Текст книги "Аддикт. Кризалис"

V

Перед глазами мелькали старые фотографии.

Воздух наполнился запахом специй и уксуса. В полумраке тикали часы. Мама колдовала над банками, бегая по дачной кухне в своем любимом халате. На газовой плите кипела вода в кастрюле.

Боря сидел на диване, болтая ногами… Сколько ему лет? Он не помнил, но едва доставал носками до пола.

Было невероятно скучно. За окном ливень с ветром – даже не погуляешь.

Ни красок, ни карандашей.

Чтобы хоть как-то занять сына, мама дала ему старые фотоальбомы. Что может быть веселого в куче черно-белых карточек с неизвестными родственниками, Боря не знал, но не спорил. Некоторые фотографии пугали – например, семья, собравшаяся у старой могилы на кладбище или у открытого гроба. Мальчик испуганно спешил перевернуть такие «картинки».

– Мам, а мы скоро домой?

– Завтра.

Поморщившись, что еще одну ночь придется провести на твердой тахте, отмахиваясь от комаров, Боря вздохнул и потянулся к последнему альбому.

Почти с каждой страницы на Сереброва смотрел улыбчивый мальчишка, отдаленно похожий на него самого. Такие же непослушные темные волосы и голубые глаза.

То мальчик был в костюме зайчика, за руку с Дедом Морозом, на «елке», то в школьной форме со значком октябренка, позже – в алом галстуке. С медалями, грамотами. В окружении родственников. На последней фотографии был уже подросток. Красивый молодой человек с широкими плечами. Он стоял в военной форме, улыбаясь. Рядом с ним женщина в черном платье и мужчина, сияющий от гордости.

– Мам, это папа?

– Что? Да, папа, – мама мельком заглянула в альбом.

– А это ты?

– Нет, это… тетя Ира. Мама Пети. Я же тебе рассказывала.

– Я не про тетю Иру. Вот…

Мама забрала альбом из рук сына и рассмотрела ближе. Действительно, на заднем плане, за спиной Алексея Сереброва, тогда еще мужа ее старшей сестры, стояла худенькая светловолосая девушка в скромном коричневом платье.

– Глазастый, – пробормотала женщина, доставая фотографию.

– Мам, тут что-то написано, – мальчик нахмурился, пытаясь разобрать почерк, а затем гордо прочел: – Про-во-жаем Пе-тю в ар-ми-ю. Двадцать второе августа. Ой, это же мой день рождения!

– Не говори глупости, – мама раздраженно поджала губы и, спрятав карточку, вернулась к делам. – Возьми другой альбом, а этот убери, пока папа не увидел.

Боря не послушался, а, достав фотографию, внимательно рассмотрел дату. Тысяча девятьсот восемьдесят шестой. Боря родится только через год.

– Мам, а кем папа работает?

– Ну… он людям помогает.

– Спасает?

– Да, дорогой. Спасает, – мама завозилась с крышкой.

– А если я буду спасать, он будет мной гордиться?

– Конечно, милый.

Боря дошел до последнего разворота, где оказались два портрета с черными уголками. Тетя Ира и Петя. Мама говорила – так делали, когда человек умирал. По спине пробежали мурашки – как от тех старых фотокарточек с кладбища, – и мальчик поспешил захлопнуть альбом.

– Вера!

От выкрика отца Боря подпрыгнул – он не заметили, как глава семейства вернулся.

Нос защекотал запах, неприятный, резкий.

Отец одним рывком отобрал фотоальбом из рук Бори.

– Совсем мозгов нет? А если этот все бы порвал? У тебя вообще котелок варит, а?

– Леша… – мама растерянно подняла глаза. – Прости, я не подумала…

– Да ты никогда не думаешь. Где ужин? Почему я прихожу, а тут свинарник?

Алексей Серебров одним движением смахнул со стола банки. Боря сжался, зажмурился, изо всех сил зажимал уши, но крики отца не затихали.

Их слышала и Лиля.

