Текст книги "Легенда о Пустошке"

К полудню собрали сход. Стали решать, как поступить с ужасной покойницей. Не может же она вечно находиться в сарае Митрича и порождать новые страшные слухи о нашествии на деревню нечистой силы.

* * *

Собралось человек тридцать, главным образом ближайшие соседи Митрича, люди особо впечатлительные и те, кто посчитал необязательным в этот день идти на работу.

Тело Надежды Константиновны особо смелые мужики вынесли из сарая, положили посередине улицы на две неструганные доски, установленные на садовые скамейки, прикрыв для порядка простынкой.

Инициатором схода выступила жена Митрича Галя. Оно и понятно. Пора домой возвращаться, а там такое! Нужно что-то предпринимать.

– Уберите ее из моего дома! – возмущенно кричала она, – У меня дети!

Бабы ей сочувствовали, мужики посмеивались.

Сам хозяин дома по естественным причинам в митинге участия не принимал, отлеживался облепленный примочками.

– Сжечь надо ведьму, – предложили самые радикально настроенные.

– Нет, ее надо снести на погост и похоронить, – возражали человеколюбивые, – Как отцы заповедовали.

– Она не крещенная. Не место ей на погосте, – отвечали третьи.

– Тогда похоронить на кладбище. Непременно в земле. И что бы крест сверху стоял, – настаивали сторонники погребальных традиций.

– Чтобы она после этого к нам по ночам приходила? Вот спасибо! Предложили! Слышали, что в Пустошке после этого творилось? Пустошкинцы все из своих домов посбегали. Теперь и мы из своих домов сбежим! – набросились на них впечатлительные.

– Раньше сжигали и ничего, – напомнили осведомленные.

– У нас не крематорий вонять паленой падалью на всю округу, – возразили им, Где гарантия, что после этого приходить не станет?

– Где те, что сюда ее привезли? – возмущались остальные, – Куда они подевались?

– Сбежали, собрав денежки. Жулики. В Пустошке одни жулики остались. Спалить их деревню! – закричали крайние.

– Мужики, бабы, послушайте, – выступил Тимофей Иванович, – Я Афанасия давно знаю. Он мужик честный. И бабу его знаю. Она баба хорошая. Не виноватые они. Она сама, окаянная, от них сбежала. Я вот как вчера деда Петро встретил, так у меня в мозгах полное прояснение наступило. Я ведь раньше во все это не сильно верил. Имел малехо сомнения. Так в Церковь ходил. Для порядка. Больше из любопытства. Думал все сказки. А теперь сам убедился. Ходят покойники. Значит, правду отец Онисим на проповеди говорил: Есть Бог.

– Да ты не Петро встретил, а Митрича. Митрич в простыне по деревне бегал. Все видели, – засмеялись мужики.

– Митич потом появился. А я Петро видел, – категорично заявил дед, выпятив вперед свою всклокоченную седую бородку, – Что я, по-вашему, Митрича от Петро отличить не могу? Я с Петро считай всю войну прошел.

– Так он в артиллерии был, а ты – писарчуком, – заметили злые языки.

– Мы с ним на одном фронте воевали, – топнул старик ногой, – В одной деревни жили. Как я могу его не узнать? Это был он, Петро! В белом саване. Говорил ему, ходи, Петро, в церковь. Не верил. Смеялся. Вот теперь мается. Правильно Элеонора вчера сказала: покаяться надо. Потом поздно будет. Я как увидал Петро, сразу ее вспомнил. Правду она сказала. Ведь если покойники ходят, значит есть в них какая-то жизнь. Иначе с чего им ходить, спрашивается? Значит, получается, не до конца померли. Значит, выходит, жизнь после смерти есть. А если есть, значит прав отец Онисим. Другая жизнь – это от Бога. И, стало быть, все, что в Библии сказано – правда.

– Ты Библией нам голову не забивай, – перебили его бабы, – Что с покойницей делать, скажи. Куда Гале с детьми деваться? Тоже прикажешь в другую жизнь топать?

– Зачем в другую? Им в другую, еще рано. Когда их время придет, тогда они сами туда отправятся, – ответил дед, поглубже натянув на глаза свою неизменную черную кепку, – Отец Онисим нам что говорил? Каждому по грехам его будет. Вот значит так и поучается. Нет ей успокоения на том свете. Вот она и ходит.

