Текст книги "Фабрики мысли в условиях глобальных трансформаций"

8.3. Гуманитарная экспертиза

В отличие от команды П. Г. Щедровицкого, вопросы этики были и остаются одними из центральных вопросов другой международной (после распада СССР) экспертной сети, связанной с разработкой понятия и концепции «гуманитарная экспертиза». Это направление сформировалось в рамках российской научной школы прикладной этики, одним из основателей которой является В. И. Бакштановский, работавший сначала в Томске, а с середины 70-х годов – в Тюмени. Идея экспертно-консультативной функции прикладной этики была выдвинута В. И. Бакштановским еще в 1983 г. [424]424
  Бакштановский В. И. Этика как практическая философия. – М., 1983.


[Закрыть] В предисловии к первому в стране сборнику статей по гуманитарной экспертизе В. И. Бакштановский так характеризует это понятие: «…гуманитарная экспертиза и консультирование – это особый вид приложения комплекса научных знаний о морали и воспитании, организованных вокруг этического ядра – прикладной этики. Существуют специфические цели, способы, формы и результаты применения этико-прикладного знания к ситуациям морального выбора, к проблемам, встающим перед субъектом выбора и поступка. Гуманитарная экспертиза и консультирование – это научно-практическая (прикладная) деятельность ученого, предоставляющая ему возможность лично участвовать в нравственном обновлении общества, это способ самореализации в гражданском плане и способ проявления гражданской активности… гуманитарная экспертиза – это особое взаимоотношение науки и практики, специфический вид теоретизирования, нетрадиционный процесс подготовки решения»[425]425
  В. И. Бакштановский. Предисловие. // Гуманитарная экспертиза. Возможности и перспективы. Сборник научных трудов / Отв. ред. В. И. Бакштановский и Т. С. Караченцева. – Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1992, с. 4.


[Закрыть].

Как отмечает В. И. Бакштановский, в основе взаимоотношений эксперта и заказчика в рамках гуманитарной экспертизы не клиент-патронские отношения, а установка на диалогичность. «Субъект гуманитарной экспертизы обязан быть критичным в отношении к «заказу»…независимо от того, исходит ли заказ от управленческого корпуса… или от самоуправляющихся структур общественной жизни»[426]426
  Там же, с. 5.


[Закрыть]. Важным методом гуманитарной экспертизы является игровой подход в ее проведении (и здесь проявляется родство гуманитарной экспертизы с концепцией орг-деятельностных игр), при этом отмечается, что «Ориентация гуманитарной экспертизы на социальный заказ требует разработки профилактических средств против бюрократизации самой гуманитарной экспертизы, в противном случает игровой подход выродится в бюрократические игры, в заигрывание с демократией, наукой, в имитацию обновления общества»[427]427
  Там же, с. 8.


[Закрыть].

В первом сборнике о гуманитарной экспертизе были подняты такие проблемы, как «смысл гуманитарной экспертизы» (В. Г. Богомяков), «Фигура гуманитарного эксперта в современной культуре» (С. В. Соколовский), «Общественное мнение как субъект гуманитарной экспертизы» (Л. С. Березин), а также соотношение между меритократическим и демократическим (обычным, обыденным) мнением – «Демократическая экспертиза» – выбор по Буридану» (В. И. Бакштановский и А. Ю. Согомонов)[428]428
  Гуманитарная экспертиза, 1992.


[Закрыть].

Принципы гуманитарной экспертизы, разработанная в соответствии сними игровая методология гуманитарных (гуманитарно-ориентированных, этических, этико-прикладных) деловых игр (ГДИ), использовались далее для решения вполне практических задач развития Севера Сибири, соотнесении интересов газо– и нефтедобычи с интересами коренного населения, развития местного самоуправления и для решения других задач. С другой стороны, активное участие А. Ю. Согомонова в становлении и развитии Московской школы политический исследований, которую прошли многие молодые лидеры российских регионов, стало еще одним каналом использования подходов гуманитарной экспертизы.

