Текст книги "На крыльях. Музыкальный приворот"

Мне нечего было ответить, но я была рада услышать его слова.

– Я вот что скажу сейчас, Катя, – произнес мужчина со вздохом. – Отцом хорошим я никогда не был – вечно работа, работа, работа… Детьми занималась Алла, в том числе и после развода. Я давал деньги, заезжал к ним раз в месяц с подарками – в общем, откупался. Нет, я их любил, но мне было некогда: бизнес, поездки, женщины – возможно, тебе, как особе юной, странно это слышать, но я говорю, как есть. С Аллой не сложилось, но появились большие деньги, а вместе с ними – большие соблазны. И я многое выпустил из виду. Многое упустил. Даже не знал, что Алла запретила Антону заниматься плаваньем. А ведь это я его в детстве плавать учил – сам когда-то плавал, даже КМС получил, но не сложилось у меня с этим, увы. Зато у Антохи складывалось. И я гордился им. Думал, что мой сын добьется успехов! Ведь он унаследовал любовь к воде от меня. Но я был слишком занят работой и новой женщиной, – был предельно откровенен со мной Тропинин-старший. – И все пропустил.

Он со стуком поставил свою чашку на столик. И продолжил:

– А потом меня встречает тренер, мой старый знакомый – мы случайно пересеклись на улице – и говорит: «Олег Иваныч, зря вы так». Я спрашиваю: «Что – зря?» А он: «Зря вы так с Тохой. У него ведь могло сложиться все. Перспективы какие были! И по характеру – боец». Я сначала не понимал, Катя, а потом дошло, о чем толкует тренер: Алла забрала Антона из секции, запретила плавать. Сказала, что ему нужно заниматься и поступить в какой-то институт, чтобы заниматься семейным делом. Я, помню, приехал к ним, чтобы поговорить с Аллой, переубедить. Но дома не было никого, и я поднялся в спальню Антона. Увидел случайно тетрадь на столе, думал – школьная, решил посмотреть оценки – в кои-то веки. Открыл – а это что-то вроде дневника. Я читать-то не стал, но строки на первой странице увидел. Ему тогда сколько было? Четырнадцать? Или меньше? А он писал: «Зачем мне жить?» – Олег Иванович усмехнулся и потер лоб. По взгляду я поняла, что это воспоминание слишком сильно повлияло на него, хоть и не было в нем ничего особенного, на взгляд многих людей.

– Мне было в три раза больше лет, чем ему, сопляку. Но я ни разу не задавался таким вопросом. Мне тогда даже страшно стало. Вдруг чего натворит? Подросток, как-никак. Мало ли что взбредет в голову. Я увез Тоху к себе, и мы серьезно поговорили. Предлагал ему вернуться, продолжить тренировки, а он сказал, серьезным таким тоном, как взрослый: «Я на соревнованиях не был. В молодежку не попадаю. Зачем мне это теперь?» С гонором он у меня, – с любовью добавил Олег Иванович. – В Адольских пошел характером. Что мать, что дядька, что Тоха, – он улыбнулся мне. – Наверное, я тогда и решил, что не буду запрещать сыновьям жить так, как они хотят. Потому что лицо той женщины, с которой я тогда обо всем забыл, толком и не вспомню, а то, что у него было написано в дневнике – помню до сих пор. И лицо его помню, и глаза. Сколько лет прошло… Если Антон выбрал вас, Катя, я ни слова не скажу. Свадьба – так свадьба. Помогу. И с Аллой помогу.

– Мне стыдно, что с этой проблемой я пришла к вам, – опустила я взгляд. И вдруг заметила на полу, у ножки круглого дивана, знакомую сине-зеленую с золотом серьгу, поняв, кто был у Тропинина в гостях. И вдруг, несмотря ни на что, Аллу стало… жаль?

А может быть, она до сих пор любит Олега Ивановича, а тот так и продолжает встречаться с женщинами, даже с девушками, ровесницами своих детей. Может быть, это и имела в виду Адольская?

Святая женщина! Уберечь тебя хотела от горькой долюшки! Еще и огромную сумму предложила.

Но несмотря ни на что, я не чувствовала к отцу Антона неприязни. С кем он встречается – его дело.