– Ну, сказал. И что делать, если она ходит? – не поняли старика люди.

– Это я к тому, что Афанасий тут не причем. Сама она ходит, – пояснил Тимофей Иванович.

– Нам-то с того что? Куда девать её, ходячую?

– Отца Онисима спросить надо, – предложил старик, – Тут дело такое, что… не сделать бы хуже. Мы с вами тут ничего понимать не можем. Вон Афанасий с супругой хотели ее камнями привалить, да не смогли. Сбежала. А мы что? Мы такие же как они. Мы люди простые. Понятия об этом деле не имеем. Почему у нас должно получиться? Тут запредельные силы. Тут без отца Онисима не разобраться.

– Вот, теперь к отцу Онисиму на поклон пойдем, – возмутилась Галя, – А мне что все это время делать? С детьми на улице жить, пока вы туда сюда ходите?

– Сами виноваты. Нечего было их на ночь пускать, – высказался кто-то. Но его дружно зашугали.

– Бабы, – вырвалась вперед баба Зоя, – Ангел Смерти за ней приходил нынче ночью. Надо нам ее в поле вынести, чтобы он увидать её мог. Он сам её заберет.

– Вот только в поле у деревни ее и оставлять, после того, что про нее слышали, – замахали руками бабы, – Хочешь, бери сама, у себя на поле клади и лови Ангела.

– Нет, нет. Я боюсь Второй раз увижу, помру, – пошла старуха на попятную.

– Свести ее обратно в Пустошку! – предложили кто-то.

– Там никого не осталось. Они все в Москву уехали, – ответила им Галя.

– Свести и похоронить на их кладбище. Пусть там по ночам бродит. Не у нас. Не пускать их больше в деревню! – выдвинули предложение особо одаренные.

– Ага, шлагбаум поставим. Объявим карантин. Совсем сдурели, да? – парировали рационально мыслящие.

– Милиция пускай с ней разбирается!

Спорили люди, гадали, да так ничего и не решили. Не простую задачку оставили им пустошкинцы. Заковыристую. И хоронить нельзя и так оставлять немыслимо.

Совсем Галя расстроилась, но в этот момент на улицу въехала знакомая многим Девятка с привязанным гробом на крыше.

– Едут! – радостно крикнул кто-то.

* * *

Опасения Стаса и надежды Афанасия не оправдались. Покойницу нашли сразу. Даже искать не пришлось. Уткнулись в нее, можно сказать, бампером, после того, как народ, увидев машину с гробом на крыше, молча расступился.

– Вот и потеряшка, – молвил Василий Михайлович, – и вышел к людям.

– С милицией приехали, – заметил кто-то.

– Здравствуйте люди добрые. По какому поводу собрались? – поинтересовался.

В такую минуту задать подобный вопрос, все равно, что выбить пробку из полной бочки и после пытаться остановить поток пальцем. Участкового едва с ног не сбили желающие поделиться своими переживаниями. Особенно эмоциональные женщины.

Пока милиционер отбивался от возбужденных селковцев, Стас с Афанасием отвязали гроб, спустили его на землю и, откинув в сторону крышку, поднесли к телу на помосте.

– Бери. Положим, – кивнул Стасу старик, тяжело вздохнув.

– Господи… – произнес кто-то в толпе.

Все разом смолкли. Словно пропал звук с большого экрана. Стас не сразу сообразил, что случилось. Едва он коснулся ног покойной, как сверху упала глухая пелена безмолвия. Только жирные навозные мухи продолжали гулко жужжать и падать черными дырами на ослепительно белую простынь. Даже жутко стало. Все молча смотрели на него и в воздухе повисло тягостное напряжение. Что будет?

– Чего это они? – тихо спросил он деда.

– Интересуются, – так же тихо ответил Афанасий, – Струхнешь или нет. Давай, итить твою макушку, поднимай.

Вдвоем с трудом они переложили потерянное тело с досок обратно в гроб, закрыли крышку и дед вогнал два гвоздя – по одному с каждой стороны. Гулко прокатывался каждый стук топора по замершей улице. Только вздрагивали длинные женские ресницы в такт гулким ударам.

