Текст книги "Легенда о Пустошке"

– Чего это вы нас в свои дела впутываете? – возмутилась жена тракториста, – Листок дам, а подписывать ничего не будем. Не согласные мы. Сами разбирайтесь.

Народ неодобрительно загудел.

– Куда вот они поволокут его дальше? – в свое оправдание заявила Галочка, – Подпишешь им на свою голову. Потом затаскают. Оправдывайся.

– Товарищи, односельчане, посмотрите на нее. Она боится, – указала со своей трибуны Элеонора Григорьевна на осторожную женщину, сразу смутившуюся и спрятавшуюся за широкую спину мужа, – Я тоже была такой. Я тоже всю жизнь боялась. Ждала, что ко мне придут, постучат ночью в дверь, арестуют и увезут. Они заставляли нас бояться. Всю жизнь прожили мы в страхе. Боялись сами себя. Своей тени. Боялись, потому что не знали, что кроме жизни есть еще гораздо большее, что находится там, – показала пальцем на небо, – выше, над нами. Мы не знали Господа. Нас разлучили с Ним. Нас лишили Бога, дав взамен заспиртованного Идола. Но мы, наконец, прозрели. Я потеряла свой страх, как только Господь открыл мне себя. Я поняла, что кроме моей жизни есть Он, значительно большее, чем есть я. Что моя жизнь не кончается вместе со мной. Умирает лишь тело. А душа продолжает жить с Господом. Я поняла, что смерть лишь продолжение жизни, переход в иные миры, радость в которых зависит от моей нынешней жизни. Я много об этом думала. Я поняла, не нужно бояться совершать хороших поступков, даже если за них могут несправедливо наказать. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царствие Небесное. Господь испытует нас. Простим эту женщину, братья и сестры. Она еще не ведает Господа. Она еще спит.

– Сама ты еще спишь, тоже мне проповедник нашелся, – тявкнула из толпы Вера Сергеевна, – Втягиваешь нас всех в авантюру. Красивыми словами прикрываешься. Вчера то еще другое говорила. Знаем мы тебя, Элька. Нечего из себя святошу строить.

– Воистину сказал Господь: нет пророка в своем отечестве, – ответила Элеонора Григорьевна, – Но сказал также Господь: не мечите бисер перед свиньями. И еще Господь повелел сеять зерно в добрую землю, чтобы оно приносило во сто крат. Ибо кто имеет уши слышать, да слышит и кто имеет знать, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет. Так Господь наш сказал и это истинно. Я не привыкла еще отвечать на враждебные выпады. Но я укреплюсь в вере своей, и тогда смогу ответить более достойно. Пока же одно хочу вам сказать, односельчане: ваша добрая помощь поможет нам исполнить начатое. Нам будет гораздо легче, если мы будем знать, что вы, братья и сестры, поддержали нас в нашем нелегком деле.

– Да чего там, Мититрич. Будь председателем, если народ просит. Всего и делов-то – бумажку подписать, – призвали мужики, – Чего за бабой спрятался.

– Я чего, я ничего, я не против, – согласился тот, – Если народ просит, я завсегда пожалуйста… Галя неси бумагу.

* * *

Определив председателя и секретаря, Элеонора Григорьевна быстро набросала на чистом листе бумаги текст протокола сельского схода деревни Селки и пустила его по рукам на подпись.

Тем временем инициативные женщины стали собирать деньги на дальнюю дорогу. Как ни как земляки, почти односельчане. Событие то в жизни какое! Не каждый день такое случается, чтобы в Москву, да еще по такому делу. Потрясающая новизна начинания помаленьку заговорилась, притерлось к жизненной повседневности и вскоре уже стала восприниматься как некое ответственное и сложное мероприятие.

Русский народ вообще быстро привыкает к экстравагантным поворотам истории и готов принять любую экзотическую авантюру за некое историческое свершение. Главное, чтобы ее красиво преподнесли, обставили подобающим образом, эмоционально заразительно исполнили. Лучше всего если она случится по его, народа, воле, или по настоятельной просьбе трудящихся, что практически означает одно и тоже. Как такового собственного мнения народ не имеет, и иметь не может. Для этого нужно обладать самостоятельной формой мышления. Иметь возможность анализировать большое количество различной информации, сопоставлять факты, прогнозировать развитие событий. За народ этим обычно занимаются те, кому это выгодно. Именно их лукавое мнение преподносится в качестве народной воли. Впрочем, за плотной толпой орущих марионеток этих господ заметить невозможно. Да их там и нет. Неудивительно, что в стране так часто меняются политические ориентиры. Кто куда повернет, туда и шарахаемся. Главное, чтобы ответственный лидер умел правильно делать вид, что он защищает народные интересы. Тогда остальные охотно с ним согласятся.

