Текст книги "Московский Златоуст. Жизнь, свершения и проповеди святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского"

Много приходилось посылать распоряжений по приходам, чтобы священники не ленились постоянно внушать народу о необходимости соблюдения мер предосторожности. Холерные бунты нередко возбуждались следующим образом: возле дома, где проявилась холера, стоят полицейские, дабы не впускать никого в сей дом; приходят родственники в гости и начинают возмущаться, что их не впускают проведать дорогих сердцу людей, возмущение перерастает в склоку, полицейским приходится применить силу, и тут вся улица выходит заступиться, но не за представителей власти, которых у нас в России всегда не уважают, такой уж в нашем народе ндрав! Или такие уж у нас представители власти, что их вечно недопонимают…

«Не любит она (холера) ни излишней дерзости, ни излишней робости, особенно невоздержания; следственно, учит осторожности, воздержанию, упованию на Провидение Божие», – писал митрополит Филарет епископу Екатеринославскому Гавриилу (Розанову).

Да, прежде всего он взывал к покаянию, молитве, причастию, но проповедовал не только это, но и чисто медицинские способы борьбы с болезнью. Всюду, куда только можно, посылал рецепты. Матушке своей в Коломну еще 27 сентября 1830 года писал следующее: «Здравия вам, милостивая государыня матушка, и всему семейству. Желаю знать о вашем здравии. Я здоров, и у меня в доме благополучно. В городе же есть несколько больных и умирающих опасною болезнью. Посылаю некоторые записки о предосторожностях: Способ очищать воздух в покоях: насыпать в порошок 1 фунт хлоровой извести, 12 фунтов или три штофа воды и, смешав сей состав деревянною палкою, дать ему постоять полчаса, дабы он мог отстояться, а потом отделив верхнюю часть сего раствора хлоровой извести…» – и так далее, подробнейшее описание, что нужно делать помимо молитв и постов. Вред хлорки на организм человека и животных уже был известен и в то время, а посему предписывалось во время опрыскивания хлоркой на несколько часов удалять из помещения людей и всякую живность.

Немало было весьма неприятных случаев, когда излишне ревностные христиане или раскольники находили в происходящем чересчур грозные знамения Божии, грешным делом начинали вопить о насту плении Страшного Суда, а карантинный билет называли печатью антихриста. Горько было святителю Филарету слышать, что особенно взялись за разжигание подобной смуты старообрядцы в его родной Коломне. «Болезненно, между прочим, слышать, что раскольники, рассеивая лжеучение, в подкрепление своих мнений, недостоинство православных священников стараются доказать тем, что они ничему не учат в настоящее время, – писал московский митрополит в очередном своем указательном воззвании. – И в отечестве нашем была заразительная болезнь в 1771 году, и тогда употреблялись карантинные предосторожности, по необходимости причинявшие некоторые затруднения народу; всякий видит, что то не было антихристово время, ибо время бедствия по благости Божией прошло и никакого антихриста не явилось…»

Как ни предостерегал святитель Филарет свою матушку, как ни молился о ее безбедственном коломенском житии, а в начале ноября 1830 года пришло известие о том, что и она заразилась холерой. К счастью, Евдокия Никитична Дроздова отличалась крепким здоровьем и выдюжила, переборола болезнь. Но волнений горячо любящему сыну доставила много.

В середине ноября наступила ранняя зима и холера пошла на спад. 15 ноября митрополит Филарет написал наместнику Афанасию: «Болезнь в Москве значительно уменьшилась и, если Бог продлит милость, кажется приближающейся к концу», а через пять дней в кафедральной церкви Чудова монастыря он говорил в слове, посвященном дню восшествия на престол императора Николая:

– Настоящий день Господь сотворил нам, сынове России, да возрадуемся о царе, нам дарованном: и благодарение Богу, что сему радостному дню довольно почтительно уступают дни скорби, внезапно нашедшие на град сей. Град царев выздоравливает, чтобы не проводить дня царева в неблаговременном унынии.

