Текст книги "Московский Златоуст. Жизнь, свершения и проповеди святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского"

Александр Сегень
Московский Златоуст. Жизнь, свершения и проповеди святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского

Допущено к распространению Издательским Советом Русской Православной Церкви (ИС 13-303-0290)

Предисловие

К святителю Филарету повел меня Пушкин. Это было давно. Будучи в очередной раз гостем в его стихах, я, наконец, дозрел до того, чтобы осмыслить историю трех стихотворений: пушкинского «Дар напрасный, дар случайный…», филаретовского «Не напрасно, не случайно…» и опять пушкинского «В часы забав иль праздной скуки…»

Потом у меня появилась бумажная репродукция иконы работы современного изографа Зинона. Это единственная икона, на которой изображен Пушкин. Разумеется, не в качестве святого, но в пропорциях, равных святому Филарету Московскому. Они изображены сидящими рядом, митрополит – справа, поэт – слева. У митрополита на левом колене Библия, у поэта на левом колене лира. Та самая, которой он «вверял изнеженные звуки безумства, лени и страстей». Святитель Филарет изображен в церковном облачении с белой епитрахилью, над головой у него нимб святого. Пушкин – в поэтической тоге и вместо нимба у него на голове лавровый венец. Десница святителя Филарета приподнята с указующим перстом. Он только что дал наставление. Десница Пушкина опрокинута ладонью к зрителю; это означает, что, пораженный величавым голосом проповедника, он внезапно прервал «звон струны лукавой».

 
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты,
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
 
 
Твоим огнем душа согрета
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Филарета
В священном ужасе поэт.
 

Это бумажное воспроизведение иконы я положил под стекло, вставил в рамку и поставил у себя дома на видное место. Оно мне радовало глаз. И я думал: когда-нибудь напишу. Пастырь и поэт… Но шли годы, другие сюжеты отвлекали меня. Нужен был кто-то, кто бы подвигнул ленивого и грешного писателя на книгу.

И он пришел в лице владыки Климента – митрополита Калужского и Боровского. 6 ноября 2009 года я оказался в московском Манеже на церковно-общественной выставке-форуме «Православная Русь – к дню народного единства». В большом конференц-зале проходило награждение лауреатов конкурса «Просвещение через книгу», проводимого Издательским Советом Московской Патриархии. Владыка Климент как председатель этого конкурса вручал награды. Мне присудили первое место в номинации «Художественная литература» за книгу «Поп». В качестве награды достались цветы, красиво выполненный диплом и тяжелый стеклянный куб с закругленным верхом, а внутри него нанесенное с помощью лазерной техники изображение святителя Филарета. Вручая мне все это, митрополит Климент тихо произнес:

– Ну вот, теперь о святителе Филарете напишете.

Трудно было бы расценить это иначе, нежели как напутствие…

Когда мы с женой и сыном вышли из Манежа, на Москву валом валил снег. А дождь и снег в дорогу, как известно, хорошо. Спустя пару недель я был в издательстве «Молодая гвардия», главный редактор которого Андрей Витальевич Петров давно взывал ко мне написать книгу для серии «Жизнь замечательных людей». За чашкой чая я сказал, что, наконец, созрел. И в тот же день мы заключили договор.

О святителе Филарете было писать и легко и трудно. Легко потому, что вся жизнь главного героя подобна полету птицы или Ангела, и ты сам словно летишь рядом с ним, проживая его жизнь от появления на свет до кончины, или, как он сам говорил, от рождения в мир видимый до рождения в мир невидимый. Трудно потому, что о нем так много написано; существует даже такое понятие «филаретика» – собрание всего, что написано о святителе Филарете. И нужна была не компилляция из написанного ранее другими авторами, а нечто свое, доказывающее, что и ты имел право взяться за перо и создать свой образ великого митрополита, отличный от других. И в то же время, не хотелось быть соперником других уважаемых авторов, таких, как незабвенный митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев) или ныне здравствующий замечательный исследователь Александр Иванович Яковлев, профессор Московского государственного университета и Православного Свято-Тихоновского университета, создавший целое научное подразделение, занимающееся изучением жизни и наследия святителя Филарета. Можно упомянуть и многих других, чье творчество в той или иной мере связано со святителем Филаретом.