– Вы правильно сделали, – продолжал тем временем Олег Иванович. – И я рад, что вы услышали меня в тот раз – с проблемами обращаться ко мне, а не к сыну. Он может дров наломать, а я спокойненько все решу. Значит, так. Есть у меня кое-что на супругу бывшую. По ее двойной бухгалтерии. Это ее остановит. Вы с ней поговорите или я сам?

– Я, – был мой ответ.

– Вот и славно, – остался доволен моим ответом Тропинин-старший. – Сейчас принесу вам копию кое-каких документов. Вы ей при встрече покажете. Не сомневайтесь – она присмиреет, уберет коготки, – сказал, отчего-то веселясь, Олег Иванович. Как будто бы предвкушал.

И правда, полчаса спустя я стояла у порога, держа в руках папку с нужными бумагами, в которых совершенно не разбиралась.

– Не бойтесь Аллу и держитесь уверенно. Может быть, она вас вообще проверяет, – напутствовал меня папа Антона, которому я была безмерно благодарна. – Не дайте себя сломать. И знайте, что я – на вашей стороне. Алла совсем выжила из ума, – посетовал он, – в юности была совсем другая. И даже очаровала моих родителей. А ведь они были против моей первой невесты, и я покорился, так сказать, их воле.

– Жалеете? – спросила я.

– Теперь уже нет. И знаете что, Катя, – сказал неожиданно Олег Иванович. – Вы красивая. Вы очаровательная. И моему оболтусу повезло вдвойне, что на него, несмотря на выкрутасы и сложный характер, польстилась такая чудесная девочка, как вы.

– Вы меня смущаете, – слабо улыбнулась я. – Это мне повезло, что у меня есть Антон.

– Какое-то слабое везение, но уж если любите друг друга…

Я промолчала, не зная, что сказать.

– Спасибо, – сказал Олег Иванович мне в спину, когда я уже оказалась в коридоре.

Я удивленно обернулась.

– За что?

– За то, что не продали моего сына.

Из дома Тропининых я выходила, уверенная в том, что смогу победить своего внезапного противника. Решить эту проблему следовало как можно скорее, потому как я чувствовала – сил, для того, чтобы держать себя в руках, у меня остается все меньше и меньше.

А Антон продолжал мне звонить – восемнадцать непринятых звонков меня испугали и рассмешили одновременно. И я все же перезвонила ему – не вытерпела. Он ответил в ту же секунду. И был зол.

– Катя! Почему не берешь трубку? – спросил крайне раздражено и взволнованно Тропинин.

– Извини, я спала и не слышала, – ответила я. Всего лишь его голос, но как тепло становится внутри.

Мое солнце.

– Где спала? – жестким голосом уточнил он. – Я звонил вам домой. Твоя сестра сказала, что ты ушла.

Порыв ветра ударил мне в лицо, откинув волосы назад.

– У Нинки спала. Пришла к ней в гости сразу после самолета и случайно заснула, – с легкой душой соврала я, точно зная, что пока ничего не разрешится, ничего не стану говорить ему о его маме.

– Тогда спи дальше, – непонятно почему обиделся он.

– Антош, – мягко позвала его я. – Не злись. Извини, что так вышло.

– Ты понимаешь, что это ненормально? – спросил Тропинин сердито. – Я посадил тебя на самолет, ты прилетела, и я не могу до тебя дозвониться. Что я должен думать, черт возьми?

– Прости, – вздохнула я, чувствуя себя неловко. Однако то, как Антон злиться, мне нравилось.

– Прости? И это все, что ты мне можешь сказать? – едва ли не скрипел Антон зубами. – Нет, серьезно?

– Я звонила тебе, когда прилетела, но ты еще был в самолете, – отозвалась я, пытаясь оправдаться. – А потом… уснула.

– Ты уснула, а я должен сходить с ума. Не делай так больше, Радова. Всегда будь со мной на связи, – сказал он и добавил с чувством: – Ненавижу беспокоиться.

– Я люблю тебя, – сказала я невпопад.

– Не подмазывайся, – отмахнулся Антон.

– И уже скучаю.

– Неужели?.. А я думал, ты решила поиграть в свои любимые прятки, – усмехнулся он.

– В следующий раз я тебе что-нибудь станцую, – попыталась подмаслить его я. – Хочешь?