Когда дело дошло до сбора добровольных пожертвований, народ сразу стал понемногу рассасываться. Интересовавший всех ранее вопрос вроде как полностью осветили. Любопытство в полной мере удовлетворили, оставаться дольше не имело ни малейшего смысла. Тем более что у всех и своих дел полно. Так незаметно и растворились без следа. Некоторые умудрились даже подписи под протоколом не оставить.

Опустел двор. Затихла улица. Снова пустошкинцы остались наедине со своей ношей и гостеприимными хозяевами, активно намекающими, что пора, мол, и честь знать. Трудовой день в разгаре. Работа стоит.

Вера Сергеевна схватила за грудки делового партнера, в глубину сада со двора от посторонних глаз оттащила и заговорщицки проникновенно произнесла:

– Слушай, Митрич, давай так: я с тебя денег за самогонку не возьму, а ты придумай что-нибудь, чтобы мой дед остался. Очень тебя прошу. Век признательная стану.

– Что ж я такого придумаю? – почесал мужик голову.

– Ну, не знаю. Что-нибудь. Ты же мужик, – зашептала она, пригибая его ухо ближе к себе, – Пропадет он в Москве. Погубит его Элька. Понимаешь? Ему же, черту лохматому, не объяснить. Вбил себе в голову, что должен туда ехать и все. Вот если бы что-нибудь такое случилось… Понимаешь?..

– Ну, не знаю… Подумать надо… С мужиками посоветоваться… Ладно, придумаю что-нибудь, – заиграла на его лице лукавая улыбка, – Только уведи своих со двора.

– Вот спасибо, тебе, – радостно хлопнула она его ладонью по широкой груди.

Тем временем дед Афанасий прикидывал количество закорючек на протоколе сельского схода, находящегося в руках неформального организатора проекта.

– Народа то, итить твою макушку, вроде как больше было … – заметил он.

– Мысленно они все с нами, – удовлетворенно заключила Элеонора Григорьевна и сложила бумагу к другим документам в свою сумку.

– Ты, Элька, конечно, сказала хорошо. Про Надежду. Я бы так не смогла. Но в конце я что-то не поняла. Куда ты загнула? – произнесла Анастасия Павловна, – Не то мы везем, не то не везем? Что это еще за чистку ты предлагаешь?

– Ты хотела, чтобы Надежда в Москве была? – задала встречный вопрос бывшая учительница.

– Хотела, – ответила бывшая доярка, – Но без всяких там очисток. Я против очисток. И при чем тут Бог?

– Это категория иного плана. Она обсуждению не подлежит, – пояснил новоявленный проповедник детали своего выступления, – Эту категорию постигают иным местом. Материальный план здесь вторичен. Что касается Надежды, то все остается, как прежде. Без изменений. Ты сама сказала, что она этого достойна.

– Достойна, но без очисток, – упрямо повторила Тоська, слегка насупившись не в силах адекватно переварить полученную информацию.

– Надо бы нам пенсию получить, – перевела тему Элеонора Григорьевна, – Скоро почта на обед закроется. На общие деньги сильно надеяться не стоит.

– Так их еще и не собрали, – заметила Анастасия Павловна.

– Правильно, пенсию получить надо, – поддержала присоединившаяся к ним Вера Сергеевна.

– С колесом то как? – намекнул Стас Митричу на вчерашнее разбирательство.

– Раз дело так пошло, что народ просит, забирай, – великодушно согласился ушлый тракторист, – Дарю. От сердца, можно сказать, отрываю. Для хорошего дела не жалко. Скажи спасибо Элеоноре Григорьевне. Для нее постараюсь. Только с одним, чур, условием. Чтобы ты их до самой Москвы довез. А то все стою и думаю, как они доберутся? Лады? – протянул бывшему противнику здоровенную грязную пятерню.

