Текст книги "Aeternum bellum (бесконечная война). Инквиетум. Артефакт. Апокалипсис"

Глава XIX

Фёдоров и Чижов часто гостили в Германии. Их привлекали красота страны, древние замки – артефакты и, конечно же, люди. Один иллюминас стоил многих. Оба подолгу жили в Либенштайне, наслаждаясь общением с интересным человеком и ежедневными путешествиями.

Сегодня Игорь с Владимиром расстались. Чижов намеревался побывать в Майнце и Кобленце, а его товарищ пожелал спуститься к крепости Штерренберг, находящейся в двухстах метрах от их жилища. Как ни странно, но мы всегда посещаем примечательные места, расположенные неподалёку, в последнюю очередь, рассчитывая, что сумеем сделать это когда угодно. Вот и Владимир, не успевший в течение десяти лет навестить соседнее укрепление, решил, наконец, это упущение исправить.

Осматривая руины, не являющиеся артефактом, он услышал зов. Тот был неопределённым, неизвестного происхождения и адресовался любому светлому. В магическом крике звучало такое отчаянье, что Фёдоров не мог не отозваться. Ориентируясь по энергетическому слепку, он субвертировал в нужное место. Через секунду волшебник материализовался у стен Фюрстенберга.

– Вальдемар, прошу, Вальдемар…

Владимир резко обернулся и увидел еле стоящего на ногах Виттельсбаха. С состраданием глядя на осунувшегося, заметно постаревшего мага, светлый подхватил того под локоть и, создав из воздуха кресло, усадил несчастного.

– Вальдемар, я…. Мне нужна помощь, – прошептал чародей.

– Что случилось? Рассказывай по порядку.

Но добиться связного повествования волшебнику не удалось, лепет измученного Конрада казался ему тарабарщиной. Фёдоров понял, что один он с ситуацией не справится. Светлое облачко взвилось к небу, растаяв после слов:

– Вокаре Чижов!

Вскоре перед мужчинами возник Игорь. Он вопросительно взглянул на Владимира, а тот пояснил:

– Надо считать у Конрада информацию о последних событиях. Это очень важно!

Легентем подошёл к сутулившему плечи магу.

– Герр Виттельсбах, – мягко сказал он, – вы можете посмотреть мне в глаза?

Тот поднял голову, и Чижов, ахнув, отшатнулся, увидев лицо семидесятилетнего старца.

– Церебрум!6464
  Церебрум (лат. cerebrum) – в мозг. Заклинание, помогающее чтению мыслей.


[Закрыть]

Их взгляды слились, и Игорь, морщась, принялся сканировать мысли своего визави. Выйдя из контакта, он кивнул Фёдорову:

– Теодорих с друзьями захвачены Морсатром.

– Что-то ещё? – спросил Владимир.

– Ещё Конрад хочет, наконец, снять с себя «инквиетум».

– Это подождёт, – раздался голос мага, – каждая минута промедления опасна для жизни детей. В одиночку с Майделем мне уже не совладать, но я ещё достаточно силён, чтобы сражаться.

И Виттельсбах поднялся, выпрямившись во весь свой немалый рост. Его слегка помолодевшее лицо горело решимостью. Русские с изумлением смотрели на недавно немощного старика, сейчас полного энергии. Однако времени на созерцание не оставалось.

– Ты можешь предположить, где Морсатр спрятал детишек, Конрад?

– Он держит их в Рейнштайне.

– А как мы туда попадём? – спросил Игорь, – Ведь артефакты непроницаемы.

– У меня есть разрешение на вход, – усмехнулся Виттельсбах.

– Мы?

Фёдоров отрицательно покачал головой.

– Тебе туда нельзя, Игорь.

– Я пойду, – твёрдо сказал Чижов. – Вдвоём вы, скорее всего, не справитесь, а вызывать кого-то ещё и объясняться некогда.

Конрад с благодарностью посмотрел на легентема. Тройное «мотус» прозвучало у стен Фюрстенберга, и волшебники исчезли в смерче перемещения.

