Текст книги "Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии"

Гопкинс едет в Москву

После фиаско с ленд-лизом Трумэн попросил Гопкинса съездить в Москву и поговорить со Сталиным, чтобы вернуть американо-советские отношения в нормальное русло. Будучи уже тяжело болен, Гопкинс тем не менее согласился. Он пробыл в Москве с 26 мая по 6 июня и в течение этого времени несколько раз встретился со Сталиным[114]114
  Наиболее полно переговоры Сталина и Гопкинса описаны в следующих документах: «Hopkins-Stalin Conference: Record of Conversations between Harry L. Hopkins and Marshal Stalin in Moscow», 26 May – 6 June 1945, Papers of HST, Staff Member and Office File, Naval Aide to the President Files, 1945–1953, Subject File, Box 12, «Hopkins-Stalin Conference in Moscow», HSTL. Также беседы Сталина и Гопкинса приведены в [FRUS 1960, 1: 21–62], но эта запись является неполной, так как в ней четвертая встреча описана лишь частично, а пятая не описана вовсе. Русская версия этих переговоров приведена в Документах 258 и 260 в [САО 1984, 2: 397–403, 404–411].


[Закрыть]. Ему удалось уладить конфликт, вспыхнувший из-за ситуации с ленд-лизом: Гопкинс заверил Сталина, что имело место «недопонимание» и что США возобновят поставки Советскому Союзу, необходимые для Дальневосточной кампании. Они договорились о том, что «Большая тройка» встретится 15 июля. Даже в больном для союзников польском вопросе Гопкинсу удалось убедить Сталина включить в состав правительства нескольких лондонских эмигрантов.

Ситуация на Дальнем Востоке обсуждалась на встрече, состоявшейся 28 мая. На вопрос Гопкинса о том, когда СССР вступит в войну, Сталин ответил, что Красная армия будет «полностью развернута» до 8 августа. Несмотря на ошибочные утверждения многих историков, Сталин не обещал, что Советский Союз вступит в войну именно 8 августа; он сказал лишь, что к этой дате будут завершены все приготовления. Затем он отметил, что начало военных действий будет зависеть от погодных условий, поскольку осенние туманы могут затруднить проведение кампании. Кроме того, Сталин сказал, что точная дата вступления СССР в войну будет определена после того, как Китай признает Ялтинское соглашение. Он пояснил, что ему необходимо будет объяснить советскому народу, почему СССР вступает в войну с Японией.

6. 13 июня Гарри Гопкинс вернулся из Москвы, восстановив хорошие отношения со Сталиным. В тот же день он представил свой отчет Трумэну (сидит за столом). Стоят (слева направо) Джозеф Дэвис, Уильям Леги и Гарри Гопкинс. Библиотека и музей Гарри С. Трумэна, Библиотека Конгресса, коллекция Харриса и Юинга

Гопкинс спросил мнение Сталина по поводу предъявления Японии требования о безоговорочной капитуляции. Тот ответил, что до него дошли слухи, будто англичане ведут с японцами переговоры о капитуляции на определенных условиях. Япония может согласиться на капитуляцию, сказал Сталин, но не на безоговорочную. В таком случае союзники должны будут оккупировать Японию, но обращаться с японцами менее сурово, чем с немцами. Альтернативой этому является безоговорочная капитуляция, которая позволила бы союзникам полностью уничтожить Японию. Лично Сталин отдавал предпочтение безоговорочной капитуляции, поскольку она означала полное уничтожение военного потенциала Японии. Гопкинс спросил у Сталина, согласятся ли японцы безоговорочно капитулировать до того, как будут совершенно разгромлены. Сталин ответил, что Япония на безоговорочную капитуляцию не пойдет[115]115
  Документ 60 в [CAO 1984,2:406]. В русской версии слова Сталина переданы более полно, чем в американской («Hopkins – Stalin Conference, Third Meeting». P. 3; [FRUS 1960, 1: 43–44]). Однако из американских документов четко следует, что именно Сталин, а не Гопкинс первым завел разговор о безоговорочной капитуляции. Фрагмент этой беседы в русской версии опущен, см. «Hopkins – Stalin Conference, Third Meeting». P. 4; [FRUS 1960, 1: 44].


[Закрыть].

