Текст книги "Операция «Фроттер» Приказано внедриться!"

– Ну, особых косяков сегодня, кажется, не было, – сказал Кондрашов.

– Согласен, – сказал Солодов. – Были кое-какие шероховатости, но об этом можно и завтра, в процессе… Ладно, давайте, что ли, прощаться…

Костик с Сергеем поехали вместе – до определенного момента им было по пути. Они так устали, что им было лень даже разговаривать. Хорошо что трамвай был не заполнен, и им удалось усесться на двойное место, рядом. Костик принялся было разглядывать стоящую в проходе загорелую девицу в коротком платьице, но внезапно ощутил, что ему совсем не хочется фантазировать по поводу секса с ней. И у него даже не напрягся член, что было совсем уже непривычно.

Как бы такая работа до импотенции не довела, – озабоченно подумал Костик. Он пожал руку молча поднявшемуся Сереге, и опять уставился в окно…

Глава 20. Фроттер. Рабочие будни

«Отшить» фроттериста достаточно просто: к нему надо просто повернуться. Специфика фроттеризма в том, что после того, как прижимальщик увидит лицо женщины, он теряет к ней интерес. Кроме того, можно посоветовать ему обратиться к врачу. Фроттеристы критически относятся к своему отклонению, понимая, что то, чем они занимаются – необычно и неправильно. Видя недовольство своей «жертвы», они сразу отстают от нее.

– Понял, товарищ полковник, – сказал Костик. Бугаев почему-то позвонил на общий квартирный телефон, рано утром, и Костик сейчас стоял в коридоре сонный, босиком, почесывая ногу ногой. – Я понимаю, отчитаться, конечно, надо, но вряд ли меня отпустят. Что? Ну да, там у нас… ну, в банде, дисциплина. Засветиться боюсь… Ладно, ладно, я понял. Есть, товарищ полковник. На следующей неделе, хорошо…

Отлично, опять ему удалось отбиться. Костику так не хотелось появляться в отделе, ему так понравилось пастись на вольных хлебах… Он боялся, что стоит ему появиться с отчетом в кабинете полковника, как непременно возникнут какие-нибудь чертовы обстоятельства, и его снимут с операции. Может, конечно, так и произойдет когда-нибудь, но только не сегодня, ура! А на следующей неделе он, возможно, опять как-нибудь отвертится.

Костику действительно нравилась его новая работа. Рисковая, требующая мгновенной реакции, творческого подхода, и вообще особого типа мышления. Да, Костика устраивало абсолютно все, кроме заработка. Парадокс, но фроттером он заработал пока не больше, чем опером – то есть ничего. Только на сигареты и бутерброды со второсортной колбасой, не более того. Гладко все было только на бумаге, а в действительности… Уже второй месяц им выплачивали только основную ставку, а процент с объема проделанного обещали рассчитать и выдать позднее. Хотя, по прикидкам все более мрачнеющей бригады, заработали они немало.

Уже не раз и не два доведенный до крайности Костик собирался распотрошить свою долларовую заначку, но в последний момент его неизменно что-то останавливало. Пусть лежит на крайний случай, – говорил он себе, – вдруг подвернется какое-то выгодное дельце, где придется вложиться. При этом он отдавал себе отчет, что это лишь отговорка. На самом деле его не оставляло подспудное чувство, что эти деньги еще придется сдавать прокурорским. Что в один не очень прекрасный день к нему нагрянут с обыском, и если он сдаст незаконно добытые деньги в полном объеме, ему скостят срок. Так что, и эти девятнадцать, если быть точным, тысяч никаких дивидендов в личной жизни не приносили…

Костик с облегчением положил трубку и поздоровался с появившейся в коридоре Аделаидой Вильгельмовной.

– Вы бы не стояли, Костик, босиком, – сказала она с давно вошедшей в привычку при общении с ним назидательностью. – Пол холодный, вы можете простудиться.