Материализовавшиеся у Рейнштайна маги немедленно столкнулись с сопротивлением. Но, по-видимому, на пороге Морсатр поставил самый слабый отряд, и через десяток минут светлые повергли всех стандартными заклинаниями обездвиживания. Не опасаясь удара в спину, Виттельсбах положил руку на камни, произнося заклинание, открывающее артефакт.

В черноте за дверью волшебников ждала ещё одна атака. На них двинулись вампиры, возглавляемые неопрятным и беспринципным Рольфом Мюллером. Отбить нападение нежити было сложнее физически, так как природная магия носферату умножалась на их сверхъестественные силы, но гораздо проще морально, ибо вампиры – не люди. И маги одним щелчком пальцев, не задумываясь, сносили тем головы.

Битва продолжалась не меньше двадцати минут, в течение которых Конрад думал только о том, чтобы это промедление не стоило жизни детям. Прорвавшись, наконец, внутрь, спасители направились наверх, но застыли, услышав вкрадчивый голос Майделя:

– Костя, я частично понимаю твоё вожделение к сынишке Хорста, и ты непременно его получишь. Но не сейчас, когда к нам в дверь стучат. Настройся-ка лучше на то, чтобы разрядиться не сексуально, а магически, с полной отдачей.

Услышав это, Конрад, не испытывавший уверенности, что Вольф удержит педофила от насилия над Тео, рванулся вперёд, и Фёдорову пришлось крепко схватить его поперёк туловища, чтобы остановить. В шорохах тихой борьбы волшебники не услышали, что ответил Вольфу Лещевский, но внезапно повеяло магией, и мёртвое тело гея рухнуло им на головы, чуть не сбив с лестницы.

И сразу же после прозвучали слова Морсатра:

– Заходите, гости дорогие, довольно стоять на пороге.

Магам ничего не оставалось, кроме как принять приглашение.

Войдя в круглое полутёмное помещение, они увидели небрежно опирающегося о стену Майделя, а чуть поодаль – связанных ребят. Эмма и Хельмут встрепенулись, с надеждой глядя на избавителей, но Теодорих даже не шевельнулся. Казалось, его совершенно не интересует происходящее.

Конрад заскрипел зубами, понимая, что только он виноват в апатии мальчика. Шагнув вперёд, чтобы оказаться в поле зрения подростка, колдун хрипло сказал:

– Теодорих, сынок, прошу, прости меня! Скоро мы уйдем отсюда и, обещаю, никогда не вернёмся к прошлому.

Тот поднял голову и уже не сводил прояснившихся глаз с опекуна.

– Ах, как трогательно!

Язвительный голос Морсатра, усиленный эхом, разносился под сводами башни.

– Только одно уточнение – никто никуда отсюда не выйдет. Кроме меня.

Он подался вперёд.

– А ты и впрямь ещё жив, Виттельсбах, мальчонка не солгал. «Инквиетум» действует на удивление медленно, я думал, что проклятие давно убило тебя.

– И, как всегда, ошибся. Я ещё собираюсь насладиться зрелищем твоей агонии, Вольфи.

– Вот, значит, как ты должен был ненавидеть, чтобы стать настоящим тёмным!

Нацепив свой потрясающий оскал, Майдель продолжил:

– Ты опасен, Кон, если, даже будучи такой развалиной, решаешься угрожать. Поэтому первым я выведу из строя именно тебя.

Виттельсбах напрягся, готовясь отразить удар, но произошло непредвиденное. Полыхнул огонь, и Конрад упал, сражённый страшной болью в боку. Предполагая, что сил у врага ещё достаточно, Морсатр использовал в магической битве немагический предмет – пистолет, выстрелив через карман. Борясь с застилающим глаза туманом, не в силах шевельнуться, маг слушал разглагольствования болтливого Вольфа:

– Ваш иллюминас очень мудр. Он сумел убедить меня, что применять ядерное оружие опасно, и я согласился с ним. Но решил, что вот такое вполне сгодится для битвы по принципу «око за око»….

Произнеся эти слова, дукс достал ручную гранату и, отгородив себя «протегамур», кинул её в детей. Раздался одновременный вопль трёх голосов взрослых магов: «протегамур цирка»6565
  Протегамур цирка (лат. protegamur circa) – щит вокруг.