– Нет, – отрезал он и напомнил ехидным голосом: – У тебя нет пилона. А чтобы ты танцевала в клубе, я не хочу.

– Я без пилона, – успокоила его я. – Приватный танец.

Танец маленьких утят.

Постепенно Антон успокоился.

Мы разговорились, и звук его голоса меня успокаивал все больше и больше, и уже было не так страшно. Мы беседовали долго, и я уже сидела в автобусе, везущем домой, как спросила, сама не поняв, зачем:

– Скажи, Антон, – осторожно начала я.

– Антон, – пошутил он, как всегда остроумно.

– Смешно, – даже не улыбнулась я. – Ответь на вопрос. Ты бы смог обменять меня?

– Что? – не понял он. – В смысле?

– Обменять, – повторила я, спешно придумывая другую формулировку.

– Ты стала крышкой из-под кока-колы, чтобы я менял тебя на приз, детка? – осведомился Тропинин.

– Нет. Ели бы тебе сказали: твоя любовь или то, что тебе безумно дорого, что бы ты выбрал? – задала новый вопрос я, сама не зная, зачем говорю все это.

– Катя, мне не нравятся подобные вопросы. Для чего ты это сейчас говоришь? – спросил очень серьезно Антон.

– Просто в голову пришло, – ответила я, бездумно глядя на безликие дома, мимо которых проезжала.

Только сегодня утром я была с ним, в другом городе, а сейчас я одна и дома. Как это произошло?

– Тебе в голову приходят глупости, – отрезал Тропинин. Он понял, что сказал это слишком резко, и добавил, стремясь сгладить ситуацию: – Лучше бы тебе в голову приходили другие вещи. Например, прислать мне фото, которые могу видеть только я, – его голос стал вкрадчивым.

– С занятий на пол дэнс, – подхватила я его игру, чтобы он ничего не заподозрил.

– Да, можно оттуда, девочка моя, – радостно согласился Антон. – Я уже жду свой приватный танец. Может, по скайпу?

– Только вживую, милый.

Так, разговаривая с любимым человеком, я и доехала до дома.

Ни с кем разговаривать не хотелось, и я, извинившись и сославшись на головную боль, ушла в свою комнату, где долго лежала, глядя в черный потолок, заснув лишь глубокой ночью.

Проснулась я рано – весь дом еще спал – и направилась на кухню. По пути я заглянула в приоткрытую дверь комнаты брата, застав презабавную картину. Эдгар, пытаясь не разбудить обнявшую его Киру, вылезал из кровати, явно желая сесть за любимой компьютер.

Увидев меня, он, смутившись, погрозил кулаком, а я лишь махнула рукой и отправилась пить кофе. Выпью одну чашку, стану бодрой и уверенной – и позвоню Алле. Но я выпивала эту чашку и говорила себе вновь – выпью вторую и тогда позвоню. И так повторялось вновь и вновь. После четвертой мне стало плохо, и я поняла, что откладывать не стоит – кофе меня не спасет. Я не могу больше тянуть время. Чем быстрее я поговорю с Адольской, тем быстрее забуду все это, как кошмарный сон.

Когда я набрала ее номер, стрелки часов показывали ровно девять часов. Мама Тропинина ответила мне быстро, и голос у нее был бодрый – как у человека, который уже давно не спит.

– Здравствуйте. Это Катя Радова, – сказала я, оглянувшись на дверь – вдруг кто услышит этот разговор? А мне бы этого не хотелось.

– А ты все-таки оказалась немного умнее, чем я думала, – рассмеялась женщина. – Быстро позвонила. Молодец. За это накину тебе еще тысяч триста, – тотчас оскорбила она меня, но я проглотила эти слова.

– Где и когда мы можем встретиться? – только и спросила я и тотчас услышала ответ:

– Полдень. В том же месте, где и вчера, – на этом она бросила трубку.

Чего мне стоило дождаться полудня! Из дома я выехала уже в десять утра, ни с кем не разговаривая от охватившего меня волнения. В ресторане «Белая лагуна» я оказалась уже в одиннадцать, и еще час ждала, нервничая, Аллу. Вчерашняя девушка-официант посматривала на меня странно – наверное, думала, что я согласилась-таки на предложение Адольской. Переубеждать ее я не стала.