В этой проповеди он назвал холеру розгой в руке Божьей. Вероятно, немало приходилось слышать ему в эти дни сетований на несправедливость Творца, Который вместе с грешниками наказывает невинных младенцев. И святитель Филарет отвечал на эти горькие сетования, как и положено христианину, пастырю, говоря, что наказываются не младенцы, а их родня, сам же «безвинно умирающий ничего не теряет, а приобретает жизнь безопасную и лучшую», и в итоге «смерть невинного младенца от истребительной болезни не препятствует сей болезни оставаться общественным наказанием Божиим, и, может быть, сверх того в частности, наказанием или средством духовного возбуждения для тех, которые лишились сего младенца и его будут оплакивать».

Тут же он спорил и с изуверами, которые возражали против медицинского врачевания болезни:

– В том самом случае, когда болезнь действительно есть наказание Божие, врачевания от болезни отнюдь не должно сравнивать с побегом от наказания.

Таким образом, он проповедовал современное православное понимание медицины как помощницы Бога в деле спасения человека, искупившего болезнью свои грехи.

В начале декабря эпидемия закончилась, и 6 декабря в день тезоименитства императора Николая в Чудовом монастыре митрополит Филарет поздравлял сограждан с открытием Москвы после карантина:

– Поздравляю тебя, от страха смертельного воскресший, от болезни смертной исцелевший, от трудностей жизни разрешенный град!.. Если ты воскрес, то умей беречь безопасность жизни, тебе возвращенную… Грешник, наказанный и помилованный, к удалению от греха, не сугубое ли побуждение, не два ли крыла имеет – в воспоминании наказания и в благодарности за помилование?.. Град возлюбленный! Горько тебе было; но много услаждена чаша твоя: благодарно сохрани дарованное; благоразумно заслужи лучшее; берегись грехов и погрешностей, да не горше ти что будет. Утвердим себе, братия, и не престанем исполнять обеты, которые вдохнуло нам спасительное время скорби.

В тот же день в Москву прискакал Пушкин с целым ворохом новых произведений, с душой, согретой лирой Филарета, с желанием поскорее начать приготовления к женитьбе на Наталье Николаевне.

Свадьба эта состоялась 18 февраля 1831 года в храме Большого Вознесения у Никитских ворот. Митрополит Филарет находился в Петербурге на очередной сессии Святейшего Синода. Да и мог ли бы он венчать Пушкина? Хочется думать, что да: будь он в Москве, не кто иной, как он совершил бы Таинство Бракосочетания. Было бы хуже знать, что святитель Филарет находился в Москве и не присутствовал на столь важном событии в жизни столь важного человека России. Впрочем, некое касательство к этому венчанию имел и владыка Филарет. Известно, что он запретил совершать Таинство Венчания Пушкина и Гончаровой в домовой церкви князя Сергея Михайловича Голицына и настоял, чтобы это произошло в храме Большого Вознесения у Никитских ворот. Сам Пушкин потом отметил в этом руку Провидения – ведь он сам родился в день праздника Вознесения Господня.

Россия гораздо больше внимания, нежели свадьбе Пушкина, уделяла иным событиям, развернувшимся в 1831 году. Накануне восстала Польша, из Варшавы с треском прогнали великого князя Константина Павловича, с трудом сумевшего вывести русские войска и отступить с ними за границы Польского королевства. Фельдмаршала Ивана Ивановича Дибича назначили главнокомандующим армией для подавления польского восстания. Император посоветовал полякам угомониться. В ответ на это сейм лишил его польского престола. По всей Польше развернулось преследование и травля диссидентов, как в католицизме именуют жителей католических стран, придерживающихся православного вероисповедания. 18 января русская армия вошла в Польшу, 7 февраля доблестный Иван Иванович разбил поляков у Вавра и приблизился к Варшаве. На подступах к польской столице при Грохуве состоялось крупное сражение. Наши войска потеряли десять тысяч человек, польские – двенадцать тысяч и отступили к самой Варшаве.

А в самой России множество развелось либералов, улюлюкавших:

– Царь – жандарм! Душитель свобод! Европа должна прийти на помощь многострадальной Польше!

