Текст книги "Легенда о Пустошке"

Так что к тому времени, когда трактор Митрича вкатил дребезжащим прицепом на задний двор Машиного дома, почти вся улица успела у нее отметиться, поздравить Митю с возвращением, выразить сочувствие тяжкому недугу, порекомендовать очередное целебное снадобье, и пожелать всего доброго.

– Ну, чего, грузиться будем? – нервно подмигивая ушибленным глазом, окликнул народ тракторист.

– Давно ждем, – бойко ответила Маша, – Чего так припозднился? Что сидишь? Откидывай борт.

Сочувствующие соседи тут же закинули гроб в прицеп. Только удивились, от чего он такой тяжелый.

– Цемент в нем, – пояснил Стас, – Афанасий цемента купил. Просил доставить.

– Цемент дело хорошее. Цемент всегда нужен. Хозяйственный старик, – оценили селковцы.

Следом в кузов последовали три плотно набитые продуктами сумки. Слепой Митя с деревянной мадонной, Стас со своим рюкзаком и Маша с пакетом еды в дорогу заняли места на старом автомобильном сиденье заботливой рукой Митрича брошенном для удобства пассажиров.

Под улюлюканье младших детей трактор затрещал двигателем и тронулся в путь.

– Зачем рюкзак с собой взял? – тихо спросила Маша.

– Куда я его теперь дену? – шепотом ответил Стас.

– Оставил бы дома.

– Где? Ты что? А если дети найдут?

– Ну, мало ли где? Тогда хотя бы в своей машине запер. Чего с ней будет? Она во дворе стоит.

– А вдруг эти придут.

– Кто?

– Эти, твои приятели. Помнишь? Кинут спичку и все. Не стоит рисковать.

– Ну, как знаешь. Хотя у нас во дворе собака.

– Что это вы там все шепчитесь? – поинтересовался Митя.

– Так ничего. Маша спрашивает, почему я к тебе с вещами еду? Почему у нее дома их не оставил, – пояснил Стас.

– И правильно сделал. Я вас сразу домой не отпущу. Я дома давно не был. Погостите у нас. Я думаю, мама рада будет. У нас дом большой, я помню. Места всем хватит, – категорично заявил молодой хозяин.

– Приедем. Увидим, – уклончиво ответил юноша.

* * *

Дорога протекала относительно нормально. В меру подкидывало, в меру потрясывало. То и дело приходилось догонять гроб, оттаскивая от задней шаткой стенки, а затем уворачиваться от него, чтобы не отдавил ноги. Тем не менее, все четыре километра сплошных ухабов и рытвин миновали без особых происшествий и вскоре достигли знакомого мостика через речку.

– Слезай. Приехали, – скомандовал Стас, первым спрыгивая на землю, – Отсюда рукой подать, – протянул Маше руку, помог спуститься, – Давай, Митя, твою скульптуру. Держи меня за руку. Прыгай. Тут не высоко, – подхватил щуплого мужика, на землю поставил, – Держись за кузов. Сейчас через мост переходить будем. Митрич, – стукнул ладонью в дверь кабины, – Ты тележку, помнишь, на которой мы тогда гроб притаранили? Назад привез?

– А как же. Едва в реке не утопили, пока перетаскивали, – ответил тот, спускаясь из кабины трактора.

– Ну, тогда сходи за ней? Вещей много. На себе не допрем. Заодно Митю проводишь. Мать порадуешь, – предложил молодой человек.

– А чего не сходить. Схожу, – согласился тракторист, растирая растрясенные дорогой ушибы в намятых боках.

– Давай разгрузимся. Вещи до моста стащим. Пока ходишь, я все приготовлю, катки сделаю. Иначе не переправимся. Сумки мы сами на тот берег перенесем. Откидывай, командир, борт, – распорядился Стас.

– Чего-то гроб-то тяжелый, – насторожился Митрич, подхватывая деревянный груз, – Чего там?

– Цемент, – пояснил Митя, – Батя цемента купил.

– А-а, – понимающе протянул тракторист, – Понятно.

Разгрузились. Митрич с Митей стали реку переходить, а Стас Машу затащили за трактор и как принялся тискать… Истосковался парень в дороге, разволновался близким присутствием любимой, насилу себя сдерживал. Она сильно не возражала, только иногда опасливо выглядывала из-за угла прицепа вслед уходящему односельчанину, не дай Бог случайно не вернется.