Мать Антона появилась ровно в полдень. Зашла, как королева, в пустое еще заведение, одетая в элегантное деловое платье, сверху которого был накинут модный пиджак. Украшения она сменила: кольцо на пальце и колье на ухоженной шее – все из сдержанно-благородной платины, с яркими алыми камнями, похожими на заледеневшие кубики крови.

Алла Адольская вновь не удосужилась поздороваться – села напротив с видом триумфатора.

Но я уже не боялась ее так, как вчера.

– Люблю решать вопросы быстро, – сказала довольным голосом Алла, жестом отправляя прочь официанта. – Ты порадовала меня, включив, наконец, мозги. Считай, что сегодня ты получила счастливый билет в жизнь.

Она ничуть не сомневалась в своей победе. Была в предвкушении. Ей даже и в голову не приходило, что может быть как-то иначе.

А я, ничего не говоря, протянула ей папку с копиями документов ее двойной бухгалтерии. Алла с некоторым удивлением глянула на меня, не сразу, видимо, поняв, что это, но задавать лишних вопросов не стала – открыла папку и несколько минут изучала ее содержимое.

– Где взяла? – подняла на меня глаза мать Антона.

Я думала, с ее-то нравом она устроит истерику, начнет кричать, пугать, угрожать… А Алла просто пробежалась внимательно по строкам, поняла все вмиг и отложила документы в сторону. Только взгляд у нее был пугающе ледяным. С таким не устраивают скандалы, с таким молча и хладнокровно уничтожают.

Не бойся ее. Теперь она ничего не сможет сделать.

– Олег Иванович дал.

– Олег Иванович, – задумчиво протянула Алла, откинувшись назад, на мягкую спинку дивана. – Вот как.

– Он просил передать, что поддерживает наше с Антоном общение, – сказала я, вспомнив слова Тропинина-старшего.

– Не мудрено. Он делает все, чтобы пойти мне наперекор. К тому же питает страсть к бездарным художникам. Пытается влиться в творческую тусовку? – сама себя спросила Алла, и я не понимала: то ли сейчас она в ярости, но хорошо контролирует себя, то ли ей все равно – сделка сорвалась, но это еще не конец. – А у тебя взгляд-то оскорбленный, – вдруг с усмешкой посмотрела она мне прямо в глаза. – Я мало предложила вчера?

Теперь уже не ярость говорила во мне – а нечто другое, более спокойное, но уверенное. Огромное, словно море, верное самому себе.

Справедливость?

Ты в своем праве.

– Мало. Знаете, сколько стоит любовь? – вдруг спросила я. – Столько, сколько звезд на небе, столько и стоит. У вас бы денег не хватило. Но знаете, что по-настоящему обидно? Не то, что вы пытались меня купить. А то, как вы относитесь к своему сыну. Мне жаль Антона.

Я оставалась спокойной и – главное – убежденной в себе и своих словах. Сильной.

А Алла смотрела на меня с насмешливым интересом, с какими смотрят на маленьких детей, которые учатся ходить и падают, падают, падают…

«Ну, давай, говори, девчонка, я, так и быть, послушаю» – говорил ее взгляд, за которым, однако, скрывалось что-то еще. То, чего Алла умело не показывала.

– И да, кое-что еще. Вы хотите, чтобы он был с другой, которая ему под стать, не зная при этом, что эта другая, – явно намекала я на Алину, – затащила в постель вашего второго сына. У которого, между прочим, есть невеста, – припомнила я и милашку Дину. – И вместо того, чтобы решить эту проблему, вы создаете новую. Вы пытаетесь добить Антона. Оставьте его в покое – я прошу вас.

– Ты? Просишь меня? – сощурилась Алла. – Матушка ты моя Тереза, просить меня ни о чем не надо. Я с тебя за такие просьбы столько спрошу, что кожу придется продать, чтобы отплатить.

– Вы же его мама, – почти с отчаянием выкрикнула я.

– Не надо пафоса. Я тоже самое могу сказать и твоей матери, – не преминула отметить Алла, которая, кажется, хорошо изучила биографию моей семьи.

– Говорите, – пожала я плечами.

– Не собираюсь терять время. Я поняла тебя и своего бывшего муженька. Оставайся с моим глупым сыночком. Но помни, Катя Радова, – ее взгляд не предвещал ничего хорошего, а слова звучали, как пророчество, – что однажды ты потеряешь свою ценность. Дешевок не любят. Подделки – не ценят.