Соответственно, началась слежка за распространителями либеральных и полонофильских идей. Среди ревнителей русского самодержавия, как всегда, находилось и немало таких, кто, обжегшись на молоке, дули на воду. В январе 1831 года император получил донос от генерала Александра Борисовича Голицына. Возможно, того самого, который по словам фон Фока называл святителя Филарета якобинским пророком. Храбрый вояка, личный адъютант Кутузова при Бородине, в мирное время он также рвался в бой, на сей раз – против врагов Православия и официальной Церкви – масонов, старообрядцев, сектантов, еретиков. Но иногда ему начинало мерещиться Бог весть что. В доносе содержалось сообщение о том, что в России зреет новый заговор масонского общества иллюминатов, основанного еще в 1776 году немецким мистиком Адамом Вейгауптом, автором книги «О страхе смерти». Святитель Филарет обозначен в доносе храброго генерала как главарь заговора! «Главный из них, – писал Александр Борисович, – был нынешний митрополит Московский Филарет, вся Россия уже понимает, как есть, несмотря на его моральную скрытную наружность и постное лицо… Все его так называемые высокие проповеди дышат эклектическою бестолковщиною и нетерпимым мистицизмом, простые же имеют направление не монархическое… Он есть начальник духовного правления и неутомимый покровитель учености, дает ход разлитию по всей России немецкого рационального учения и философии Вейсгаупта».

Где святитель Филарет, а где Вейсгаупт! Основатель ордена иллюминатов проповедовал, что человек изначально рождается хорошим, а плохим его делают религия и государство. Разве это созвучно владыке Филарету? Иллюминаты мечтали о временах, когда во всем мире будут только республики. Год основания ордена тот же, что и год провозглашения США, где весьма распространен герб иллюминатов – пирамида с сияющим всевидящим оком. Разве святитель Филарет мог мечтать о республиках, если он постоянно в своих проповедях утверждал божественную сущность монархий, возглавляемых помазанниками Божьими!

О масонах же митрополит Филарет высказывался без каких-либо экивоков: «Зачем пить из сокрытых и, может быть, нечистых кладезей, когда для нас всегда готовы душеполезные творения отцов Церкви?» «Зачем заходить к Богу с заднего крыльца, если переднее открыто?» Лаконично и четко.

Как и в случае с наветами о причастности владыки Филарета к декабристам, царь легко отмахнулся и от доноса о причастности владыки к иллюминатам.

А вскоре 19 апреля 1831 года митрополит Филарет «за ревностное и многодеятельное служение в архипастырском сане, достойно носимом, а притом за многолетние похвальные подвиги и труды в пользу Церкви и государства, постоянно оказываемые при всяком случае, всемилостивейше сопричислен к ордену святого апостола Андрея Первозванного» – наивысшей награде Российской империи! Это был пасхальный подарок государя. Чем еще лучше император мог выразить свое полное доверие и расположение к Московскому Златоусту? А ведь Николай мог подождать еще полтора года и выписать орден к пятидесятилетнему юбилею владыки. Но ему именно сейчас хотелось дать понять всем недоброжелателям святителя Филарета, какое значение владыка имеет в государстве Российском.

А вот Дмитрия Брянчанинова император не отдал московскому митрополиту. Сей весьма одаренный во многих отношениях юноша, отпрыск знаменитого рода, ведущего свое происхождение от оруженосца Дмитрия Донского по прозвищу Бренко, совсем недавно с отличием окончил юнкерское Императорское инженерное училище, успел прославиться своими литературными сочинениями и умением вести занимательную беседу, и его приглашали на званые вечера к таким, например, столпам петербургского общества, как президент Российской академии наук Алексей Николаевич Оленин. Святитель Филарет видел людей насквозь, и сразу подметил в Дмитрии Александровиче выдающегося человека. А тот, к тому же, открыто признавался в своем стремлении уйти в монашество. Отслужив один год в Динабургской крепости, поручик Брянчанинов подал прошение об отставке и подвизался в Александро-Свирском монастыре. Летом 1831 года он принял монашеский постриг под именем Игнатий.

В феврале скончался наместник архимандрит Афанасий (Федоров), и владыка Филарет подыскивал ему замену. Еще раньше, находясь в Петербурге, предвидя кончину Афанасия, он обратился в Синод с просьбой прислать Брянчанинова в Московскую епархию.