– Не выскочит? – поинтересовался кто-то из мужиков, прервав затянувшуюся тишину.

– Не выскочит, – ответил Афанасий, обтирая со лба крупные капли пота.

Щелкнул выключатель, и улица взорвалась разноголосьем. Снова наперебой загомонили женщины, глухо забухали мужики. Со всех сторон посыпались советы, упреки и напутствия. Опять зазвучали призывы сжечь ведьму, вбить в нее осиновый кол, обратиться за советом к отцу Онисиму.

– Мужики, итить твою макушку, помогите на крышу закинуть, – обратился старик, словно не замечая бурлящего вокруг потока.

Два добровольца из близстоящих охотно схватились за дверные ручки и вскоре гроб снова оказался на своем прежнем месте – на багажнике автомобиля.

– Вы уж поглядите, Василий Михайлович, чтобы она снова там не сбежала, – запереживали напуганные женщины.

– Не беспокойтесь, граждане, больше не сбежит. Лично проверю. А если что, так я ее сразу определю в тюрьму. В самую крепкую камеру. Оттуда за триста лет еще ни один покойник сбежать не сумел, – бодро ответил участковый.

– Эх-хе-хе, – снова тяжело вздохнул Афанасий.

– Не печалься, дед, нас ждут великие дела, – подбодрил его Стас, – Ну, что, мужики, поехали?

– Еще раз вернетесь, кольем ноги перешибем, – пригрозили в след мужики.

Но едва машина тронулась с места, как улица опустела.

* * *

До района добрались без происшествий и прямиком направились к больнице. На этот раз морг оказался открыт и спустя час участковый держал в руках надлежащим образом оформленную справку медицинского освидетельствования, подтверждающую наступление смерти Надежды Константиновны Пырьевой, не насильственного характера.

– Теперь с ЗАГС, – скомандовал он, – Грузи гроб обратно.

– Только пустой. Бабулька пока с бирочкой на полочке со старичком одним симпатичным полежит, не заскучает, – весело заявил санитар.

– Это почему? – поинтересовался Стас.

– Перевозка трупиков только спецтранспортом обеспечивается. На багажниках трупики возить не хорошо, – пояснил, улыбаясь, медбрат, – Заказывайте катафальчик. Доставим, куда скажете.

– Так, итить твою макушку, туда машина не пройдет. На тележке возим, – нашелся Афанасий, – Дороги нет. Пять километров, итить твою макушку, лесом до кладбища. Из Пустошки мы.

– Точно, – подтвердил участковый, – Из Пустошки они. Дороги ни фига нет.

– Из Пустошки… – почесал затылок хранитель брошенных тел, – Тогда ладно. Забирайте. Только прикройте чем-нибудь гробик. Не положено гробики возить на багажничках. Народ сильно пугается. Особенно по ночам. В сумерках.

– Так, итить твою макушку, на это брезент есть, – ответил старик, – Мы им всегда прикрываем. Как же иначе?

На том и расстались.

– Старушек, когда забирать будем? – поинтересовался Стас, снова привязывая гробик к багажничку.

– Бумажки оформим, и заберете, – ответил Василий Михайлович, – ЗАГС скоро закроется. У нас это быстро. Моргнуть не успеешь, все уже по домам сидят. Ловить нужно. А то снова придется ночь кантоваться.

На том и решили.

В ЗАГСе тоже особенно долго не задержались. Свидетельство о смерти оформили достаточно быстро для районного темпа делопроизводства. Двух часов не прошло, как поставили на синем бланке круглую печать, и Надежда Константиновна Пырьева оказалась окончательно вычеркнутой из списков живущих на этом свете.

За Элеонорой Григорьевной и Анастасией Павловной приехали в больницу около шести вечера.

Дед Афанасий с Василием Михайловичем прошли на неврологическое отделение, куда вчера вечером поместили бабулек, а Стас остался ждать в вестибюле возле гардероба.