Когда Гопкинс спросил Сталина о статусе императора, советский вождь ответил, что сам Хирохито является марионеткой в чужих руках, но «было бы лучше упразднить институт императора», потому что в будущем место Хирохито может занять «энергичная и решительная фигура», которая доставит неприятности. Позиция Сталина насчет безоговорочной капитуляции произвела на Гопкинса такое сильное впечатление, что он написал Трумэну: «Сталин совершенно ясно дал понять, что Советский Союз хочет добиться безоговорочной капитуляции и всего, что с этим связано. Однако он считает, что, если мы будем упорствовать с безоговорочной капитуляцией, япошки не сдадутся и нам придется разгромить их, как немцев».

Сталин был заинтересован в полном уничтожении военного потенциала Японии. Однако требование о безоговорочной капитуляции также было удобным способом затянуть войну. Кроме того, он предложил обсудить «зону ведения боевых действий и оккупационные зоны в Японии». Гопкинс телеграфировал Трумэну: «Маршал [Сталин] предполагает, что Россия будет участвовать в фактической оккупации Японии, и хочет заключить соглашение с нами и англичанами о демаркации оккупационных зон»[116]116
  Hopkins to Truman, Paraphrase of Navy Cable, 30 May 1945, «Hopkins – Stalin Conference».


[Закрыть]. Гопкинс предложил советскому вождю обсудить с Трумэном конкретные предложения по капитуляции Японии и демаркации оккупационных зон на предстоящей встрече «Большой тройки». Этот важный момент до сих пор упускался историками из виду. Именно Гопкинс выдвинул идею совместного американосоветского ультиматума Японии. Сталин ожидал, что данный вопрос будет включен в повестку предстоящей Потсдамской конференции. Скорее всего, именно после разговора с Гопкинсом Сталин поручил своим советникам по внешней политике составить черновик этого ультиматума[117]117
  «Hopkins – Stalin Conference, Third Meeting». P. 7; [FRUS 1960,1:47]. Согласно американской версии, «Гопкинс сказал, что, по его мнению, все эти вопросы должны были быть обсуждены на следующей встрече трех глав правительств». Однако русская версия раскрывает детали этой беседы более подробно: «Гопкинс заявляет, что при следующей встрече маршала Сталина с Трумэном можно будет обсудить возможные предложения капитуляции со стороны японцев, а также планы оккупации Японии и другие срочные вопросы». См. Документ 260 в [САО 1984, 2: 407].


[Закрыть].

На этой встрече были затронуты и другие вопросы, касавшиеся войны на Дальнем Востоке. По поводу Китая Сталин заявил, что Советский Союз не собирается посягать на Маньчжурию и какие-либо другие китайские территории. Как Гопкинс докладывал в Вашингтон, «Сталин не верил, что лидеры китайских коммунистов настолько хороши и окажутся в состоянии добиться объединения Китая». Что касается Кореи, то Сталин охотно согласился с международной опекой при участии четырех держав[118]118
  «Hopkins – Stalin Conference, Third Meeting». P. 6, 8; [FRUS 1960, 1: 46].


[Закрыть].

Та часть переговоров Гопкинса со Сталиным, которая была посвящена Тихоокеанской войне, завершилась большим успехом для американской стороны. После того как Гопкинс отбыл в Лондон, Гарриман телеграфировал Трумэну:

Мне кажется, что визит Гарри был более успешным, чем я надеялся. Хотя у нас по-прежнему есть и будет в дальнейшем много нерешенных проблем в отношениях с советским правительством, я считаю, этот визит создал существенно более благоприятную атмосферу для вашей встречи со Сталиным[119]119
  Harriman to Truman, 8 June 1945 [FRUS 1960, 1: 62].


[Закрыть].

Сталин готовится к войне с Японией

Подготовка Советского Союза к войне с Японией происходила в три этапа. Сначала в Генеральном штабе был разработан план операций, в котором путем сложных расчетов было определено необходимое количество войск и военной техники, а также были отобраны лучшие воинские части и командиры. Для того чтобы координировать боевые действия трех фронтов на огромной территории площадью 1,5 млн кв. километров (три Франции) и осуществлять совместные операции с участием армии, Тихоокеанского флота и авиации, Генеральный штаб принял решение создать Главное командование советских войск на Дальнем Востоке, которое возглавил маршал Василевский; начальником штаба был назначен генерал-полковник С. П. Иванов. На втором этапе надо было переправить все эти войска на Дальний Восток. Последний этап предполагал проведение боевых действий в соответствии с разработанным планом [Иванов 1986: 69–70].