 
Солнце в вальсе кружилось с землею,
Растворяя преграды границ.
Буйный лес, напоенный любовью,
опьянял переливами птиц.
В мягкой зелени пахло весною.
Утопала в сиянье река.
И склонились цветы над травою,
Запахнувшиеся в облака.
 

– Надо бы вещи перенести. Митрич сейчас вернется, – томно произнесла Маша.

– Успеем, – отмахнулся Стас.

– Что-то его давно уже нет, – призрачно намекнула она.

– Застрял где-нибудь. С тачной, – предположил он.

– Вечер скоро. Успеем ли назад вернуться? – посмотрела она на часы.

– Не успеем. Тут переночуем, – успокоил ее он.

– Вот тоже мне сказал, тут. Где тут? Мне на работу утром, – спохватилась она.

– Никуда твоя работа не денется. Все дела мы с собой взяли. Ладно. Не волнуйся. Все будет нормально. Давай… вещи таскать, – он поднялся с земли, вышел из-за трактора, закинул на плечо первую тяжелую сумку с продуктами и стал осторожно переходить по узкому мосту на другой берег.

Внизу искрилась река, шаловливо журчала, огибая пятнистые валуны. Звенели птицы в пышной заросли болотистых склонов. Солнышко пронзало глубины зеленых вод теплыми лучами, поигрывая камушками на дне. Вот и середина, вот и серый мешок прямо под ногами, лежит, словно только что выроненный, и маленькие рыбки водят вокруг него веселый хоровод.

«Черт возьми, – промелькнула в голове Стаса, – Как он сейчас некстати. И что мне теперь с ним делать?»

Юноша перешел на другой берег, скинул на землю ношу.

– Осторожно, – крикнул девушке, неуверенно ступающей по гладкому бревну следом со второй сумкой, – Не поскользнись. Смотри под ноги. Там скобы. Не споткнись, – вышел навстречу, протянул руку, – Держись, – схватил крепко и вытянул на широкое место, – Больше не ходи. Я сам все перенесу, – сказал и решительно вернулся обратно.

«Чертов мешок, – засела в мозгу зудящая, словно заноса мысль, – Его мне сейчас только и не хватало. Свалился на мою голову. Куда мне его теперь? Доставать или бросить? Оставить и потом взять? Или забыть вовсе? На что мне сейчас этот мешок, когда в рюкзаке полно денег? И Маша… Что ей сказать? Откуда он? Зачем? Что в нем?»

Пока думал, собрал разбросанные вокруг моста деревянные катки, изготовленные в прошлый раз Афанасием, подхватил третью сумку, встал на переход и обмер. Рядом с Машей на другом берегу стояла Марья Петровна, собственной персоной, живая и здоровая, и о чем-то оживленно рассказывала, прижимая к груди стеклянную трехлитровую банку.

«Вот оно, – екнуло гулко сердце, – Свершилось. Спекся. И спрятаться негде».

Теперь Маша все будет знать. Во всех красках и подробностях. Определит, какой он на самом деле «настоящий герой». По достоинству оценит, как он влез в дом доверчивой деревенской знахарки и подло обокрал её, после чего спалил и саму чуть не отправил на тот свет ради вот этого поганого мешка, что сейчас лежит на дне, на самом видном месте, и кричит оттуда, указывая серым пальцем на вероломного грабителя. Истинная награда безмерной глупости и корысти. Немой свидетель и красноречивый обличитель всей мерзости, что подобно спекшейся корки повисла на обрывках его истомленной души.

«Ну, и пусть. Плевать. Прошлого не вернешь. Будь, что будет. Я этого не хотел, – сумка сама съехала с покатого плеча в траву, руки скинули куртку, спустили штаны, сбросили рубашку кучей на гроб и, не отдавая отчета себе в том, что происходит, он стремительно выбежал на середину моста и прыгнул в холодную воду, – Пускай. Больше не могу. Достану мешок, и пусть делает со мной, что хочет. Жаль только Машу терять…»

Женщины на берегу что-то кричали, экспрессивно всплескивая руками, но он их не слышал. Нырнув к самому дну, схватил проклятый мешок и, ругая себя последними словами, вытащил на берег.