Минуты томительного ожидания медленно вытягивали расчесанные до предела нервы и без того натруженные долгими хлопотами длинного дня и бессмысленной, бессонной ночи. Неопределенность положения, гнетуще чувство голода, настоятельное желание принять теплый душ только усиливали общее неуравновешенное состояние, готовое в любую минуту выплеснуться актом немотивированной агрессии на голову любого, кто только попытается прибодаться по самому незначительному поводу. Обычно в такие минуты под руку подворачиваются вахтеры с их нахальными, хамскими лицами и тупыми вопросами. Но в этом месте сидящая в своей будке сторожиха ни на кого не обращала ни малейшего внимания, полностью погруженная в созерцание очередной серии бразильской мыльной оперы по маленькому экрану черно-белого транзисторного телевизора. Одно несколько утешало и как-то успокаивало – десять тысяч долларов в конверте за пазухой.

Бессмысленно бродил Стас от одной грязной стенки до противоположной, и пытался утомленными мозгами проанализировать свое положение в этом мире, как-то представить дальнейшее развитие событий, главным образом в направлении очередного места ночлега и ужина. Ничего толкового в голову не лезло, кроме противного мотивчика из приемника, включенного в справочном отделении:

 
Скажи, красавица, чего не нравится?
Ведь я хочу тебе понравится,
Тебе понравится. Тебе понравится.
 

– Здравствуйте, Стас. Какая неожиданная встреча, – раздался с боку знакомый мелодичный голос.

Стас обернулся. Перед ним стояла Маша.

– Как вы меня здесь нашли? Я совершенно не собиралась сегодня ехать в больницу. Мама попросила навестить бабушку. Сказала, что ей будет приятно. Послезавтра у нее операция. Я собиралась навестить ее завтра. Она лежит на хирургическом. Сегодня у меня были совершенно другие планы. Дома так много дел. Как вы узнали, что я сегодня здесь буду? Я же никому не говорила? – спросила она совершенно наивным тоном.

– Предчувствие, – выдавил из себя молодой человек, пораженный неожиданностью встречи, – Здравствуйте, Маша.

– Просто невероятно. Вы даже себе не представляете, что у нас творится в деревне. Как только вы уехали, все просто с ума сошли. Говорят эта самая Пырьева, которую вы увезли, по дороге сбежала. Представляете? Ее нашел у себя в бане дядя Егор… – и Маша вкратце пересказала Стасу все происшествия прошлой ночи, приукрасив по своему и добавив для большей достоверности несколько недостающих по ее мнению звеньев в длинную цепочку развернувшихся мистических событий. – У нас теперь все только об этом и говорят, – закончила она свой рассказ, – А вы все это время где были?

– Тут, – пожал плечами молодой человек, – На улице ночевали. Мы сами не сразу обнаружили её пропажу. Только когда гроб открыли. В больнице.

– И не побоялись?

– Чего бояться? Мертвые не кусаются, – развернул плечи Стас, – Открыли гроб, а там кирпичи лежат. Покойника как не бывало. Ясное дело похитили.

– Как похитили?

– Не станет покойник вместо себя кирпичи в гроб укладывать? Значит – похитили. Значит – не сама ушла. Чего тут не ясного? – для большей убедительности Стас запустил руки в карманы штанов и слегка выкатил вперед грудь, – Вы там в деревне расфантазировались. А тут дело ясное. Все просто. Мы так полагаем, Митрич ее похитил. Зачем ему это было нужно, пока не знаю. Но это вы у него сами спросить можете. Только, полагаю, он свое получил. Бог шельму метит. Вот так. Все просто.

Маша восторженным взглядом смотрела на Стаса снизу вверх, и он это чувствовал. Усталость как рукой сняло.

– Сегодня утром мы обратно ее вернули. Народ, как могли, успокоили. Вас, кстати, я на собрании не заметил. Заняты были? – поинтересовался он.

– Мама не пустила. Нечего говорит глупостями заниматься. Она у меня вообще женщина очень строгая и практичная. Мы без отца росли. Умер он. Она нам за мать и за отца. Сиди, говорит, дома. Там глупости одни мелят. Права оказалась. Домой приеду обязательно ей все расскажу, – ответила она.

– Вы бабушку уже посетили?

– Да. От нее только что вышла. Все нормально пока. Врачи говорят – по плану. Домой еду. Думала на автобус пойти. Ой, – взглянула она на маленькие дешевые часики на руке, – Опоздала. Надо же заболтались мы с вами. Ушел автобус. Мама будет волноваться… Придется попутку ловить…

– Ничего, – успокоил ее Стас, – Я на машине. Тут не далеко. Подвезу. Сейчас участкового дождусь и поедем. Дорога знакомая. Бензин есть. Заправился.