В своей более поздней работе, В. И. Бакштановский и Ю. В. Согомонов пишут о двух составляющих гуманитарной экспертизы – меритократической и демократической. Так, меритократическая составляющая предполагает, что запрос на экспертизу адресуется людям, компетентным в вопросах морали, нравственной жизни общества. Переходя к особенностям демократической экспертизы они ставят вопрос о том, способен ли демократический субъект различать выбор подлинный и мнимый? И сохраняется ли ключевой признак экспертизы (наличие специалиста) при таком прилагательном?

Иначе говоря, авторы рассматривают гуманитарную экспертизу как процесс взаимодействия гуманитарных научных представлений и здравого смысла, как форму диалогичности этического знания и морали[429]429
  Бакштановский В. И., Согомонов Ю. В. Гражданское общество: этика публичных арен. – Тюмень: НИИ прикладной этики Тюм-ГНГУ, 2004, с. 155–160.


[Закрыть].

В нашей стране концепция гуманитарной экспертиза развивалась и развивается в двух основных направлениях, которые С. Л. Братченко охарактеризовал как «этико-прикладное» (В. И. Бакштановский, В. Н. Сагатовский и др) и «экстремально-психологическое» (А. У. Хараш[430]430
  Хараш А. У. Гуманитарная экспертиза в экстремальных ситуациях: идеология, методология, процедура. // Введение в практическую социальную психологию. – М., Смысл, 1996, с. 87–129.


[Закрыть])[431]431
  Братченко С. Л. Введение в гуманитарную экспертизу образования (психологические аспекты). – М., Смысл, 1999.


[Закрыть].

Второе из этих двух направлений получило развитие в результате объединения с социологами и философами, при этом важным этапом развития этого направления обсуждаемой концепции стало проведение в июне 2004 года в подмосковном Звенигороде круглого стола, фактически – мозгового штурма, посвященного перспективам институционализации гуманитарной экспертизы. В нем приняли участие известные отечественные и зарубежные психологи, философы, лингвисты: А. Г. Асмолов, А. А. Леонтьев, Д. А. Леонтьев, Г. Л. Тульчинский, М. Эпштейн и другие ведущие специалисты. Среди его итогов – появившаяся в 2005 г. программная статья «К системной методологии комплексной гуманитарной дисциплины»[432]432
  Иванченко Г. В., Леонтьев Д. А., Сафуанов Ф. С., Тулъчинский Г. Л. К системной методологии комплексной гуманитарной экспертизы. // Труды Ярославского методологического семинара. Т. 3. Метод психологии. /Гл. ред. В. В. Новиков. – Ярославль: МАЛИ, 2005, с. 89–110.


[Закрыть], годом позже вышел сборник «Экспертиза в современном мире»[433]433
  Экспертиза в социальном мире: от знания к деятельности / Под ред. Г. В. Иванченко, Д. А. Леонтьева. – М., Смысл, 2006.


[Закрыть], в который вошли и работы других исследователей. Открывает этот сборник статья Г. Л. Тульчинского, который выделяет в содержании гуманитарности несколько слов, с каждым из которых связаны соответствующие виды гуманитарной экспертизы[434]434
  Тулъчинский Г. Л. Гуманитарная экспертиза как социальная технология // Экспертиза в социальном мире: от знания к деятельности / Под ред. Г. В. Иванченко, Д. А. Леонтьева. – М., Смысл, 2006. с. 10–29.


[Закрыть]:

– «Социологический» (собственно социологический + политэкономический + экономико-географический) уровень знаний об окружающей человека среде.

– «Культурологический» уровень.

– «Антропологический» уровень – рассмотрение условий существования человека как психосоматической целостности.

– «Персонологический» подход – выявление форм, условий и гарантий формирования, развития и сосуществования личностей, в том числе – носителей различных идентичностей, их самореализации, творчества.

– «Метафизический» уровень, самый глубокий, уровень метафизики, проявления свободы как бытия в возможности. Именно он, по мнению Г. Л. Тульчинского, оказывается главным, стержневым, на который наслаиваются все другие.

