом: «На русском языке едва ли когда являлось такое богохульство, как в литографическом переводе. Змий начал уже искушать простоту чад Святой Православной Церкви и, конечно, станет продолжать свое дело, если не будет уничтожен блюстителями Православия, которым Господь вручил водительство Своей Церкви… Самое действенное средство воспрепятствовать распространению перевода состоит в том, чтобы удовлетворить общему чувству нужды верным переводом, обнаружить в полном свете саму истину, которая имеет довольно силы состязаться с ложью и одержать над нею победу».