[Закрыть], и ребят окружил плотный энергетический кокон. А Владимира и Игоря взрывом отбросило к дальней стене, в которой появилась брешь, пропускающая солнечные лучи.

Морсатр, стряхнув с себя защиту, захохотал:

– Ничего, Кон, с детишками я разберусь позже, а тебя, мой друг, пора добить. Чтобы, ха—ха—ха, не мучился.

Он снова поднял пистолет, и в эту секунду Теодорих, не вставая с пола, не шевельнув даже пальцем, перенаправил окутывающую их энергию щита в сторону дукса и, добавив своей, швырнул огромный вибрирующий шар во врага. Невербальный удар оказался настолько силён, что колдуна приподняло и завертело, как волчок, после чего бездыханное тело грянулось оземь. И наложенные им магические оковы тотчас слетели с ребят.

– Нет! – в отчаянии шепнул Конрад, закрывая глаза.

Хельмут и Эмма кинулись к нему, однако Теодорих подоспел первым. Юноша попытался оказать помощь, но его отстранила нетерпеливая рука. С трудом поднявшись и роняя на каждом шагу капли крови, опекун подошёл к поверженному.

Вольф Майдель был мёртв. Смуглое лицо его побелело, глаза подёрнулись смертельной пеленой, но насмешливый оскал, казалось, до сих пор таил в себе угрозу. В смерти Морсатр выглядел ещё страшнее, чем в жизни. Когда последняя судорога неожиданно исказила черты мертвеца, Конрад невольно отшатнулся и упал бы, если бы его не поддержали дети, с ужасом всматриваюшиеся в лицо упокоенного врага.

Отирая холодный пот, Виттельсбах перевёл взгляд на подростков и тихо – так, что те едва смогли расслышать, сказал:

– Теодорих, что же ты натворил! Убив человека, пусть даже такого, как Майдель, ты выбрал тёмную сторону. Этого ли хотела твоя мать?

Мальчик непонимающе поглядел в полные боли синие глаза опекуна.

– Вы бы предпочли, чтобы я стоял и смотрел, как убивают вас?

– Да! Мы взрослые люди, мы знаем, на что идём, и сами отвечаем за свои души. Но ты….

Теодорих перебил Виттельсбаха яростным шипением:

– Поверьте, я тоже способен позаботиться о своей душе. Конечно, я мог бы просто обездвижить Морсатра, но он преступил черту. Никому, слышите, никому и никогда я не позволю посягнуть на жизнь моего отца!

Мужчина вздрогнул так сильно, что напугал Эмму и Хельмута.

– Что ты сказал сейчас? – переспросил он.

Память услужливо рисовала перед внутренним взором мага картину, на которой Хорст фон Рейнштайн, отбросив ногой тело Гизелы, протягивал руку к бледному Теодориху и падал под ударом смертельного заклятья, произнесённого им – Конрадом фон Виттельсбахом.

– Я сказал, что никому не позволю тронуть своего отца, – с силой повторил мальчик.

И смело посмотрел в глаза опекуну.

– А я считаю вас… тебя отцом. Разве я не прав?

Вместо ответа Конрад, голова которого слегка кружилась от потери крови и огромного облегчения, обнял сына.

– Ты прав, мальчик мой! – прошептал он.

Между тем Хельмут, с открытым ртом наблюдавший за происходящим, пришёл в себя.

– Разве среди филиев мало тёмных магов? – некстати брякнул он.

Эмма дёрнула друга за рукав, удерживая от новых неуместных вопросов.

– Несколько сотен наверняка. Но, скорее всего, гораздо больше, хотя точное число я так и не смог узнать, – хрипло произнёс кто-то в тишине.

Присутствующие, как по команде, повернулись на голос, донесшийся со стороны поверженных детей света. В круг, освещённый лучами солнца, кишащими пылинками, прихрамывая, вступил Фёдоров. Он был помят и окровавлен, но жив. С трудом доковыляв до замершей группы, Владимир протянул Конраду руку. Она слегка подрагивала, и Виттельсбах, посмотрев в открытое и приветливое лицо русского, стиснул его ладонь своей, скрепляя союз.