К марту 1945 года первый этап подготовки к войне – планирование – был завершен. В апреле начались отправки военной техники, но масштабная переброска войск последовала только в мае, после победы над Германией. Ставкой Верховного Главнокомандования было принято решение переправить с европейского театра военных действий на Дальний Восток наиболее подготовленные воинские части и лучших штабных офицеров; тщательно выбирались именно те части, чей опыт боевых действий лучше всего подходил для проведения дальневосточных операций. Так, 39-я и 5-я армии, которые воевали у защищенного мощными укреплениями Кёнигсберга, должны были штурмовать укрепленный район в Восточной Маньчжурии, а 6-й гвардейской танковой армии и 53-й армии, которые преодолели Карпаты, предстояло атаковать хребет Большой Хинган в Западной Маньчжурии [Захаров 1960: 5].

Транспортировка миллиона с лишним человек – боевых и инженерных частей, штабов, танков, артиллерии и прочей военной техники на расстояние от 9 до 12 тысяч километров на восток менее чем за 4 месяца представляла собой грандиозную логистическую задачу, блистательно решенную советским командованием. И все это было сделано с использованием всего лишь одной железнодорожной линии и по большей части в ночное время, чтобы скрыть подготовку к войне от японцев. В этой операции было задействовано 136 тысяч вагонов, и в период максимальной нагрузки, в июне и июле, по Транссибу ежедневно курсировали от 20 до 30 поездов; все это намного превосходило самые пессимистичные оценки японской разведки. В результате Верховное Главнокомандование удвоило численность советских войск на Дальнем Востоке с 40 до 80 с лишним дивизий. В то же самое время численность Квантунской армии существенно уменьшилась. К апрелю из Маньчжурии в Японию были переброшены для защиты внутренних территорий 16 дивизий. Благодаря разведданным Ультра, полученным при перехвате японских сообщений, США обладали детальной информацией о перемещениях японских войск и передавали эти сведения Советскому Союзу [Glantz 1983: 1–2; Василевский 1975: 559–560; Drea 1984: 67].

Казалось, все идет по плану Сталина. Пока с невероятной скоростью шла подготовка к войне с Японией, ему удалось добиться от США обещания соблюдать Ялтинское соглашение. Также он удостоверился в том, что у Москвы с Вашингтоном имеется взаимопонимание по поводу безоговорочной капитуляции Японии, и даже вынудил США согласиться на то, чтобы на предстоящей встрече «Большой тройки» обсудить и составить адресованный Японии совместный ультиматум. Пока что все шло хорошо, но Сталина крайне беспокоил один очень важный вопрос: как долго еще будет идти эта война? По его замыслу, война должна была продлиться достаточно долго для того, чтобы СССР успел принять в ней участие. В связи с этим Сталин опасался двух вещей. Во-первых, с учетом жесткой позиции, занятой Трумэном, он не был уверен в том, что американо-советским отношениям суждено долго оставаться дружескими. Он понимал, что американцы будут поддерживать вступление СССР в Тихоокеанскую войну до тех пор, пока будут считать, что это поможет им добиться капитуляции Японии. Однако Сталин опасался, что как только в США будут уверены, что смогут добиться своих целей без помощи русских, американцы решат обойтись своими силами. И в этом случае Вашингтон наверняка откажется соблюдать Ялтинское соглашение. Ключевую роль в этой ситуации играло то, когда будет завершено создание атомной бомбы. Поэтому Сталин так внимательно изучал отчеты разведки, получаемые от главы НКВД Берии.

Второе опасение Сталина было связано с тем, что война может закончиться слишком рано, поскольку японцы примут предложение о капитуляции. Для того чтобы затянуть войну и успеть завершить подготовку нападения на Японию, он настаивал на том, чтобы США придерживались своего первоначального требования о безоговорочной капитуляции. Параллельно с этим он пытался обмануть японцев, заставив их поверить, что можно удержать Советский Союз от вступления в войну. Сталин признался Гопкинсу, что после середины июля «невозможно будет долго скрывать от японцев передвижения советских войск»[120]120
  «Hopkins – Stalin Conference, Third Meeting». P. 2.


[Закрыть]. Задачу облегчало то, что японцы готовы были вестись на этот обман. Тем не менее Сталин должен был пристально следить за действиями Японии.