Человек, занимающийся ботаникой, – ботаник, техникой – техник, физикой – физик, химией – химик, теорией – теоретик. А святителем Филаретом – филаретик. И сегодня мне бы хотелось встать в ряд с теми, кто познавал глубину и величие святителя Филарета, трепетно пожать им руки, и тоже стать, как они, филаретиком.

Глава первая
Попович Вася 1782 – 1791

Каких только нет объяснений названия подмосковной Коломны!..

В словаре Владимира Ивановича Даля сказано: «Коломень ж. коломенье ср. ряз. околица, околоток, соседство. Отчего и название города Коломны: околица Москвы». Коломенским жителям сия версия не по душе; они спорят, говоря, что это рязанцы свою околицу стали назвать в честь города Коломны, лежащего на границе двух соперничающих княжеств – Московского и Рязанского. Коломенцам более по душе другие толкования. Например, что город назван от находившихся неподалеку каменоломен, мол, постепенно имя Каменоломня превратилось в Коломня, а потом – Коломна. Иные говорят, что речка Коломенка, на которой основался город в XII столетии, протекала мимо рынка. Рынок тогда назывался «менок», речку прозвали Околоменка, потом стала Коломенка, и на ней вырос город Коломна. Как Москва на Москве-реке, так и младшая сестра Москвы Коломна – на Коломенке-речке. Кстати, в Москву-реку впадающей.

Есть и такое причудливое объяснение: мол, три русских города происходят от Оки. Там, где Ока через луга протекает, встал город Окалуга – Калуга. Где Ока широкая, там Окашира – Кашира. А там, где Ока петлять начинает, ломаться, Окаломанная – Коломна. Толкование забавное, но не более. Ока через луга течет не только возле Калуги, широкой она становится гораздо дальше, чем Кашира, петлять и ломаться она начинает восточнее Коломны. А главное, город Коломна изначально не на Оке вырос, а при впадении Коломенки в Москву-реку, и лишь за несколько веков дорос вширь до берега Оки.

Коломенские озорники изобрели совсем уж несуразные измышления. Будто Сергий Радонежский, побывав в этом городе, вернулся очень обиженный: «Я просил у них пить, а они колом мя!» Или будто явился к ним Мамай, а они его колом – на! Но такое толкование может воодушевить разве что таких же озорников от науки, потому что и Сергий, и Мамай были в истории куда позже, нежели появилось название Коломны.

Сейчас жители города называют себя коломенцами. Слово звонкое, в нем так и звенят бубенцы-колокольцы. А в прежние времена их самоназвание было иное, не такое веселое, но при этом более величественное, с важной поступью – коломняне.

Коломнянин Михаил Федорович Дроздов был поповичем, то бишь происходил из священнического рода. И в жены ему сосватали поповну – дочку отца Никиты, протоиерея Богоявленской церкви, пятнадцатилетнюю Дуню, которой лишь после свадьбы исполнилось шестнадцать. А венчались они в понедельник 10 января. И год это был 1782 от Рождества Христова. Жить стали в доме у тестя при храме.