И как же стало хорошо, когда бесконечная ругань наконец исчезла…

* * *

После темноты солнечный свет ослепил.

Раздались голоса.

Негромкие, едва различимые.

Картинка размазывалась, будто Лиля смотрела сквозь мутное стекло.

– Ну нельзя так, Боренька, нельзя!

Голос женщины звучал взволнованно, и Лиле это не нравилось.

Наконец из разноцветных пятен проявилась фигура Веры Серебровой. Она выглядела еще более измотанной, чем тогда, на даче, но, несмотря на усталость, все еще была красивой.

Покрасневшие серые глаза казались слишком большими для худого лица.

Светлые волосы, собранные в неаккуратный пучок, сияли в ореоле солнечных лучей.

Ее одежда, чистая, но потертая – давно выцветшая кофта и юбка, желтоватая блузка, – висела на тощей фигуре. От мамы пахло хозяйственным мылом.

– Не надо больше так делать, ты слышал?

– Но они мучили его! – раздался возмущенный детский голос.

Маленький Боря хлюпнул. Хотел утереть слезу, подло побежавшую по щеке, но скривился от боли, задев свежую царапину.

Украдкой мальчик покосился на группу подростков: один держал непоседливого щенка, второй закинул на шею собаки петлю. Веревка должна была служить самодельным ошейником с поводком, но в неумелых руках превратилась в удавку.

Боря знал, что будет дальше. Чувствовал этот детский пьяный угар, в котором пребывали подростки. Они не думали, что, привязывая щенка к багажнику велосипеда, подписывали ему смертный приговор.

А сами становились убийцами.

Громко переругиваясь, компания удалялась, а щенок, неумело перебирая короткими лапками, едва поспевал.

– Это их грех. Не твой, – женщина проследила за взглядом сына. – Боренька, понимаешь, нельзя вот так. Щенят на свете много, а ты у меня один! Не делай так больше. Всех нельзя спасти. Что папа скажет, ты рубашку порвал.

– Но они же убьют его…

– Хватит! – мама сама испугалась своего выкрика. Смягчившись, она погладила сына по голове. – Милый. Нельзя. Я запрещаю.

От этих слов стало горько. Боря, еще несколько минут назад сидевший на земле, прижимая собаку, отбитую у хулиганов в драке, чувствовал себя победителем.

Нет, не так… правым.

Он сделал все верно.

Спас щенка и ребят от ошибки. Им должны были гордиться, но почему-то не гордились. Боря ждал, что мама встанет на его сторону, но женщина только вскрикнула, оттащила сына за ворот, а спасенную дворняжку прогнала без зазрения совести.

Мир опять потемнел.

У Лили закружилась голова, от скачков по воспоминаниям начинало мутить. Неужели напарник решил ответить на ее вопрос и показать, что же происходит в его голове?

– Позже я видел этих мальчишек, но без щенка.

– Боря? – тихо позвала Лиля, но в ответ раздался голос Нины:

– Столько лет прошло, а ты все вспоминаешь.

Нина лежала совсем рядом в полутемной комнате. Красивая, немного странная, отстраненная. Будто она выше всей этой суеты.

Слишком близко! Лиля хотела всеми силами отгородиться от этого зрелища, но не могла. Как тогда, когда Киреев залез в ее сознание.

Нина, едва прикрытая одеялом, потянулась.

Она не сильно изменилась, разве что волосы были длиннее и темнее.

– Любишь ты себя накручивать.

Борю задели слова Нины. Серебров рассказал что-то важное, в чем сам хотел разобраться. И меньше всего на свете ждал подобной реакции.

Охотник не подал виду, но Лиля ощутила это.

– Может и так.

– Странно, что тебя это все еще беспокоит, – пояснила девушка.

– Сам не знаю, – поспешил закончить разговор Борис. – Почему-то вспомнилось.

