Текст книги "Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии"

Хирота встречается с Маликом

К концу мая японскому руководству стало понятно, что поражение на Окинаве неизбежно. После захвата этого острова у США появлялся прекрасный плацдарм в непосредственной близости от внутренних территорий Японии. Тем временем продолжались американские бомбардировки японских городов зажигательными бомбами. Правящая элита Японии начала испытывать страх в связи с перспективой продолжения войны. Выдержит ли японский народ такое давление или восстанет против правительства и императора?

Эти опасения вынудили робкую до того партию мира срочно искать варианты завершения войны. Однако главным препятствием на пути к этому по-прежнему оставалась Императорская армия, которая была готова дать последний бой для защиты родины. Но как же обуздать такого зверя? Ситуацию усугубляла нерешительность премьер-министра Судзуки. В частных беседах он признавался в своем желании завершить войну, однако в публичных выступлениях призывал соотечественников сражаться до конца и умереть за страну, как пилоты-камикадзе.

7. Коки Хирота, бывший премьер-министр и министр иностранных дел Японии. В июне 1945 года Хирота провел с советским послом Маликом неофициальные переговоры, целью которых было невмешательство СССР в Тихоокеанскую войну. Библиотека парламента Японии

Того начал предпринимать активные действия для достижения нейтралитета со стороны Советского Союза. 21 мая он приказал Сато встретиться с Молотовым и выяснить, изменится ли политика СССР по отношению к Японии после конференции в Сан-Франциско. Сато посетил Молотова 29 мая и был принят советским наркомом «в высшей степени дружественно». Молотов заверил японского посла, что денонсация Советским Союзом пакта о нейтралитете никак не повлияла на текущую ситуацию. СССР был «по горло сыт войной в Европе» и должен был, «не теряя времени, уделить все свое внимание» решению «внутренних проблем». В свою очередь Молотов поинтересовался у Сато, как долго, по мнению Японии, продлится война на Тихом океане. «В связи с позицией, занятой американцами, – ответил Сато, – нам не остается другого выбора, кроме как продолжать сражаться». Даже Сато, очень искушенный и наблюдательный дипломат, был введен в заблуждение дружеским поведением Молотова и пришел к ложному выводу, что советское руководство планирует сконцентрировать внимание на внутренних проблемах, не слишком заботясь о ситуации на Дальнем Востоке[128]128
  Magic Diplomatic Summary, SRS-1684, 31 May 1945; SRS 1685, 1 June 1945, A1-A6.


[Закрыть].

8. Советский посол Я. А. Малик (третий справа), в центре – Молотов. Малик отсылал в Москву ценную информацию о внутриполитической ситуации в Японии. В июне Малик вел переговоры с Хиротой, пытавшимся удержать Советский Союз от вступления в Тихоокеанскую войну. СССР использовал эти переговоры для затягивания войны. РГАКФД

1 июня Того дал указание Сато «при первой же возможности поговорить с советскими лидерами». Он сообщил, что поручил бывшему премьер-министру Хироте провести переговоры с Маликом, прекрасно зная, что Сато выступал против этой идеи[129]129
  Magic Diplomatic Summary, SRS-1688,4 June 1945. P. 2; «Russo-Japanese Relations (June, 1945)», PSIS 400-IS, 2 July 1945, SRH-179. P. 5.


[Закрыть]. Того считал, что делает все возможное для окончания войны, учитывая те препятствия, которые перед ним стояли, и его раздражали критические замечания, высказываемые Сато, который находился далеко от Японии со всеми ее внутренними конфликтами. Поэтому Того решил вести переговоры с Маликом тайно, не посвящая Сато в их детали; очевидно, он боялся, что его действия будут подвергнуты уничтожающей критике со стороны посла в Москве. Также вместо того, чтобы вступить в переговоры с советским послом напрямую, Того решил вести их частным образом и через посредника.

