Текст книги "Aeternum bellum (бесконечная война). Инквиетум. Артефакт. Апокалипсис"

Глава V

Опасения Виттельсбаха оправдались. Узнав о создания школ, тёмные начали воплощать идею в жизнь. Из-за отсутствия главы делали они это медленно, неуверенно и, учитывая, что большинство детей-магов уже отыскали филии, в школах «Серви ноктис» обучалось гораздо меньше волшебников, чем у светлых. Но преимущество всё равно оказалось потеряно.

Приговор иллюминаса провинившимся был суров – отлучение от «Филии луцис». Четверо юных чародеев становились инквиетумами. Глядя на рыдающих мальчиков, Конрад стискивал зубы, стараясь не думать, какими бедами грозит им наказание, о проблемах неприкаянных он знал не понаслышке.

И не выдержал. Подойдя к поникшим юношам, он долго с ними беседовал, после чего хмурые лица тех слегка просветлели. Отверженные прекрасно понимали, что поддержка такого сильного мага, как Виттельсбах, очень важна для них.

Лёвенштайн заметил его манёвр, но вмешиваться не стал. Когда иллюминас выносил решение, у него на душе скребли кошки, но теперь он не сомневался, что молодые люди не пропадут и в дальнейшем сумеют реабилитироваться.

А вечером едва не произошло непоправимое: больное сердце, последние годы почти не беспокоившее Конрада, взбунтовалось. Сидевший с книгой маг почувствовал знакомую со времён проклятия тяжесть в левой стороне груди. Боль усиливалась, стало нечем дышать. И если бы в эту минуту не вернулся Теодорих, наше повествование закончилось бы трагически.

Взгляду появившегося в комнате мальчика предстала ужасная картина: лицо отца почернело, глаза выкатились из орбит, а непослушные пальцы рвали ворот рубашки, пытаясь впустить немного воздуха в отторгающие его лёгкие. Подросток кинулся к мужчине и отвёл от груди его руки, прижимая свои. Губы шептали заклинание стабилизации, и дыхание мага постепенно выравнивалось. Тёмная синева кожи сменилась естественным цветом, и чародей открыл глаза.

Увидев сына, державшего ладони у его сердца, он всё понял. Обхватив голову мальчика, Конрад целовал его в лоб, глаза, волосы, а тот, отвечая на объятия, плакал навзрыд. Позже, когда оба отошли от потрясения, и Теодорих сидел у отца на коленях, молча гладя его лицо, Виттельсбах произнёс:

– Теперь я понимаю, что имел в виду Рудольф, когда говорил, что будет очень страшно умирать от последствий проклятия, которое ты по глупости так долго носил в себе, в момент, когда горишь желанием жить.

– Ты не умрёшь, папа, – тихо отозвался мальчик, – я не позволю.

Напуганный подросток больше никуда не уходил, а его друзья почти поселились в их доме. И Конрад не возражал. После того, как маг побывал на грани, весёлые детские голоса напоминали ему, что он всё ещё жив.

Иллюминаса очень встревожило состояние чародея. Не слушая возражений, он категорически запретил тому заниматься школами, временно заменив преподавателя, и не позволял вмешиваться в политические дела, приказав отдыхать. Это пошло на пользу. Через месяц приступы прекратились, и жизнь вошла в нормальное русло.

Конрад просто не представлял, насколько его делом станет воспитание юных магов. В Рейнштайне обучались два десятка детей всех возрастов, начиная от семи и заканчивая семнадцатью. И это была, пожалуй, самая дружная община среди других. Рядом с молодёжью Виттельсбах оживал и сам чувствовал себя юным. Уважение к наставнику, дополненное дружбой с ним, накрепко связало и учителя, и учеников. К нему бежали со всеми горестями и радостями, и он всегда находил нужное слово, никогда не отказывая в помощи.

Сам того не осознавая, Конрад реализовывал сейчас свой родительский потенциал, не зря чародей в юности уверял, что хочет иметь много детей. Огорчало мага лишь то, что его сына не нашла ни одна из поисковых групп. Виттельсбах не переставал надеяться, но вера в чудо постепенно таяла. Усилием воли он подавил разочарование и продолжил жить.