– Понимаю, в детстве обидно, но если сейчас подумать, то твоя мама права, – пожала плечами Нина. Она понимала, как звучат ее слова, старалась говорить мягче, но от этого смысл не менялся. – Щенков много, а ты – один. Да и что бы ты делал потом? Мы в ответе за тех, кого приручили.

– Слова охотника, – хмыкнул Борис.

– Не сравнивай жизнь человека и животного. Человек способен о себе позаботиться, домашнее животное – нет. Недостаточно просто вытащить его из передряги.

– Хочешь сказать, что ты бы прошла мимо?

– В каких-то случаях да. В каких-то – нет. Не надо так категорично все делить. И да, меня бы не грызла совесть.

Боря не знал, что сказать. Опять неприятная горечь внутри. Для него не было никакого «деления», как Нина этого не понимала?

Охотник предпочел отшутиться, лишь бы скорее сменить тему.

– Ну что ж, у тебя больше шансов выжить при зомби-апокалипсисе, чем у меня.

Нина внезапно рассмеялась.

– Почему тебя беспокоит то, что не имеет отношения к настоящему? Обещаю, что если тебя укусит зомби, то никаких соплей и пожалеек – сразу разрывными в голову и присыплю тело солью.

Нина поцеловала его.

Лиля хотела всеми силами отогнать образ, и, к счастью, видение растаяло.

Девушке стало не по себе. Это было слишком личное. Быть третьей в постели влюбленных.

– Я все чаще думаю, что бы я без тебя делал.

Фраза прозвучала странно. Она была не из воспоминания – тогда Боря промолчал. Тогда откуда этот голос?

Перед глазами возникло собственное лицо. Смеющееся. Уставшее. Сонное. Обиженное. Картинки сменялись, как в карусели. Милая наивная девушка со светлыми волосами, сияющими в лучах весеннего солнца. Наконец один образ застыл: Цветкова в больничном халате – слишком большом для щуплой фигуры. Она оглянулась, как ребенок, задумавший шалость, а затем свесилась из окна, чтобы сорвать сирень. Получалось неуклюже – забинтованные по локоть руки плохо слушались. Но ей так отчаянно хотелось достать цветок.

– Так не получится.

– Что не получится? – удивленно спросила Лиля, спрыгивая на пол.

– Ну, если ты хочешь расшибиться в лепешку, я бы посоветовал залезть повыше. Тут все-таки низковато.

Шутка получилась злой – Боря осознал это не сразу, но вопреки ожиданиям Лиля Цветкова рассмеялась.

От сердца отлегло.

– Не, я за сиренью. А вы врачам не скажете?

– Нет.

Борис подошел к окну и, сорвав веточку, протянул Лиле. Та с трудом взяла цветы и глубоко вдохнула аромат.

Борис покачал головой, смотря на раны.

От сильных химических ожогов спасло то, что кислота в школе неконцентрированная. Но вот порезы мори станут шрамами. Хорошо хоть не успела сильно себя травмировать.

Лиля опешила, не та девчонка из воспоминаний – она искала цветок с пятью лепестками, – а охотница, блуждавшая в чужой памяти.

Она слышала мысли напарника?

– Ты действительно будешь его есть? – уточнил Серебров.

– А почему нет? Иначе желание не сбудется.

– Странное желание: обзавестись каким-нибудь паразитом.

Лиля опять рассмеялась.

– А вы позитивный. Пришли к кому-то?

– Да. К Лиле Цветковой. Знаешь такую?

Девушка удивленно склонила голову, держа во рту цветочек.

Действительно, с пятью лепестками. И она действительно его съела.

– Так вы психолог? Знаете, советы у вас странные.

– Инновационный метод.

– И на психолога вы не похожи.

– С чего это?

– Ну, нет костюма, бабочки, очков. Кушетки.

– Кушетку в другой куртке забыл, прости, – про себя Борис смеялся, но внешне выдерживал напускную серьезность.

– И еще картинки с кляксами, – Лиля скопировала его серьезный вид, но в серых глазах плясали озорные искорки. Девушка смогла сохранять каменное лицо ровно пять секунд, прежде чем губы растянулись в улыбке.