И с каждым из этих уровней, кроме последнего, связана опасность преувеличения его значимости и игнорирования других. Так, персоноцентризм ограничен, чреват эгоцентрическим индивидуализмом; «человекоцентризма»: человек – это не всегда хорошо и не всегда самоценно; «культуроцентризм» часто оборачивается в лучшем случае – изоляционизмом, а чаще нетерпимостью к иным культурам и их носителям, а то и шовинизмом.

Спецификой гуманитарной экспертизы является также то, что при ее проведении под эффективностью того или иного решения понимается обоснованности преследуемых целей, т. е. эффективность как целесообразность самой планируемой или осуществляемой деятельности, ее оправданности широким социально-культурным контекстом общественной жизни. Иначе, задачей гуманитарной экспертизы является оценка перспектив благополучия людей как личностей.

Как отмечает Г. Л. Тульчинский[435]435
  Там же.


[Закрыть], в центре внимания гуманитарной экспертизы – соотношение социально-культурного (нормативно-ценностного) и личностного уровней. Именно этот аспект, фактически выделяется в различных работах, посвященных различным видам гуманитарной экспертизы: этической приемлемости[436]436
  Бакштановский В. И. Гуманитарная экспертиза. Тюмень, 1990; Пронина Е. Е. Психологическая экспертиза рекламы. Теория и методика психотехнического анализа рекламы. М., 2000; Муратов С. В. ТВ – эволюция нетерпимости. (История и конфликты этических представлений). М., 2001.


[Закрыть], психолого-педагогической обоснованности[437]437
  Братченко С. Л. Введение в гуманитарную экспертизу образования (психологические аспекты). М., 1999; Левин В. А. Образовательная среда: от моделирования к проектированию. М., 2001.


[Закрыть]. Именно он лежит в основе широких дискуссий о клонировании, абортах, эвтаназии, использовании стволовых клеток, биометрии. К этому списку можно добавить также дискуссии о реформе пенитенциарной системы, о военной реформе и т. д. В целом можно сказать, что специфика гуманитарной экспертизы очень близка к оценке различных проектов с позиции соблюдения прав человека.

Член-корр. РАН Б. Г. Юдин сопоставляет гуманитарную экспертизу с экспертизой этической, рассматривая первую как один из частных случаев второй. Как известно, этическая экспертиза возникла во второй половине XX века в связи с участием человека в качестве испытуемого, прежде всего – в биомедицинских исследованиях. Первоначально основная цель этой экспертизы состояла в определении риска для испытуемых, возникающего в связи с его участием в исследованиях. Позже предметом этической экспертизы стали также и возможные преференции, возникающие в связи с участием в опытах – например, рост вероятности излечиться от тяжелой болезни. В этой связи жесткие ограничения, выставленные первоначально для детей и иных социальных групп, могут уже рассматриваться и как форма дискриминации[438]438
  Юдин Б. Г. От этической экспертизы к экспертизе гуманитарной. // Экспертиза современном мире: от знания к деятельности / Под ред. Г. В. Иванченко, Д. А. Леонтьева. М.: Смысл, 2006. с. 30–44; Ашмарин И., Юдин Б. Основы гуманитарной экспертизы // Человек, 1997, № з, с. 76–86.


[Закрыть].

Два существенных аспекта гуманитарной экспертизы подчеркивает И. И. Ашмарин. Первый из них заключается в том, что гуманитарная экспертиза должны применяться там, где отсутствуют формализованные критерии и характеристики, алгоритмы. Апробированные нормативные акты и т. д. Иначе говоря, гуманитарная экспертиза опирается не столько на нормы, сколько на ценности и ориентирована не столько на «предметы», сколько на технологии. Второй аспект заключается в том, что одним из основных объектов гуманитарной экспертизы являются не столько явные и традиционные опасности, сколько не столь явные риски, возникающие в стремительно глобализирующемся мире[439]439
  Ашмарин, 2006.


[Закрыть].