Коломна располагается на глинистых почвах. Глина добрая, и оттого, если взглянуть на карту города той поры, нетрудно заметить, что многие кварталы заштрихованы в косую полоску и сказано, что сим обозначены места проживания гончаров. В гончарном квартале располагался и Богоявленский храм. Он и по сей день величаво возвышается среди деревьев, ныне являясь гарнизонной церковью Коломенского высшего командного артиллерийского училища. Крещенский храм, церковь Иоанна Предтечи, церковь Богоявления в Гончарах – названия разные, а храм один. Он самый. Только тогда, в 1782 году, он еще не был перестроен в стиле классицизма. Воздвигнутый в 1680–1689 годах, храм еще сохранял черты той эпохи, нарышкинского барокко. Хотя в конце семидесятых – начале восьмидесятых в Коломне работал титан русского классицизма Матвей Федорович Казаков, который перестроил Архиерейский дом и Покровскую церковь. Дал толчок развитию нового направления зодчества в Коломне.

Но до Богоявленского храма волна классицизма докатится только в первые годы нового столетия.

Вскоре после свадьбы, 6 февраля, Михаил Федорович Дроздов был поставлен диаконом в главном коломенском храме – кафедральном соборе Успения Богородицы, основанном еще Дмитрием Донским. Но жил с женой по-прежнему в доме при храме своего тестя, протоиерея Никиты. В этом доме и появился на свет будущий светоч Православия.

Прибавление в семействе диакона Михаила и его супруги Евдокии произошло рано утром 26 декабря 1782 года, на другой день после праздника Рождества Христова, когда Церковь отмечает Собор Пресвятой Богородицы и верующие собираются, чтобы почтить Приснодеву Марию, Иосифа Обручника и его сына Иакова, сопровождавшего Святое семейство при бегстве в Египет.

Любопытно примечание, сделанное при рождении младенца. Было указано, что он появился на свет на две недели раньше положенного срока. Почему это было важно? Для ответа на сей вопрос надо вернуться на девять месяцев назад. Пасха в 1782 году была 27 марта. Если мальчик родился в положенные сроки, то получается, что зачатие его произошло на Страстной седмице Великого поста. Можно предположить, что диакону Михаилу пришлось держать ответ. Быть может, даже и присягнуть, что они с супругой не допустили греха. Вот почему необходимо было обозначить факт преждевременных родов.

Родившийся на другой день после Рождества Христова первенец четы Дроздовых получил крещение 1 января 1783 года в день Обрезания Господня, что тоже примечательно, ведь крещением Христос заменил обрезание. Приняв плотское ветхозаветное обрезание, Спаситель установил для Своих последователей обрезание духовное, новозаветное.

Помимо обрезания Христова 1 января Церковь отмечает память святителя Василия Великого. Сей архиепископ Кесарии Каппадокийской, живший в VI веке, прославился тем, что во многих землях успешно проповедовал христианство и многих обратил ко Христу. Он составил особый чин литургии византийского обряда, совершаемой только десять раз в году – в воскресные дни Великого поста, кроме Вербного, в четверг и субботу на Страстной седмице, накануне Рождества и Крещения, а также и 1 января. В честь святителя Василия Великого младенец, получивший крещение в Богоявленской церкви, был наименован Василием. Имя весьма любимое в русском народе. Достаточно сказать, что в частотности русских фамилий в XIX веке на втором месте после Ивановых стояли Васильевы, а Петровы – на третьем.

Крестным отцом будущего святителя стал родной дядя – Петр.

Итак, глазки, ушки, носик, ротик, ручки, ножки, голова, туловище и, наконец, имя – жизнь началась!

И быть этой жизни долгой и светлой.

В феврале диакон Михаил стал священником. Его определили к церкви Святой Троицы в Ямской слободе. При церкви – дом. Туда и переехала семья Дроздовых. Но недолго Вася прожил там. У Михаила Федоровича и Евдокии Никитичны рождались другие дети, и Васю взяли обратно в дом дедушки и бабушки. Здесь было просторно, две горницы с мезонинами, на стенах красивые бумажные обои, большое зеркало в красивой раме, в горницах голландские печи, украшенные изразцами.

Никита Афанасьевич и Домника Прокопьевна особо прикипели сердцами к внуку, души в нем не чаяли. И он чувствовал ответную привязанность. Дедушка уходил в храм первым, чтобы подготовиться к очередному богослужению. Бабушка заканчивала дела по хозяйству и к началу службы спешила в церковь, прихватив с собой внучоныша.