– Сумасшедший! Еще рано купаться! Холодно! – разносился по лесу восторженный голос Маши, но ее слова тонули в раскаленном мареве стыда, разрывающем сознание на три части. Одной хотелось бежать, другой утопиться в ледяной воде, третьей пасть на колени и, уткнувшись лицом в землю, рыдать до тех пор, пока последняя капля слез не покинет обезвоженное тело или последняя частица вины не вытечет из сердца и уйдет в теплую землю.

– Вот, – выдавил он из себя, едва сдерживая в глазах слезы, – Это ваше.

Больше он ничего произнести не смог, дыхание перехватило и все понеслось перед глазами в стремительном водовороте, словно кто-то отвинчивал с шеи голову и колотил упругим кулаком по затылку.

– Спасибо, Стас, – улыбалась Марья Петровна.

Он стоял перед ней голый и мокрый, дрожа всем телом и сотрясаясь душой, а Маша заворачивала его в свою теплую куртку, недоумевая, что происходит между ними, и что за грязный мешок выволок из реки ее сумасшедший возлюбленный.

Марья Петровна возложила на его поникшую голову мягкую, теплую руку и безумная карусель тут же остановилась. Глаза сфокусировались на ее глубоких карих глазах и она, снова улыбнувшись, тихо сказала:

– Приходите ко мне вечером чай пить, – развернулась и пошла в лес.

– Куда? – прохрипел Стас.

– Я теперь в Красной избе живу, – ответила она, растворяясь в тени деревьев.

– А мешок? – кинул он вслед.

– Тогда и принесете, – мягко выкатилось из глубины леса.

– Что случилось? Что это за мешок? Почему она сразу ушла? – засыпала Маша вопросами, – Немедленно оденься. Ты же сейчас простудишься. Ты же весь мокрый. С ума сошел в такое время купаться!

– Прости, – облегченно вздохнул Стас, – Я должен был вернуть долг. Она разве тебе ничего не сказала?

– Что она должна была мне сказать? Я ничего не понимаю. Что тут происходит? Причем тут этот мешок? Что в нем? Что ты еще был ей должен? – не смолкала девушка, растирая его окоченевшие руки, – Стой тут. Сейчас одежду принесу. Совсем с ума сошел в такую воду нырять. Нужно тебе было за всякими мешками прыгать. Простудишься, что я с тобой буду делать? Придется теперь к Марье Петровне идти, горькую траву пить, – она легко перемахнула на другой берег, сгребла брошенную там одежду и столь же изящно перепорхнула обратно, – На. Одевайся. Горе мое луковое. Дай я тебе помогу. Совсем пальцы окоченели.

– Ничего. Ничего. Все хорошо. Так было нужно. Правда, – стуча зубами, оправдывался юноша, – Теперь все будет хорошо. Поверь мне. Теперь все пойдет по-другому.

– Почему пойдет по-другому? Что было не так? Что это все значит? – не унималась она.

– Она тебе про меня ничего не сказала?

– Что ты пристал ко мне с этим? Ничего она про тебя не рассказывала. Она сок березовый в лесу собрала.

– Я должен был ей вернуть это, – кивнул он на мокрый мешок, – Это ее. Это все что осталось после пожара. Я взял, но не успел вернуть. Обронил в реку. Я потом тебе расскажу. Все расскажу.

– Как? Ты спас ее вещи? Те самые, о которых она рассказывала, что они пропали? – всплеснула руками Маша, – Какой же ты молодец!..

– Да, ну, что там… – скромно потупился он, но она уже повисла у него на шее, согревая продрогшее сердце огненным поцелуем полным бесконечного обожания.

* * *

Вскоре из-за поворота показался Митрич с навозной тележкой.

– Что долго так? – бросил короткий упрек Стас.

– А, баба, – красноречиво махнул рукой тракторист, мол, и сам знаешь, какие женщины, и чего от них ждать можно.

– Как сына встретила? – поинтересовалась Маша.

– Обыкновенно. Кормить стала, – пояснил мужик, обдав их перегаром.

– Ты, я гляжу, тоже не отказался, – усмехнулся молодой человек.

– Я так. С дороги. Для сугреву. Там вас обед ждет, – осклабился он щербатым ртом, – Ну, чего припасли. Давай грузить.

– Сперва, гроб перетащить надо, – указал Стас.