Я молчала, стиснув зубы.

– Ты мне вчера сказала, что, дескать, я сына своего продаю. – Я вдруг поняла, что Аллу эти слова все-таки задели, только виду она не подала. – Так вот, моя милая находчивая Катя Радова. Твой Олег Иванович – не добрая феюшка с волшебной палочкой. Сегодня он тебе помог, а завтра за ненадобностью выбросит и тебя, и сыночка. Или мой сыночек тебя выбросит. Дело времени, Катюша. А яблочки от яблоньки… Сама знаешь.

Я вдруг вспомнила яркую женскую серьгу на полу квартиры папы Антона, и девушку модельной внешности, с которой я столкнулась около лифта. И мне вновь – ну что за глупости! – стало жаль эту женщину с железной хваткой.

– Если он так с вами поступал, это не значит, что любви нет, – тихо сказала я, зная, что за эти слова она меня возненавидит. Для нее это – банально, пафосно, издевательски. А для меня – истина.

– Учить меня вздумала? – приподняла бровь – прямо как Антон – Алла. – Смело.

– Вы красивая, яркая женщина, самостоятельная и умная. Вы могли бы быть счастливы в любви. А вы лелеете старые обиды, – я вновь стиснула зубы. – Так глупо.

Она, не дослушав меня, встала из-за стола.

С таким же успехом ты могла бы донести эту мысль до утюга.

– Не Катя. Катрина, – сказала я ей в спину, чувствуя, как меня отпускает напряжение. – Меня зовут Катрина.

Но Алла даже не обернулась.

Сделка не состоялась, и ей нечего было говорить.

* * *

Из ресторана Алла Георгиевна вышла в отвратительном настроении и, громко хлопнув дверью, села в автомобиль – темно-синий, представительского класса. Подумать только – эта девчонка, на первый взгляд наивная дура, ее переиграла! Взяла и обратилась к бывшему. А этот козел решил поиграть в добродетель!

Или через девчонку захотел припугнуть ее?

Как бы то ни было, освободить Антона не получилось. Не то, чтобы Алла всерьез взялась за семью Кати, но припугнуть девчонку стоило. Решила связать свою жизнь с ее сыном? Пусть знает, каково это, когда его мать – стерва. Так ведь ее окрестили и бывший муж, и сын, и сотрудники – правда, за глаза. Пусть девчонка боится за своих близких. Пусть боится обидеть Антона. И пусть не думает, что ей что-то перепадет с чужого барского стола.

Алла никак не могла ее понять.

То ли эта Радова слишком расчетлива и надеется заполучить больше, чем ей было предложено, то ли безобразно глупа и надеется на любовь и счастье. Она, Алла, в свои двадцать два такой глупой не была. Знала, что хотела и стремилась к этому.

Женщина с трудом взяла себя в руки, завела машину и поехала в офис.

По дороге она сделала три телефонных звонка.

– Алина, здравствуй, – сказала Алла обманчиво теплым голосом, уверенно держа руль. За ним она была с тех пор, как муж ушел из семьи.

– Как все прошло? – тотчас осведомилась та. Алина Лескова отлично знала о том, что делает Алла, более того, она сама подтолкнула ее к этому, рассказав, что отношения Антона и Кати стали слишком уж теплыми и тот не собирается бросать ее, как остальных своих девок. Вечно занятая Алла, наверное, долго бы еще не обращала внимание на их связь. Но к словам Лесковой прислушалась.

А теперь от Радовой узнала о том, что Лескова крутит шашни с Кириллом. Адольская не знала, правда ли, но что-то ей подсказывало, что эта девчонка с горящими от негодования глазами не станет лгать. Такие, как она, любят правду. Докапываются до нее, какой бы грязной эта правда ни была. Если это, конечно, не хорошо разыгранный спектакль по отъему их семейного капитала через Антона.

– Расскажу при встрече, – пообещала женщина. – В восемь, приезжай ко мне, милая. Поговорим.

– Приеду, – тотчас ответила девушка, которую Алла пророчила Антону в жены. Ее родители тоже были не прочь объединить семьи, вернее – капиталы. К тому же Алина нравилась Адольской – уверенная, целеустремленная и при этом – без памяти влюбленная в Антона. Идеальная жена. Но у них ничего не получилось.