Запахи воска и ладана, пение хора, блеск и дрожание огоньков на фитильках свечей, загадочный свет лампад, лики икон, торжественный чин богослужения, ароматный дым кадила, строгие возгласы священников… Для человека, в сознательном возрасте начавшего ходить в храм Божий, все это до конца дней будет оставаться чем-то немного в новинку. Для таких, как Вася Дроздов, оно было столь же естественно получаемым от жизни, как еда и питье, умение дышать, ходить, говорить, плакать, смеяться, видеть, слышать, обонять, осязать, бегать, прыгать, спать, бодрствовать. И потерять Церковь равнозначно тому, как внезапно утратить зрение или слух. Молитвы, тропари, кондаки, все богослужение – ему не приходилось стараться запоминать все это; оно само запоминалось, легко и беспрепятственно почти ежедневно втекало в него, как река впадает в озеро, наполняя его чистой водой. И этой целебной воде уже вовек было не иссохнуть в нем.

Дядя Петя водил крестника в храм, каждое воскресенье Вася причащался.

У него рождались собственные представления о том, что и как происходит в храме. С младенчества начинала сказываться его поэтическая натура, радостно летящая навстречу образности. Когда в конце службы гасили свечи, от которых ввысь устремлялись дымки, Васе казалось, что это молитвы отправляются на небеса. Однажды, глядя, как гасят свечи большого паникадила, как бегут и бегут вверх дымные струйки, он сообщил стоящей рядом маме:

– Мама, скоро кончится служба. Молитва к Богу пошла.

Первое, что стал в своей жизни мастерить Вася, – деревянные крестики из лучинок. И первые детские игры его были, конечно же, в священника. Он набрасывал на плечи платок, что-то там-сям повязывал и начинал «служить». К веревочке прикреплял грузик и помахивал игрушечным кадилом собственного изготовления. Одно удивление было глядеть на эдакого малолетнего попика.

– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа… Господу пом-м-молимся!..

Слух у него изумительный.

– Можно не сомневаться: хороший священник получится! А ну-ка, Васятка, пойдем теперь на гуслях играть!

Что за волшебное слово «гусли»! И сами они у дедушки – как некая особая драгоценность. В ящике на ножках. Открывается крышка, под ней – ряды струн, из которых дедушка Никита извлекает разнообразные упоительные звуки. Он подсаживается к гуслям на кресле. Внук тоже придвигает поближе свой стульчик.

– Самый церковный музыкальный инструмент, – говорит дедушка. – Царь Давид свои псалмы пел под псалтирю. А «псалтирь» по-гречески и если гусли. Только наши гусли большие. Переноске не подлежат. Оттого именуются иной раз «лежачая арфа».

Такие гусли появились в России при Елизавете Петровне. А при Екатерине Великой получили широкое распространение. Славился игрою на них композитор и певец Василий Федорович Трутовский, носивший титул камер-музыканта и придворного гуслиста. В такой «лежачей арфе» диапазон звучания увеличивался до пяти, а то и семи октав. Для них ввели хроматическую настройку. И больше всего их любили именно русские священники, отчего в народе их так и стали называть: «поповские гусли».

Вася во все глаза глядел, бывало, как дедушка перебирает ловкими пальцами струны, слушал, как зачарованный, а вскоре постепенно стал осваивать инструмент, научился сам играть.

Другого своего деда Вася почти не знал. Приходской священник Федор Игнатьевич Дроздов рано овдовел, передал приход сыну Михаилу и жил уединенно, в постах и молитвах, по-монашески, все его пропитание составляли хлеб, капуста и квас.

Совсем не так жилось в доме у дедушки Никиты. Вот и гусли эти, на которых так весело было играть.