– Вдвоем не сможем. Мужиков звать надо. Или частями, – оценил фронт работ тракторист.

– Какими частями!? Мы с дедом вдвоем перевезли. Катками. Пошли, – кивнул молодой человек и ступил на мост, – Давай за мной.

Как мужик не сопротивлялся, и горячо не возражал, что сделать этого вдвоем никак невозможно, вскоре тяжелый гроб оказался на другом берегу и даже погруженным на навозную тачку.

– А ты говорил невозможно, – подтрунивал Стас, обозревая успехом увенчавшиеся усилия.

– Так, если катками, то оно конечно. И то чуть не сронили. А если бы мужики еще были, но мы бы сразу того, вперед, – пытался сохранить лицо тракторист, – Куда вот теперь остальное? Открывать надо. Мешки внутрь скласть. Так не свезем, – оценил он всю остальную поклажу.

– У тебя веревка в тракторе есть? – спросил молодой человек.

– Есть, – ответил мужик.

– Неси.

– Сам иди. Я по этому мосту не пойду, – отмахнулся захмелевший помощник.

– Где она у тебя?

– Под сиденьем. В кабине, – указал Митрич.

– Ладно. Сейчас принесу, – согласился Стас и пока бегал туда и обратно, Маша с трудом отогнала любопытного мужика от покушения открыть гроб, грубо скинув его с тележки. Однако стариковских рук дело оказалось прочным. Даже не треснуло

– А чего не открыть? Чего? – возмущался тракторист, снова втягивая груз на место, – Подумаешь цемент там. Мешки сложили бы сверху и все.

– Дурак! Кто же еду в цемент сует? – пристыдила его девушка, – Кто же ее потом жрать будет? Ты что ли?

– Она же в мешках! – возразил тот, – Чего ей будет!

– В каких мешках? В этих что ли? Хороши мешки! – наседала на него девушка, – Аккуратнее везти не мог? Так вез, что все мешки разлетелись. Хорошо гроб закрыт. Все бы сейчас в цементе были.

– Кончай спор, – вмешался Стас, – Грузи сушки, привязывать будем.

Сместив гроб к одному краю, влажный мешок уложили вдоль другого. Сверху придавили сумками с продуктами и черной деревянной мадонной. Стянули все вместе крепкой веревкой, и повозка оказалась готовой.

От напряжения она жалобно скрипнула и тронулась в путь.

– Рюкзак то чего не увязал? – поинтересовался по дороге Митрич.

– Места нет больше, – сухо ответил Стас, – На себе донесу. Не тяжелый.

– Ну, ну. Неси, – недоверчиво кивнул тракторист, – Своя ноша не тянет.

Пока грузились, пока возились, пока одолевали неровности разбитой дороги, темнеть в лесу стало.

– Вот тебе и засветло вернулись, – проворчал Митрич, – А у меня трактор не заперт.

– Кто его тут угонит, – успокоил его Стас, – Тут по ночам одни волки.

– Волки? – испугалась Маша.

– Из дома лучше не выходить. Ничего. Не бойся. Переночуем, как-нибудь.

* * *

Вера Сергеевна встретила гостей на крыльце дома. Радостно всплеснула руками, захлопотала вокруг загруженной тележки, моментально уволокла тяжелые сумки с продуктами, преисполненная благодарностей, и быстро отправила мужиков в баню, догонять сына. Машу утащила за собой на кухню, кормить и расспрашивать.

Тяжелый гроб вместе с влажным мешком Марьи Петровны общими усилиями затащили в сарай, в тот самый, где находилось стойло козла, и куда в свое время определили на ночь пьяного участкового. Не по тому, что другого места в доме не имелось. Просто это оказалось ближе.

О чем девушка рассказала хозяйке дома пока мужики мылись, можно только догадываться. Но к их приходу глаза у женщины оказались заплаканными, и она непрестанно тяжело всхлипывала.

– Мама, что случилось? – насторожился Митя.

– Ах, Митя, – махнула рукой Вера Сергеевна, – Папка то наш, остался.

– Ну, не навечно же, – возразил он, – Вернется. Куда денется?

– Ах, Митя, что теперь будет? – вытирала она платком слезы.

– Федька вскоре вернется, – попытался успокоить ее сын, – Хозяйством займемся. Все, мамка, будет нормально. Ты гостей покормила? Устали они. Дорога сама знаешь.