Стасу пришлось принять выдвинутое условие и пожать предложенную руку. А что сделаешь? Без колес далеко не уедешь. Милиция все равно ничем не поможет. Только время угробишь зря. Сначала доберись до милиции, потом заставь ее своим делом заняться, а после сам же и найди в большом селе четыре маленьких колеса, особенно если они давно уже к этому времени проданы.

– Остальные будут? – поинтересовался автолюбитель

– Народ сказал, значит будут, – пообещал Митрич.

* * *

Старики дружно направились к почте за пенсиями, Стас с колесом под мышкой – к магазину, а Митрич направился куда-то по своим мужицким делам. Гроб в сарае пока оставили, под присмотром хозяйки дома, не дай Бог дети до него доберутся.

Когда Стас подошел к оставленной машине, то несказанно удивился тому, что лобовое стекло уже находилось на прежнем своем месте.

«Быстро работают», – подумал он, открыл багажник, достал домкрат, баллонный ключ, разложил на земле, полученные вместе с колесом гайки, стал к делу примеряться.

Вокруг магазина народ ходит, собрание обсуждает. Одна женщина к нему подошла, пятьсот рублей протянула.

– Вот. С пяти дворов собрали. Возьмите. В Москве пригодятся, – сказала, смутилась от чего-то и прочь пошла.

– Спасибо, – крикнул ей вслед Стас, деньги в карман спрятал, стал машину поддомкрачивать.

Вторая подошла, пухлый полиэтиленовый пакет рядом поставила.

– Мы вам тут поесть в дорогу собрали. Вам ехать долго. Хлеб, сыр, колбаска домашняя. Не откажите взять. Денег у нас нет. Все, чем можем, – произнесла и стоит, улыбается. Молодая, красивая, румяная, голова цветным платком укрыта. Длинные черные волосы на высокую грудь спадают.

– Спасибо большое, – принял дар антиквар, – Очень приятно. Меня Стасом зовут.

– А я уже знаю. Вы дедушку на пожаре спасли. Вы смелый. Ну, мне пора, – развернулась, и уходить стала.

Спинка прямая, бедра упругие. Кровь с молоком играет.

– Вас, девушка, как зовут? – крикнул ей вслед Стас.

– Вам это к чему? – обернулась она, стрельнув черными глазками.

– Хочу познакомиться, – бодро подскочил к ней парень.

– Ну, Маша, – представилась она.

– Очень приятно, Маша. Приятно было вас неожиданно встретить, – заявил он.

– И мне, – призналась она.

– И мне, – согласился он.

– Вот и познакомились. Но мне пора. Мама ждет. А вам – машину еще делать, – напомнила она.

– Машина подождет. Не уедет. Можно я вас провожу? – предложил он.

– Далеко идти. Я на краю живу, – улыбнулась она.

– Я не спешу. У меня время есть, – ответил он.

– Вам ехать надо. Вас люди ждут, – возразила она.

– Подождут. Часом раньше, часом позже, – отмахнулся он, – Да и ехать пока не на чем. Вполне могу прогуляться. Местные достопримечательности осмотреть. Есть тут у вас местные достопримечательности?

– У нас ничего нет. Скотный двор есть. Силосная башня. Там, – указала в сторону леса, – Еще есть кладбище. А там, – махнула в противоположную, – Автобусная остановка. Вот и все. Еще магазин, но вы его уже видели.

– Еще школа есть, – напомнил он.

– Есть. Я ее в прошлом году закончила, – смутилась она.

– Вот видите, сколько у вас тут всего интересного, а вы уходить собрались, – он взял ее слегка под руку, – Давайте вы мне школу свою покажете. Очень интересно было бы ее увидеть.

– Это неудобно, – нахмурилась она, – Что люди подумают.

– Пускай себе думают, – настаивал он.

Мимо прошли два неказистых мужичка в промасленных телогрейках. Остановились невдалеке, на них посмотрели, улыбнулись широкими небритыми лицами, скрылись в магазине.

– Вам уезжать, а мне с ними жить, – смутилась она.

– Поедем с нами, – предложил он.

– Что вы? Это так страшно, – отмахнулась она.

– В каком доме вы живете? – поинтересовался он.