Своим неофициальным посланником министр иностранных дел выбрал Коки Хироту. Профессиональный дипломат Хирота служил послом в СССР с 1930 по 1932 год, возглавлял японский МИД в 1933–1935 и 1937–1939 годах и был премьер-министром с 1936 по 1937 год. Того объяснил Хироте, что необходимо не только удержать Советский Союз от вмешательства в войну, но и установить с русскими дружеские отношения. Хирота должен был избегать упоминания о том, что Токио рассчитывает на посредничество Москвы для завершения войны, но если советская сторона сама выступит с таким предложением, он должен был немедленно уведомить об этом японское правительство. Подчеркивая, что нейтралитет с Японией помог СССР одержать победу над Германией, Хирота также должен был делать акцент на том, что сохранение международного авторитета Японии выгодно Советскому Союзу из-за его конфликта с США. Хирота мог сказать, что Япония готова дать СССР значительную компенсацию в благодарность за сохранение нейтралитета, однако должен был воздержаться от обсуждения конкретных уступок [Hirota Koki 1966: 359].

3 июня один из сотрудников японского МИДа нанес визит Малику в его временной резиденции – отеле «Гора» в Хаконе, где советский посол укрылся от американских бомбардировок Токио. Он сообщил Малику, что Хирота тоже был эвакуирован в Хаконе, после того как его дом сгорел. Оказавшись соседом Малика, Хирота хотел бы нанести визит послу СССР. Малик ответил, что будет рад принять Хироту на следующей неделе. Через 20 минут без какого-либо предупреждения Хирота появился на пороге у Малика. Засыпав советского посла ворохом льстивых поздравлений в связи с победой СССР над Германией и бурно выразив свое восхищением молодым, но совершенно удивительным советским дипломатом, Хирота сказал Малику, что хотел бы обсудить с ним, как улучшить японо-советские отношения. Затем он попросил у Малика разрешения навестить его на следующий день, чтобы поговорить о конкретных проблемах, имевшихся в отношениях между Японией и Советским Союзом[130]130
  АВП РФ. Ф. 0146 (фонд Референтура по Японии). Оп. 29. Пап. 269. Д. 4.
  Л. 261–265. Сокращенную версию этой беседы см. в «Я. А. Малик – в НКВД СССР», 7 июня 1945 года. [За кулисами 1990: 46–47]. Японскую версию см. в [Hakone 1946]; это просто краткое резюме разговоров между Маликом и Хиротой. Наиболее полный отчет об этих беседах, происходивших в июне, содержится в дневнике Малика, хранящемся в архиве русского МИДа. Этот дневник был переведен на японский (далее – Malik Documents (Japanese)). То, что переговоры Хироты с Маликом были инициированы японским Министерством иностранных дел и лично Того, подтверждено сотрудником японского МИДа Сёдзи Огатой в [Shusen shiroku 1977, 3: 17]. См. также [Hakone 1946 (2 and 3 June); Lensen 1972: 135-36; Hirota Koki 1966: 361–362; Hatano 1994: 4-26].


[Закрыть].

На следующий день Хирота вновь явился без приглашения в номер Малика. «Советский Союз будет занят внутренними делами, – начал разговор Хирота, – но его также должно заботить то, как гарантировать мир в будущем». Далее японец заметил, что Советский Союз вернул принадлежавшие ему ранее земли на западе и «проводит политику дружбы и мира» по отношению к своим соседям. «Я думаю, – продолжил Хирота, не замечая в своих словах иронии, горечь которой Япония осознает впоследствии, – что и на Востоке советское правительство будет вести себя так же». Затем Хирота перевел разговор на пакт о нейтралитете. Пока этот пакт оставался в силе, Японии было не о чем беспокоиться, но пришло время задуматься о том, что произойдет, когда срок действия этого договора истечет. Если есть какие-то трудности, то он хотел бы узнать о них заранее. Так начались переговоры между Хиротой и Маликом, которые все время шли по одному и тому же сценарию: каждый спрашивал другого, какие конкретные предложения у того имеются, при этом не раскрывая собственных намерений.