– Ай да мальчик! Все на лету схватывает! – радовались родители. – Вот тебе, Васенька, пастила, как ты любишь.

Пастила – знаменитое коломенское угощение. Попович Вася, как и все другие мальчики, поповичи, дети гончаров и плотников, ямщиков и столяров, обожали бегать к фабрике, на которой изготовлялось это яблочное чудо, ловить запахи, исходящие оттуда, где она производится на свет, мечтать: «Эх, дали бы мне целое ведро пастилы, чтобы от пуза!»

От фабрики пастилы – айда к скотобойням! Но там другие впечатления – страшные. Вася никакого удовольствия не испытывал, глядя, как ведут на забой несчастную скотину, слушая, как она негодует и ропщет, предчувствуя близкий ужасный конец.

– Коли так жалеешь, зачем же мясо ешь? Не ешь мяса!

– И не буду.

– Не будешь мясо есть – монахом станешь.

– И стану.

Нет, к скотобойням он с ребятами ходить не стал. Другое дело на ручье играть в войну с Турцией.

– Вы будете грузины. Вы – турками. А мы – русские, будем грузин защищать.

– Не хотим быть турками!

Но кому-то да надо, иначе что же это за игра в войну, ежели все свои? Приходилось соглашаться. Сегодня мы турки, завтра – вы. Сражение под Кинбурном. Взятие Хотина. Взятие Очакова. Победа при Фокшанах. Триумф на Рымнике. Осада и штурм Измаила. Каждому хочется быть Суворовым.

– Ты?! Да ты, Васька-попович, маловат.

– А Суворов, сказывают, ростом не велик.

– Кто сказывает?

– Папенька. А он все знает. Он газеты читает.

– Попам газеты читать не положено.

Нет, не берут его в Суворовы. Видать, и впрямь, придется идти в монахи. Все чаще разговоры о том, что скоро поступать в духовную семинарию. Мальчика отняли у дедушки с бабушкой, переселили в Ямскую слободу к отцу и матери. У отца огромная библиотека. Михаил Федорович слыл в Коломне книгочеем, любил собирать книги. Эта любовь перешла к сыну-первенцу. Вася, обучившись грамоте, жадно поглощал все, что имелось у отца в книжном собрании. Особенно нравились стихи. Оды Державина. Эх, научиться бы тоже так сочинять! Жизнь, до чего же ты разнообразна и богата! Всем хочется овладеть, всему научиться, все познать. Хочется быть и поэтом, и музыкантом, и Суворовым, и священником, и монахом…

Глава вторая
Семинарист Василий Дроздов 1791—1803

Еще одним излюбленным местом игр и прогулок коломенской детворы был, без сомнения, величественный кремль, свидетель того, что в древности Коломна была вторым после Москвы городом Московского княжества. Наименования башен нарочито подчеркивали преемственность от Московского Кремля: Свиблова, Тайницкая, Грановитая, Спасская. Но были названия башен и на свой лад: Сандыревская, Застеночная, Погорелая, а самая знаменитая – Маринкина, связанная с именем Марины Мнишек.

В самом сердце кремля располагался архиерейский дом – резиденция главы Коломенской епархии, отдельной от Московской.

Коломенская епархия ведет свою историю с середины XIV века, и на протяжении четырех столетий она считалась весьма значимой. Пока не наступила екатерининская секуляризация 1762 года. Тогда все русские епархии и монастыри распределили на классы, с установлением для каждого класса своих условий содержания. Коломенской епархии присвоили третий, то бишь низший класс. Раньше епархиальный штат и владычный двор содержался с получаемых доходов. Теперь государство платило оклад в 4332 рубля, из которых лично епископу причиталось 1800 рублей. Деньги, казалось бы, большие, если учесть, что пуд хлеба стоил от трех до десяти копеек, сотня яиц – шестьдесят копеек, а фунт говядины – пять-шесть копеек. Но при этом купец первой гильдии, а их в Коломне было несколько, имел капитал в десять тысяч рублей, то есть в два с половиной раза больше, чем годовое содержание всей епархии. Государственных денег едва хватало епархии, чтобы сводить концы с концами, и она стала стремительно хиреть. Жизнь священников с каждым годом становилась все более скудной. Ухудшалось и положение духовной семинарии, в которую 20 декабря 1791 года в возрасте неполных девяти лет поступил новый семинарист – Василий Дроздов.