– А вам зачем? – вскинула она вверх брови.

– Когда вернусь, где вас искать? – уточнил он.

– А вы вернетесь? – удивилась она.

– Вернусь, – пообещал он, – Честное слово.

– Тогда найдете. Не в Москве живем, – и она пошла, плавно ступая по неровной дороге.

«Где-то я ее уже видел», – подумал Стас.

– Дождись меня, Маша, – крикнул ей вслед.

Она не обернулась.

Вернулся Стас к прерванному делу, а все четыре колеса уже на месте стоят. Деревянные чурбачки рядом с машиной аккуратно сложены. На них домкрат сверху красуется в обнимку с баллонным ключом. Убирай, садись, заводи, езжай.

* * *

Выехать из деревни смогли только во второй половине дня. К этому времени старики получили на почте пенсии сразу за три месяца, как и планировали. Круглая получилась сумма. Без участия Веры Сергеевны тысяч пятнадцать вышло. Селковцы им еще десятку добавили, собрали в дорогу продуктов на две большие хозяйственные сумки. Каждый сочувствующий поучаствовал, чем мог. Даже Митрич пожертвовал кусок старого, лохматого брезента. Им укрыли шокирующий груз, привязав к багажнику крепкой веревкой.

На прощанье Вера Сергеевна разрыдалась, словно провожала мужа в последний путь. По очереди обнялась с каждым участником похода, примирительно расцеловалась даже с Элеонорой Григорьевной.

– Ты, Вера за курами моими присматривай, – попросила ее на прощанье бывшая учительница, – Я знаю, что ты на меня в обиде. Прости меня. Пойми, что иначе мы поступить не можем. Это наш долг. Мы должны его выполнить. Выполним и вернемся. Заживем по-новому. Я знаю, что с нами ты поехать не можешь. Я тебя не виню. Я понимаю, что хозяйство не бросить. Это даже хорошо, что ты в деревне останешься. Кто-то должен за деревней присматривать, пока нас не будет. Лучше тебя с этим никто не справится. Я скажу участковому, чтобы он иногда заглядывал. Мало ли что. Одна все-таки остаешься. Лес кругом. Одно хорошо приведений не будет. Всех с собой забираем. Некому больше по ночам пугать. Спи спокойно. Я дом свой закрыла, кур накормила. Ключ от дома в баночку положила. Она под второй ступенькой крыльца. Сразу найдешь. Если нас два дня не будет, возьми кур к себе. Пускай у тебя несутся. Они у меня хорошие, смирные, послушные.

– Моих тоже не обижай. На время к себе возьми, – присоединилась Анастасия Павловна, – Не дай подохнуть. Не допусти потравы. Лисы перетаскают. Чем зимой станем кормиться? Я скоро приеду. Посчитаемся. Чего тебе из Москвы привезть? Кур сохранишь, прощу долги. Мой дом не заперт. Так ты его хоть на щеколду закрой. Мало ли что. Печь протопи. Прощай, Верка…

– Возвращайтесь скорее девчонки, – размазывая по лицу слезы, голосила самогонщица, – Не пропадайте в Москве. За мужиком следите. Не обижайте его. Один он у меня остался. Следите, чтобы не простудился. Он, черт лохматый, высунет голову из окошка, его и прохватит. Водки не давайте. За это я с вас спрошу.

Наконец, несколько успокоившись, Вера Сергеевна обняла мужа за шею, обругала за тупое упрямство и глупость, дала еще денег на обратную дорогу, крепко поцеловала, перекрестила, усадила на переднее сиденье, подозрительно покосившись в сторону взволнованной Тоськи, еще раз обругала и помахала рукой в след уходящей машине.

– Уезжает, черт лохматый, – в сердцах толкнула Вера Сергеевна локтем в бок своего делового партнера, – Ты же обещал что-нибудь сделать!

– Сделал. Я все сделал, – невозмутимо ответил тот, – Не волнуйся. Пускай едут. Далеко не уедут. Скоро вернутся.

– Точно? – вскинула на него испытующий взгляд самогонщица.

– Гадом буду, – перекрестился тракторист.

– Гляди у меня, – пригрозила она ему пальцем.

Митич только самодовольно осклабился, явив два ряда ослепительно белых зубов. Хоть стальную проволоку таким счастьем перекусывай.