На обильные похвалы Хироты в адрес Советского Союза Малик ответил, что действия японского правительства в прошлом не слишком способствовали установлению веры в добрые намерения Японии; скорее они вызвали у советских людей чувство недоверия и подозрительности. Малик хотел знать, какие именно меры, с точки зрения Хироты, поспособствуют улучшению японо-советских отношений. Однако Хирота не мог озвучить каких-либо конкретных предложений, потому что у него их не было. Он говорил только об общих вещах. Он хотел узнать, какую форму могли бы принять эти улучшившиеся отношения, по мнению советского руководства. Малик спросил Хироту, высказывает ли он личную точку зрения или эти взгляды разделяются в определенных политических кругах Японии. Хирота ответил: «Я хочу, чтобы вы поняли: это позиция как японского правительства, так и всего народа Японии в целом»[131]131
  АВП РФ. Ф. 0146. Оп. 29. Пап. 269. Д. 4. Л. 265–293; АВП РФ. Ф. Молотова. Оп. 7. Пап. 54. Д. 891. Л. 339. Дневник Малика; [За кулисами 1990: 47–48; Hakone 46 (3 June): 2–8, 10–24]; Malik Documents (Japanese). P. 1–10; [Hirota Koki 1966: 362–364].


[Закрыть].

Эти неожиданные визиты Хироты привели Малика к верному выводу о том, что японское правительство отчаянно пытается найти пути к окончанию войны и Хирота зондирует почву относительно возможности заключения долгосрочного соглашения между СССР и Японией. Во время этих бесед Хирота воздерживался от резких нападок в адрес США и Великобритании, из чего Малик заключил, что укрепление отношений с Советским Союзом является прелюдией к мирным переговорам с союзниками[132]132
  АВП РФ. Ф. 0146. On. 29. Пап. 269. Д. 4. Л. 273–276; АВП РФ. Ф. Молотова. Оп. 7. Пап. 54. Д. 891. Л. 346–348. Дневник Малика; [За кулисами 1990:48–49]; Malik Documents (Japanese). Р. 10–11; [Hatano 1994: 18–19].


[Закрыть].

Доложив Молотову о встречах с Хиротой 3 и 4 июня, Малик предположил, что в интересах Советского Союза будет воспользоваться трудным положением Японии и по максимуму добиться от нее уступок, перечисленных в его докладной записке от лета 1944 года. В частности, он считал, что теперь японцы будут готовы вернуть Советскому Союзу Южный Сахалин, отказаться от прав на рыбную ловлю в советских территориальных водах и даже вернуть часть Курильских островов. Однако он предсказывал, что добиться от Японии уступок в отношении Маньчжурии, Кореи и Ляодунского полуострова будет непросто. Малик писал, что такие уступки будут возможны только после полного военного поражения и безоговорочной капитуляции Японии и что без этого никакие переговоры с Японией не дадут гарантий долгосрочного мира и безопасности на Дальнем Востоке. Далее Малик предлагал, если Хирота продолжит являться к нему без приглашения, отвечать ему, что он не в праве делать какие-либо заявления, не получив конкретных предложений. Советский посол запрашивал у Молотова дальнейшие инструкции [Закулисами 1990:48–49].

Малик, скорее всего, был не в курсе, что Сталин уже принял решение вступить в войну с Японией и дипломатия служила только прикрытием для этого замысла. Однако такой проницательный и хорошо информированный дипломат, как Малик, безусловно, знал о переброске советских войск на Дальний Восток и должен был догадываться о внешнеполитическом курсе, избранном Кремлем. Поэтому с его стороны было благоразумно высказать именно те предложения, которые, на его взгляд, были созвучны идеям Сталина. По мнению Малика, главная цель Советского Союза была недостижима без участия в войне, однако он не исключал возможности переговоров. Сталин и Молотов предпочитали не информировать Малика о своих планах. Они считали, что дипломату незачем вникать в военные дела.

Япония пытается добиться посредничества Москвы

Малик был не единственным дипломатом, которого держали в неведении. Сато понятия не имел о ходе переговоров между Хиротой и Маликом. Посланная Того 1 июня телеграмма, в которой Сато было дано указание обсудить с Молотовым улучшение японо-советских отношений, чрезвычайно расстроила посла. Отвечая Того телеграммой от 8 июня, Сато откровенно высказал свое мнение, что «нет ни малейшей надежды на то», что отношение России к Японии станет «благожелательным». Он писал, что если русские не выказывали никакого желания улучшить отношения с Японией, когда сражались не на жизнь, а на смерть с Германией, то зачем им это делать сейчас, после победы над немцами? Денонсация советской стороной пакта о нейтралитете должна быть воспринята как однозначный сигнал об их намерениях. Сато не смягчал выражений: он был потрясен тем, насколько наивен был японский МИД, цеплявшийся за несбыточные мечты. Получив эту ядовитую отповедь, Того решил не сообщать Сато о ходе переговоров Хироты с Маликом.