– Я милиционер, – буркнул Костик. – Нам простужаться не положено…

Он посмотрел вслед прошедшей на кухню соседке, запустил руку в трусы и почесал промежность. Все же ноги у нее ничего, – привычно подумал Костик, и у него, естественно, тут же затвердело в паху. Только вот вечно она в халате и тапочках. Накрасилась бы, что ли, надела короткую юбку, встала бы на каблуки… Так нет же, такое только один раз и было, когда Бугаев на новоселье приезжал. Для него тогда и старалась, старая стерва. А я вроде как и не мужик для нее…

– Костик, – строго сказала Аделаида Вильгельмовна. Она стояла к нему спиной и мыла в раковине посуду. – Вам следует кушать по утрам горячее, то есть полноценный завтрак. А вы все бутербродами давитесь. Это не дело, так можно испортить желудок.

– Я не Костик, я Константин, – хмуро сообщил он, пережевывая бутерброд с дешевой колбасой. – Лейтенант милиции, оперуполномоченный уголовного розыска. И мне некогда по утрам у сковороды стоять, мне работать надо.

– Так я же не раз вам предлагала, Костик, – традиционно пропустив его замечание относительно имени мимо ушей, продолжила соседка. – Давайте я вам буду что-нибудь готовить или хотя бы подогревать. Я в милиции не работаю. У меня свободного времени много.

– Будь ты помоложе, я б тебя сам одно место подогрел, – буркнул Костик, разглядывая ее ноги.

– Вы что-то сказали? – Она повернулась, и Костик быстро отвел глаза от ее привлекательных икр. – Вода шумит, я не расслышала.

– Я говорю, не надо мне ничего, – сказал он. И, допив чай, резко встал. – Все. Мне на службу пора…

Костик со своим оперским чутьем, еще более обострившимся на фроттерской работе и ставшим уже почти абсолютным, как у розыскной собаки, сразу заметил в поведении коллег что-то необычное. Ему даже не надо было смотреть в сторону работающих друзей, достаточно было краем глаза подмечать малейшие нюансы их движений и перемещений. Вот Вовка Николаев, атакующий дорого одетую дамочку с подвешенной на локтевом сгибе сумочкой, задержался возле нее чуть дольше, чем того требовала ситуация. Мелочь? Мелочь. Но мелочь непонятная, явно не случайная, несущая в себе что-то многозначительное, с нехорошим душком. Обслужив дамочку, Вовка пересекся с продирающимся навстречу Серегой Кондрашовым. Естественно? Вполне. Но что-то между ними произошло, почему-то они задержались, прильнув друг к другу на долю секунды дольше, чем того требовали обстоятельства.

Понаблюдав искоса за бригадой, Костик обнаружил, что все нити этих непоняток сходятся к Кондрашову. Серега явно работал разводящим в какой-то непонятной пока Костику игре. Со стороны он очень напоминал второго, негласного бригадира. Получив от Солодова очередное указание, что Костик слышал так же ясно, как любой другой член бригады, поскольку гарнитура работала в режиме «конференция», Кондрашов медлил пару секунд, словно прокачивая про себя какие-то поправки к будущим действиям, и только потом направлялся к объекту. При этом он давал понятный только посвященным знак либо Вовке, либо Вялому. Значит, вне их игры были Слабко и Костик. Ну и как все это понимать? Что задумали эти трое?..

Костик незаметно следил за коллегами уже половину дня и ничего не мог понять. К разгадке их тайны он не приблизился ни на миллиметр. Но когда он уже махнул было на все рукой, решив после работы вызвать Серегу на откровенный разговор и выбить из него «чистосердечку», произошло нечто, расставившее все по местам.

– Ой! – заорала хорошо одетая тетка, держа перед собой собственную сумочку на вытянутых руках, словно брызжущую во все стороны маслом сковородку, или как будто тетка была дальнозоркой и собиралась получше ее разглядеть. – Ой, что деется! Люди, мне сумочку порезали!

Народ загомонил, зашевелился, все стали подозрительно приглядываться друг к другу.

– Вы заметили, кто это сделал? – спросил, продравшись к тетке, плотный мужик лет тридцати пяти в майке и черных вельветовых штанах.

– Нет! – взвизгнула тетка, и ее лицо сморщилось, словно она готовилась разрыдаться.

– Ну, хотя бы кто недавно рядом стоял, внимание обратили?