Теодорих с удовольствием помогал отцу, ведя уроки у младших. Сначала ему казалось странным находиться в стенах собственного дома, их излучения будили невесёлые воспоминания, но потом он привык.

Несмотря на добрые отношения, дисциплина в школе была железной. Если Конрад ни в чём не мог отказать Тео, никогда не пользующемуся его слабостью, то остальных умел держать в ежовых рукавицах без излишней суровости.

Дни проходили безмятежно и счастливо, даже артефакт Герье на какое-то время оказался забыт, хотя поиски его велись до сих пор. Ходили слухи, что магия дукса уже на Земле, но никто не знал, где именно. Виттельсбах настолько увлёкся новым делом, что не вспоминал о грозящей миру опасности, пока не произошло событие, перевернувшее не только его жизнь, но и, как казалось, поставившее всё волшебное сообщество на грань катастрофы.

Однажды Конрада вызвал иллюминас. Занятия подходили к концу, поэтому наставник отпустил учеников чуть раньше и вместе с Теодорихом переместился в Либенштайн. Для этого волшебникам пришлось выйти за границы замка. После того как двое воспитанников, попытавшиеся совершить субвертат внутри Рейнштайна, получили тяжёлые увечья, тренировки проводились лишь вне укрепления, а внутренние помещения Виттельсбах заклял так, что броски в них стали невозможны.

Расспросив магов о школе, Рудольф остался доволен. Беседа плавно перетекала из одного русла в другое, и ничто не предвещало неожиданностей. Но тут раздался стук в дверь.

– Входи, – откликнулся хозяин.

В комнате появилась красавица лет семнадцати, при виде которой глаза гостей потрясённо расширились. Золотистое платье изящно облегало точёную фигурку, густые тёмные волосы обрамляли лицо с несколько неправильными, но приятными чертами, а взгляд зелёных ярких глаз дышал теплом. Чувство собственного достоинства сквозило в каждом движении незнакомки, хотя при этом она не казалась надменной.

Конрад поймал себя на мысли, что если бы он ещё мог влюбляться, это произошло бы здесь и сейчас. Оба мага, как заворожённые, смотрели на чудесное видение, когда иллюминас заговорил:

– Позвольте, друзья, познакомить вас с моей приёмной дочерью Сандрианой де ла Роукс. Сана, представляю тебе господ Конрада фон Виттельсбаха и Теодориха фон Рейнштайна.

Опомнившиеся волшебники вскочили и церемонно поклонились. Сандриана, сделав книксен, поцеловала приёмного отца в щёку и села рядом.

Когда девушка заговорила, оказалось, что голос её совершенно не соответствует внешнему виду. Он был низким, слегка грассирующим, и вместо ожидаемых журчания ручейка и щебета птицы в нём звучала лёгкая хрипотца.

– Отец часто рассказывал о вас, господа. И вот, наконец, мне представилась возможность познакомиться с людьми столь необычной судьбы. Поверьте, для меня это большая честь!

Конрада передёрнуло. Он подумал, что с сияющей, свежей красотой новой знакомой совершенно не гармонируют ни манера поведения, ни обороты речи. Твёрдо сжатый рот и усталые глаза, тоже не вязались с обликом юной особы.

Маг бросил взгляд на сына, пытаясь понять, заметил ли тот что-нибудь, но Тео, с откровенным восхищением рассматривающий новоявленное дитя Лёвенштайна, похоже, ни о чём подобном не думал. И Виттельсбах постарался стряхнуть с себя наваждение, списав свои впечатления на умение девушки держаться.

– Сана недавно среди нас, – начал старик, – и, уверяю, более сильной волшебницы я ещё не встречал. Но о своей магической сущности она долгое время не знала, и колдовать по нашим правилам не умеет.

Иллюминас помолчал.

– Конрад, – снова заговорил он, – нам нужна твоя помощь. Я прошу тебя взяться за обучение Сандрианы. Ты единственный, кто сумеет с этим справится.

Виттельсбах опешил.

– Рудольф, если фройляйн де ла Роукс ни у кого не училась, то я могу не успеть закончить курс до её совершеннолетия. И она подвергнется изгнанию по закону Герье. Мне не хочется отягощать этим свою совесть.