– Все на столе, сыночка. Садитесь. Кушайте. Я не могу, – и увела Машу за собой в баню.

– Давай, выпьем что ли, – предложил Митрич, быстро овладевая бутылкой, – Митька, с возвращением, – плеснул в расставленные стаканы, – Когда такое еще будет, – молвил и опрокинул крепкой мутной настойки самогона на березовых почках.

Распаренные мужики сели за стол. Выпили. Закусили.

За окном стемнело. Засветили свечу. Снова выпили.

Круглая луна призрачной рукой приоткрыла узкую форточку, качнула занавеску. Повеяло прохладой. Завыл в глубине ночи волк, глухо, протяжно. Ему вторил второй, совсем рядом, словно с соседней улицы.

– Девчонки из бани пойдут, не тронут? – забеспокоился Стас.

– Ничего, – махнул рукой пьяный тракторист, – Волк бабу боится.

– Пойду. Встречу, – на душе стало неспокойно, – Ружье в доме есть? Не знаешь?

– У папки ружье было, – клюнул хмельной головой Митя, – Посмотри в шкафу. Оно, помню, всегда там стояло.

– Это когда было? – возразил осоловевший Митрич, – Кто ружье в шкафу держит? Его же… не достать… ежели что. Теперь ружье в сени ставят. Чтобы под рукой… чтобы гостя встретить, ежели что. Теперь время такое… Там посмотри, – указал пальцем на выход, – У двери.

Стас поднялся, взял со стола свечу.

– Постой. Куда свет взял? А мы? – остановил его тракторист, – Другую возьми. Эта наша. Мы без света не можем.

– Можем, – возразил Митя.

– Это вы можем, а мы не можем, – возмутился мужик, – Другую, говорю, возьми.

– Где?

Митрич указал грубо в каком именно месте и довольный шуткой своего юмора громко заржал.

Стас пошарил по кухонным полкам, нашел тощий огарок, засветил его и вышел в сени.

Ружья он там не нашел. Зато в правом углу от входа обнаружил топор на длинной рукоятке. Вернулся на кухню. Тракторист что-то рассказывал засыпающему Мите, закусывая пошлые шутки квашенной капустой.

Подцепив с пола рюкзак, Стас снова направился в сени. Но подходящего надежного места для хранения ценностей не приметил, надел его на спину и вышел на крыльцо.

Луна освещала двор, верхушки садовых деревьев и широкую тропинку в сторону бани. Снова протяжно провыл волк, где-то совсем рядом, за сараем и парень решил не жать на крыльце, подойти ближе, быть может к самой бани, расценив свое грозное оружие, как весьма эффективное в борьбе с ночными хищниками.

Со свечой в руке и топором наготове он двинулся в путь. Но не прошел и трех метров, как порывом ветра задуло неверный язычок пламени. Дальше пришлось довольствоваться светом ночного светила. Тропа обогнула угол сарая, пошла мимо длинной поленницы, углубляясь в сад, и вскоре привела к порогу предбанника. Судя по свету, пробивавшемуся сквозь дверные щели, женщины закончили париться и теперь отдыхали, хотя может или одевались. Последнее, представлялось более своевременным, и потому он стукнул кулаком в дверь и поинтересовался:

– Помылись?

– Сейчас выйдем – отозвался изнутри голос Маши.

«Вот и хорошо, – подумал Стас, – Вот и ладушки». И хотя свечка давно остыла в кармане на душе стало светло и спокойно.

Через минут пять дверь открылась и женщины вышли. Первой – Вера Сергеевна, держа перед собой двуствольное охотничье ружье двенадцатого калибра, следом девушка со свечой в руке.

– Чего это… вы нас встречаете? – игриво заметила хозяйка.

– Волки… разбегались, – кратко пояснил юноша.

– А-а…, – многозначительно протянула она, – Стемнело. Мы и не заметили. Стрелять умеешь?

– Умею.

– Ну, тогда на, защитник, – протянула ему оружие, – А мне топор дай. Мне с топором привычнее. Рюкзак то чего одел? Или уходить собрался?

– Спину прикрыл, – нашелся Стас.

– А-а… – снова протянула она, – Понятно. Ну, тогда я пошла. Волков разгонять. А вы сзади идите, прикрытые.