– Да не знаю я… – Тетка все же стала всхлипывать. – Знаю только, что кошелек пропал. А там деньги на покупку холодильника были…

Зато это знал Костик. Рядом с теткой только что стоял Серега Кондрашов. А отвалив от нее, он пересекся с Вялым. Потом Вялый быстро протиснулся назад, и Костик готов был поклясться, что сейчас где-то в районе кормы лежит пустой кошелек из той самой сумочки, над которой все же полились слезы.

Кто-то тут же принялся утешать пострадавшую, кто-то давал ей бестолковые советы, кто-то откровенно над ней хихикал.

– На выход, – коротко скомандовал Солодов, и рассредоточившаяся бригада принялась пробираться к разным дверям… – Ну, Кондрашов, расскажи мне, пожалуйста, что-нибудь интересное, – сказал он, когда все дружно закурили, отойдя на край остановки, подальше от ожидающих транспорта людей. – Точнее, нам.

– Чего конкретно? – довольно спокойно уточнил Кондрашов.

– Ну, давно ли вы этим занимаетесь и сколько уже настригли. Да, кстати… Я говорю «вы», подразумевая тебя и твоих подельников, Николаева и Вялого. Головко и Слабко, кажется, не в доле.

– Зато я в теме, – буркнул Слабко. – Тоже давно их засек.

Костика тоже так и подмывало вставить свои три копейки о своей наблюдательности, но он решил промолчать.

– Ну, а чего, – тоже довольно беззаботно сказал Вялый. – Что прикажешь делать, если контора нам положенную зарплату зажимает. Нам что, за копейки корячиться?

Костик, с профессиональным интересом наблюдавший за поведением пойманных с поличным коллег, с удивлением уловил, что они нисколько не играют, они действительно абсолютно спокойны и уверены в своей правоте.

– Другие тоже согласны, что если контора задерживает зарплату, то это может послужить оправданием для таких вот действий? – спросил Солодов, посмотрев на Костика и Слабко.

Они переглянулись и почти синхронно пожали плечами. Вообще-то Костика не оставляло какое-то подспудное ощущение, что перед ним разыгрывается фарс. На его глазах опять ведется какая-то игра, а он опять не может понять ее смысла. Ну, эти трое, допустим, просто оборзели. И еще здорово разозлены, что им не выплатили причитающееся в полном объеме, оттого и ведут себя так нагло, даже вызывающе. Но как, к примеру, объяснить это спокойствие бригадира? И еще… Костика, несмотря на духоту, вдруг прошиб холодный пот. Он вспомнил татуированного «учителя», у которого, возможно, вместо паспорта была справка об освобождении, его уроки с подробными объяснениями, как подрезать сумки и карманы, как вести себя в случае поимки с поличным… Неужели все это было спланировано заранее? И эти невыплаты… Их что же, специально, вроде бы эдак непринужденно, словно невзначай подталкивали к такому вот на первый взгляд неожиданному, а если разобраться, вполне закономерному итогу?

– Вообще-то жить действительно на что-то надо, – неожиданно сказал Слабко, и Костик понял, что если он не скажет сейчас свое слово, то попросту противопоставит себя коллективу.

– Согласен, – сказал он. – Фигня какая-то получается. Работа нервная, опасная… И оплачиваться должна соответственно.

– Ну, вообще-то, какие-то деньги нам всем выплатили, – заметил Солодов. И опять сказал это как-то безразлично, словно по необходимости, согласно вложенной в него программе.

– Слушай, Паша, ты сам прекрасно все понимаешь, – тоже как-то вяло, без души, сказал Серега. – Выплатили только базовую ставку, а проценты зажали. То есть, получается, никакой прибыли, оттого что мы перекинули кучу пассажиров с транспорта на транспорт, парк вроде бы не получил. Это как если бы мы просто так катались, без всякого прока, без регулировки пассажиропотоков.

– Кстати, прибыль у парка должна быть нехилая, – решил выступить Костик по все тем же соображениям. – По сути дела, мы на своих маршрутах столько сделали… Это как если бы контора стоимость на проезд раза в два подняла.