– Нет, я его Филарету не отдам! – сказал Николай Павлович, и через полгода блистательный молодой человек, приняв монашеский постриг под именем Игнатий, стал игуменом и настоятелем Свято-Троицкой Сергиевой пустыни близ Петербурга. Так судьба развела в разные стороны двух великих проповедников и религиозных мыслителей XIX столетия – святителя Филарета (Дроздова) и святителя Игнатия (Брянчанинова).

А новым наместником Троице-Сергиевой Лавры и настоятелем Спасо-Вифанского монастыря стал архимандрит Антоний (Медведев). Митрополит Филарет познакомился с ним еще в 1824 году, когда молодой иеромонах Высокогорской пустыни Антоний возвращался из паломничества по святым местам Киева и заехал в Москву. Он запомнился владыке Филарету ясным умом, образованностью и одновременно сдержанностью, но когда встал вопрос о новом наместнике, святитель думал о нем в числе других соискателей. Далее, по словам самого святителя Филарета, произошло следующее: «Но в это время явился странник, который и назвал мне наместником Лавры отца Антония». Антонию было под сорок, до монашества он был врачом, а теперь уже служил в должности строителя, то бишь настоятеля Высокогорского монастыря в Нижегородской епархии неподалеку от Арзамаса, пользовался советами старца Серафима Саровского… Почему бы и нет? Наведя справки, митрополит Филарет выяснил, что на самом деле Антоний не Медведев, а незаконный сын знатного и богатого князя Егора Александровича Грузинского. 26 февраля 1831 года московский митрополит отправил письмо в Высокогорскую обитель с приглашением Антонию стать наместником в Лавре. С этого письма между ними началась переписка, составляющая наиболее обширную часть эпистолярного наследия Московского Златоуста.

Антоний прибыл на московское Троицкое подворье под благословение 10 марта и в тот же день в домовой церкви был приведен к присяге на служение наместником Троице-Сергиевой Лавры. Позднее он поделился со святителем Филаретом одной тайной – он уже знал о своем скором назначении. Еще в январе того года отца Антония стало угнетать постоянное предчувствие смерти. С этим он отправился к Серафиму Саровскому, и старец предрек:

– Не так ты думаешь, радость моя, не так. Промысел Божий вверяет тебе обширную Лавру. Милостиво принимай из Сарова братию, если кто придет в Лавру или кого я пришлю. Не оставь сирот моих, когда дойдет до тебя время.

Вскоре Антоний был принят братией обители преподобного Сергия и посвящен в сан архимандрита Вифании. Через некоторое время он станет духовником святителя Филарета, будучи на десять лет моложе своего духовного чада. Поначалу только Антоний во всем советовался с владыкой Филаретом, но со временем и святитель Филарет все чаще стал искать советов и духовной поддержки Антония. Отныне и до конца своей жизни святитель исповедовался и причащался у наместника Лавры.

Весной 1831 года митрополит Филарет захворал. До конца лета не звучали на Москве его несравненные проповеди. С наступлением теплых дней снова открылась холера. В Москве она уже не зверствовала, как в прошлом году, случаев не так много, зато пошла на запад и на север, свирепствовала и в Петербурге, и в Польше, где 14 мая Дибич снова разгромил повстанцев в крупном сражении на реке Нерев, а через две недели сей доблестный фельдмаршал в возрасте сорока шести лет умер от холеры. На его место назначили Ивана Федоровича Паскевича.

В июне от холеры скончался в Витебске великий князь Константин Павлович. В Петербурге пустили слух о преднамеренных отравлениях, и доверчивые горожане устроили погром холерной больницы на Сенной, поубивали врачей. Император лично явился на Сенную площадь, предстал перед пятитысячной толпой со словами укоризны, затем встал с молитвою на колени перед церковью Спаса, и все вместе с ним пали на колена.

«Молитесь о петербургских, – писал митрополит Филарет Антонию 9 июля. – Холера там очень сильна. Однако в первых числах сего месяца, кажется, последовало облегчение. На нашем подворье больны Павел и Вениамин». О собственной хвори он писал немногословно, лишь извинялся ею за то, что не часто пишет письма и не может приехать в Троицу.

Наконец, 22 августа святитель Филарет смог выйти к московской пастве в Успенском соборе Кремля, чтобы произнести слово к годовщине коронации императора Николая. Он хвалил государя за то, что тот спас Отечество от мятежа декабристов, провел две победоносные войны против Ирана и Турции, а теперь успешно воюет в Польше. Хвалил и за то, что не боится опасностей, не боится холеры, не боится укреплять государство твердой рукою. Хвалил за то, что царь уповает на Бога.