Вера Сергеевна уверенно двинулась вперед, и хотя их свечу тоже сразу задуло свежим порывам ветра, едва они вышли на улицу, луна довольно хорошо освещала широкую тропу ведущую к дому. Распаренная Маша, пахнувшая душистыми травами и дымком, прильнула к нему горячим телом, и Стаса охватило всепоглощающее желание, напрочь заслонившее собой всякое ощущение опасности. Он обнял его за талию, прижал плотно к себе и не мог сдержать страстного порыва заглотить ее влажные посеребренные звездами губы. Дрожь пробежала по всему телу. Мягкая, доступная, податливая она охватила его шею руками, и они слились в упоительном поцелуе любви, останавливающим время, смыкающим пространство, стирающим различия.

– Волки! – испуганно взвизгнула из глубины сада Вера Сергеевна. Словно ведром холодной воды окотила молодых сверху.

Стас рухнул с небес на темное поле, в одно мгновение вспомнил о тяжелом ружье в правой руке, о том кто он и зачем здесь находится. Встряхнул захмелевшей головой, мощным движением затолкнул Машу обратно в теплую баню и ринулся на крик, взводя по дороге курки.

– Волки! – снова вонзился крик в звенящую тишину.

Выскочив из-за угла сарая, он натолкнулся на широкую спину Веры Сергеевны и уловил, как длинная гибкая тень метнулась к темной стене дома. Не мешкая ни секунды, он вскинул ружье и резанул дуплетом плотную черноту ночи.

– А-а!.. Вашу мать!.. – истошно завопил волк и грохнулся на землю.

* * *

Всю дорогу пока ехали от Селков до Пустошки, Митрича неотступно мучила одна и та же неотвязная мысль, что там в гробу? Один раз ему уже посчастливилось непосредственно соприкоснуться с извечной тайной потустороннего мира и даже претерпеть определенные неблагоприятные последствия. Близкие и болезненные следы той встречи до сих пор отчетливо отдавались во всех его членах и даже окончательно еще не сошли с круглой небритой физиономии, мешая полноценному наслаждению прелестями бренного бытия. Другого человека, несомненно, насторожило бы данное предупреждение, и он оставил бы всякие неосмотрительные попытки проникнуть за завесу чужого секрета. Но не таков оказался Митрич. Неотступное желание отовсюду поиметь свою выгоду, настойчиво заталкивало его нос во всякую узкую щель, если таковая имела неосторожность случайно обозначиться на гладкой поверхности повседневности.

Природная подозрительность и корысть медленно подтачивали его сдержанное любопытство, распаляя нарочитой открытостью болезненное воображение. К концу дня ему уже стали мерещиться сказочные богатства, преступно добытые стариком в столице, наркотики или того хуже контрабанда. Митрич с трудом представлял себе, что именно могло составлять предмет, спрятанный в глухом деревянном ящике. Но то, что он обладал определенной ценностью, ему представлялось несомненным. Не стал бы старик столь тщательно заколачивать гроб, ради обыкновенного цемента. Не стал бы прятать сокровища, если бы они достались ему честным путем.

«Я тоже не лыком шит. Меня так просто не проведешь», – думал мужик весь этот вечер и выжидал удобного момента, чтобы произвести обследование. Самогон только еще больше распалял внутреннее нетерпение, снимая последние сдерживающие факторы, и когда Стас неожиданно покинул мужскую компанию, а Митя тихо задремал над тарелкой с картошкой, тракторист, не преминул воспользоваться ситуацией. Прихватив со стола свечку, он вооружился тяжелым топором и тихо прошмыгнул во двор, где, скинув с дверей щеколду, проник в темный сарай. Одна беда свечу сразу задуло. Выругавшись, Митрич распахнул дверь по-шире, чтобы лунный свет падал прямо на гроб, и стал ковырять топором крышку.

Отжать несколько гвоздей для крепкого мужика особых трудностей не представляло. Они лишь жалобно поскрипывали, покидая насиженные места. В темной глубине сарая кто-то тяжело дышал, поблескивая глазами, но тракторист внимания не обращал на разные глупости. Он запустил в образовавшуюся широкую щель руку и стал нетерпеливо ощупывать. Внутри находилось что-то длинное и холодное, завернутое в тряпку.