– Финис инквиетум!

Из-под сцепленных пальцев вырвалось лёгкое пламя, сотрясая тела волшебников и уничтожая то, что разрушало тело тёмного мага, после чего оба рухнули, как подкошенные. Сила выброса энергии, помноженная на усталость и потерю крови, лишила сознания и того, и другого. Теодорих, встав на колени и врачуя с помощью друзей нанесённые мужчинам увечья, с восторгом наблюдал, как разглаживаются морщины, и молодеет лицо отца, состаренное так долго носимым проклятием.

Помочь Игорю они не смогли, взрывом его тело искромсало почти до неузнаваемости. При взгляде на погибшего товарища по щекам Конрада заструилась горячая влага. Он не стал сдерживаться, выпустив наружу то, что много лет копил внутри, и, крепко прижав к себе сына, замер, сотрясаясь в рыданиях. Обнимая его, плакал и мальчик, но несмотря на горечь потери, из глаз его лились и сладкие слёзы, рождённые мыслью, что он больше не сирота.

Некоторое время в башне звучал реквием плача по рано ушедшему сильному магу и светлому человеку. А после, несколько успокоившись и обернув останки плащом Виттельсбаха, волшебники в молчании субвертировали к башням Либенштайна.

Теодорих не отходил от отца, а тот держал мальчика за плечи, боясь отпустить. Время от времени мужчина и подросток обменивались взглядами, в которых сквозь пелену печали пробивались лучи любви и счастья. И оба не сомневались, что теперь, когда самое страшное осталось позади, всё и всегда будет хорошо.

Глава XX

Иллюминас ещё не вернулся, и маги в ожидании расположились в гостиной. Виттельсбах обнимал Теодориха, Хельмут продолжал шмыгать, но Эмма пришла в себя и так дерзко рассматривала Конрада, что, в конце концов, тот не выдержал и, слегка покраснев, спросил:

– Фройляйн, на мне написана картина маслом или выросли цветы? Почему вы меня так пристально разглядываете?

Девчонка хмыкнула:

– Вы очень красивы, герр Виттельсбах. И я всерьёз задумалась, а не влюбиться ли мне.

Теодорих поднял голову, глаза его опасно блеснули, а щёки Конрада вспыхнули.

– Не стоит, девочка, – мягко сказал он, – я для тебя слишком стар. А вот он – в самый раз.

Маг провёл рукой по волосам мальчика, и отец с сыном улыбнулись друг другу.

– Кому это решать, интересно, – вскипела девушка, – кто для кого стар или молод?

Неожиданно мужчина прыснул, как мальчишка.

– Несомненно, мне. Ведь я помню тебя крошкой, визжащей мне в ухо из-под кровати. Я испугался тогда, что останусь глухим, и мне совсем не хочется опасаться этого в будущем.

Несмотря на печаль от потери друга, маги не могли не расхохотаться. А Эмма стала пунцовой и, вскочив, выбежала за дверь.

– Смелая девчонка, – вытирая выступившие слёзы, сказал Владимир. – Ох, Тео, трудная у тебя будет жизнь, если судьба вас свяжет.

– Обломаем, – по-взрослому сказал мальчик, и мужчины снова рассмеялись.

Чуть позже, когда они сидели, негромко переговариваясь, девочка, стараясь ступать как можно тише, прокралась в комнату и, зло посверкивая глазами, забилась в угол. Но никто не собирался над ней подтрунивать. Мёртвое тело, пусть и скрытое от глаз, напоминало об утрате, и в голове роились только грустные мысли.

Раздалось тихое шипение, в комнате появился иллюминас. Он сразу почувствовал атмосферу и обвёл вопросительным взглядом вставших при его появлении магов. Владимир, не говоря ни слова, показал на труп. Развернув плащ, Лёвенштайн коротко вскрикнул и закрыл лицо руками. Некоторое время он стоял так, пытаясь справиться с горем, а после, вытирая слёзы, спросил:

– Кто?

– Морсатр. И он мёртв, – так же коротко ответил Фёдоров.