– Не нужно. Это, наверное, неудобно, – произнесла она, но истинным ответом был взгляд полный благодарности.

– Удобно. Еще как удобно. Мне будет очень приятно проводить вас прямо до самого дома, – признался он, – Впрочем, я успею. Никуда они без меня не денутся. Сейчас предупрежу, чтобы подождали, – Стас вынул мобильный телефон и набрал номер участкового, – Василий Михайлович? Стас… Я отъеду ненадолго… Заправиться… Еще надо. Я быстро… Да. Все. Пока. Поехали, – пригласил Машу к выходу, – Прокатимся с ветерком. Всю жизнь мечтал о таком вечере.

* * *

Вениамин Аркадьевич собирался покинуть больницу, когда его остановила дежурная сестра и сообщила, что за недавно поступившими пациенткам пришли.

– Кто? – удивился он, абсолютно точно зная, что обе совершенно одинокие.

– Милиция, – тихим голосом заявила медицинская сестра.

Пришлось задержаться и принять поздних посетителей в своем кабинете.

– Чем обязан? – поинтересовался невропатолог у Василия Михайловича.

– Как вы помните, вчера у вас здесь остались две бабки из Пустошки, – ответил участковый, – Мы за ними.

– Вы их родственник или они в чем-нибудь подозреваются? – поинтересовался Вениамин Аркадьевич.

– Нет. Я от имени их деревни. Афанасий их дальний родственник. За ними пришел. Я, можно сказать, с ним, – приветливо улыбаясь, ответил милиционер, – В помощниках. Мало ли что. Дело такое.

– Да, итить твою макушку, за ними, – подтвердил дед, скромно присаживаясь на краешек стула.

– Вынужден вас огорчить, любезнейший. Они очень серьезно больны и им оказывается необходимая медицинская помощь, – мило улыбнулся врач.

– То есть как больны? – удивился ходатай.

– Весьма больны, – ответил доктор, – Я просто обязан оказать им необходимую помощь. Длительное проживание экстремальных условиях не могло не отразиться на общем состоянии психики. Она сильна подорвана. Обе женщины нуждаются в длительном курсе восстановительной терапии в условиях стационара. Под непосредственным наблюдением соответствующих специалистов. Дальнейшее пребывание их в условиях изоляции от общества просто исключено. Это отрицательно скажется на их общем состоянии здоровья. Должен вам заметить, что это может оказаться весьма не безопасно для окружающих. Вы, как представитель власти должны это понимать лучше кого бы то ни было.

– Ты что обалдел, что ли, Веня? – поразился участковый такому неожиданному повороту, – Они не больнее нас с тобой. Я отлично их знаю.

– Об этом судить не вам, любезнейший Василий Михайлович, – отбросил фамильярности в сторону Вениамин Аркадьевич, – Это моя территория. И здесь я определяю, кто болен и чем болен. Убедительно прошу вас не вмешиваться в вопросы, в которых вы, простите меня, совершенно не компетентны. Вы и так их достаточно вчера шокировали своей непозволительной выходкой. И если вы намерены и дальше продолжать в таком же духе и не оставите данный вопрос своим вниманием, то я буду вынужден поставить об этом в известность ваше руководство. Это не слыхано приносить гроб в приемный покой больницы, где осуществляется прием тяжелых больных. Это вопиющее нарушение всякой этики и санитарно-эпидемиологических правил. В результате пострадали две пожилые женщины, которых мы просто вынуждены были госпитализировать. И теперь вопрос за чей счет будет осуществляться их дальнейшее лечение и последующая реабилитация до сих пор остается открытым.

– Да это был их гроб, черт побери. Это они его притащили, – возмутился милиционер, – Да я…

– Мне совершенно безразлично, чей это был гроб и для кого предназначен, – срезал невропатолог, – Ему не место было в приемном покое и вам об этом хорошо известно. Можете оставить себе этот гроб, если хотите, а моих пациентов попрошу оставить в покое, там, куда они в настоящее время помещены. Они теперь сильно нуждаются в покое и надлежащем медицинском уходе. И они его получат. Это мой долг. И я его выполню. На высоком профессиональном уровне. Можете не сомневаться. Простите, но мне совершенно некогда с вами спорить. Я очень устал. Я после ночной смены, нуждаюсь в отдыхе и хочу спать. Я тоже человек. Или вы и меня хотите довести до безумия?