– Ну, в два не в два… Но поработали нормально, согласен, – сказал Солодов. – Только вот в чем дело, ребята… – Он опять закурил, хотя только что отбросил выкуренную сигарету, и Костик понял, что бригадир настраивается, готовясь произнести что-то важное. – У нас ведь демократия, верно? И в стране, и в бригаде… Поэтому как мы сейчас относительно дальнейшей работы решим, так и будет. Только учтите. Если мы проголосуем за поддержку взятого некоторыми, – Солодов кивнул на обособленно стоящую троицу, – курса, то придется некоторый процент отстегивать в общак.

– Кому конкретно? – прищурившись, спросил Николаев.

– Нашей конторе.

Наступила пауза. Пятеро недоверчиво переглядывались, а Солодов курил, спокойно за ними наблюдая.

– Это как? – опомнившись, начал Кондрашов. Он выглядел до того возмущенным, что у него даже очки запотели. По крайней мере, Костику так показалось. – Паша, ты не находишь, что вырисовывается странная такая цепочка… Нам не выплачивают зарплату в полном объеме. Это факт?

– Факт, – подтвердил бригадир, поняв, что от него дожидаются ответа.

– Тогда мы находим свой способ заработать. Факт? Факт, – на сей раз сам себе ответил Кондрашов. – И вот тут начинается самое интересное… С нас требуют отстегивать процент с заработанного. Это вместо того, чтобы, наоборот, начислять нам проценты с задолженности по зарплате, раз по каким-то причинам неспособны выплатить положенное вовремя. Тогда с каких таких мы должны…

– Мосгортранс предоставляет нам производственные мощности, – пояснил Солодов.

– Это как? – Опешивший Кондрашов обвел взглядом остальных, как бы сомневаясь, правильно ли он понял слова бригадира.

– Ну, имеется в виду цех, в котором вы работаете и который в данном случае представлен в виде маршрутов общественного транспорта, – невозмутимо пояснил Солодов. – Доступ в цех – бесплатный. То есть проездной билет или удостоверение работника транспорта, дающее право на бесплатный проезд. А также напильники и токарные станки в виде аудио гарнитуры. Приплюсуем сюда еще обучение профессии, бесплатное опытное руководство в лице бригадира, и прочее. То есть вложиться Мосгортрансу пришлось неслабо.

– Ну, положим, такой напильник, – Серега ткнул в свое ухо, – я бы и сам себе купил, не такие уж это большие вложения. Насчет бесплатного доступа в цех – аналогично. Неужели я бы на поездной не наскреб. Ну, разве что насчет обучения… – Он почесал затылок. – Конечно, тот учитель с синими перстнями на пальцах, это сильный козырь, тут без базаров… Ну, а вы чего молчите? – Кондрашов пальцем поправил очки и уставился на подельников.

Те переглянулись, неопределенно пожали плечами, а Солодов посмотрел на часы и сказал:

– Короче, на сегодня смену предлагаю считать законченной. Все равно сейчас никто продуктивно работать не сможет. Думать не о том будете… Да и разговор предстоит обстоятельный. Так что предлагаю засесть в каком-нибудь кафе, перекусить и обсудить наши дальнейшие действия…

– Пойми, Паша… – сказал Кондрашов, разливая по одноразовой посуде уже вторую бутылку. Стол в дешевой забегаловке был уставлен немудреной холодной закуской, музыкальную составляющую обеспечивал магнитофон на барной стойке, который выдавал хриплым голосом что-то из блатного шансона, остальной звуковой фон создавали голоса подвыпивших клиентов – в основном потрепанных годами и жизненными невзгодами мужиков самых разных возрастов и социального статуса. – Я не упрямлюсь, я действительно не понимаю, за что я должен отстегивать конторе процент. Объясни.