Закинув пустую навозную тачку в кузов прицепа, оба компаньона уселись в кабину трактора и отправилась в сторону Пустошки.

* * *

Василий Михайлович уже собирался покинуть свой служебный кабинет, когда в дверь осторожно постучали.

– Заходи. Открыто, – дежурно выкрикнул он.

– Здравствуйте, – просунулась в дверь круглая голова Анастасии Павловны, – Это мы. Из Пустошки.

– Откуда? – удивился участковый, – Вот те на!

– Приехали вот, – поздоровался Афанасий, – Бумагу, итить твою макушку, давай.

– Какую бумагу? – не понял милиционер.

– Ну, эту, итить твою макушку, о смерти, – напомнил старик.

– А… – замахал руками хозяин служебного кабинета, припоминая былое, – Помню, помню. Только тут вот какое дело… Да вы проходите, рассаживайтесь. Все что ли приехали?

– Нет, только мы, – указал дед на Элеонору Григорьевну и Стаса, выглядывающих из глубины коридора, – Верка моя дома осталась.

– Ну, молодцы. Как добрались? На автобусе? – поинтересовался участковый.

– Нет. Парень вот на машине довез, – пояснил дед, взявший на себя функции переговорщика. Мужику с мужиком столковаться сподручнее, тем более вместе мост строили, – Стас он, – указывая на молодого человека вслед за Элеонорой Григорьевной проходящего в небольшой кабинет и устраивающегося на один из стульев, расставленных вдоль стены.

– Родственник чей? – смерил милиционер подозрительным взглядом незнакомого человека, – Городской, – то ли спросил, то ли сделал утверждение.

– Он этот, как его, итить твою макушку… – Афанасий наморщил лоб, пытаясь вспомнить трудное слово то ли определение, то ли названием профессии парня, но не получилось, махнул рукой, – В общем, итить твою макушку, из огня меня вынес, вот.

– Как это?

– У нас Марья сгорела. Дотла. Вместе с домом. Как ты уехал, так сразу и сгорела, итить твою макушку, – сообщил старик, присаживаясь на шаткий стул возле обшарпанного стола, – Ты бы сходил, посмотрел, как что. Может, итить твою макушку, остатки какое найдешь. Похоронили бы, по человечески. Мы рыться не стали. Погасили, поехали. Так что, итить твою макушку, вот какие дела. Теперь две бумаги требуются.

– Да ты что!? Вот это да… – протянул Василий Михайлович, – Жаль Марью. Хорошая была женщина. Можно сказать редкая. Как теперь без нее? У кого лечиться?

– До поликлиники, итить твою макушку, далеко, – тяжело вздохнул дед, – Сами лечиться будем. Как Марья велела. Малина, итить твою макушку, брусника, клюква…

– Банька, если что… – поддержал участковый, – Отчего сгорела?

– Кто его знает… Когда прибежали – вовсю горело, – пояснил Афанасий.

– Печку она не закрыла, – высказала предположение Элеонора Григорьевна.

– Откуда известно? – сразу отреагировал милиционер.

– От чего же еще? – ответила бывшая учительница, – Чужие у нас не ходят.

– То-то и оно, что не ходят, – согласился Василий Михайлович, – Откуда им взяться? Не вокзал. Только, сорок лет ничего не горело и на тебе. С чего спрашивается?

– Да ты, итить твою макушку, на него не греши. Он сам и тушил, – вступился старик, – Чего ему поджигать? Была бы богачка, а то у нее ничего нет. Сам знаешь.

– Вот мне и интересно, – милиционер внимательно посмотрел Стасу прямо в глаза, – Родственник чей будешь, или так, приблудился?

– Лечиться я к ней приходил. За травами, – соврал Стас.

– Лечиться? Больной значит, – сделал вывод участковый.

– Мать у меня сильно больна. Договариваться приходил, – уточнил молодой антиквар, опережая вопрос участкового.

– А нам сказал – искусствовед, – напомнила Элеонора Григорьевна.

– Вот точно, итить твою макушку, этот самый и есть, – подтвердил дед.

– Так искусствовед или лечиться? – тут же зацепился Василий Мхайлович.

– Искусствовед, начинающий, лечиться, – с ходу ответил Стас, – Я же сказал, мать больная. Договариваться приходил. Врачи крест поставили. Думал, поможет.