О. М. Дерябина, рассматривая историю развития понятия гуманитарной экспертизы, отмечает, что это понятие появилось в среде психологов в конце восьмидесятых годов, когда состоялось их участие в экспертизе основных положений Генерального плана развития г. Запорожье[440]440
  Дерябина О. М. Гуманитарная экспертиза как механизм влияния. // Экспертиза в современном мире: от знания к деятельности / Под ред. Г. В. Иванченко, Д. А. Леонтьева. – М.: Смысл, 2006. с. 89–113.


[Закрыть]. Именно в отчетах об этой экспертизе, принадлежавших перу А. У. Хараша, и было сформулировано, по ее мнению, понятие гуманитарной экспертизы[441]441
  По-видимому, автор просто не была знакома с более ранними работами В. И. Бакштановского с соватоарми.


[Закрыть]. Она также приводит определение гуманитарной экспертизы в работах норвежского философа Г. Скрибека, рассматривающего ее как «переход от технологической экспертизы к мульти– и междисциплинарной экспертизе, и далее – к широкой публичной дискуссии»[442]442
  Скрибек Г. Есть ли у экспертизы этические основы? // Человек, 1991, № 1, с. 87–93; Skribek G. Rationality and Modernity. Oslo: Scandinavian University Press, 1993.


[Закрыть].

В целом можно отметить, что если методологическая сеть ориентируется в последнее время на тесное взаимодействия с властью, в том числе и создавая тесно аффилиированные с властью структуры, то сеть гуманитарной экспертизы существует преимущественно в научной, академической среде, базируясь скорее на подразделениях университетов и научных институтов, и избегает чрезмерно тесных отношений с властными структурами.

8.4. Общественная и гражданская экспертизы

Если концепция гуманитарной экспертизы возникла и получила свое развитие в рамках академического сообщества, среди специалистов по прикладной этике, то понятие общественной экспертизы связано с деятельностью активистов российских неправительственных организаций. Тема общественной экспертизы приобрела достаточно широкое звучание после «Тольятинского диалога» (ноябрь 2002 г.), ставшего в определенном смысле продолжением Московского гражданского форума 2001 г.[443]443
  Александр Сунгуров. Гражданский форум в Москве. Заметки участника. – В кн.: Межсекторные взаимодействия (Методология, технологии, правовые норм, механизмы, примеры). Настольная книга – 2002. Альманах / Под ред. Н. Л. Хананашвили. – М., РБФ «НАН», 2002, с. 148–163. http://strategy-spb.ru/index. php?do=biblio&doc=29o.


[Закрыть] В рамках этого Тольяттинского диалога, в частности, состоялась Экспертная конференция «Год после гражданского форума: предварительные, результаты», на которую собралась своеобразная элита лидеров НКО и близких к ним политиков[444]444
  Сунгуров А. Об экспертах и самоорганизации структур гражданского общества. – В кн.: Гражданский форум. Год спустя. – М., 2003, с. 37–42.


[Закрыть]. Уже в ходе этой конференции среди ее участников развернулась дискуссия о том, что же представляет собой общественная экспертиза, и экспертиза вообще, а после Тольятинского диалога эта дискуссия продолжилась в пространстве Интернета.