Так заразительно, что охотник сдался и усмехнулся.

– Борис Серебров, – представился он.

– Лилия… хотя вы же знаете. Простите, порой я редкостная бестолочь.

– Нормальная. Только не ешь все, что растет, хорошо?

Он смотрел в ее серые глаза, лучащиеся весельем, затем испуганные… так Лиля смотрела на Бориса последние дни… и внезапно они превратились в застывшие глаза Веры Серебровой.

Такими Борис их запомнил.

В них больше не было блеска жизни. Бесцветные, серые, рыбьи.

– Не смей со мной говорить…

Изображение скакало, как на старой кинопленке.

Что-то было не так – Лиля ощущала это.

Воспоминания смешивались, как в кошмаре, мелькали перед глазами. Обрывки фраз были то едва различимы, то кричали прямо в уши.

Лиля, испуганная, недоверчивая, смотрела из мрака больничного коридора, а в ушах звучал голос Киреева.

Горький, хриплый.

– Я больше не хочу видеть…

– Твою проклятую рожу! – дикий крик и налитые кровью глаза навыкате. Запах пота и спирта ударил в нос.

Он был огромен, до самого потолка. Как разъяренный медведь, вставший на задние лапы. Пряжка ремня блеснула в свете лампочек.

Удар получился болезненным.

– Маленький засранец.

Мамина фигура стояла в тени отца. Испуганная, забитая.

Сломленная.

Она протянула было руку, чтобы остановить мужа, но тут же схлопотала звонкую пощечину.

Бессильная злость затмила боль.

Ударов было много. Иногда за дело, но чаще без причины. Не так посмотрел, не так прошел, не так вздохнул.

Ремнем. Кулаками.

Запахом спирта и пота пропиталась квартира, пустеющая год за годом, выцветающая, как халат матери. Зарастающая грязью, которую никто не мог вывести.

Боря помнил, как собирал бутылки после родительских застолий, но к вечеру кухня опять ломилась от стеклотары. Вычищал самодельные пепельницы, но вскоре они снова наполнялись бычками.

– Я уже не хотел туда возвращаться. Потому что все, что я делал, не имело смысла.

Не спасали и плакаты на старых обоях, казалось, что за пару недель с них слезала краска.

Зато потрепанный кассетный «волкман» не подводил – можно было заткнуть уши, слушая музыку на максимальной громкости. Борис тщательно хранил свое сокровище – подарок от одноклассника, чья семья была гораздо богаче. И всегда следил, чтобы плеер не попался на глаза родителям.

Чтобы не слышать пьяных разговоров и ругани, каждую ночь он засыпал под музыку.

Незаметно жизнь превратилась в безумный клип, разворачивавшийся под русский рок.

Некогда огромная тень год за годом уменьшалась, дряхлела. В то время как Борис набирался сил.

Через боль. Удары. Работу.

Кулаки стерлись на тренировках, навсегда загрубев.

Лиля посмотрела на свои руки. На секунду они приобрели цвет, костяшки покраснели, по ним разливалась кровь.

Фигня. Просто содрал.

– Боря… это слишком… слишком много… – прошептала девушка, понимая, что теряет контроль, но вместо ответа увидела очередной кулак.

Рефлексы сработали быстрее, чем она… нет, чем Борис, это его воспоминания… успел сообразить.

Отец получил ответный удар.

Во рту был привкус крови и… победы.

Нет. Правильности. Он все сделал правильно.

Но никто не гордился Борей. Мамин удар был слабее, но болезненнее. Звонкая пощечина.

– Не смей! – голос женщины сорвался на визг.

Мама изменилась. Лицо опухло, раскраснелось, оно больше не было красивым. Запах, пропитавший все в квартире, шел и от нее. Светлые волосы потускнели, растрепались, испещренные сединой.

Ей не было и сорока, но она постарела, отекла.

– Не смей! – Вера молотила сына изо всех сил.

Борис прикрывался руками, как на тренировках, отступая.