Малик во второй половине мая активно собирал информацию, задействуя контакты, которыми он успел обзавестись в правящих кругах Японии. 20 мая он сделал в дневнике запись о беседе, состоявшейся у него с одним морским офицером высокого ранга. По мнению этого источника информации, Японии предстояло проиграть войну, но ей не грозил такой разгром, как Германии, потому что у японцев была возможность воспользоваться фундаментальными противоречиями между СССР и США. По словам этого офицера, Советский Союз боялся, что после войны влияние США и Великобритании на Дальнем Востоке возрастет благодаря сотрудничеству с Чан Кайши. Что касается западных союзников, то они испытывали тревогу в связи с тем, что после разгрома Японии Восточная Азия и Китай «покраснеют». События в Восточной Европе многому их в этом смысле научили. Малик отмечал, что главная цель Японии состоит в том, чтобы любыми средствами добиться сохранения советского нейтралитета; при этом Токио попытается извлечь максимальную выгоду из конфликта между СССР и США, запугивая американцев «красной угрозой», которая нависнет над Дальним Востоком в случае полного разгрома Японии. В своем донесении Малик предупреждал, что самым важным вопросом для Советского Союза было то, планируют ли США смягчить свою позицию по безоговорочной капитуляции, чтобы убедить японцев как можно быстрее сложить оружие[121]121
  АВП РФ. Ф. Молотова. Оп. 7. Пап. 54. Д. 891. Л. 300–301. Дневник Малика,
  20 мая 1945 года; см. также разведдонесение от 18 мая: Документ 203 в [ВО 1997–2000,7,1:213–214].


[Закрыть].

25 мая Малик записал в дневнике, что Министерство иностранных дел пытается заручиться посредничеством Москвы для переговоров между Японией и Соединенными Штатами. Ради этого Япония готова отказаться от прав на рыбную ловлю в советских территориальных водах и уступить СССР Южный Сахалин и Курильские острова. Передача Советскому Союзу Курил должна была, по замыслу японцев, спровоцировать конфликт между СССР и США. Кроме того, Япония была готова вывести войска из Китая и признать независимость Маньчжурии и Кореи. Поскольку Маньчжоу-го становилось независимым государством, вопрос о том, кто будет контролировать Китайско-Восточную железную дорогу, переставал быть проблемой, касавшейся Токио[122]122
  АВП РФ. Ф. Молотова. Оп. 7. Пап. 54. Д. 891. Л. 314. Дневник Малика, 25 мая 1945 года; см. также разведдонесение от 23 мая, которое, очевидно, основывалось на тех же данных: Документ 205 в [ВО 1997–2000, 7, I: 215]. Данная информация более-менее соотносится с предложениями полковника Танэмуры; это позволяет сделать вывод о том, что кто-то близкий к министру иностранных дел – по-видимому, Ясуацу Танакамару, глава Комитета по рыболовству в русских территориальных водах, который часто использовался Того в качестве неофициального канала связи с советским посольством, – дал Малику понять, как далеко готова зайти Япония в своем желании заручиться посредничеством Москвы для ведения мирных переговоров.


[Закрыть].

30 мая Малика посетил датский посланник Ларс Тиллице, чтобы получить советскую визу для возвращения домой, так как Япония разорвала дипломатические отношения с Данией. Тиллице был умным и хорошо информированным человеком, обладавшим многочисленными знакомствами во влиятельных кругах. Во время своей встречи с Маликом Тиллице сообщил советскому послу очень интересную и полезную информацию, которую тот немедленно передал в Москву. Датчанин сказал, что военное положение Японии становится безнадежным, так как поражение в битве за Окинаву является всего лишь вопросом времени. В связи с этим Япония всерьез задумывается о том, как прекратить эту войну. По мнению Тиллице, японцы готовы будут расстаться со всем, что было завоевано ими с 1905 года, включая Маньчжурию и Корею. Единственными условиями, на которых будет настаивать Токио, являются отмена безоговорочной капитуляции и неприкосновенность внутренних территорий Японии. Что касается намерений США, то Тиллице был убежден в том, что американцы будут придерживаться жесткого курса в отношении японцев, ставя задачей уничтожить Японию под лозунгом «не забудем Перл-Харбор». Впрочем, по мнению датского дипломата, когда американцы сочтут, что выкорчевали корни милитаризма и отомстили за Перл-Харбор, они будут готовы предложить японцам более мягкие условия капитуляции.

Также Тиллице сообщил Малику, что император теперь склоняется к завершению войны и разорвал отношения с Верховным Командованием, которое по-прежнему решительно настроено продолжать сражаться. По его мнению, главное противодействие мирным инициативам будет исходить не от высшего, а от среднего командного состава Императорской армии. Военно-морские офицеры высшего ранга уже пришли к выводу, что необходимо искать пути выхода из войны. Токио будет трудно выступить с конкретными предложениями о заключении мира, поскольку до сих пор никто так и не взял на себя ответственность за переговоры с США и Великобританией. Однако в Японии зарождается партия мира, которая состоит из людей, близких к императорскому дому, и возглавляется маркизом Кидо[123]123
  АВП РФ. Ф. Молотова. Оп. 7. Пап. 54. Д. 891. Л. 325–328. Дневник Малика, 30 мая 1945 года.