– До Бога высоко, говорит простонародный ум. Да, высоко, для тебя, который низко мыслишь. В самом же деле до Бога ни низко, ни высоко, ни близко, ни далеко; поелику Он вездесущ, и потому ближе к тебе, нежели твоя душа к твоему телу; только умей найти сию близость верою и молитвою. Близ Господь всем призывающим Его, всем призывающим Его во истине (Пс. 14 4, 18). Но я сего недостоин, скажет кто-либо. Так отвергай скорее все, что делает тебя недостойным; а между тем веруй, и молись, и уповай на Бога.

Еще через несколько дней он вновь посвятил свою проповедь осуждению тяги людей к излишнему богатству. Он вспоминал евангельскую историю о юноше, который соблюдал все заповеди и надеялся войти в Царство Небесное, но когда Христос предложил ему раздать бедным свои богатые имения, юноша отошел, потому что не мог совладать со своей любовью к богатству. Предпочел истинное богатство – быть со Христом – богатству мнимому, временному, земному. Святитель Филарет растолковывал:

– Что же делать, скажет кто-либо, неужели всем бросать имение и сделаться нищими? – Нет, опять не о том дело. Ибо и Христос не от всякого требовал добровольной нищеты… Имей то, что иметь заставляет необходимость и правило твоего звания позволяет. Но берегись присвоивать и удерживать что-нибудь сверх того; и не позволяй себе жаждать большего… Если ты не умеешь с сохранением имения сохранить твою душу, то подлинно не лучше ли уже погубить богатство, нежели, чтобы оно тебя погубило?..

К тому же времени относится еще одна проповедь владыки Филарета, посвященная телу человеческому, которое есть храм души, а посему к нему и надо относиться как к храму, а, стало быть, не осквернять:

– Примечай, душа христианская, священную и даже таинственную важность обыкновения тела усопших о Господе пола гать при храме Господнем. Они достойны сей почести потолику, поколику сами суть храмы Божии, члены тела Христова, жилища Святого Духа. Помышляй о сем часто, со вниманием, пока носишь земное тело; и со тщанием очищай свое тело воздержанием, освящай упражнениями благочестия, устрояй ему нетленную одежду из дел веры и добродетели…

В начале августа Пушкин написал по поводу польского восстания свое мощное стихотворение «Клеветникам России», в котором высказался как русский патриот, а в конце месяца Паскевич взял Варшаву и лично возглавил временное польское правительство.

Кроме Антония в этом 1831 году Бог послал святителю Филарету еще одного нового друга, с которым он будет дружить до конца своих дней. Из паломничества по Египту и Палестине вернулся двадцатипятилетний писатель Андрей Николаевич Муравьев. Он предоставил на суд московского митрополита свою книгу «Путешествие ко святым местам в 1830 году», изысканное по стилю сочинение, наполненное благоуханием подлинной христианской веры, содержащее огромное количество примечательных сведений. Пушкин, прочитав эту книгу, отозвался о ней восторженно: «С умилением и невольной завистью прочли мы книгу г-на Муравьева… Он посетил Св. места, как верующий, как смиренный христианин, как простодушный крестоносец, жаждущий повергнуться во прах пред гробом Христа Спасителя… Молодой наш соотечественник привлечен туда не суетным желанием обрести краски для поэтического романа, не беспокойным любопытством найти насильственные впечатления для сердца усталого, притупленного… Ему представилась возможность исполнить давнее желание сердца, любимую мечту отрочества… о ключах Св. Храма, о Иерусалиме». Митрополит Филарет внимательно прочитал рукопись, внес в нее некоторую существенную правку и с тем благословил в печать. С этого времени между ним и Муравьевым стала вестись постоянная переписка; мало того, владыка Филарет задумал в будущем добиться, чтобы Андрей Николаевич стал обер-прокурором Святейшего Синода.

Словом, на небосклоне русской словесности взошла еще одна звезда, и следом за Пушкиным Муравьев мог повторить: «Твоим огнем душа согрета…»