Духовный регламент, составленный епископом Феофаном Прокоповичем после отмены на Руси в 1721 году патриаршества, предписывал при каждой епархии иметь архиерейскую школу «для детей священнических или прочих, в надежде священства определенных». Так и в Коломне появилась в 1723 году семинария. Она разместилась в здании, построенном прямо рядом с архиерейским домом. В наше время это келейный корпус Свято-Троицкого Ново-Голутвина монастыря. Поначалу в ней обучалось всего тридцать человек, но очень скоро количество возросло до семи сотен. Но в год поступления туда Василия Дроздова училось уже только три сотни семинаристов.

Жизнь в семинарии строилась по монастырскому подобию. Учащиеся жили здесь вместе со своими учителями, домой погостить их отпускали редко и неохотно. Считалось, что излишнее общение с миром отвлекает от учебы, сбивает с панталыку, а «от такового воспитания и учения можно воистину надеяться великой пользы человечеству».

Особенно обидно тем, у кого, как у Василия, родители жили совсем рядом – за пять минут добежать можно и до дома при Богоявленском храме, где дедушка с бабушкой, и до дома при Троицкой церкви, где отец с матерью. Но что поделать, коли таков устав. И нечего о родных домах думать – вон сколько наук предстоит осилить! Начать с языков, латинского и греческого. Не выучишь их, так в старших классах совсем худо будет, ведь некоторые предметы на сих древних языках преподаются. Трудно, а грызешь.

А к тому же отец сам немного преподавал в семинарии, так что доводилось видеться с ним, хоть и изредка.

Ректором Коломенской семинарии являлся тогда игумен Серпуховского Высоцкого монастыря Геннадий. Он преподавал богословие в старшем классе. Префект, то есть заместитель ректора, игумен коломенского Спасского монастыря Иероним обучал философии. Холостые миряне Иван Федулович Козловский, Ипатий Иванович Соболев и Артемий Егорович Зарайский преподавали грамматику, риторику и поэзию. Помимо философии и богословия в семинарии «изъясняли» Евангелие, катехизис, науку «о должностях человека», историю, географию, физику, арифметику и информаторию. Кроме греческого и латинского языков следовало изучать славянский, немецкий и французский.

У Коломенской семинарии своя особенная гордость – митрополит Платон. Не так давно, в 1787 году, он возведен в сан высшего иерарха Русской Православной Церкви. А ведь начинал свое образование здесь, в Коломне, местным семинаристом.

– Учись прилежно, Дроздов. Глядишь, и ты станешь митрополитом!

И он учился. На полуголодном пайке. В строгости. Но не роптал, в отличие от многих. Не слишком убивался и по поводу своего роста. Однокурсники многие уже на голову выше, а он что-то не очень хорошо растет. Так и суждено ему было остаться на всю жизнь маленького росточка. Ну и не беда. Маленькому и меньше надобно.

Шли годы, и все тревожнее становилось в мире. Во Франции вспыхнула революция. Императрица Екатерина Алексеевна выпустила манифест с осуждением. Слишком вольного содержания французские книги выбрасывались и сжигались.

– А мы тут французский язык учим!

– На французском не только безбожники сочиняли. Следом за Францией возбудилась Польша. Заговорили о варшавских инсургентах, о Тадеуше Костюшко. Совсем недавно мы подписали мир с Турцией, так теперь с поляками воевать приходилось. И вновь Суворов. Взял Варшаву, покончил с восстанием. В итоге Речь Посполитая исчезла с театра истории. Русская императрица, некогда переписывавшаяся с Вольтером, не на шутку взялась искоренять лишнюю вольность. В России была введена духовная и светская цензура. Книги могли отныне выходить только после их освидетельствования ведомством митрополита Платона.