– Марья бы помогла… – снова тяжело вздохнул старик, – Она всем, итить твою макушку, помогала. Такие вещи делала… Да…

– Жаль Марью… – поддержал участковый, – Я вот тоже хотел было ей того, это… показать, – потер рукой поясницу, – Болеть сильно стало в последнее время. Теперь, видимо, все. Да… Не повезло. Все сгорело? Лес не тронуло?

– Так, итить твою макушку, чего и боялись. Лес полыхнет – всем кранты. Ничего. Бог миловал. Сама сгорела, а лес нет, – пояснил Афанасий.

– Она лес любила, – вставила Анастасия Павловна, – Лесом жила.

– Все вы в лесу жили. И он тоже тушил? – вернулся Василий Михайлович к исследованию обстоятельств случившегося.

– Тушил. Меня, говорю, из огня вынес, – напомнил стрик.

– Зачем ты в него полез? – поинтересовался милиционер.

– Так, она, итить твою макушку, говорит кур спасать надо, – указал дед на Тоську, – Вот и полез. Полез да гвозданулся. Вон, – потер ссадину на лбу, – Лобешником. Откинулся, а он вынес. А то бы сгорел. Весь как есть. Полыхало сильно.

– То-то и гляжу лобешники у вас одинаковые. Не иначе, думаю, закатали друг дружке. Саданулся, говоришь? А ты, парень, где заработал? – обратился он к Стасу.

– Об лестницу стукнулся. В темноте, – пояснил тот.

– И кто видел? – обратился к присутствующим, – Как деда спасал, видели?

– Все точно. Как и было, – подтвердила Анастасия Павловна. – В огонь вбежал. Старика вынес. Сам обгорел.

– Да, – сдержанно кивнула Элеонора Григорьевна.

– Ну, тогда, молодец, – протянул через стол руку Василий Михайлович, – Спасибо за стрика. К медали представим. За спасение на пожаре. На днях с пожарным до Пустошки доберемся. Акт составим. И готовь дырку. Объяснения с вас сейчас возьму. Сразу положу в дело. Если, конечно, ничего нового при осмотре не обнаружим.

– Объяснения, итить твою макушку, писать долго. Ты нам лучше бумагу дай, про Надежду, – напомнил Афанасий.

– Куда спешить? Будет вам и бумага. Только на что она вам? Вы же её уже, насколько я помню, похоронили? – заметил участковый.

– Похоронить то, похоронили. Только, итить твою макушку, не совсем… – дед стал подбирать нужные для пояснения слова, но не нашел, – В общем, итить твою макушку, обратно выкопали, – указал в сторону улицы, – В гробу она. Под окном лежит.

– В каком гробу? Под каким окном? – открыл рот сотрудник милиции.

– В деревянном, итить твою макушку. Сам делал. Из досок, – пояснил старик.

– Из каких досок? Что ты плетешь? Где лежит? – наморщил лицо милиционер.

– Тут она, итить твою макушку. С собой привезли, – кивнул головой дед.

– И хорошо, что привезли, – облегченно выдохнул Василий Михайлович застрявший от удивления в груди воздух, – Я как раз думал, как с этим делом поступить? Справки, понимаешь ли, врачебной не хватало. Врач должен был осмотреть. Смерть подтвердить. Теперь, вижу, справку выправим по всей форме. Поехали в больницу. Пока все по домам не разбежались.

* * *

Морг оказался закрыт. На дверях висела короткая записка «Санитар болен».

Пока носились по длинным коридорам районной больницы в поиске подобающего места, Афанасий не мог не нарадоваться своей предусмотрительности, любуясь на прочно прикрученные к ящику дверные ручки. Как знал, что придется долго таскать.

Около шести часов вечера вломились в приемный покой. По требованию участкового инспектора мужеподобная медицинская сестра с черной щеточкой усиков над верхней губой, шокированная внезапным вторжением толпы деревенских жителей с большим странным сундуком, тут же вызвала дежурного врача. Им оказался местный невропатолог Вениамин Аркадьевич, однажды уже пользовавший Василия Михайловича в трудный период затянувшегося запоя.