– Пойми, Серега, – в тон ему сказал Солодов, призывно поднимая пластмассовый стаканчик. – К примеру, ты предприниматель, так? И ты хочешь получить для бизнеса такое вот помещение… – Этой же рукой со стаканчиком бригадир плавно обвел насквозь прокуренное пространство забегаловки. – Ты подписываешь договор, оплачиваешь аренду на какое-то время вперед, набираешь персонал, ведешь бухгалтерию, закупаешь оборудование, договариваешься с крышей, и прочее, прочее, прочее… – Бригадир наконец выпил и все последовали его примеру. Солодов крякнул и пластмассовой вилкой забросил в рот порцию мясного салата. – Так вот, – жуя, продолжил он, – в конторе, в которую ты устроился, про все это ты можешь забыть. Все это Мосгортранс берет на себя. Ты только работай. И отстегивай в кассу процент. Неужели ты станешь всерьез утверждать, что это невыгодно? Не поверю. Ты же умный пацан… Кстати, зарплату вам все же выплатили, напомню.

– Ну… – На раскрасневшейся физиономии заметно опьяневшего Кондрашова отобразились раздумья. – В принципе, может, ты и прав. Все же мы работаем на чьей-то территории, это следует учесть.

– Вот! – Солодов поднял палец, затем, опомнившись, огляделся и понизил голос. – Наконец-то дошло.

– А у меня такой вот вопросец образовался, – сказал, передернув широкими плечами, Вялый. Он выждал, пока бригадир закинет в рот очередную порцию салата, и продолжил: – Нам не выплачивают наши честно заработанные проценты, зато требуют своевременно отстегивать другие проценты в общак. Как это понимать?

– Точно! – сказал Кондрашов. – Черт, кажется, мне уже здорово по голове дало, наверное, тут откровенная крутка… Я ведь то же самое спросить хотел.

– Никто не говорил, что вы не получите своих процентов, – заметил Солодов. – Речь шла всего лишь о некоторой задержке по их выплате. И эти величины, кстати, соразмерны. Я имею в виду проценты, вам причитающиеся, и проценты, причитающиеся с вас.

– Блин, фигня какая-то… – нахмурился Слабко. – Получается, мы работаем фроттерами вхолостую.

Теперь нахмурился Солодов.

– Ребята, это уже по кругу пошло, честное слово, – устало сказал он. – Фроттерство – это крыша, неужели непонятно? Вам выдали соответствующие удостоверения, и в случае инцидентов с любого рода терпилами за вас вступится Мосгортранс. А у него и неслабая поддержка на самом верху, и адвокаты, и другие мощности… Неужели будем все начинать сначала?

– А что значит «с любого рода»? – спросил Костик. Он тоже заметно опьянел, но держал себя в руках, профессионально фиксируя в памяти все происходящее. Вот когда пригодились уроки, полученные им в отделе. А ведь он поначалу не хотел выпивать с коллегами после смены, считая это излишеством. И как бы он, интересно, сейчас себя чувствовал, без суровой оперской школы? – Ну, я про терпил, в смысле.

– А то и значит, – терпеливо сказал Солодов. – Отмажут вас в любом случае, вот что. Потому что Мосгортранс работает не просто с ведома и согласия органов, а состоит с ними в тесной спайке. Если дамочка, поймав вас на фроттерстве, вызовет ментов, те и слушать ее не станут. Мол, все законно. А вот если вас поймают на том самом… – он посмотрел на своих работников со значением, – тогда менты спишут все на недоразумение. Удостоверения фроттеров у вас есть, лицензия на работу имеется, ну, а про то самое – клиенту показалось. Никто из вас никому в карман или сумочку не лез, вы просто прижимались. А на это имели полное право… Понятно?

– Солидно поставлено, – уважительно сказал Кондрашов.

– А вы говорите, процент ни за что, – сказал Солодов. – Выходит, есть за что. Но только доводить дело до вмешательства милиции в любом случае не стоит. Нам лишний раз светиться ни к чему. Для того вас и натаскивали три недели с утра до вечера, объясняли, как выкручиваться в случае неудачно сложившихся обстоятельств. И падучую вам показывали, и истерику, и все что хотите, весь зэковский набор. Все помнят?

– Еще бы, – развеселился Слабко. – Такое забудешь, пожалуй!

Все рассмеялись.

– Пятую распивать будем? – деловито спросил довольный проведенной беседой Солодов. – Ну, чего молчим, бригада? Кстати, вот еще… У нас демократия, не забыли? Так что можем тот самый вопрос и на голосование поставить.