Толчком для дискуссии стало, по-видимому, само название конференции в рамках Тольятинского диалога – Экспертная конференция. А раз так, то все участники этой конференции – эксперты. Осталось только понять – в чем именно они эксперты? Ответ, казалось бы, лежит на поверхности – эксперты в делах общества, т. е. общественные эксперты. А сам процесс обсуждения ими вопросов развития гражданского общества – это и есть общественная экспертиза. Так, или приблизительно так, считали участники Экспертной конференции, которые уже давно составляли из себя сетевую структуру лидеров и активистов некоммерческих организаций, а теперь были готовы считать себя еще и экспертами. Автор этих строк в то время достаточно критично подошел к такой точке зрения, считая, что термин «общественная экспертиза» будет иметь сущностное наполнение, если отнести его к способу выявления позиции того или иного общественного сегмента или группы по какой-либо волнующей эту группу проблеме, т. е. понимать общественную экспертизу как процедурно оформленное общественное мнение определенной социальной группы. Например, важно провести общественную экспертизу по поводу строительства многоэтажного гаража в конкретном микрорайоне, либо по поводу проекта городского бюджета. Процедурой могут быть, например общественные слушания. При этом отличием от обычного социологического опроса будет знакомство участников слушаний с различными точками зрения, подготовленными специалистами по заказу организаторов таких слушаний. Эти точки зрения и будут профессиональной экспертизой, а их неангажированность может быть обеспечена независимой позицией организаторов слушаний. Иначе говоря, специалисты по общественной экспертизе – это те, кто способен корректно организовать выявление того или иного сообщества по конкретному вопросу или проблеме, а вовсе не лидеры НКО, готовые давать оценки или делать суждения от имени тех или иных социальных групп[445]445
  Сунгуров А. Ю. Публичная политика и экспертиза. // «Пчела», 2004, № 1 (45), с. 15–16. http://strategy-spb.ru/index. php?do=biblio&doc=28.


[Закрыть].

С другой стороны, в статье А. Карпова, опубликованной в том же номере журнала «Пчела», темой которого была именно общественная экспертиза, справедливо было указано, что общественная экспертиза – это понятие и процедура, которые четко определены в экологическом и градостроительном законодательстве. Так, «Федеральный законом «Об экологической экспертизе» выделяет два вида экспертиз: государственную и общественную. Государственная – обязательна для всех проектов хозяйственной деятельности, а также проектов планов, программ и законопроектов; общественная – проводится по желанию заинтересованной общественности»[446]446
  Александр Карпов. Практика против политики. // «Пчела», 2004, № 1(45), с. 5


[Закрыть]. Далее автор указывает, что существенной характеристикой легитимной экспертизы – является соблюдение четкой и ясно сформулированной процедуры ее проведения, считая поэтому нецелесообразным понимать под общественной экспертизой любое обсуждение текущей политики или конкретных решений. Направленность еще одной статьи в этом же номере «Пчелы», статьи одного из лидеров Фонда ИНДЕМ, хорошо отражает ее название: «Почему нам необходима общественная экспертиза? Потому, что она позволяет лоббировать общественные интересы!»[447]447
  Владимир Римский. Почему нам необходима общественная экспертиза? Потому, что она позволяет лоббировать общественные интересы! // «Пчела», 2004, № 1(45), с. 10–14.


[Закрыть].

Ряд лидеров НКО возражают против использования понятия «общественная экспертиза», считая более корректным использовать термин «гражданская». Так, представляя технологии гражданского участия, включающие и гражданскую экспертизу[448]448
  Гражданская экспертиза. Пермский опыт. (Социальное сиротство. Безбарьерная среда для инвалидов. Доступность социальных сервисов. Бездомные собаки городов.) – Пермь: Пермская гражданская палата, 2003. – 114 с.


[Закрыть], председатель Пермской гражданской палаты

Игорь Аверкиев подчеркивал: «Мы считаем, что эти технологии могут эффективно использовать только граждане, то есть те, кто в состоянии осознанно воспринимать общественные интересы, интересы Родины, страны, государства, социальной группы как свой интерес, кто в состоянии абстрагироваться от личных проблем, реализуя некоторые общественно значимые инициативы»[449]449
  И. Аверкиев. Выступление на Пермской ассамблее //Областная газета «Личное дело», Пермь, 2003, 21 октября, с. 15 (цит. по: Бакштановский, Согомонов, 2004, с. 123).


[Закрыть]. Аналогичную позицию занимает и лидер фонда Интерлигал Н. Беляева, отмечавшая, что общество не стало ждать, пока государство станет отдавать свои решения на общественную экспертизу, а «стало само их брать. Брать и организовывать публичные общественные обсуждения самых серьезных государственных документов, как существующих в виде проектов, так и решений, правительством принятых и утвержденных»[450]450
  Беляева Н. Ю. Гражданская экспертиза как форма гражданского участия. М., Фрегат, 2001, с. 5.