Внимательно слушавшая мага девушка подала голос:

– Похоже, – весело сказала она, – герр Виттельсбах сомневается в моих умственных способностях. Или это ваше мнение о разуме всех женщин?

Конраду показалось, что глаза Сандрианы угрожающе блеснули, и чародей невольно спасовал перед этой девочкой, не желая приобретать врага в её лице. Дрожь пробрала его снова.

– Отнюдь, фройляйн, – возразил он, – дело вовсе не в наличии или отсутствии ума. Вы даже не представляете, сколько информации вам предстоит впитать. Ни один даже очень способный человек не в состоянии сделать этого за такой короткий срок.

Девушка улыбнулась и расслабилась.

– Вы правы, мой господин, всё сразу освоить невозможно. Зная это, я не теряла времени даром и занималась самостоятельно. Увы, моими наставниками были только книги, и всё же, как мне кажется, я сумела добиться неплохих результатов.

Она повернулась к столу, где стояла старинная серебряная чернильница с пером.

– Воларе!

Объект лениво поднялся в воздух и двинулся к Виттельсбаху. Немного не долетев до волшебника, перо развернулось и, брызнув на мужчину чернилами, отправилось обратно.

– Монструм!

Миг, и перед окаменевшей аудиторией сидел огромный мохнатый паук, угрожающе шевелящий жвалами.

Удивился даже иллюминас, не говоря уже о потерявших дар речи гостях.

– Девочка моя, почему ты не сказала, что умеешь пользоваться заклинаниями преображения? Это очень сложная магия.

– Должна же быть в женщине какая-то загадка, – лукаво улыбнулась та.

– Я не сомневался, мои дорогие, что Сана сильна, – с натянутой улыбкой произнёс Лёвенштайн, – но даже и не подозревал о таких её успехах.

Повернувшись к девушке, он изобразил аплодисменты.

– Браво!

Поднявшийся с кресла Теодорих зааплодировал тоже.

– Сандриана, вы производите впечатление. Если понадобится моя помощь, я к вашим услугам.

Конрад удивлённо покосился на сына. Он и не знал, что его ребёнок может вести себя так светски. Улыбнувшись подростку, девушка приблизилась к старшему магу. Глядя на него снизу вверх, она сказала:

– Вы по-прежнему не верите в меня, герр Виттельсбах?

Тот сглотнул и со второй попытки ответил:

– Смею ли я, фройляйн, после такой наглядной демонстрации…

– Что ж…

Она смотрела на чародея смеющимися глазами, словно омут, затягивающими его в свою глубину.

– Тогда увидимся завтра.

Сандриана поцеловала отца, помахала рукой Теодориху и, бросив взгляд на Конрада, вышла.

– Да, – запоздало прошептал чародей, проводя рукой по вспотевшему лбу.

Сын и иллюминас удивлённо посмотрели на него, но промолчали, за что тот их мысленно поблагодарил. Привычка властвовать собой взяла верх: эмоции были отброшены, лицо разгладилось. Попрощавшись со стариком, маги субвертировали домой.

Весь вечер Теодорих просидел, задумавшись. Похоже, мальчика мучила какая-то мысль, которую он не решался высказать. Отец заметил это.

– Что случилось, сынок? Что тебя тревожит?

Подросток подошёл к Конраду и, обняв, спрятал лицо у того на груди.

– Папа, это, конечно, не имеет большого значения и никак не повлияет на наши отношения, но ты не мог бы усыновить меня официально?

Сердце Виттельсбаха подпрыгнуло и заколотилось. Он отстранил ребёнка, заглядывая тому в глаза.

– Ты, действительно, этого хочешь? – с волнением спросил он.

– Очень.

Маг снова прижал Теодориха к себе.

– Много раз я собирался это предложить, – признался он, – но не осмеливался, памятуя, что фон Рейнштайн погиб от моей руки.

– Но ведь я не однажды говорил, что не считаю Хорста отцом. Я твой сын и хочу носить твою фамилию.

– Тео, мальчик мой, – растроганно прошептал Конрад, целуя подростка.