Далее Сато коснулся деликатного, но самого важного вопроса – оценки военного положения. Он осмелился заявить: «В условиях современной войны невозможно продолжать боевые действия после того, как наши средства сопротивления были уничтожены». Эти замечания, должно быть, особенно разозлили Того именно потому, что он сам придерживался того же мнения. Но Того знал, насколько сложной была внутриполитическая обстановка в Японии. Один неверный шаг – и правительство могло рухнуть или политики, работающие над достижением мира, могли быть убиты. Любой план, целью которого было окончание войны, должен был получить одобрение армии.

В заключительной части своей телеграммы Сато затронул еще один важный вопрос: Япония оказалась бы совершенно бессильной, если бы Советский Союз решил воспользоваться слабостью ее положения и вступить в войну. Превосходство Красной армии над японской было очевидно даже для гражданского человека. Прежде чем это произойдет, писал Сато, Япония должна предпринять все возможное, чтобы завершить войну, ставя перед собой единственную цель – сохранение кокутай[133]133
  Sato to Togo, 8 June 1945 [Kurihara, Hatano 1986,2:115–119]; Sato to Togo, 8 June 1945, цит. в [Hirota Koki 1966: 358]; Magic Diplomatic Summary, SRS-1695,


[Закрыть]<sup>[134]134
  June 1945. P. 2–3; SRH-079, 2 July 1945. P. 6.


[Закрыть]</sup>. Того считал, что Сато несносен, упрям как осел и совершенно не представляет себе всей сложности ситуации в Японии. Однако поскольку ему некем было его заменить, Того предпочел вести дипломатические переговоры за спиной собственного посла.

Через два дня после второй бесплодной беседы Хироты с Маликом Высший военный совет принял три противоречащих друг другу документа, определявших военную политику Японии: «Основные принципы ведения войны в будущем» и два дополнительных документа, «Национальная мощь в настоящий момент» и «Ситуация в мире». В основном документе делался упор на то, что, хотя США приложат еще больше усилий для победы в Тихоокеанской войне после поражения Германии, Япония сможет нанести противнику такие колоссальные потери, что его боевой дух ослабнет к концу текущего года. Однако этому главному документу противоречил первый вспомогательный отчет, в котором давалась пессимистичная оценка экономического положения Японии, запасов продовольствия в стране, транспортной ситуации и боевого духа нации в целом¹¹.

По поводу намерений Советского Союза во втором документе было сказано, что русские планируют расширить свое влияние на Дальнем Востоке, ударив в самый подходящий момент. С этой целью СССР активно наращивает численность своей армии на маньчжурской границе, готовясь к войне против Японии. Однако авторы этого отчета пришли к выводу, что русские вряд ли скоро приступят к боевым действиям. Самым подходящим моментом для потенциального нападения были названы лето и осень 1945 года[135]135
  «Kongo torubeki senso shido no Kihon taiko», «Sekai josei handan» и «Kokuryoku no genjo» [Sanbo honbu 1989a: 265–270]; [Shusen shiroku 1977, 3: 19–62]. См. также [Butow 1954: 92-102; Sigal 1988: 64–69; Kurihara, Hatano 1986, 2: 137–178]. Эти документы были перед заседанием «Большой шестерки» переданы Кидо Мацудаирой, который получил их от Такаги. Мацудаира указал на противоречия между анализом текущей ситуации и сделанными выводами и предложил, чтобы император вызвал к себе «Большую шестерку» с целью объяснить эти противоречия. Дальнейшие действия Кидо были продиктованы именно этой идеей Мацудаиры. См. «Matsudaita Yasumasa kojutsu yoshi» [Shusen shiroku 1977, 3: 90–91].