[Закрыть].

Отметим также, что существует компромиссный вариант – так, В. Редюхин предлагает проект «Общественно-гражданской экспертизы оценки рисков», понимаемой им как «инновационная социальная технология, направленная на снижение социальной напряженности, применяемая на локальной территории. Решается эта задача путем открытого публичного обсуждения общих рисков принятия управленческих решений каждой из заинтересованных сторон»[451]451
  Владислав Редюхин. Может ли кухарка быть экспертом? // «Пчела», 2004, № 1(45), с. 19.


[Закрыть].

Если рассмотреть самих участников дискурса об общественной (гражданской) экспертизе, то ясно видно, что это члены уже существующей сети – сети лидеров НКО, которые оказываются способны критически анализировать характер своей деятельности и находить в ней новые аспекты, ракурсы, обсуждение которых как на конференциях, так и в интернете, и дает возможность нахождения новых решений общественно-значимых проблем, иначе говоря – реализует феномен публичной сферы. При этом ярко проявляется разрозненность разных сетей, слабые коммуникации между, например, сетью лидеров НКО – «общественных экспертов» и сетью гуманитарной экспертизы, так как дискуссия внутри первой сети во многом повторяет обсуждение внутри второй, но с опозданием почти на десятилетие.

Так, в работах В. И. Бакштановского и ряда других исследователей ставится вопрос о соотношении меритократической и демократической экспертиз, считая необходимым поиск определенного баланса. Под демократической экспертизой он понимает понятие близкое к обсуждаемой здесь экспертизе общественной. Существует, правда, и другая точка зрения, с которой трудно согласиться, когда экспертиза гуманитарная противопоставляется экспертизе общественной: «И если деятельность воинствующих «экологистов», антиглобалистов и т. п. сводится в основном лишь к публичным истерикам, а часто и просто к нарушению общественного порядка, то гуманитарная экспертиза может обеспечить конструктивную реакцию общества на любые реакции риска»[452]452
  Ашмарин, 2006, с. 88.


[Закрыть]. На наш взгляд, такое высокомерие противоречит самой сути понятия гуманитарной экспертизы.

* * *

Рассмотренные нами раздельно три вида экспертных сетей в реальном социетальном пространстве, конечно же, пересекаются, и их представления дополняют друг друга. В первом приближении можно считать, что определенная часть методологической сети, представляемая кругом П. Г. Щедровицкого, имеет определенное тяготение к органам государственной власти и управления, сети гуманитарной экспертизы – к академическому сообществу, а сети общественной и гражданской экспертизы – к сообществу гражданских организаций, организаций так называемого «третьего сектора». При этом ряд активных участников этих сетей могут принадлежать одновременно и к другим сообществам – так, например, лидер фонда Интерлигал Н. Ю. Беляева является одновременно и заведующей кафедрой публичной политики Государственного университета – Высшей школы экономики. Профессором этого же университета является и П. Г. Щедровицкий.

С другой стороны, ряд активных участников методологического движения, такие, как В. М. Розин и О. И. Генисаретский

– участвовали и в разработке концепции гуманитарной и социогуманитарной экспертизы, а второй из них – был также и членом нескольких созывов Общественной палаты РФ. Можно также предположить, что пересечение и взаимодействие этих экспертных сетей является одним из важных факторов развития в нашей стране поля публичной политики, усиления связности этого поля и взаимодействия основных его акторов

– государства, гражданского общества, бизнеса и академического сообществ.