Я не понимал, за что. Я всегда хотел защитить ее!

– Пшел вон отсюда! Пшел вон!

– Он избивал тебя! Он мне не отец – это мразь! – изо всех сил закричал Боря.

И в тот момент мать остановилась. Обезумевшая, она тихо проговорила:

– Да, отец пожалел тебя, неблагодарный змееныш. Это он не дал мне пойти к врачу. Ты мне всю жизнь искалечил. Меня вся семья презирает. Они меня ненавидят из-за тебя. Из-за того, что ты родился Ирка отравилась, а Петя… Убирайся!

Вера Сереброва вытолкала сына из квартиры и захлопнула дверь.

Боря пытался звонить, стучать, но в ответ лишь услышал крик:

– Убирайся! Чертов выродок! Не хочу тебя видеть! Столько лет терпела!

Слезы защипали. Не от боли. От обиды.

– Ты просто ошибка!

Воспоминания сменялись еще быстрее, как в калейдоскопе. На секунду они застывали картинкой, а затем рассыпались, перекрашивались и собирались вновь.

Лилю захватывали волны злости, ненависти и отчаяния.

Они бились вокруг Лили, словно она оказалась в прозрачном шаре посреди бушующего океана.

– Ты понимаешь, я не могу исцелять! Четыре года псу под хвост! – крики Нины. – Какого черта они не отказали сразу?!

– Не смей ко мне подходить, – вкрадчивый шепот Киреева. – После всего… ты просто бросил меня истекать в крови на полу?

Лиля хотела сжаться, спрятаться от голосов, но они не исчезали.

Запах гари. Едкий, противный.

Закрытые гробы. Глухой стук земли.

– Я убил их… я не вернулся, даже когда подписал Контракт, когда узнал об аддикции.

Лиля заметила и свое лицо: она сама у дверей палаты. Ей пятнадцать лет. Борис, ее личный психолог, уходил после очередной встречи. Маленькая Лиля из воспоминания даже не подозревала, что этот визит должен был стать последним – слишком быстро она пошла на поправку.

– Девочка уже в порядке, – пожилой врач рассмотрел историю болезни. – Так что завтра переведем в обычную больницу.

– А потом? – Борис встревожился. Врач сверялся с бумагами.

– Обычная легенда. Вернется в школу, закончит…

– Но она же будет со справкой и на учете?

– Ну а что вы, Борис Алексеевич, от меня хотите? После всего произошедшего. Столько свидетелей, такие раны. Будут идеи – приходите. Но не ко мне, а в «Центральный». Я здесь могу только подписать справку.

Школьница Лиля улыбнулась, взмахнула перебинтованной рукой на прощание и ушла во тьму палаты.

– Вы же понимаете, что они не дадут ей жизни?

– Вы уверены?

Андрей Андреевич Смирнов, начальник академического отдела, снял очки и строго посмотрел на Бориса, затем на заявление, которое тот принес. Опытный охотник всматривался в лицо Сереброва, прикидывая насколько серьезен молодой человек.

– Уверен, – Борис был очень серьезен. Как всегда.

– Из перспективного оперативника в учителя физкультуры. Хорошо, – мужчина отложил бумаги в сторону. – Раз такое серьезное намерение, то я не могу его не рассмотреть. Большую зарплату обещать не могу – не будет загрузки. Зато вдоволь наобщаетесь с подрастающим поколением. С вашей подопечной, например. Анатолий Иванович от их группы не в восторге и с радостью скинет на нового преподавателя.

– Не в восторге? – насторожился охотник.

– Да. У них с Ариной Валерьевной новая любимая тема в учительской. Группа сто четыре и главная звезда – Цветкова. Впрочем, еще наслушаетесь. А пока, – Смирнов открыл ящик письменного стола и достал оттуда пухлый желтый конверт, – будьте другом, Борис, отвезите Арине – она сейчас на «последней охоте». Попросите быть аккуратнее с ящиками для отправки писем.