[Закрыть]<sup>[136]136
  «Sekai josei handan» [Sanbo honbu 1989a: 267]; также в [Shusen shiroku 1977, 3:30–31].


[Закрыть]</sup>. Опять мы видим, что этот документ представляет собой любопытную смесь анализа и самообмана. Если Советский Союз действительно собирал громадную армию на Дальнем Востоке, если он ожидал подходящего момента, чтобы напасть на Японию, и если лучшим временем для этого нападения были лето и осень, то из этого логично следовало, что Японии нужно готовиться к такому развитию событий. Тем не менее на основе всей этой информации составители отчета пришли к выводу, что Японии необходимо изо всех сил удерживать СССР от вступления в войну.

Оборона на последнем рубеже, как ее представляли себе армейские офицеры, должна была основываться на фанатичной самоубийственной готовности японцев продемонстрировать превосходство своего боевого духа. Ради этого армия собиралась объявить всеобщую мобилизацию населения. В апреле армия выпустила «Полевое руководство по ведению решающей битвы за Родину». В этом руководстве солдатам было приказано бросать раненых, не отступать, быть готовыми сражаться даже голыми руками и без колебаний убивать всех японских жителей – женщин, стариков и детей, – которых планировалось использовать в качестве живого щита против американцев [По 1982: 8]. Битва за Кюсю должна была стать самоубийственным сражением большего масштаба, чем Иводзима, Гуадалканал и Окинава.

В итоге «Большая шестерка» приняла все три документа, главным из которых был первый, где утверждалось, что Япония продолжит сражаться для сохранения кокутай и защиты внутренних территорий. Чтобы добиться этой цели, японское правительство должно было вступить в активные переговоры с Советским Союзом и сделать ключевыми направлениями внутренней политики всеобщую мобилизацию и подготовку ресурсов для ведения боевых действий. 8 июня эти документы были утверждены на императорском совещании. Данное решение было продавлено армией, и никто не стал протестовать. Судзуки счел, что это адекватная оценка ситуации. Того, которому не дали возможности принять участие в обсуждении этих важных документов, горько сетовал на нерешительность Судзуки. Однако Ёнай считал, что в данной ситуации японское руководство должно быть объединено общей целью, хотя, возможно, уже планировал предать армию в решающий момент. Император во время этого совещания не проронил ни слова[137]137
  «Togo gaiso dan», «Gozenkaigi gaiyo» [Takagi nikki 2000 (7 June 1945), 2: 877, 879]; «Hoshina Zenshiro chinjutsuroku, 1» [Shusen shiroku 1977, 3: 159–160].


[Закрыть]. Хотя в итоге все дали свое согласие, это решение побудило партию мира к более активным действиям.

После того как японское правительство выбрало курс на продолжение войны, Судзуки созвал парламент на чрезвычайную сессию, проходившую с 9 по 13 июня. Парламент принял билль о срочной военной мобилизации, и под давлением со стороны правых депутатов Судзуки вынужден был выступить с серией громогласных заявлений о том, что Япония готова сражаться до самого конца. Видя, как Япония уходит в крутое пике, финалом которого станет национальное самоубийство, Того и Ёнай решили сделать что-то, что остановит это падение. 13 июня они согласились, что пришло время приступить к решению третьей задачи, озвученной в решении Высшего военного совета от 14 мая: добиться посредничества Москвы для заключения мира. Кидо одобрил этот план, что помогло Того и Ёнаю убедить согласиться с ним и Судзуки. Япония начала прикладывать все больше усилий для того, чтобы завершить войну с помощью Советского Союза [Shusen shiroku 1977, 3: 69–87; Kurihara, Hatano 1986, 2: 177–178; Hirota Koki 1966: 364].