– А если большинство против окажется? – спросил Слабко.

Солодов пожал плечами.

– Тогда нашу бригаду распустят, скорее всего. Или будете работать чисто фроттерами, то есть вхолостую, потому что денег на фроттерские выплаты у Мосгортранса пока нет.

– Интересно получается, – заметил Кондрашов. – Выходит, Мосгортранс сам подталкивает нас к воровству.

Солодов опять пожал плечами.

– Могу дать вам по этому делу расклад, – сказал он. – За все время работы расформировано только пять бригад. Такая вот статистика.

– А сколько их всего? – поинтересовался Вялый. – Ну, бригад.

– Больше пятидесяти.

– Ого! – впечатлился Вялый.

– Ну так что, господа демократы?

– Я «за», – сказал Кондрашов.

– Я, так и вообще двумя руками, – сказал Костик, заметив, что бригадир смотрит на него.

– За, – коротко сказал Вялый.

В итоге не набралось ни одного голоса против, и производственное собрание на этом считалось, по идее, законченным, хотя разошлись все почему-то только после полуночи.

Глава 21. Фроттер.
Конспиративная встреча

Слово «фроттерист» – от латинского глагола «frottere» (тереться). Иногда «фроттеристов» называют еще и «тачеристами» – от английского глагола «touch» (касаться, трогать). В народе же их называют просто – прижимальщики. Фроттеризм – одно из немногих сексуальных отклонений, которое, в общем-то, нельзя назвать извращением. Фроттеристов встречала почти каждая женщина: в общественном транспорте, в очереди – к ее бедрам или ягодицам прижимались мужчины. Абсолютное большинство женщин просто отодвинется или укоризненно посмотрит на прижимальщика, и лишь одна из ста заявит в полицию или просто «даст по рукам».

День выдался хлопотным, но результативным. За смену Костик лично подрезал три сумки и обчистил четыре кармана зазевавшихся ротозеев, побив, таким образом, недавний, установленный Слабко рекорд. Впрочем, это говорило лишь о его возрастающем мастерстве, ведь еще был такой показатель, как финансовая результативность. К примеру, при известной доле везения можно было на одном кармане сделать денег больше, чем на десяти… Фроттерский план тоже был выполнен на все сто, хотя эта работа уже не вызывала у членов бригады былого энтузиазма в связи с тем, что Мосгортранс не выполнял своих обязательств по ее оплате.

Делили навар традиционно после смены – каждый честно выкладывал свою дневную добычу, собирать которую в одни руки было опасно. Вышло неплохо, хотя рекорд недельной давности побить не удалось – тогда один только Вялый принес в казну две тысячи баксов, удачно подрезав сумку пожилой расфуфыренной мадам, решившей сэкономить на такси и отправившейся делать шопинг на общественном транспорте. Также традиционно бригада отметила удачный день в подвернувшемся дешевом кафе, и разъехалась по домам в приподнятом настроении, поскольку во время подведения итогов, после трех сотен граммов на брата, было выдвинуто несколько толковых рационализаторских предложений, которые обещали увеличить будущие доходы раза в полтора.

Едва уставший, полупьяный Костик закрыл за собой дверь и скинул кроссовки, раздался телефонный звонок. Пройдя по коридору к тумбочке, он снял трубку.

– Алло.

– Дома, лейтенант?

– Дома, конечно, – подтвердил Костик и подумал: интересно, с чего это молчавший целый месяц Бугаев вдруг так активизировался, что звонит ему уже второй раз за неделю. – Раз вы на домашний мне звоните и я с вами разговариваю… – И он сделал знак высунувшейся из двери соседке, что звонят ему. Та, кивнув, скрылась.

– Ты не умничай там, сыскарь… – после короткой паузы отозвался полковник и, судя по голосу, начальник пребывал в прекраснейшем настроении, словно только что лично скрутил особо опасного или принял на грудь граммов пятьсот коньяка. – Ты бы это… – Опять возникла пауза. – Нет, лучше я тебе с глазу на глаз скажу. Короче, сейчас подскочу.