Борис забрал письмо и спрятал во внутренний карман куртки.

– А почему Арина Валерьевна недовольна Цветковой?

– Вот у нее и спросите, Борис Алексеевич. Хорошей поездки.

Тогда на «последней охоте» Борис и принял свое решение.

Он внимательно смотрел на Лилю. В ее светлые глаза, полные уверенности. Теперь он четко знал как помочь.

И ей, и самому себе.

– Боря, где ты? – выкрикнула Лиля. Она устала от воспоминаний, вспыхивавших так внезапно перед глазами. А еще от того, что голос напарника звучал совсем рядом, но она не могла найти его.

– Я просто хотел, чтобы ты знала. Это важно…

– Боря?

Девушка оглядывалась, шарила рукой во тьме, кинулась было вперед, но перед глазами опять возник образ – словно барьер.

Это и есть барьер!

– Ты отгораживаешься от меня воспоминаниями?

Борис не ответил. Вместо этого очередной образ вынырнул из черноты, заполняя собой все вокруг.

Костя Киреев смотрел на него как никогда серьезно. Прохладный весенний ветер взъерошил короткие светлые волосы.

– Мне нужна твоя помощь. Ты со мной? – Костя протянул руку. – Но об этом не должен никто узнать. Ни Валер, ни начальство, никто. Я же могу тебе доверять?

– Можешь.

Борис пожал руку, и в следующий момент мир перевернулся. Серебров склонился над Костей посреди лаборантской. В ушах все еще звенел крик напарника… друга…

Тут столько крови! Почему она не останавливается?

– Боря! Где ты? – взвизгнула Лиля, но напарник уже сам не справлялся с воспоминаниями. Вместо ответа в голове зазвучали голоса, сливающиеся в нестройный хор:

– Кому какое дело?

– Ненавижу…

– Убирайся!

– Я убийца.

– Спокойной ночи, Борис Алексеевич.

– Я знаю, кто ты!

– Лучше бы ты выстрелил.

* * *

Борис, лежавший в круге, задрожал. Линии раскалились добела.

Изо рта охотников вырвался пар. Катенька подняла голову – по окну расползался ледяной узор. Охотница дернула дверь – заперта.

Глаза расширились от ужаса.

– Валер!

Охотник кинулся вперед, но… время словно застыло.

По стенам пошла вибрация.

* * *

– Боря, хватит! – закричала Лиля. – Я не боюсь тебя!

Все разом закончилось.

Девушка зависла в кромешной тьме.

Крошечная сияющая точка посреди беззвездного космоса.

Серебров больше не отвечал. Голоса исчезли, как и картинки.

Лиля протянула руки, погружаясь в гудронную тьму, поглощавшую даже ее свет.

Нащупав голову, девушка осторожно потянула на себя, вытаскивая охотника из смоляной бездны.

Кожа напарника стала серой, как камень, волосы почернели. Только в пустых глазах отражался ее свет.

– Боря, я нашла тебя, – Лиля дрожавшими руками стирала вязкую жижу с его лица и волос. – Пойдем домой. Пожалуйста. Ты же знаешь, я не смогу, если ты не захочешь…

Она погрузила руки во мрак, коснулась его плеч.

– Ты все делал правильно. Ты не ошибка…

Гудрон не отпускал, но Лиля тащила на себя изо всех сил. Тогда жижа недовольно забурлила, издавая клокочущие звуки. Будто в глубине притаился огромный зверь, не желавший так легко прощаться с пойманной добычей. Склизкая жидкость пыталась обвить ноги Лили. Вздымалась, но всякий раз таяла в лучах света.

Лиля, одной рукой прижимая Бориса к себе, отбивалась искрами от возмущенного мрака. Зверь не сдавался. Он поднимал маслянистые щупальца, ожидая, когда свет ослабнет. Стоило стереть с кожи напарника тьму, как та тут же возвращалась, пытаясь заодно оплести и пальцы охотницы.