«Это уж точно не цемент», – злорадно ухмыльнулся Митрич.

Мужик поднялся с колен, потянул вверх за крышку и в ту же секунду получил сильный удар в бок, усадивший его на пол.

Если бы он не так много выпил или имел возможность более внимательно рассмотреть толкнувшего незнакомца при ровном освещении, то он не так сильно испугался бы. Но в этот момент перед его лицом предстало несущееся на него бородатое существо с длинными кривыми рогами, и мужик, воспитанный в духе атеизма, тут же вспомнил о черте. Одного мига хватило, чтобы он в ужасе отпрянул назад, опрокинулся через высокий порог и кубарем выкатиться наружу.

– Волки! – завопил рядом женский голос.

Митрич поднялся на четвереньки, попытался встать, но, не удержав равновесия, кувырнулся к стене дома. Рядом снова взвизгнули: «Волки!» и в следующий момент тяжелый заряд крупной дроби с оглушительным грохотом опрокинул его на землю.

* * *

– Господи, Митрич, ты! – воскликнула Вера Сергеевна, подбегая к стонущему трактористу, – Как же это тебя угораздило? Что же это ты по двору скачешь? Живой?

– Митрич!.. Сволочь! – последовал за ней испугавшийся Стас, – Ранен? Подожди я сейчас, – он сунул ружье обратно хозяйке и стремглав побежал к бане за Машей.

– Чего это ты ночью вылез? Сдурел, что ли, людей пугать? – склонилась над раненым Вера Сергеевна, – Я тебя за волка приняла.

Тракторист вскинул на нее страдальческое лицо, увидел в ее руках поблескивающую в лунном свете ружейную сталь и, зажимая руками израненное место, выдал витиеватую трехслойную конструкцию, состоящую из весьма коротких идиоматических выражений. Общий смысл ее сводился к тому, что не хорошо, женщина, стрелять в людей, оказывающих тебе дружескую помощь.

– Да я и не думала в тебя стрелять, – попыталась оправдаться владелица ружья, – Я только из бани шла. А тут ты из темноты выскочил. Ну, я и испугалась.

– Я что на волка похож! – истерично завопил Митрич.

– Что ты, – отмахнулась Вера Сергеевна, – Куда тебе! Совсем не похож.

– Что ж ты меня… а-а! – он попытался подняться, но снова скорчившись от боли уткнулся лицом в землю.

Маша встретила Стаса широко распахнутыми от страха глазами.

– Что там случилось? – бросилась она к нему, едва он открыл дверь.

– Митрича подстрелили. Случайно. Пошли скорее. Ему нужна помощь, – пояснил он.

О близких волках в суматохе новых обстоятельств все совершенно забыли. Да те, видимо, устрашившись такого поворота событий поспешили по-добру по-здорову убраться восвояси. Если уж хозяева со своими поступают столь круто, то, что с нами будет, – подумали звери, улепетывая в глубину леса.

Предварительно заперев распахнутые настежь двери сарая, тяжелого тракториста с трудом подняли на ноги и втроем поволокли в дом. В потемках дважды приложили головой о дверной косяк, разок уронили спиной на металлический таз, случайно подвернувшийся под ноги в темных сенях, шваркнули пару раз боком об угол лавки, но все же доставили живым до ближайшей кровати и, засветив свечу, стали исследовать степень огнестрельного повреждения тела.

При хорошей кучности стрельбы крупной дробью осмотр выявил не высокое мастерство охотника в поражении движущейся мишени. Всего несколько дробин достигли цели и глубоко засели в мягких тканях чуть ниже спины. Остальные благополучно прошли мимо. Впрочем, данные результаты всех только порадовали и женщины дружно поздравили мазилу с замечательным показателем. Правда заметили, что если бы он также успешно стрелял по волкам, то наверное те давно бы уже всех перегрызли.

После обследования стали определять способ лечения, ибо мелкие дырки в теле больного интенсивно кровоточили, причиняя завидное беспокойство как доморощенным целителям, так и их жертве. Решили раны обильно промыть самогоном, залить йодом и залепить пластырями, одновременно произведя анестезию и дезинфекцию внутренних органов оральным путем. Предложенный курс лечения раненому пришелся по душе, и он охотно выкушал полтора стакана целительной настойки, после чего впал в забытье и больше не содрогал старые стены дома безнравственными изречениями в адрес врачующих и безвинно калечащих.