– Вот и отлично, милая. Буду ждать.

Они тепло попрощались, и затем Алла позвонила своему второму сыну.

– Кирилл, ты свободен? – уже более властным тоном осведомилась она, злая, как тигр. Ладно, Антон, он всегда был не в себе, делал, что хотел, не ценя мать, но этот-то что творит? С родителями Дины уже все сто раз обсуждено, даже договоры кое-какие подписаны. А он играет с Лесковой, как ребенок. Ладно бы, сначала женился, а затем начал ходить налево. Ребенок. Но ничего, она вправит ему мозги, куда следует.

На Дину Адольской было откровенно плевать. А вот ссориться с ее родителями не хотелось – слишком выгодной партией казалась девочка.

– Мама, что-то случилось? – рассеянно поинтересовался Кирилл и крикнул куда-то в сторону:

– Проект с правками мне на стол через два часа!

Видимо, на работе.

– Нам нужно поговорить, Кирилл, – сказала его мать. – В восемь пятнадцать жду у себя.

– Но у меня встреча, – растерялся тот, чувствуя в голосе матери недовольство.

– Перенесешь, дорогой мой, – решительно велела ему Адольская.

– Хорошо, – не понял, почему мать сердита, Кирилл, но перечить не стал, и они распрощались.

– Тебе торт шоколадный купить? – спросил он вдруг перед тем, как повесить трубку. – Я по дороге к тебе в твою любимую кондитерскую заеду.

– Купи, – улыбнулась отчего-то Алла.

Кирилл всегда был заботливым.

А вот Антон – нет. Своенравный жестокий мальчишка. Никогда ее не любил. А ведь она отдавала всю себя близнецам, пока Олег не решил, что устал от семейной жизни, и часть бизнеса пришлось брать в свои руки – тогда Алле не хотелось, чтобы ее дети в чем-то нуждались. А в то, что бросивший их Олег будет помогать – не верилось. Нет, он помогал – деньгами. А мальчишками совсем почти и не интересовался. Антон ушел к нему жить – ей в награду за заботу. Такой же, как и отец.

Третий звонок Адольская сделала бывшему мужу.

– Браво, Олег, – сказала она холодно. – Отличный ход. Долго хранишь на меня компромат?

– Ты меня достала, – с сожалением в голосе произнес мужчина. – Это не ход, это способ спасти своего сына от твоей чудовищной, невероятной глупости. Не лезь к Антону.

– Заботишься о любимом сыночке? – прошипела Алла. Только один голос бывшего супруга злил ее неимоверно.

– Я люблю своих сыновей одинаково, – отрезал Олег.

– Лицемер.

– Дура. Эгоистичная злая дура.

– Да, все твои девки – умны, – весело рассмеялась женщина. – А я одна – дура. Мне плевать на Радову, Олег, ты ведь лучше других знаешь, что сыночек пошел в тебя и малышка Катя скоро останется одна. Но запомни одну вещь – тебе я этого не прощу.

Тот бросил трубку.

Адольская выругалась сквозь плотно стиснутые зубы.

Какая любовь? О чем твердила эта девчонка?

Чушь.

Этим же вечером у нее состоялся разговор с Кириллом и Алиной, в котором она предельно четко и ясна пояснила обоим свою позицию – она не намерена терпеть их чересчур близкое общение: у Кирилла есть обязательства перед Диной и ее семьей. Алина молча выслушала и даже улыбнулась, а Кирилл после ухода девушки устроил едва ли не истерику.

С Алиной Лесковой он, однако, продолжил встречаться, но уже тайно. Так, чтобы мать не знала. Потому что просто так отпускать своего лже-Дракона Алина не хотела. А чувства Кирилла были слишком сильны.

* * *

Из ресторана я выходила на слабых ногах – после того, как этот чудовищный разговор был завершен, после того, как я высказала все, что думаю, этой ужасной женщине, которая волею судьбы была матерью моего Антона, после того, как она ушла, я позволила себе побыть слабой.

Я сидела, чувствуя, как дрожат расслабившиеся мышцы, как звенит в голове тревожный колокольчик, как подкатывают к глазам слезы.

Неужели это закончилось? И я смогла? Смогла отстоять свою любовь?