Глава VI

Процесс усыновления в волшебном мире был не так сложен, как в человеческом. Магический договор мог скрепить один совершеннолетний чародей, и создателем новой семьи стал Рудольф. Сандриана присутствовала на церемонии в качестве свидетеля, улыбаясь всем и никому загадочной улыбкой, не выражающей ни радости, ни печали.

Надо сказать, что юная фройляйн де ла Роукс поражала своими успехами обоих Виттельсбахов. Учебный материал Сандриана осваивала безо всяких усилий, и через пару месяцев мастерство её настолько возросло, что она с лёгкостью обставляла учителей. Теодорих только разводил руками, большего он ей уже дать не мог. Конрад же ещё не исчерпал свой преподавательский потенциал, поэтому они продолжали занятия.

Эти дни маг жил, словно во сне. Очарование необычной ученицы вкупе с её природной силой, умом, магической аурой притягивало его. И через некоторое время Виттельсбах с ужасом осознал, что влюбился. Когда он находился рядом с Саной, сердце его давало перебои, дыхание прерывалось, и чародей опасался, что не совладает с собой, выпустив из заточения своё мужское начало.

Давно уже ни одна даже самая красивая девушка не привлекала его взгляда. Чтобы завоевать сердце волшебника, многие годы поклонявшегося лишь одной женщине, любви всей его жизни, нужно было нечто большее, чем нежное лицо, точёная фигурка и наивный взгляд, Виттельсбаху нравились мощный ум, сила воли, сообразительность. И де ла Роукс обладала всеми этими качествами, выгодно дополнявшими её красоту, обаяние и манеры.

Чем больше убеждался Конрад в своих чувствах, тем мрачнее становился. В безответности этой страсти он не сомневался. Едва ли юную фройляйн мог заинтересовать мужчина, более чем на двадцать лет старше неё. Всё чаще маг взглядывал в зеркало, подмечая произошедшие с ним изменения: морщины в углах рта и на лбу, седые волосы, число которых постоянно прибавлялось; и в эти моменты волшебник казался себе дряхлым старцем.

Страдания становились всё невыносимее, комплексов обнаруживалось всё больше, и Конрад даже обрадовался, когда иллюминас решил, что Сандриане можно учиться вместе с остальными. Это позволило магу более не оставаться с нею наедине. Теперь он встречался с девушкой только в присутствии многих других, что несколько отвлекало его, не мешая при этом то и дело падать в бездну отчаяния.

Виттельсбах втайне надеялся, что Теодорих влюбится в Сандриану. Если бы между отцом и сыном возникло соперничество, Конрад с радостью уступил бы дорогу своему ребёнку. Но подросток, открыто восхищающийся девушкой, ценил её, как драгоценный предмет, которым любуются, не трогая руками. А Сана, в свою очередь, относилась к мальчику с некоторой долей снисходительности, как к младшему.

Однажды Тео познакомил Сандриану с Эммой. Те понравились друг другу, много времени проводили вдвоём, и под влиянием Саны Эмма начала меняться. Исчезли дреды, одежда перестала походить на лохмотья, даже манеры девочки стали намного лучше, хотя до аристократических им было ещё далеко. Но Теодорих радовался малому, не зная, как выразить Сандриане свою благодарность.

А Конрад продолжал мучиться. Он стал нервным и раздражительным, под глазами залегли тени. Ученики начали побаиваться наставника, который мог неожиданно сорваться и накричать на них. Единственным, к кому не менялось отношение Виттельсбаха, оставался сын; они по-прежнему находили удовольствие в обществе друг друга и любимых обоими тихих вечерах.

Видя, что происходит с отцом, мальчик беспокоился и пытался узнать причину такой перемены. Волшебник же отмалчивался или переводил разговор на другое. «Не хватало ещё, – думал он, – загрузить ребёнка своими мужскими проблемами».

И, в конце концов, маг довёл себя до такого состояния, что сердечный приступ случился у него во время тренировки по боевым заклинаниям. Увидев, что учитель, схватившись за грудь, упал, молодые маги столпились вокруг и, не зная, что делать, подняли крик, на который и прибежали бившиеся отдельно Теодорих с Сандрианой.