9 июня министр иностранных дел Того выступил на закрытом заседании 87-й сессии парламента. Речь его сводилась к тому, что до тех пор, пока США настаивают на безоговорочной капитуляции, ключевым для Японии становится вопрос взаимоотношений с Советским Союзом. Того говорил, что если между русскими и их англо-американскими союзниками по коалиции и есть признаки разногласий, то по главным вопросам между ними наблюдается единодушие. Поэтому он предупреждал, что Япония не должна сильно рассчитывать на то, что сможет извлечь преимущества из этого конфликта. Говоря о японо-советских отношениях, Того сослался на речь Сталина, в которой тот назвал Японию агрессором, и заявил, что в связи с расторжением пакта о нейтралитете и переброской войск и боевой техники на Дальний Восток нельзя исключать вероятность того, что СССР нападет на Японию. Что касается пакта о нейтралитете, то он оставался в силе еще 10 месяцев, однако Того считал, что прочность этого договора зависит от того, как будет складываться ситуация. По поводу того, как избежать худшего сценария развития событий, Того заметил: «Нечего и говорить, что сохранение мира на севере является для Японской империи вопросом жизни и смерти», и потому Япония должна предпринять все усилия, чтобы добиться советского нейтралитета дипломатическими средствами. В этом выступлении Того ни слова не сказал о продолжавшихся в то время переговорах между Хиротой и Маликом[138]138
  «Dai87gikai himitsukai ni okeru Togo gaimudaijin setsumei yoshi» (showa 20nen 6gatsu 9nichi) [Shusen shiroku 1977, 3: 67–73].


[Закрыть].

Во время выступления Того в парламенте Министерство иностранных дел выпустило отчет, в котором было высказано много интересных соображений. Во-первых, там говорилось, что, поскольку некоторые политики в Вашингтоне выступают за смягчение требования о безоговорочной капитуляции, Япония может воспользоваться этими разногласиями в американской политической элите. Во-вторых, касаясь вопроса об императоре, авторы отчета пришли к верному выводу, что некоторые влиятельные фигуры в американской правящей верхушке склоняются к сохранению императорского строя, считая, что он сыграет положительную роль в будущей оккупации Японии. В-третьих, насчет возможного вступления Советского Союза в войну против Японии в этом документе было сказано, что США теперь полностью уверены в том, что смогут победить Японию без помощи русских, и потому не хотят, чтобы Советский Союз принимал участие в этой войне. Можно предположить, писали авторы отчета, что Соединенные Штаты заключат соглашение с СССР, чтобы предотвратить односторонние действия русских, в случае если Советский Союз решит вступить в войну. Япония не должна сильно рассчитывать на то, что Москва пойдет на такое соглашение с Вашингтоном, поскольку поведение русских в прошлом говорит о том, что они предпочитают иметь полную свободу действий.

Речь Того и этот отчет показывают, что в японском МИДе довольно точно оценивали сложившуюся ситуацию[139]139
  Gaimusho seimukyoku, «Gikai himitsukai ni okeru daijin no setsumei shiryo» (showa 20nen 6gasu), in Senso shuketsu ni kansuru nissokankei, Gaimusho shiryoka, Morita File 2.


[Закрыть].

Стимсон, Грю и Форрестон редактируют требование о безоговорочной капитуляции

В то время как японская «Большая шестерка» тайно решила искать посредничества Москвы, Трумэн 9 июня встретился с китайским министром иностранных дел Сун Цзывенем и официально проинформировал его об условиях Ялтинского соглашения. Президент дал понять, что обязан соблюдать эти договоренности. Сун выразил глубокие опасения в связи с особыми пунктами соглашения, которые ущемляли суверенные права Китая. Сославшись на данные Гопкинсу заверения Сталина в том, что он будет поддерживать Национальное правительство, Трумэн посоветовал Суну договориться с кремлевским вождем. Тогда Сун Цзывень спросил, что решил президент насчет совместного заявления союзников об условиях безоговорочной капитуляции Японии. Трумэн ответил, что всеми силами поддерживает такое обращение, но с ним нужно повременить до тех пор, пока в войну не вступят русские. Также он выразил надежду на то, что это произойдет достаточно скоро, приблизив окончание войны и спася жизни многих американцев и китайцев[140]140
  Memorandum of Conversation with Truman and Soong, 9 June 1945, Grew Papers, Houghton Library, Harvard University; Grew’s Memorandum of Conversation, the President, T. V. Soong, Grew, Bohlen, 14 June 1945, Grew Papers.


[Закрыть]. В тот момент Трумэн разделял мнение Гопкинса, считавшего, что объявлять ультиматум Японии лучше всего будет сразу после вступления в войну СССР.