– И когда вы предполагаете из выписать? – снизил тон участковый.

– Дней через десять. Не раньше. Если все пойдет так, как я прогнозирую. Но не исключены и осложнения. Человеческая психика очень тонкая вещь. К ней необходимо подходить очень деликатно и осторожно. Поэтому, уважаемый, – обратился врач к Афанасию, – Не стоит волновать ваших родственников своим присутствием и напрасно их беспокоить. Они получают надлежащее лечение и все что им необходимо. Смею вас в этом уверить. Приемные дни у нас по вторникам и четвергам с двух до шести. Приходите и сами во всем убедитесь. На этом с вашего позволения я закончу. До свиданья.

– То есть как до свиданья? Одну минутку, – поднялся со стула Василий Михайлович, – У наших старушек не было никакого намерения лечиться тут от чего бы то ни было, насколько я знаю. Вы их спросили, желают они здесь находиться? Насколько я понимаю, держать их против их воли вы не имеете права. Не так ли?

– Об этом, уважаемые, давайте поговорим завтра, – отмахнулся Вениамин Аркадьевич, – Приходите в установленное время и сами задайте им все эти вопросы. Уверяю вас, что все ваши беспокойства совершенно напрасны. Им здесь хорошо и уходить отсюда они совершенно не намерены. У нас, простите, больница, не тюрьма. Никто никого насильно не держит. У нас режим. Больные нуждаются в тишине и покое. Я тоже в этом нуждаюсь. Мой рабочий день давно кончился. Я после ночного дежурства. Я домой хочу. Приходите завтра. Завтра мы все окончательно выясним. К тому же выписка у нас с десяти до двенадцати. А сейчас, простите, почти семь вечера. Все закрыто. Даже если бы я и захотел кого-нибудь выписать я просто не смог бы этого сделать. Понятно? Одежду не выдать. Кладовая закрыта и опечатана. Режим. Так что еще раз: до свиданья, господа.

– И все же я бы хотел их увидеть, с вашего позволения. В какой они палате? – спросил участковый.

– Да, итить твою макушку, – поддержал дальний родственник, – Право имею.

– В третьей, – обреченно выдохнул невропатолог, – Вторая дверь по коридору. Но я их все равно не выпишу, – крикнул в спину выходящему милиционеру.

«Сегодня они их все равно не заберут. А завтра с утра посмотрим, – подумал он и достал он из ящика стола записную книжку, – Лишь бы Сенька на месте был. Лишь бы не ушел, чертов кот», – стал набирать номер телефона.

Долго вслушивался в длинные гудки, наконец, кто-то на другом конце провода снял трубку.

– Алле, девушка, Семен Викторович на месте?.. На месте? Можно его! Срочно! Из райбольницы… Да. Жду!.. На месте, черт старый. Наши рано не уходят… Алле, Сенька?.. Это я Венька… Дело есть. Выручай, друг. Двух старушек упаковать надо. Крыши обеим снесло напрочь… Очень хорошие старушки. Пришли завтра к утру бригадку. А лучше через часик. Сможешь?.. Только через два?.. Отлично. Буду очень признателен. Очень… С меня причитается. Они мне позарез нужны… Это с моей старой работой связано. Хочу ее возобновить. Очень хороший материал. Исключительный. Сам оценишь. Поразишься… Все будет тип-топ. Не волнуйся. По всем показателям, твои старушки… Я с ними недельки две поработаю и можно будет выпускать. Пока то да се, все будет нормально… Защищу дисер, возьмешь к себе?.. Хорошие спецы всегда требуются?.. Спасибо… Так я на тебя очень рассчитываю… Да. Жду. Привет жене… До скорого. Утром сам к вам приеду. Старушек навестить… Не с пустыми руками… Ты меня знаешь… Давай. Пака, друг. Жду твоих архангелов. Очень жду…

«Ну, теперь посмотрим, куда какая пойдет. Нашелся заступник. Будет тебе, Васька, к утру официальное сообщение за подписью главного. Получишь на орехи, мусор. Будешь знать, как на чужую грядку соваться», – невропатолог радостно потер вспотевшие от волнения ладошки и включил электрический чайник. Кофейку надо испить. Два часа ждать бригаду из психушки. Ну, выдался денек. Ничего окучим.