Лицо чародея начинало чернеть, когда Сана, отстранив перепуганных наблюдателей, склонилась над мужчиной. От неё исходила такая магическая мощь, что стоявшим поблизости подросткам, стало неуютно.

Боль отступала, и Конрад, находившийся в полусознании, подумал, что это либо смерть, либо возвращение к жизни. И в этот момент почувствовал, как две небольшие ладони обхватили и легко сжали его сердце, ласково баюкая. Касание было мимолётным, но реальным, и сразу после исчезли все болезненные ощущения, не осталось даже привычной тяжести в груди. Заглянув внутрь себя, Виттельсбах увидел, что сердечная мышца полностью восстановилась и мощными толчками погнала кровь по жилам. Открыв глаза, маг легко вскочил на ноги.

– Кто? – спросил он. – Кто это сделал?

Бледный Теодорих дрожащей рукой показал на удаляющуюся Сандриану. Конрад догнал девушку.

– Сана!

Остановившись, та обернулась. Глаза её были красны.

– Сана, я должен поблагодарить вас за спасение своей жизни!

– Не стоит….

Голос де ла Роукс вздрагивал.

– Я чуть не убила вас, герр Виттельсбах, а вы говорите мне спасибо!

У чародея опустились руки.

– Как, чуть не убили? Вы вытащили меня с того света.

– Я могла опоздать. Что у вас больное сердце, я знала с первой встречи. И оказалась настолько беспечна, что не сразу приступила к лечению. Если бы меня сегодня не оказалось в замке, вы умерли бы. От этого приступа вас не спасло бы даже заклинание Тео.

И девушка расплакалась.

– Я испугалась, – смущённо улыбаясь сквозь слёзы, сказала она.

– Но ведь я жив, – возразил Конрад.

И поцеловал руку Сандрианы. Та слегка покраснела, снова улыбнулась и скользнула в сторону. А маг вернулся к напуганным ученикам и сыну.

– Что это было? – тихонько спросил Теодорих. – Что она сделала, папа?

– Не знаю, Тео, – так же тихо ответил отец. – Мне незнаком этот способ лечения. Могу сказать одно – она удивительно сильна. И, дай Бог, чтобы это пошло во благо, а не во зло.

– Но Сана помогла тебе….

– Да. И избавила от последствий проклятия навсегда. Но теперь, зная о её мощи, я не представляю, что мне делать: кинуться спасительнице в ноги или бежать без оглядки.

Оставив озадаченного мальчика и отпустив всех движением руки, Виттельсбах начал спускаться вниз.

Как ни странно, но после этого происшествия жизнь на какое-то время вошла в нормальное русло. Конрад продолжил выполнять свои обязанности, Теодорих радовался, что отец снова здоров, а Сана…. Что было на душе у Саны не знал никто. Внешне она выглядела спокойной, но иногда в глазах девушки вспыхивали странные огоньки: то ли смеха, то ли злости. Затишье длилось около двух недель, пока не произошло непредвиденное.

Началось всё со странного припадка у Сандрианы на уроке: рухнув на пол, она изогнулась дугой, на губах запенилась слюна, а глаза вылезли из орбит. Вырывая клочья волос, девушка скрюченными пальцами скребла голову, словно пытаясь выдрать что-то, причиняющее ей боль.

Пришедший в ужас Виттельсбах подхватил извивающееся тело и вынес на верхушку бергфрида. Свежий воздух не помог; Сандриана билась в судорогах, с губ срывались непонятные слова, но внезапно приступ прекратился. Девушка обмякла на руках мужчины и немедленно открыла ясные зелёные глаза.

Несколько секунд Сана непонимающе смотрела на Конрада, а потом задрожала и, прошептав: «Опять!», зарыдала, уткнувшись лицом в плечо растерявшегося мага. Тот неловко гладил её по спине, тихонько уверяя, что всё хорошо, но Сандриана, внезапно вырвавшись из его объятий, рыкнула изменившимся голосом:

– Ошибаешься. Я не допущу, чтобы вам было хорошо, раз для меня всё складывается так плохо!