Однако влиятельные лица в американском правительстве уже начали обсуждать, как изменить требование о безоговорочной капитуляции, чтобы умеренные японские политики сочли их приемлемыми и согласились как можно скорее завершить войну. Даже после предыдущей неудачной попытки склонить на свою сторону Стимсона, Форрестола и Маршалла 29 мая Грю без устали продвигал идею пересмотра требования о безоговорочной капитуляции. В начале июня Макклой вел «продолжительные» беседы с Грю, который убеждал его: «…мы ничего не потеряем оттого, что предупредим японцев о катастрофических последствиях использования нового оружия, которым мы теперь обладаем, и сообщим им о нашей готовности сохранить в Японии конституционную монархию»[141]141
  «McCloy on the А-Bomb», Appendix [Reston 1991: 495].


[Закрыть]. Логично предположить, что Макклой обсуждал эти вопросы со Стимсоном и они решили поддержать кампанию Грю.

Ранее Стимсон возражал против того, чтобы президент выступал с обращением о пересмотре условий безоговорочной капитуляции. Но где-то в середине июня его мнение по этому вопросу изменилось. Близость победы на Окинаве развеяла опасения военного министра, что японцы воспримут смягчение позиции США по поводу безоговорочной капитуляции как проявление слабости. Кроме того, на него наверняка повлиял Гувер. В начале июня Гувер послал Трумэну письмо, копию которого президент передал Стимсону, желая узнать его мнение. Гувер писал, что умеренная японская прослойка, «желающая спасения как нации, так и императора», с большей готовностью согласится на эти условия, если «британцы и американцы смогут убедить японцев, что не собираются выкорчевывать их, уничтожать их форму правления и вмешиваться в их образ жизни». 12 июня Стимсон, Грю, Макклой и Форрестол обсудили вопрос о безоговорочной капитуляции. На этом совещании Стимсон сообщил о соображениях, высказанных Гувером в своем письме. По словам Форрестола, «это был один из важнейших вопросов», и Стимсон был с этим согласен. Теперь военный министр твердо стоял на том, что «нет никаких препятствий к отказу» от требования о безоговорочной капитуляции, если США смогут «добиться решения всех своих стратегических задач, не используя эту формулировку»[142]142
  Hoover to President Truman, «Memorandum on Ending the Japanese War», OPD ABC 387, Japan (15 Feb. 1945), Sec. 1-B, RG 165, NA. Цит. в [Hellegers 2001,1:96] (см. краткое изложение письма Гувера в докладной записке генерала Хэнди генералу Халлу: «Memorandum on Ending the Japanese War», Records of the U. S. Joint Chiefs of Staff, JCS Historic Office, Dr. Edward P. Lilly Papers, Box 7, RG 218, NA); [Mills 1951: 68–69]; Forrestal Diary, 12 June 1945. P. 364; [Hellegers 2001,1: 104]; Truman to Stimson, 9 June 1945, OPD, ABC 387, Sec. 4-A, RG 165, NA. Стимсон в своем дневнике ничего не написал о безоговорочной капитуляции: Stimson Diary, 12 June 1945. Стимсон цит. по: [Hellegers 2001,1: 97].


[Закрыть]. Члены «Комитета трех» (Стимсон, Грю и Форрестол) договорились координировать свои действия. На следующий день Форрестол поднял этот вопрос в беседе с президентом. Трумэн ответил, что до своего отъезда на Потсдамскую конференцию хотел бы провести совещание Военного и Военно-морского министерств, Госдепа и Объединенного комитета начальников штабов, чтобы четко определить политический курс и стратегические задачи США в Азии [Mills 1951: 69]. Трумэн прибег к ставшему уже его излюбленным методу реагирования на совет, пришедшийся ему не по вкусу: как только ему предлагали пересмотреть требование о безоговорочной капитуляции, он увиливал от прямого ответа, заявляя о необходимости провести совместное совещание.