Стали устраиваться на ночь.

Митрича оставили там, куда успели донести – на хозяйской постели сверху. Пьяного Митю отвели в его комнату и уложили спать. Стас устроился на месте Федора, напротив, тут же закинув рюкзак под кровать в дальний недоступный угол. Вера Сергеевна расположилась в гостиной на диване, уложив рядом с собой Машу.

– Раз не жена спите отдельно, – строго заявила она, – Притонов у себя в доме не потерплю.

Впрочем, последнее обстоятельство молодых смутило не сильно. Они многозначительно переглянулись, и как только по большой комнате прокатился приглушенный хозяйский храп, девушка тихо выскользнула из под ее толстого бока и устремилась прямо в объятия своего любимого.

 
Великий архитектор душ приблизил две судьбины,
И те совпали по краям, создав две половины.
Свились в единую спираль могучие начала.
И стало прошлого не жаль. И стало жизни мало.
 

* * *

Утром Вера Сергеевна обнаружила в одной постели безмятежно спящих влюбленных, и не в силах совладать с охватившем ее возмущением, на весь дом завопила, что не намерена попустительствовать гнусному разврату, чем естественно сразу же всех перебудила. Преисполненная священного негодования она начала носиться по всем комнатам и кричать, что несчастная Елизавета Ивановна, все Селки, да и весь мир содрогнутся узнав, какое Маша допустила непростительное бесстыдство, как низко пала в глазах односельчан, утратив девичью честь и человеческое достоинство. Нет потаскушке прощенья, нет места среди честных людей гулящей девке и проститутке. Досталось и Стасу, этому подлому обольстителю, порочному сладострастцу, возомнившему себя Наполеоном, сломавшему жизнь честной простой девушке. Впрочем, ему перепало незначительно. Весь гнев обрушивался главным образом не на его голову, ибо сказано, что мужик слаб и если кое-кто этого не захочет, то эта грязная сволочь ни на кого и не вскочит.

С Маши лицо стерлось в белое полотно.

Не в силах терпеть оскорбительных выпадов от неумной деревенской бабы в адрес возлюбленной и себя лично, Стас рассвирепел, выскочил из пастели в чем мать родила и гаркнул, так, что стаканы на столе в кухне зазвенели:

– Хватит орать на мою жену!

Вера Сергеевна замерла как вкопанная, не то оглушенная мощным звуком, не то пораженная неприличным видом, и уже мягко молвила, стыдливо отвернувшись в сторону:

– Что ж вы мне раньше не сказали? Идите, голубки, завтракать.

Стас смутился, обнаружив себя стоящим посреди комнаты в голом виде, юркнул обратно под теплое одеяло, поцеловал заплаканную девушку в мокрую щеку и ласково шепнул ей на ухо:

– Не бойся. Ничего не бойся. Я тебя никому не отдам.

Она припала к его груди, обняла и спросила:

– Ты меня любишь?

– Люблю. Очень люблю, – ответил он.

Маша облегченно вздохнула и прижалась к нему всем телом. Затем нежно поцеловав плечо, встряхнула длинными волосами, вскинула на него яркие черные глаза, игриво улыбнулась и соскочила с кровати.

– Вставай. Пошли завтракать.

– Накинься, бесстыжая, – бросила через дверь Вера Сергеевна, но уже не зло, шаловливо, – Мужики в доме.

– Он ничего не видит, – махнула в сторону Мити девушка, – А мужа стесняться нечего. Пускай смотрит.

– Вот молодежь, – проворчала хозяйка, – Митрича постеснялась бы.

– Ой, – заметила на себе Маша жадные глаза тракториста и быстро скрылась за угол, одеваться.

– Ох, больно, – застонал Митрич, – Горю.

– Как ты? Как? – захлопотала вокруг него Вера Сергеевна, – Полегче не стало? Может тебе дать чего? Чаю?

– За что ты меня так, Верка? За что покалечила? Что я тебе сделал? – заскулил тот с кровати, – Только помочь хотел.

– Чего тебя, черта понесло во двор? Не знаешь, что у нас волки по ночам ходят? Чего пугать стал? Чего во тьме бегал? – строго отчитывала хозяйка, – Сарай зачем отпер? Чего тебе там надо было?