6 ноября 1796 года Екатерина II скончалась. Завершилась первая из пяти эпох царствования, в которые суждено было прожить Василию Дроздову. Началось недолгое правление императора Павла. Поначалу возмущались – что он делает!? Зачем освободил вольнодумцев Новикова и Радищева? Зачем освободил польских повстанцев? Не приведет ли это к тому, что и у нас будет Франция? Но вскоре стали хвалить нового царя: увеличил жалование духовенству, по всей стране пошло награждение священников и монахов орденами, наперсными крестами, митрами. Вышел указ, освобождающий духовенство от повинностей по содержанию полиции и отбыванию караулов. Ассигнование на духовные школы увеличилось вдвое, и вскоре Коломенская семинария стала получать подпитку.

Но 16 октября 1799 года Святейший Синод представил царю доклад о состоянии дел в Коломенской епархии, из которого следовало, что епархия приведена в полный упадок. Синод отметил недостачу и подмены в ризнице, низкий уровень подготовки священнослужителей, плохую работу консистории и семинарии. Однако более существенным являлось изменение социально-экономического положения города и совмещение границ епархий с границами губерний. Коломна не вписывалась в принятую норму пребывания епископа в губернском городе. К тому же епархия владела частями нескольких губерний, и в этом усмотрели большие неудобства. В итоге Павел I принял решение о ликвидации епархиального центра в Коломне и переводе последнего архиерея Мефодия (Смирнова) в Тулу.

Одновременно с закрытием епархии упразднили и семинарию, а недоучившимся семинаристам разрешили поступать в духовные учебные заведения Московской епархии, из которых более всего славилась семинария в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре. Да, на Москве имелась Славяно-греко-латинская академия. Можно было и туда поступить; к тому же дедушкин брат протоиерей Александр служил в Успенском соборе Московского Кремля и мог замолвить словечко. Но Троицкая семинария к тому времени стала лучшей, равнялась по уровню образования Киевской духовной академии.

– Ты – среди первейших учеников и можешь дерзнуть по ступать в Троицу, – посоветовал Василию отец.

Так судьба направила его навстречу будущему другу и покровителю, выдающемуся религиозному мыслителю и деятелю Церкви – митрополиту Платону.

По пути в Лавру отец и сын Дроздовы побывали в Москве. Дед, затворник Федор Игнатьевич, велел посетить в Новоспасском монастыре известного старца Филарета, выходца из Саровской пустыни. Встреча эта оказалась весьма необычной и знаменательной. Увидев коломенских посетителей, старец воскликнул:

– Милые мои! Да я вас заждался!

А когда отец Михаил подвел сына под благословение, старец благословил, потом внимательно и ласково посмотрел в лицо Васи и произнес:

– А в другой раз ты меня благословишь.

Великим постом 1800 года Дроздов успешно выдержал испытательный экзамен в Троице-Сергиевой духовной семинарии и Пасху уже встречал семинаристом в философском классе. Митрополит Московский и Коломенский Платон, будучи одновременно и преподавателем Лаврской семинарии, с самого начала приметил весьма одаренного семнадцатилетнего юношу. На экзамене Дроздову помогло то, что он не ограничивался преподаваемым в Коломне, но много читал книг из отцовской библиотеки. Когда ректор семинарии архимандрит Августин задал ему написать сочинение на тему «an dantur ideae innatae» (о врожденных идеях), он вряд ли бы смог что-либо написать толковое, если бы не читал учебник по философии Винклера, имевшийся в собрании отца Михаила. Дав образцовое сочинение, Василий был сразу зачислен в философский класс, тогда как остальных для начала зачисляли в класс риторики.