– Когда сейчас? Товарищ полковник, вы где находитесь! – закричал Костик, но в трубке уже звучали гудки отбоя.

Черт, вот еще не хватало… День действительно выдался тяжелым, и Костик планировал съесть пару бутербродов и завалиться спать, пожертвовав даже передачей «Секс с Анфисой Чеховой» и, соответственно, полезным для молодого мужского организма семяизвержением – до того он сегодня устал. Едва он поставил на огонь чайник, раздался звонок в дверь, и Костик, чертыхнувшись, побрел открывать.

– Костик, это к вам?

Из своей комнаты опять высунулась Аделаида Вильгельмовна, и не успел он ответить, как в квартиру ввалился Бугаев. Коридор сразу заполнился запахом здорового мужского пота, коньячным перегаром и, что было очень странно, чем-то приятно-парфюмерным, кажется, ароматом каких-то женских духов, хотя полковник пользовался мужским одеколоном, даримым ему подчиненными на день милиции.

– Давай, давай, смелее… – Бугаев повернулся к двери, потянул кого-то за руку, и источник парфюмерии визуализировался. Это была симпатичная женщина лет сорока пяти, в босоножках на высоких каблуках и в голубом приталенном платье. Несмотря на возраст и некоторую телесную пышность, талия у нее действительно имелась, а еще наличествовала упругая на вид стоячая грудь примерно третьего размера. Прическа дамы слегка растрепалась, что, впрочем, выглядело очень естественно и, возможно, даже не было случайностью или небрежностью, а сооружено в салоне согласно замыслу стилиста. Сама владелица прически была заметно, как и ее милицейский кавалер, пьяна. Она заметила Костика, быстро пробежалась взглядом по его фигуре и тут же скромно опустила глаза, а у Костика, рассматривающего ее загорелые ноги с аккуратными розовыми ноготками, немедленно восстал член.

– У нас гости? – Немую паузу прервала вышедшая в коридор соседка. Она изучала незнакомку с тщательностью Костика, только без его восторга, с заметной долей ревности.

– Адка, тут это… Тут такое дело… – смущенно пробормотал полковник, и таким Костик видел его впервые. – Короче, это по работе.

– Ну понятное дело, – поджав губы, кивнула Винкель. – Кто бы, Иван Александрович, в этом сомневался.

– Она важная свидетельница по делу… – лоб полковника напрягся морщинами, – по делу… Свидетельница по важному делу, в общем. Мне ее нужно хорошенько допросить. В обстановке полной секретности… – Двое продолжали на него смотреть, и полковник, не выдержав, рявкнул так, что в пакете, который он держал в руке, что-то стеклянно звякнуло: – Ну, чего уставились! Сотрудника при исполнении, что ли, не видели? Или забыли, что это квартира для конспиративных встреч, а лейтенант вселен сюда только благодаря моему к нему расположению?

– Комната, – сухо сказала Винкель, продолжая разглядывать гостью. Та так и стояла с опущенными глазами, чувствуя себя очень неловко – даже алкогольное опьянение не могло помочь ей преодолеть скованность, вызванную вниманием незнакомых людей к своей персоне.

– Что комната? – не понял Бугаев.

– Я сказала, для конспиративных, – Винкель иронически усмехнулась и метнула взгляд на спутницу полковника, – встреч у вас только комната. Вы, господин полковник, должно быть, забыли, что вторая комната в этой квартире принадлежит мне.

– Вот и идите, госпожа Винкель, в свою комнату, – наливаясь краснотой, посоветовал Бугаев.

– Помимо комнат здесь имеются места общего пользования, – вскинув голову, отчеканила Аделаида Вильгельмовна. – Как-то: коридор, кухня, туалет, ванная – в общем, все, помимо самих комнат.

– Может, я лучше пойду? – едва слышно пролепетала гостья.

– Я тебе пойду! – рявкнул Бугаев. – А допрос! Мне надо срочно снять с тебя показания… А вы, уважаемая госпожа Винкель, мешаете следствию. Скажите спасибо, что сейчас не тридцать седьмой год, не то бы органы вас в момент…

Презрительно фыркнув, Аделаида Вильгельмовна удалилась в свою комнату, и полковник подмигнул растерянно застывшему Костику.