А сколько раз мне еще предстоит это делать?

Я закрыла лицо ладонями и заплакала беззвучно – не от того, что мне было так плохо – где-то за слоем тревоги моя душа ликовала, а от того, что эмоции во мне требовали выхода, и они покидали меня вместе со слезами: и гнев, и обида, и страх.

Девушка-официант, увидев, что я плачу, принесла мне фарфоровый симпатичный чайник с ягодно-травяным напитком.

– Успокаивающий. За счет заведения, – улыбнулась она мне, ставя рядом тарелочку с пирожным – корзиночку с воздушным кремом и кусочками фруктов.

– Спасибо, но я заплачу, – твердо сказала я.

– Вы молодец, – только и сказала официант. – Ловко вы ее.

Чай оказался душистым, корзиночка – вкусной, и мои слезы вскоре высохли. Я сидела, не веря, что выдержала это, написала сообщения Нинке, ответила на сообщение Кирилла, который вновь написал мне, думала об Антоне – сейчас он еще спал после ночи, проведенной в репетиционной.

Из кафе я вышла в умиротворенном состоянии, решив, что позвоню Антону и все ему расскажу. Он должен знать обо всем, хоть речь пойдет о его маме. Это будет справедливо. Надо только дождаться, когда мой мальчик проснется.

Едва я подумала об этом, как мой телефон отчаянно затрезвонил – звонила Нинка. Оказалось, она звонила много раз – и вчера, и сегодня. Но вчера вечером я не слышала звонков, лежа в кровати без сил, а сегодня все мое внимание забрала Адольская.

– Радова! – прорычала Ниночка. – Где тебя черти носят?!

Когда я осталась в Москве с Антоном, мы почти не общались – изредка перебрасывались сообщениями. И я даже успела соскучиться по этой сумасбродке.

– До тебя, как до президента, не дозвониться, – выговаривала мне Журавль, очень злая и возбужденная одновременно.

– Вообще-то я тебе вчера писала! Что случилось? – насторожилась я. Голос у подруги был странный.

– Что-что! Я выхожу замуж! – огорошила меня Нинка, и я, не вовремя споткнувшись, чуть не упала прямо в лужу, в которой гордыми корабликами плавали листья. Только чудо не дало мне грохнуться вниз.

– Как?! – так громко воскликнула я, что на меня обернулись люди.

– Вот так. Раком об косяк, – заявила, нервно расхохотавшись, подруга и спросила с огромным любопытством: – У вас-то что-нибудь с Блонди было? Если да, хочу все знать с самыми грязными подробностями!

– Какие подробности! – возмутилась я. – За кого ты выходишь замуж?! Ты шутишь, да?

– Не шучу, – отозвалась она легкомысленно.

– Да ладно тебе, ты меня разводишь! – не верила я.

– Ой, Радова, какие разводы. Мне не до шуточек! Расскажи лучше, как там твой Тропино…

– И за кого ты выходишь?! – громко воскликнула я, перебивая подругу. Чего-чего, а такой новости я не ожидала.

– Не скажу, – заупрямилась Нина.

– Что значит – не скажу?! – от возмущения я встала, как вкопанная, посредине дороги.

– Это было внезапно, словно ураган, – призналась Журавль.

– У тебя всегда в голове ураган бушует, – отозвалась я, не в силах поверить в услышанное. – Ты все-таки шутишь, да? – спросила я с надеждой.

– Такими вещами не шутят, – заявила Нинка. – Я сейчас к тебе приду и все-все расскажу!

– Я еще не дома, – отозвалась я.

– А где шатаешься?

– С мамой Антона встречалась, – вздохнула я. – Это Матвей, да?

Но подруга меня словно не слышала.

– И что его мамане от тебя надо было? – жутко удивилась трубка голосом Журавля.

– Не скажу, – спародировала я ее.

– Через час я прихожу к тебе, и мы обмениваемся новостями, – почти с угрозой в голосе сказала Ниночка.

– Так за кого ты выходишь? – попыталась еще раз узнать я ответ на столь шокирующий вопрос, однако подруга отключилась.

Домой я приехала с непонятно-взволнованным настроем. С одной стороны, я все еще отходила от встречи с госпожой Адольской, а с другой, мне было жутко непонятно и любопытно – что там за эти несчастные несколько дней произошло с Ниночкой, что она аж решила выскочить замуж и скрывает, за кого.