– Какой оригинальной конструкции носилочки, – оценил он способ доставки, протирая очки влажной салфеточкой, – Вы, уважаемый Василий Михайлович, в морг обращаться не пробовали?

– Закрыт ваш морг, – виновато ответил участковый, – Врач ушел. Санитар болен. Вот… – указал на гроб, – Надо установить смерть.

– Да… Это у нас бывает… Что ж, открывайте, посмотрим, – согласился доктор, пристроился возле стола и стал ждать наступления момента возможности освидетельствования тела. Стараниями трех мужиков и двух пожилых женщин тяжелый самодельный реквизит ритуального назначения установили рядом с врачом и Афанасий, ловко орудуя прихваченным из дома топором, принялся старательно отжимать крепко прибитую крышку, тихо ругаясь на самолично вбитые гвозди.

– Ну, что? Долго еще? – поинтересовался участковый.

– Еще чуть-чуть, – отозвался стрик, поднатужился и открыл.

Бегло заглянув внутрь, Вениамин Аркадьевич порыл чистенькими пальчиками и сухо констатировал:

– Похоже, что тут когда-то хранили труп.

– Да вроде того, – согласился участковый, нервно поводя носом.

– Есть сомнения? – спросил невропатолог, вытаскивая из ящика записку и передавая ее милиционеру.

– Никаких, – ответил Василий Михайлович, разворачивая ее.

– «Ушла в Москву к Ленину. Не поминайте лихом», – прочитал он.

Нервы впечатлительной Анастасии Павловны не выдержали, и она рухнула в обморок прямо на цементный пол. Сверху упала Элеонора Григорьевна.

– Естественный ход вещей, – глубокомысленно заключил доктор, – Ларочка, лапочка, солнышко, деточка прояви любезность окажи бабулькам необходимую помощь, – попросил медицинскую сестру и добавил, – Покойники нынче сами ходить стали, или это, быть может, чья-нибудь шутка? Откуда гробишко?

– Они привезли, – кивнул участковый на лежащих без чувств пожилых женщин, – Закрывай, – указал деду, – Постой, что там такое тяжелое было? – нырнул внутрь, – Кирпичики… – достал один из них, – На песочке…

– Хорошие кирпичики, – оценил доктор, – Огнеупорные. Печные. Сколько их?

– Десять, – сосчитал милиционер.

– Они вам, случаем, не нужны? – поинтересовался Вениамин Аркадьевич.

– Не знаю, пока, – ответил Василий Михайлович, – Там видно будет. Послушай, дед, скажи честно. Она там была?

– Самолично, итить твою макушку, укладывал, – твердо заявил старик.

– А потом?

– Ясное дело, как выкопали, так больше, не открывали, – пожал он плечами.

– Интересно. Как думаешь, сама могла выйти? – сощурил глаз участковый.

– Так, итить твою макушку, видно б было, – почесал старик щетинистую щеку, – Не иголка. Потом трое суток в земле лежала. Кто его знает… Итить твою макушку…

– Вот то-то и оно, – заключил Василий Михайлович.

Ларочка-лапочка тем временем посредством лошадиной дозы нашатыря привела пенсионерок в некое подобие чувств, после чего обе впали в истерику. Вениамин Аркадьевич вколол каждой двойную дозу успокаивающего, после чего их госпитализировал на свое небольшое неврологическое отделение, хотя бы до утра. Благо обе паспорт с собой имели с вложенной страховкой. Знали, куда едут.

– Если что имейте меня ввиду, – подмигнул милиционеру, отправляя пациенток в палату.

– Насчет чего? – поинтересовался участковый.

– Насчет кирпичиков. Я возьму.

– Хорошо, – согласился Василий Михайлович, – Грузи все обратно. В отделение повезем. С кирпичами. Вы, доктор, не откажите помочь. Втроем несподручно.

* * *

– Ну, с этим делом покончили, – заявил Василий Михайлович, укладывая последний извлеченный из гроба кирпичик возле своего стола в служебном кабинете, – Теперь, мужики, подумаем, куда покойница свои кости бросила. Видать в гробу лежать наскучило. Как думаете, кто трупу ноги приделал? Кому старая понадобилась? Лично я так понимаю, что если померла, то бегать не может. Во всяком случае, в нашем районе трупы обычно не бегают. Где гробик в последний раз оставляли?