– Вот так, медалист. Бабы, они особого подхода требуют… Ты погуляй пока где-нибудь, а через часок возвращайся. Лады?

– Лады, – вздохнул Костик и проскользнул мимо своего начальника, чтобы добраться до стоящей возле выхода обуви. Когда он протискивался мимо важной свидетельницы, он как-то чисто автоматически прижался к ней всем телом, вдохнул исходящий от нее запах и почувствовал, что его и без того твердый член уже едва не лопнул от напряжения. Так же автоматически он застыл в этой позиции, словно ожидая распоряжений по гарнитуре, а женщина смотрела на него расширившимися от недоумения глазами. Поскольку гарнитура в его ухе отсутствовала, равно как не было и отдающего распоряжения бригадира, необходимую команду подал полковник:

– Ты что, лейтенант, оборзел, свидетельницу в открытую лапать? Я вот тебе сейчас! Ну-ка, на выход, быстро!

– Извините… Сам не знаю, как это я…

Покрасневший Костик быстро натянул на ноги кроссовки и выскочил за дверь.

– Эй, лейтенант! – крикнул Бугаев, и Костик замер на лестничной клетке, глядя почему-то не на начальника, а на свидетельницу. – У тебя там в комнате все нормально? – Костик кивнул. – Ладно, свободен. Встречаемся через час…

Уже полчаса почти полностью протрезвевший Костик бродил по микрорайону, все думая об этой, в голубом платье. Везет же полковнику… Ему б такую, чтобы так приятно пахла и с педикюром… Черт, но почему такое происходит, что он, окончивший высшую милицейскую школу с золотой медалью, молодой, полный сил и здоровья, до сих пор один? Почему он должен мастурбировать, глядя передачу «Секс с Анфисой Чеховой», в то время как его сверстники… Это все чертова работа, – с раздражением думал Костик. Что одна, что другая. Не было у него свободного времени, когда он служил опером, нет его и сейчас, когда он внедрился к фроттерам. К концу дня он от усталости едва волочит ноги, а уж о том, чтобы сходить с девушкой куда-то, и разговора нет.

Раздраженный всеми этими мыслями, и вообще, тем, что он вынужден болтаться по району, вместо того чтобы отдыхать, Костик уже решил зайти в какое-нибудь кафе, чтобы выпить граммов сто пятьдесят для расслабления нервной системы, когда в кармане завибрировал телефон.

– Ну что, медалист, нагулялся? – Голос Бугаева был благодушным, как голос человека, который прекрасно выспался, сытно поел, неплохо выпил и приятно провел время с женщиной. – Давай, дуй назад, твоя норка свободна.

– Как прошел допрос? – не удержавшись, невинным голосом спросил Костик. – Надеюсь, полученные сведения помогут следствию.

Некоторое время полковник шумно дышал. А когда Костик уже пожалел о допущенной вольности, начальник разразился таким громовым смехом, что ему пришлось отдернуть телефон от уха.

– Мы тебя ждем, медалист! – проговорил Бугаев и дал отбой.

Мы? Почему «мы»? – с недоумением подумал Костик, поворачивая к дому. Кто это «мы», интересно?

Ответ ждал его на кухне, где собрались все, кто на данный момент находился по месту его прописки. Опять накрасившаяся и принарядившаяся Винкель, от вида которой у Костика немедленно встал член, хлопотала возле плиты, на которой что-то скворчало, распространяя приятный мясной запах, от которого у Костика спазматически свело пустой желудок. Свидетельница, какая-то посвежевшая, протрезвевшая, излучающая невидимое, но отчетливо фиксирующееся какими-то датчиками организма сияние, при виде которой член Костика затвердел еще больше, сидела за столом госпожи Винкель с зеркальцем в руке, подводя губы помадой. На ее коленях стояла распахнутая женская сумочка. А сам полковник, сыто-благодушный, сидел за тем же столом распаренный, словно после хорошей баньки, по домашнему – в брюках и белой майке, из-под которой в области под шеей и на плечах пробивались куски густой шерсти. Рубашка и китель, по-видимому, остались в комнате Костика.