Смею предположить: за дряхлого миллионера, стоящего на пороге перехода на новую ступень существования, куда бы она его милостиво и подтолкнула.

Ниночке бы очень подошло быть вдовой-миллионершей.

Однако, как оказалось, Журавль жениха вовсе и не скрывала. Скрывали от нее.

Когда я вернулась домой, Ниночка уже приехала и сидела на кухне в компании Алексея, Киры и Эдгара. Томас до сих пор работал в студии, в поте лица трудясь над новым шедевром, и Нелька поехала отвозить ему обед.

Родственники и подруга за обе щеки уплетали солянку, весело о чем-то разговаривая.

– Всем привет, – поздоровалась я.

– А вот и наша депрессивно-компульсивная, – понабрался Леша слов от новой пассии – психотерапевта.

– Нормальная, – буркнула я, присаживаясь за стол. Нинка поймала мой взгляд и тотчас заиграла бровями. Выглядела она не как человек, который ошарашен внезапной свадьбой, а вполне довольно. Так, как будто бы у нее исполнилась мечта.

– Опять пойдешь в свою комнату сидеть и куковать или соизволишь пообщаться с родственниками? – поинтересовался дядя.

– Соизволю, – отвечала я, хотя мне хотелось быстрее уединиться с подругой в своей спальне. Однако сначала пришлось обедать, хотя кусок в горло не лез, а затем за чаем слушать рассказ громогласной Киры о том, как она училась водить машину – Эд при этом смотрел на нее крайне рассеянно и, держу пари, мечтал оказаться около любимого компа. Алексей зато не мог наумиляться – никак не мог поверить, что нашлась ненормальная, которая позарилась на его племянника.

В конце концов, я не выдержала, встала и взяла Нинку за руку.

– Нам нужно посекретничать, – объявила я и утащила упирающуюся подругу в свою комнату под удивленные взгляды родственников.

В спальне мы уселись с ногами на мою кровать друг напротив друга.

– Ну, – уставилась я на подругу вопросительно.

– Нравится мне ваша мужланка, – поделилась со мной Нинель. – Я супы терпеть не могу, а тут прям объедение. Всю кастрюлю бы сожрала. Удобно такую домработницу держать. И платить не надо.

– Рассказывай! – не выдержала я. – Что ты на сей раз удумала?!

– Ты первая! – заявила она, изнывая от нетерпения. – Что хотела от тебя мамаша, и что было с Блонди? Подробно и по порядку. Очень подробно. Показал он тебе мачизм экстра-класса?!

– Какая тебе разница? Говори, за кого собралась! – хлопнула я рукой по постели.

– Как – какая?! – возмутилась до глубины души Журавль. – Я за тебя волнуюсь, между прочим. Ты же не алло! Что там тебе мадам Тропинина наговорила? С сыночком запретила общаться? – оказалась Нинка прозорливой.

– Она Адольская, – поправила я ее устало.

– Да хоть Свиньина-Подмышкина, – рубанула воздух ребром ладони Нина. – Мне все равно. Говори, что его мамаша от тебя хотела, – явно относилась к Алле без особого уважения Журавль.

Противостоять упорной Нинке – все равно, что поднять глыбу. Легче подчиниться. И я, без утайки, рассказала ей все. Реакция подруги была бурной: сначала она внимательно выслушала меня, а затем долго и ненормативно высказывала свою точку зрения, называя вслух все как существующие, так и выдуманные недостатки Аллы Георгиевны Адольской, которые принимали все более и более гипертрофированные качества. «Свинья бездарная» и «перхоть позорная» были самыми теплыми словами.

– Кул, что ты пошла к папаше Тропинина, хороший ход, подруга. Но почему ты не сказала все сразу мне?! – завершающим аккордом своей тирады возмутилась Журавль. – Я нашла бы, как сообщить этой даме, в какое место ей идти, как там быть и что там делать. Мерзавка, – прошипела она.

– Нин, – мягко осадила я ее. – Эту проблему я должна была решить сама. Я не побежала тебе жаловаться не потому, что не доверяю, а потому, что есть вещи, которые не может решить никто, кроме меня. Понимаешь?