Иллюминас перевёл взгляд на Виттельсбаха. Тот покачал головой.

– Нет, это не я. Его убил Теодорих.

Рудольф потерял дар речи от изумления. Подойдя к мальчику, он погладил того по щеке. Отзываясь на ласку, ребёнок прильнул к ладони старика, а Конрад, глядя на это, вновь с горечью вспомнил о своём недостойном обращении с сыном.

– Как это произошло? – спросил Лёвенштайн.

– Я виноват в гибели Игоря, – ответил юный маг, – потому что имел глупость думать, что мы сумеем справиться с Морсатром.

Эмма и Хельмут опустили головы, а Теодорих пересказал иллюминасу известные нам события.

Когда он закончил, заговорил Рудольф:

– И вы справились. Благодаря вам мы одержали пусть временную, но победу над злом. Монстр повержен, его приспешники из-за потери главы будут дезорганизованы. Но какой же ценой мы добились их поражения! Игорь был не только обладателем редкого дара, но и удивительной души человеком. Я относился к нему, как к сыну. Думаю, каждый из вас представляет, что такое потерять ребёнка?

Тихонько охнув, Конрад крепче прижал мальчика к себе, а Владимир кивнул.

Помолчав, Лёвенштайн, вызвал нескольких светлых и, попросив Фёдорова распорядиться организацией похорон, обратился к Виттельсбаху:

– Конрад, не мог бы ты пойти со мной. Нам надо поговорить.

Пройдя в скромные апартаменты иллюминаса, оба сели в кресла.

– Я рад вновь видеть тебя среди нас! Как ты себя чувствуешь?

– Физически я в полном порядке, – ответил маг, – но морально…. Рудольф, Теодорих совершенно несправедливо взвалил тяжесть ответственности за смерть Чижова на себя. Это, скорее, моя вина. Если бы я последние годы не отворачивался от проблем нашего мира, сейчас всё могло сложиться иначе.

– Но Морсатр, возможно, остался бы жив, – возразил старик. – Плата за его смерть высока, но это того стоило. И я горжусь, что Игорь погиб не напрасно. А ты… ты ведь болел, сынок.

– Болел? Ах да, «инквиетум». Но едва ли действие проклятия можно назвать болезнью, – отозвался Виттельсбах.

– Я говорю не о нём. В нашем мире не знают или не хотят знать, что душевная травма – тоже недуг, хотя в человеческом обществе это давно поняли и научились лечить. Если бы ты позволил мне помочь, то уже несколько лет назад вернулся бы к жизни. Но нет, ты не хотел слушать и, главное, слышать.

Мужчина покаянно склонил голову. Стыд горячими волнами приливал к его щекам.

– Я очень виноват, Рудольф. И слаб. Те, кто привязывал меня к Земле, умерли, вера в лучшее ушла вместе с ними, и я не сумел с этим справиться, позволил Морсатру себя сломать…

– Ты никогда не был слабым, Конрад, много лет ты стойко отражал удары судьбы. Но у каждого есть свой предел, и сломаться может любой. И хорошо, если рядом находится истинный друг, готовый разделить с ним беду. Ты виноват не в том, что не выдержал рухнувшего на тебя груза, а в отказе принять протянутую руку помощи. Мы уже не надеялись на твоё возвращение. Что же тебя спасло?

– Мальчик, – тихо ответил Виттельсбах, – его самоотверженность и любовь.

Иллюминас улыбнулся.

– Удивительно сильный ребёнок, не так ли?

– О, да!

Лицо мужчины просияло при мысли о сыне.

Наблюдавший за магом Лёвенштайн внезапно сменил тему:

– Конрад, я уже стар, и хотя ещё достаточно силён, но мне всё труднее оставаться лидером, – сказал он. – И я предлагаю тебе занять моё место.

Собеседник даже подскочил от неожиданности.

– Мне?! Рудольф, умоляю, простите за грубость, но вы думаете, что говорите? Я тёмный, убийца, моя душа разрушена….

– Боги великие, Конрад, – прервал его волшебник, – неужели ты всерьёз воспринимаешь сказку о запятнанной душе, ты – умный, образованный человек?