– Боренька, позволь людям самим отвечать за свои ошибки. Ты не виноват в том, что случилось со мной. С родителями. В том, что Киреев стал монстром. Ты не виноват в том, что он напал на меня. Ты ни в чем не виноват. Человек сам делает свой выбор…

Лиля боролась с тьмой. Ее движения напоминали странный танец. Но свет был слишком мал, а тьма безмерно огромной и глубокой, скрывающей чудовище, что жаждало крови.

Оно уже почуяло запах внешнего мира, видело его сквозь тени.

Только человек стоял на пути у монстра, желающего ворваться в новый для себя мир, полный вкусов, звуков и запахов.

Человек, от которого осталась лишь посеревшая оболочка и безразличный взгляд…

Лиля резко дернула Бориса, заставляя смотреть на себя.

– Серебров, я прикончу тебя сама, если ты не соберешься и не попытаешься… я все равно буду драться, – горло Лили сдавило, говорить стало тяжело. – Даже без тебя.

Взгляд мужчины сфокусировался.

– Но не заставляй, пожалуйста, не заставляй меня это делать…

Охотник с трудом освободил руку из тьмы и коснулся щеки Лили. Не сразу, будто сначала хотел ощутить свет, прочувствовать кончиками загрубевших пальцев.

На коже таяла серая корка, а под ней теплилось едва заметное сияние.

Лиля заулыбалась.

Она омывала его кожу собственным светом. Нежно проводя по спине, плечам, животу… она сгоняла прочь тьму. От пальцев оставались следы – как крошечные искорки.

Он прижимался к ней, пытаясь впитать как можно больше света. Позволяя очистить от скверны, пропитавшей насквозь. Зверь уже не мог удержать охотника в своем вязком теле. Он отползал, сжимаясь, шипя, делая отчаянные выпады склизкими щупальцами… но стоило смоле попасть в сияние, как они иссыхались, рассыпаясь в прах.

Лиля закрыла глаза – ей нравились его прикосновения. Она чувствовала, как едва теплившийся огонек в его теле разгорался. Живой, трепещущий, он становился все сильнее.

Он обнял ее.

Крепко, но вместе с тем и нежно.

Прижался к ее груди.

Она запустила пальцы в непослушные волосы, прогоняя остатки черноты.

Лиля открыла глаза – его свет вернулся. Такой же яркий, каким она его помнила.

– Пойдем назад? – прошептала Лиля.

Вместо ответа девушка ощутила поцелуй на своей коже.

Белизна стала нестерпимо яркой, жар в груди… не душный, иной…

Фейерверк. Сноп искр бенгальских огней!

Они сливались в одно.

Слепящее, светлое, способное озарить мир, не оставляя даже шанса зверю и тьме.

Вспышка.

Мир померк, унося с собой и ее тихий вздох…

* * *

Лиля больше не ощущала прикосновений или тепла.

Только холод, мокрую одежду и шершавую поверхность дивана.

– Боря? – девушка непонимающе уставилась на охотника.

* * *

Эманация ужаса растаяла так же быстро, как и появилась. Будто никогда и не было ни холода, ни странной тьмы. Дверь, которая еще секунду назад не поддавалась, вздрогнула и медленно распахнулась от сквозняка.

Поблек и рисунок, начерченный прямо на разложенном диване: зеленоватый фосфоресцирующий свет едва теплился.

Коллеги, не без облегчения, следили, как исчезает черная тень с лица Бориса.

– Все кончено, – прошептал Валер. – Вытащила.

То, что произошло дальше, случилось за доли секунды. Прежде чем кто-либо успел осознать, Борис Серебров широко распахнул глаза.

– Боря… – одними губами прошептала охотница. Ее голоса не расслышал даже Валер, стоявший рядом.

Резкое движение – скорее рефлекторное, чем осознанное: Серебров прижал ладонь к виску напарницы и вновь активировал круг.

Вспыхнул зеленый свет.

На долю секунды, прежде чем навсегда погаснуть.

Этого хватило.

Темнота поглотила Лилю.