Однако давление на Трумэна по этому вопросу продолжало постепенно нарастать. 16 июня Грю послал президенту докладную записку по поводу письма Гувера. В этой записке и. о. госсекретаря умолял президента после завершения битвы за Окинаву выступить с обращением, в котором было бы однозначно сказано, что японцам «будет позволено самим выбрать будущую форму правления». Грю отмечал, что «сохранение трона» и «неприкосновенность» Хирохито скорее всего являются «не подлежащими обсуждению условиями японцев». Без четкого разъяснения, что при безоговорочной капитуляции будет гарантировано соблюдение этих условий, японцы никогда не согласятся прекратить войну[143]143
  Grew to Rosenman, 16 June 1945, Letters, 1945, Grew Papers; также в: Office of Secretary of War, Stimsons Safe File, «Japan (After 7 Dec. 41)», RG 107, NA; [Grew 1952,2: 1435–1436]; Grew to President Truman, 13 June 1945, Office of Secretary of War, Stimson Safe File, «Japan (After 7 Dec. 41)», RG 107, NA.


[Закрыть].

Утром 18 июня, перед совещанием президента с руководством армии и флота, на котором обсуждался план вторжения в Японию, Грю снова встретился с Трумэном и попросил его пересмотреть требование о безоговорочной капитуляции. К разочарованию Грю, Трумэн ответил ему, что отложит свое решение до тех пор, пока эта тема не будет обсуждена на встрече «Большой тройки» [Grew 1952,2:1437][144]144
  Трумэн пригласил Грю принять участие в обсуждении плана вторжения в Японию, запланированном в Белом доме. Грю собирался пойти туда с Думэном, но после того как утром 18 июня Трумэн отверг его предложение пересмотреть требование о безоговорочной капитуляции, Грю, видимо, решил, что идти на это военное совещание нет смысла. Memorandum of Conversation with the President, 15 June 1945, 18 June 1945, General Record of Department of State, 1945–1949, Central Decimal File, from 740.00119P W/1 -145 to 740.00119PW/7– 3145, RG 5, NA. См. также [Hellegers 2001, 1: 98–99].


[Закрыть]. Президент обещал, что этот вопрос будет внесен в повестку Потсдамской конференции. Он снова ускользнул от обсуждения данной темы. Такое постоянное увиливание приводит нас к неизбежному выводу, что Трумэн не хотел пересматривать это требование. Он был исполнен решимости отомстить за унижение при Перл-Харборе, вынудив противника согласиться на безоговорочную капитуляцию. Однако Трумэну еще предстояло найти способ утолить свою жажду мести, сведя при этом к минимуму потери среди американских солдат. У него еще не было на руках всех карт.

В то время как американцы стремились приблизить конец войны, смягчая условия капитуляции, в Кремле изо всех сил пытались войну затянуть. 15 июня Молотов послал Малику инструкции, как вести переговоры с Хиротой:

Вам по собственной инициативе искать встречи с Хирота не следует. Если он опять будет напрашиваться на встречу, то его можно принять и выслушать и, если он опять будет говорить общие вещи, то следует ограничиться заявлением, что при первой же возможности (намек на диплопочту) Вы сообщите в Москву о беседах. Дальше этого идти не следует[145]145
  Молотов Малику от 15 июня 1945 г. Цит. по: [За кулисами 1990: 49]. См. там же фотокопию телеграммы Молотова Малику (с. 50).


[Закрыть].

Телеграмма Молотова позволяет нам сделать несколько важных выводов. Хотя нарком иностранных дел приказал Малику не искать встреч с Хиротой, он не запретил ему принимать японского дипломата. Также Молотов предложил Малику переслать в Москву предложение японцев не телеграммой, а с дипломатическим курьером, что было самым медленным способом передачи информации. Намерения Молотова были ясны: он хотел использовать переговоры между Хиротой и Маликом для того, чтобы затянуть войну. На фотокопии этой телеграммы видна пометка, оставленная наркомом: «Сталину, требуется утвердить, В. Молотов, 13/VI» и подпись Сталина, означающая его согласие [За кулисами 1990:50]. Не вызывает сомнений, что Сталин и Молотов внимательно следили за переговорами Хироты и Малика. Неуклюжая попытка Того «прозондировать» намерения Москвы, послав к Малику Хироту, непреднамеренно сыграла на руку Сталину.