Виттельсбах растерянно и вопросительно смотрел на иллюминаса.

– С твоим отвращением к злу и насилию ты просто не можешь быть слугой ночи.

– Но я убивал, – озадаченно сказал маг, – значит, я не могу быть и светлым.

– Убивал, да. Но из каких побуждений?

– Какая разница, на моих руках кровь.

Иллюминас вздохнул.

– Не спеши с выводами, сынок и выслушай, упрямство всегда мешало тебе познать истину. Однажды из сострадания, зная или думая, что знаешь об осквернении души, ты избавил от мучений девочку. Разве это не благородный поступок? И разве когда-нибудь в нашем обществе эвтаназия – милосердная смерть вызывала осуждение?

– Но…

Рудольф поднял руку, призывая собеседника к молчанию.

– А твой брат? Не ты принёс насилие в мирный дом, не ты напал на Карла и, даже кидая в него заклинание, ты не хотел его гибели. Он же убил бы тебя, не задумываясь. И чем в этом случае руководствовался Конрад Виттельсбах? Снова защищал ни в чём не повинного ребёнка.

– Я погубил брата, Рудольф, я – братоубийца! – воскликнул колдун.

– Когда родственник ли, друг ли становится зверем, нельзя смотреть на него, как на человека. Это и опасно, и безнравственно. Вспомни, какие страшные жестокости оправдывались подчинением приказам. Есть черта, которую нельзя преступать, солдат ты или нет. А Карл делал это не единожды. Он был фанатиком, а кто они такие, тебе известно. Конечно, лучше бы с ним покончил не ты, а кто-нибудь из нас. Но, вне всякого сомнения, он не ушёл бы тогда из дома живым.

– Кто-то из вас?! – изумился маг. – Разве светлые убивают?

Иллюминас потёр лоб, формулируя ответ.

– Мы стараемся этого избегать, но, вопреки расхожему мнению, филии не пацифисты, и в ситуациях, подобных той, что сложилась у Шнайдеров, у нас не остаётся выхода, кроме как ответить ударом на удар.

Конрад с ужасом смотрел на Лёвенштайна, а тот продолжал:

– Как видишь, мы тоже забираем жизни, защищая и защищаясь. И делаем это ради благих целей, не получая никакого удовольствия от смерти противника. Чем же ты отличаешься от нас?

Этот вопрос поставил Виттельсбаха в тупик. Опустив голову, он обдумывал сказанное.

– И третий случай. Ты ведь заклял Хорста не потому, что он погубил Гизелу? Не мстил, верно?

– Нет. Мерзавец направился к ребёнку, и я испугался, что тот умрёт.

Иллюминас довольно потёр руки.

– Что и требовалось доказать, сынок. Три жертвы за сорок, не десять, пятнадцать, или двадцать, лет жизни в атмосфере жестокости, и те по соображениям высокой морали. Ты инстинктивно избегал тьмы, Конрад, потому что в твоей душе нет зла.

К удивлению Лёвенштайна лицо Виттельсбаха не просветлело, а омрачилось, и чародей покачал головой.

– Рудольф, вы правы, но не во всём, – сказал он. – Я спас мальчику жизнь, чтобы, пусть не понимая того, что творю, в последующие годы её отравить.

Такого возражения иллюминас не ожидал, но его было нелегко сбить с толка.

– Дорогой мой, волшебники во многом сродни людям. Нам не дано вселенской мудрости от рождения, и каждый может совершить ошибку под влиянием обстоятельств или в состоянии, близком к безумию. Что, собственно, и произошло с тобой.

– Вы не понимаете! – в отчаянии воскликнул Виттельсбах. – После удара Морсатра безумие отступило, но я продолжал дарить душевное тепло тем, кто в нём уже не нуждался, вместо того, чтобы холить и лелеять завещанный мне крохотный живой росточек. Я не позволял ему обвиться вокруг себя, поступал отвратительно жестоко лишь потому, что внешне он напоминал мне моего недруга. Я не хотел видеть, что рядом со мной растёт не Хорст, а другой человек, иная личность. И моя слепота чуть не погубила Теодориха. Это не свет, Рудольф.