Поначалу Василия приняли на свой кошт. Он нанял одну квартиру, потом другую, третью… Казалось бы, снял жилье у священника, хорошо, да тот оказался весьма невоздержанного нрава, жена от него сбежала, и квартировались здесь студенты сомнительного поведения. Пропитание себе они попросту воровали где только можно. Неделю один ворует и кормит остальных, следующую неделю – другой и так далее. Дроздову это не понравилось, он явился к префекту и сам уговорил его о принятии на казенное содержание со взносом денег. Префект оценил его настойчивость и твердость характера. Дроздов был принят и без взноса. Жить стало легче, а главное – больше времени можно было теперь уделять учебе.

Хорошие известия приходили из родной Коломны. Отца Михаила поставили протоиереем и назначили настоятелем главного коломенского храма – кремлевского Успенского собора. Сестра Ольга вышла замуж за диакона Иродиона Сергиевского. 10 июня 1800 года семинарист Дроздов писал домашним: «Ваше Высокоблагословение, милостивейший государь батюшка Михаил Федорович! Я слышал, что у Вас в Коломне много случилось перемен, для Вас не неприятных, что к имени Вашей должности присоединено титло первенства. Я не хочу теперь изображать заслуги, которые сему предшествовали и сделали Вас сего достойным. Я не имею намерения хвалить, не довольно умея ценить истинные достоинства. Я скажу только с чувством сердечной радости: «Поздравляю!» Сплетением множества слов не лучше бы я выразил мои мысли, нежели сим одним». Стиль письма витиеватый. Говоря о нежелании сплетать множество слов, автор при этом сплетает-таки их множество. С возрастом он будет писать более лаконично и все только по делу. В одном из писем 1831 года: «Опасение, что худо напишешь, мирское». Письма «надобны отнюдь не для хорошего слога. Опасение, чтобы написать много или мало, часто бывает того же рода. Надобно опасаться, чтобы не написать больше того, что говорит истина, или меньше того». Здесь же видно, как юноша упивается своим талантом плести словеса.

Заметим и то, как прижилось к началу XIX столетия введенное при Петре обращение на «вы». Дети, даже обращаясь к родителям, пишут «Вы». Причем, дети поповские. Хотя в Библии такое в обращении к одному человеку нигде не встречается. И к Самому Спасителю мы молимся на «Ты».

В Троице Дроздов увидел, каким посредственным было образование в Коломне. Многое из упущенного приходилось как можно быстрее наверстывать, преодолевая глыбищи философии, всеобщей истории, древнегреческого и древнееврейского. Но ему страстно хотелось и здесь, как в Коломне, первенствовать среди семинаристов, нравилось преодолевать горы наук. Хотелось проявить себя и на поэтическом поприще. Семнадцатилетний юноша пишет по-древнегречески приветственные стихи владыке Платону, коим искренне восхищается.

Митрополиту Платону в тот год исполнилось шестьдесят три. Он родился в 1737 году в Подмосковье, в миру звался Петром Георгиевичем Левшиным, учился в Коломенской семинарии, в Славяно-греко-латинской академии, стремительно развивался: уже в двадцать четыре года стал ректором Троицкой семинарии, придворным проповедником и законоучителем будущего императора Павла. Его считали просвещенным иерархом; он любил не только русскую иконописную школу, но слыл знатоком западного искусства, имел у себя картины болонской и римской школы. Он вообще считался одним из утонченных эстетов своего времени, собирал восточные статуэтки, китайский фарфор, ширмы, занавеси. Ввел лавровые венки для певчих в хоре, а когда в Лавру приезжали важные государственные чины, в небе над обителью преподобного Сергия впервые стали вспыхивать огни фейерверков. Ревнителей строгости это раздражало, но многие отмечали, что святитель Платон протянул руку светскому обществу и потихоньку перетягивает это общество, возвращая к Церкви.