* * *

– Спасибо, что подвезли, – ласково улыбнулась Маша, когда автомобиль миновал дорожный знак населенный пункт «Селки» – Дальше ехать не надо. Теперь я и сама дойду. Тут близко. Вас, наверное, уже товарищи ждут.

– На чай не пригласите? – поинтересовался Стас.

– Что вы, – отмахнулась Маша, – Поздно уже. И потом, что люди подумают. У меня мама строгая. Не успела, скажет, познакомиться, а уже в дом тащишь. В другой раз, ладно?

– Когда он еще будет другой раз… Ладно, на чай не напрашиваюсь, но до дома довезу. А то, покоя мне не будет. Буду ехать и думать: дошла, не дошла. Нет уж, высажу возле калитки и, как говориться, до новых встреч, – Стас вырулил на главную улицу деревни, – Куда поворачивать прикажете?

– Прямо, – скомандовала Маша, – Второй поворот направо после магазина. Я скажу где.

– Слушаюсь, госпожа штурман. Музыка не слишком громко?

Девятка лихо прокатила по неровной сельской дороге и остановилась возле покосившейся калитки, давно мечтающей о капитальном ремонте.

– Вот здесь, – вздохнула Маша, – Мой дом. Там за яблонями.

– В темноте плохо видно. Но мне уже нравиться, – признался Стас, – И вы, Маша, очень.

– Ишь, какой шустрый, – вспыхнула она, – Мне пора. Мама ждет.

– Подождет немного. Мы быстрее автобуса приехали. Время есть. Давай посидим немного в машине. Музыку послушаем. Вы любите рок-металл или как все Хулио Иглесиаса?

– Мне, правда, пора. Вы, Стас, приезжайте к нам после. Потом, когда все закончиться. В другой раз посидим, хорошо? Что-то мне неспокойно сегодня.

– Это, наверное, она на вас давит, – указал он вверх пальцем.

– Кто она?

– Покойница. С собой возим на крыше.

– Да вы что? Снова ее сюда привезли! Вы с ума сошли! Уезжайте немедленно! Господи, что же вы мне раньше не сказали! Все, Стас, до свиданья, – Маша пулей вылетела из машины и захлопнула за собой дверцу, – Езжай, езжай, – махнула рукой и скрылась за калиткой.

– Подумаешь, покойница, – усмехнулся молодой человек, – Эка невидаль. Куда она из гроба денется.

Медленно развернулся и направился к выезду из деревни.

Когда поздним вечером жители Селков в третий раз увидели машину с гробом на крыше, то некоторым стало плохо. Весть о новом прибытии в деревню страшной покойницы моментально облетела ближайшие улицы. Мужики насупились. Одни взяли колья, другие прихватили кое-что посерьезнее, и вышли на дорогу, встречать гостя. Тот не замедлил вскоре появиться, блеснув фарами в сгущающихся сумерках.

«Что-то народ возле магазина столпился, – подумал Стас, безмятежно подъезжая к знакомому месту, где в первый раз встретился с Машей, – Мужики. С кольями. К чему бы это?..»

Разъяснений долго ждать не пришлось. Ближайший к нему губастый мужичишка с надвинутой на самые глаза мохнатой кепкой не замедлил стремительно подбежать к машине и с перекошенным от злости лицом что силы лупанул дрыном по переднему капоту. Что при этом он выкрикнул, Стас не разобрал. Громко музыка звучала, да и мысли находились в эту минуту довольно далеко от ожидания подобной неприятности. Гром грянул с темного неба, ошпарив кипятком разомлевшую душу. Сердце скатилось в правую пятку и вдавило в пол педаль газа. Мотор свирепо взревел и большая часть не менее добрых мужиков, потрясая кривыми дубинами, остались где-то позади. Только хлопнул правый подфарник. Бухнули два скользящих удара по передней дверце, и пара камней врезались в заднее стекло, засыпав осколками половину салона.