– Но ведь сейчас ты здоров и прозрел?

– Я бы до сих пор этого не осознал, – закричал Конрад, – если бы сын не заставил выслушать себя! Не будь он так силён духом, тьма накрыла бы его уже некоторое время назад. По моей вине.

– Вот оно как, – пробормотал Лёвенштайн.

– Именно. Зная это, вы всё ещё хотите, чтобы я встал во главе «Филии луцис»? Да меня не признает лидером ни один более-менее здравомыслящий маг.

Неожиданно Виттельсбах сник, сел и закрыл лицо руками. Иллюминас молчал. Наконец, Конрад поднял голову.

– Прошу вас, Рудольф, не принуждайте меня. Я не готов… пока. После стольких лет медленного умирания я хочу просто жить. Хочу вырастить сына. Он заслужил, чтобы я отдал ему всего себя, не делясь ни с кем. Не взваливайте на меня такую ответственность, умоляю! Сначала я должен разобраться в себе.

С минуту старик с сочувствием смотрел на уставшего мужчину, а потом тихо сказал:

– Что ж, я подожду, пока ты наберёшься сил, сынок.

И тепло обнял его.

Похороны Игоря состоялись на следующий день. Преображённый магическими чарами тот лежал в гробу, как живой. Всё свободное пространство замка заполонили люди, прибывшие попрощаться с погибшим. Виттельсбах и не подозревал, сколько друзей было у молодого волшебника. А ещё он не знал, что внутри него находится неиссякаемый запас слёз.

Чародею казалось, что хоронят его лучшего друга. Он считал себя обязаным тому жизнью Теодориха и ценил лепту, которую Игорь внёс в спасение его самого. Если бы маг потерял ребёнка в момент осознания, что сотворил с судьбой мальчика, то окончательно погрузился бы в пучину безумия.

Конрад поискал сына глазами и, увидев, что он неподалёку, успокоился. После многолетнего болезненного равнодушия чародей становился одержимым отцом, стремящимся возместить Тео всё, что тот недополучил.

Тело опустили в могилу, и волшебники стали исчезать в пространстве. Но Конрад не спешил. Мальчик потянул его к стоящим поодаль людям, оказавшимися его дядей и тётей, и представил отца. Арнольд крепко пожал ему руку.

– Давно хотел познакомиться с вами, герр Виттельсбах, но Тео говорил, что вы заняты важными делами.

Мужчина покраснел.

– Пожалуйста, просто Конрад, – торопливо пробормотал он, опасаясь, что Рогге поинтересуются, какие заботы так долго его отвлекали.

– Как вы считаете, герр… ээ… Конрад, – спросила Ольга, – когда нам грозит появление нового дукса?

– Точно не знаю, но, думаю, что пара лет передышки у нас есть.

– И это прекрасно, – прокомментировал глава семейства, – эра Морсатра была тяжела для всех нас. Многое придётся восстанавливать, в том числе и уверенность в себе.

– Да, – подумав о своём, ответил маг.

И добавил:

– Такие, как Майдель, рождаются нечасто. Смею надеяться, что следующий глава «Серви ноктис» окажется более разумным и адекватным.

– А я думал, что им станете вы, – как всегда «тактично» ляпнул Хельмут, за что немедленно получил подзатыльник от Арнольда.

– Я не могу занять место дукса, – засмеялся Конрад. – Иллюминас Лёвенштайн утверждает, что к тёмным магам я не имею никакого отношения.

– Да, – с гордостью сказал Теодорих, – мы с отцом – светлые! Пойдём, папа, домой?

Виттельсбах почувствовал, что тает от такого обращения сына.

– Пойдём, Тео. Пока в Фюрстенберг, но, думаю, скоро мы попрощаемся с замком и переселимся в город.

Мальчик вскинул на мужчину радостные глаза и улыбнулся. Взявшись за руки и помахав остающимся, маги субвертировали.

– Как же повезло Теодориху с отцом, – прослезившись, сказала Ольга.

А Хельмут на сей раз проявил удивительную мудрость, не опровергнув её слова.