– В Селках, итить твою макушку, – сухо заметил старик, – В сарае у Митрича. Ночевали мы там вчера.

– Это который самогонкой торгует? – уточнил участковый.

Дед неопределенно пожал плечами, мол, сам знаешь.

– Понял. Знаю. До этого что делали?

– Как откопали, в Селки повезли. Привезли, день кончился. Мы к Митричу. Заночевали. Потом, народ собрался. Потом сюда. Все, – кратко поведал старик.

– Понял. Значит у Митрича. Мутный мужик, не находишь? Зачем ему покойник понадобился? Ладно. Съездим завтра в Селки, спросим, – заключил милиционер, – Пока давай, вставай, спать пошли. Завтра разберемся. Рабочий день кончился.

– Где можно здесь переночевать? – поинтересовался Стас.

– Опаньки… – догадался участковый, – Вам же остановиться негде? Ничего. Сейчас устроим. Едем в гостиницу. Определим в лучшем виде.

Снова погрузили на багажник пустой, легкий гроб, прикрыли для порядка брезентом, увязали, сели в машину. Василий Михайлович спереди, старик сзади.

– Только я вот одного никак понять не могу, – произнес участковый, когда тронулись с места, – Какого черта вы ее сюда тащили? За справкой, что ли?

– Бумагу получить, – пояснил Афанасий, – Ты же бумагу обещал.

– Зачем же ее везти? Я, кажется, не просил этого, – заметил милиционер.

– Сам, сказал, бумагу не дадут. Вот и привезли, – уклончиво ответил старик.

– В Москву они ее везут. На Красную площадь. В мавзолей, – выдал Стас.

– Это не смешно, – заметил Василий Михайлович.

– Я и не шучу. Сами спросите, – кивнул начинающий антиквар в сторону своего спутника. – Для того и бумага нужна. Можете, утром у старушек поинтересоваться. Они подробно все объяснят. У них целая теория на этот счет выработалась.

– Это правда, дед? – обернулся к нему участковый.

– Итить твою макушку, – признался старик.

– Знал я что вы все там в лесу с придурью, но чтобы настолько… Да вы что, мужики, очумели? – удивился участковый.

– Лично я, ни сколько. По мне это чушь полная. Но дед, кажется, тут серьезно завязан, – поделился своими соображениями молодой человек с представителем власти.

– Так… Это надо прояснить, – заключил Василий Михайлович, – На сегодня у меня соображалка кончилась. Пора заправиться. Поверни-ка, парень, налево. Видишь, «Кафе» написано. Останови. Выходи, дед, поговорим. За одно и поужинаем. У вас деньги есть?

– У нас еда есть. Полный багажник, – ответил Стас.

– Тем лучше. Дешевле обойдется. Бери еду и заходи, – указал милиционер, – Пошли, дед.

* * *

Кафе «Три березки» не отличалось особой оригинальностью оформления внутреннего интерьера и изыском предлагаемых блюд. Зато водки здесь предлагалось ровно сорок наименований в розлив и на вынос.

Администрация и завсегдатаи этого заведения хорошо знали участкового, частенько заходившего под вечер немного расслабиться от тягот государственной службы. Нельзя сказать, чтобы Василий Михайлович считался алкоголиком, но он понимал толк в хорошей водке, по вкусу мог отличить «Кристалл» от «Ладоги», знал, чем лучше всего закусывать и когда нужно остановиться.

Больше всего он предпочитал «Смирновскую» и горилку «Немиров». Достаточный ассортимент их имелся только здесь, да еще в вип-отеле «Пилигрим», но тот находился на другом конце городка.

Усадив деда за отдельный столик в углу зала, Василий Михайлович направился к стойке и вскоре вернулся с двумя стаканами «слезы божьей».

– Это не самогон. От него не отравишься, – со знанием дела заявил участковый, снимая с себя китель и вешая рядом на спинку стула, – Давай, за истину. Она, говорят, где-то рядом.

Хлопнули.

Подошел Стас с одной из хозяйственных сумок.

– Со своей закусью пускают? – поинтересовался он.

– Со мной всех пускают, – ответил Василий Михайлович, – Выкладывай.

Молодой человек стал раскладывать на столе добровольные пожертвования домовитых селковцев, проникшихся идеей оздоровления духовного мира.