Машина стремительно неслась по колдобинам, сотрясая подвеску. Сзади раздалась пара выстрелов. Но цели своей они явно не достигли. Ближайший же поворот скрыл Девятку от злобных преследователей.

«Ни хрена себе компот, – подумал Стас, выруливая на шоссе, – Вот так проводил Машу. И что мне так не везет! Половину машины разнесли, сволочи! Хорошая деревенька, нечего сказать. Гостеприимные люди. Черт бы их всех побрал».

* * *

– Тоська, вставай, пойдем, – тронула за локоть подругу Элеонора Григорьевна.

– Куда? – недовольно спросила та, грубо вырванная из цепенящего состояния эмоционального сопереживания томительных поворотов бразильской мыльной оперы, густо стекающей с экрана телевизора на разомлевших больных, вкушавших сие сладкое блюдо из глубины продавленных кресел небольшого холла.

– Пора, – пояснила бывшая учительница.

– Чего пора? – не поняла бывшая доярка.

– Уходить пора, – шепнула на ухо Элеонора Григорьевна, – Или ты остаешься?

– Вечно лезешь не вовремя, – заворчала толстая Тоська, – Что попозже нельзя?

– Нельзя. Самое время. Вставай.

Пришлось покидать насиженное теплое место, почти возле самого экрана. Какая досада.

– Ну, что ты там еще надумала? – спросила Анастасия Павловна, выходя вслед за Элеонорой Григорьевной в обезлюдивший коридор.

– Смотри, дура, все возле телевизора столпились. Видишь? Самое время. Никто не заметит. Иди за мной, – указала бывшая учительница в глубину темного коридора, – Я у Зойки – сестры хозяйки ключ от кладовки стащила. Они их в дверях оставляют. Бери, кто хочешь. Она зазевалась, я и стащила. Сунула в карман и пошла мимо. Видишь, – остановилась возле кладовой и показала ключ с бирочкой, – Возьмем свою одежду, только нас и видели.

– Здорово придумала. Я им свою новую одежу оставлять не хотела. Открывай скорей. Мы ее там найдем? Что тут? – сунула голову внутрь кладовки бывшая доярка.

– Ничего интересного. Белье по полкам в мешках. Ищи свое, – ответила предводительница.

– О, сколько всякого. Давай прихватим на обнову, – предложила Тоська.

– Ты с ума сошла. Мы сюда не воровать пришли. Снимай пижаму.

– Пижама хорошая. Давай пижаму оставим. У меня такой отродясь не было.

– Ты что хочешь, чтобы тебя воровкой считали?

– Да где они тут заметят? Смотри их тут сколько. Грязных, да рваных, – указала Анастасия Павловна на большую кучу тряпья, сваленного в углу, – Кто их считает?

– Ладно, уговорила. Оставь себе. Только давай быстро. Одежду свою нашла?

– Нет еще. А где ее искать? На какой полке?

– По надписям смотри. Вот, наше неврологическое отделение. Палата третья. Тут должна быть. На. Твоя? – указала Элеонора Григорьевна на груду сложенного белья поверх синей утепленной куртки, – Держи. Твоя зеленая юбка.

– Моя, – обрадовалась Тоська, – А рядом твоя.

– Сама вижу. Одевайся.

– Проверь из карманов ничего не сперли? – посоветовала бывшая доярка.

– У меня ничего не было.

– У меня, кажется, не сперли, – ответила Анастасия Павловна, – Знаю я такие места. Тут держи ухо востро.

– Ну, что оделась?

– Оделась.

– А пижама где?

– Поверх оделась. Здорово получилось. Не заметно и нести ничего не нужно.

– У тебя талант. Какая воровка пропадает. Страшно с тобой в Москву ехать.

– Почему?

– Проявится. Искушений много. Ну, пошли. Открывай дверь. Что там? Тихо?

– Кажись, по коридору идет кто-то, – быстро захлопнула дверь Тоська и на всякий случай закрыла изнутри на замок.

Снаружи послышались быстрые шаги. Кто-то остановился возле кладовой, дернул на себя дверь, выругался и быстрыми шагами удалился вглубь здания.

– Ну, что делать будем? – спросила Анастасия Павловна.