Тугая волна магии хлынула на чародея, скручивая и отбрасывая назад, и только многолетние физические тренировки помогли тому удержаться на ногах и не слететь вниз с большой высоты. А девушка неожиданно успокоилась, словно внутри неё иссяк источник энергии. Подойдя, она провела рукой по щеке мужчины.

– Простите меня, Конрад, я плохо контролирую себя в таком состоянии.

Встав на цыпочки, Сандриана прикоснулась губами к его губам и, развернувшись, помчалась вниз.

Маг не сразу пришёл в себя. Стоя с закрытыми глазами, он смаковал её поцелуй. Задремавшие чувства проснулись вновь, и, опомнившись, Конрад бросился за беглянкой.

Сбежав по лестнице, волшебник осмотрелся. На всех выходах стояли магические запоры, но Саны в замке не оказалось. Тео и другие юные маги тоже не видели девушку. Загадочное её исчезновение напугало чародея, и он послал иллюминасу «вокаре» с вопросом, вернулась ли домой его приёмная дочь. Получив утвердительный ответ, Виттельсбах немного успокоился, но ещё долго ломал голову над загадкой, как девушка могла покинуть запечатанный заклинаниями артефакт.

Ночью, лёжа в кровати, Конрад снова и снова ощущал касание губ Сандрианы, и это воспоминание заставляло кровь его бурлить в жилах, твердеть плоть. Вероятно, таким образом она пыталась загладить вину за нанесённый её магией урон или, может… На этом «может» волшебник и останавливался, боясь тешить себя пустыми надеждами.

Постепенно в нём зрело решение выяснить всё и не мучиться более. Если «нет», то он, как всегда, спрячет боль глубоко в душе и постарается забыть о её существовании, если «да», то… Конрад и вообразить себе не мог, что с ним станет, окажись ответ положительным. Чародей так и не сомкнул глаз до утра.

Следующий учебный день начался с визита иллюминаса. Тот попросил наставника продемонстрировать, чему научились за это время молодые волшебники. Вызывая, показывая и рассказывая, Виттельсбах обводил взглядом учеников, ища и не находя ту, что должна произнести сегодня его приговор. Вне себя от тревоги и досады Конрад обратился к Лёвенштайну:

– Рудольф, – поинтересовался он, – где ваша дочь? С ней всё в порядке?

Старик удивлённо взглянул на него.

– Думаю, да. А что, собственно, тебя беспокоит, сынок?

Чародей, не умеющий лгать, покраснев, выдавил:

– Вчера на уроке ей стало плохо, и… и я хотел бы знать, здорова ли она.

– Опять?! У неё снова был приступ?

Иллюминас схватил мужчину за руку. Но он-то давно научился прятать свои истинные чувства, поэтому через несколько секунд спокойно сказал:

– Сана – непредсказуемая девочка. Вероятно, она взбунтовалась и решила прогулять урок. Сегодня такой чудесный день, а она любит бывать у Рейна.

Возмущённый недисциплинированностью Сандрианы Виттельсбах, оставив класс Теодориху, спустился к реке, поглядывая на ещё недавно сиявшее солнечными лучами небо, которое затягивали тучи. Хмурилось всё сильнее, и Конрад уже собирался повернуть обратно, когда увидел её. Сана стояла у воды, подняв руки и повернув ладони к небу. Мощная, незнакомая и страшная магия изливалась из них, сгоняя отовсюду и создавая из ничего сероватые облака.

Девушка не заметила чародея, и он, не сводя с неё глаз, не смея повернуться спиной, пятился, пока не скрылся за листвой кустарника. Только тогда Конрад развернулся и опрометью кинулся в замок. Ворвавшись в библиотеку, он свалил на стол груду книг и лихорадочно принялся искать в них упоминания о волшебниках, умевших управлять стихиями.

Через час он нашёл имя единственного за всю историю существования магического мира колдуна, некогда вызывавшего грозы и ураганы, наводнения и пургу, сильнейшего дукса всех времён… ГЕРЬЕ ДЕ ЛА РОУКСА. Задыхаясь и обливаясь холодным потом, Виттельсбах смотрел на роковые письмена, чувствуя, что от обилия вопросов без ответов начинает сходить с ума.