Заключение

Анализ появления и развития фабрик мысли как в США, где они появились на свет, так и в других зарубежных странах, а также их развитие в нашей стране позволяет т нам сделать вывод, что фабрики мысли, включая и такую их разновидность, как центры публичной политики, играют существенную роль в процессах подготовки и реализации властных решений. Они являются важным фактором вовлечения во властные процессы представителей научного сообщества, а также превращения скрытой, «государевой» политики в открытую и публичную сферу деятельности общества. В нашей стране политические клубы, возникшие в последние годы Советского Союза, уже выполняли большинство функций фабрик мысли и центров публичной политики и были реальными участниками процесса трансформации политического режима. Все же настоящее развитие обсуждаемых структур началось уже в начале 90-х годов уже в новой России. Рассмотренный в этой книге опыт российских фабрик мысли различно типа демонстрирует реальное влияние этих организаций на целый ряд аспектов становления новых демократических институтов и процесса подготовки решений. Некоторые из них были временами очень близки к власти, другие постоянно держали определенную дистанцию от нее.

В частности, опыт 90-х годов убедил некоторые международные фонды в том, что центры публичной политики являются важным, а возможно и необходимым компонентом демократического транзита. Решение фонда Сороса об оказании сильной поддержки развитию ЦПП привело к созданию международной ассоциации таких центров – PASOS. Однако это привело зачастую к ситуации, когда зависимость от национального правительства была заменена зависимостью от одного частного фонда.

Проблема достижения реальной независимости фабрик мысли и Центров публичной политики от конкретных спонсоров является одной из серьезных проблем их эффективного развития. В период господства КПСС основным препятствием для их независимости были административная зависимость и идеологический партийных органов и спецслужб. В постсоветский период главной проблемой становится финансовая зависимость[453]453
  Lisa McIntosh Sandstrom, “Foreign Assistance, International Norms, and NGO Development: Lessons from Russian Campaign” International Organizations 59 (2005): 419–449.


[Закрыть]. Лучшим способом снижения такой финансовой зависимости является диверсификация источников финансирования, но для этого необходим рост различных фондов. В современной России ситуация обратная – число фондов снижается год от года, а административный нажим нарастает. Но и опыт ассоциации PASOS демонстрирует, что и в условиях более либеральных режимов влияние позиции основного спонсора может быть очень существенным для позиций членов сети.

Анализ опыта деятельности российских центров публичной политики показал, что в ряде случаев их развитие привело к определенному симбиозу с университетскими кафедрами. Этот процесс в какой-то мере противоположен международному опыту фабрик мысли, которые получили неофициальное определение как «университеты без студентов». Но в российских условиях, в ситуации крайне ограниченных финансовых ресурсов, этот путь может оказаться оптимальным для выживания таких структур, особенно если это относится к российским регионам.

Одним из важных итогов работы можно также считать предположение, что для развития независимых фабрик мысли необходимо наличие трех условий. Первое из них – это наличие спроса, то есть определенного уровня политического плюрализма, при котором уже отсутствует единственно правильная точка зрения «главного начальника», и основные политические игроки становятся открытыми к экспертным советам и рекомендациям. Второе – это наличие предложения, то есть достаточно высокий уровень развития политической науки, включающей в себя и прикладные исследования, а также существование политологического сообщества, ощущающего себя не только исполнителями заказов, но и субъектами публичной политики, частью которого является сообщество политических экспертов, работающих не только в сфере politics, но и policy. Третьим условием, на наш взгляд, является существование диверсифицированных источников финансирования, включая и различные фонды и другие грантодающие организации.

Представленный в книге анализ – это только первый шаг к серьезному рассмотрению деятельности фабрик мысли в России и в других пост-коммунистических странах. В частности, представляется перспективным рассмотрение деятельности фабрик мысли как одной из форм существование экспертного, эпистемиологического сообщества, наряду с деятельность его представителей в различного рода консультативных и экспертных структурах, часть из которых в странах с устойчивым демократическим режимом обладает отчетливой политической субъектностью. Другим направлением анализа может стать влияние экспертного сообщества на само развитие политической науки, включая и такое направление, как развитие публичной политологии (аналогично представлениям Майкла Бурового о публичной социологии[454]454
  Буравой Майкл. Приживется ли публичная социология в России? // Laboratorium, 2009, № 1, с. 162–170.


[Закрыть]).

Однако это будут уже задачи дальнейших исследований.