[Закрыть].

Донесения Малика, отправленные в конце мая, позволили Сталину прийти к важным умозаключениям. Япония активно искала пути окончания войны. Одной из возможностей являлся диалог с Москвой, который был на руку Сталину, стремившемуся затянуть войну. Однако Сталин должен был учитывать и другие возможности, такие как попытки Японии зондировать намерения союзников через посредников в Швеции и Швейцарии. Тем временем Малик изо всех сил убеждал японцев, что пакт о нейтралитете остается в силе, хотя Сталин собирался нарушить его в подходящий момент.

Апрель и май стали временем перемен. Для Японии битва за Окинаву складывалась плохо. Японцы больше не могли рассчитывать на нейтралитет Советского Союза, и в недавно сформированном правительстве Судзуки не было согласия по вопросу о том, следует ли пытаться заключить мир до вступления в битву на последнем рубеже. Неожиданно для самого себя ставший президентом Трумэн сразу же столкнулся с проблемой, как выстраивать отношения с Советским Союзом. Его непоследовательная политика – сначала жесткость, а затем попустительство – выдавали неуверенность нового президента относительно роли СССР не только в послевоенном устройстве мира, но и в Тихоокеанской войне. Трумэну пришлось определяться с позицией сразу по двум ключевым вопросам: надо ли пересматривать требование о безоговорочной капитуляции и надо ли поддерживать вступление СССР в войну с Японией. Сталин же, со своей стороны, подстраивал свою политику под быстро меняющиеся обстоятельства. Советское правительство денонсировало пакт о нейтралитете – отчасти для того, чтобы продемонстрировать США свою готовность выполнять ялтинские договоренности, а отчасти для того, чтобы освободить себя от правовых обязательств перед Японией, готовя внезапное нападение на эту страну. Хотя все вроде бы складывалось по сценарию Сталина, советского вождя серьезно беспокоили две вещи: что война может закончиться до того, как он будет готов вступить в нее, и что новый президент США, которому он не полностью доверял, может отказаться от соблюдения Ялтинского соглашения. В течение ближайших месяцев руководителям всех трех стран предстояло принять судьбоносные решения.

Глава 3
Решения относительно войны и мира

Полтора месяца с начала июня и до середины июля были периодом принятия решений. В Токио после поражения Японии в битве за Окинаву партия мира наконец сделала решительный шаг навстречу окончанию войны и инициировала переговоры с Советским Союзом. В Москве Государственный комитет обороны и Политбюро официально утвердили план нападения на Японию. В Вашингтоне действия, нацеленные на скорейшее завершение Тихоокеанской войны, осуществлялись сразу по нескольким направлениям: Временный комитет принял решение об атомных бомбардировках Японии, президент одобрил план вторжения, а влиятельные члены правительства составили черновой вариант ультиматума, в котором японцам была обещана конституционная монархия с сохранением существующей династии. В то время как Токио предпринимал отчаянные попытки выйти из войны, между США и СССР началась гонка за то, кто первым добьется капитуляции Японии.

На заседании Временного комитета, состоявшемся 31 мая, было принято два важных решения. Главным пунктом повестки был вопрос о международном контроле над атомной бомбой. Стимсон начал встречу со слов о «революционном изменении в отношениях человека со вселенной», которое станет следствием появления нового оружия. Роберт Оппенгеймер, бывший научным руководителем Манхэттенского проекта, сказал, что, по его мнению, США должны поделиться информацией об атомной бомбе с Советским Союзом, а Маршалл предложил, чтобы Соединенные Штаты пригласили советских ученых на испытания ядерного оружия под кодовым названием «Тринити». Бирнс положил конец всем этим фантазиям. Для него последствия создания такого оружия для человечества не играли никакой роли. Он думал только об угрозе, которую стали бы представлять русские, завладев атомной бомбой. «Если мы поделимся с русскими информацией даже самого общего характера, – предупреждал Бирнс, – то Сталин будет настаивать на партнерском сотрудничестве». США должны были ускорить разработку и создание ядерного оружия, не ставя в известность Советский Союз. Бирнс задавил скептиков своим авторитетом и заставил их замолчать[124]124
  Stimson Diary, 31 May 1945, «Notes of the Interim Committee Meeting», 31 May 1945, Harrison – Bundy Files Relating to the Development of the Atomic Bomb, 1942–1946, p. 11, Miscellaneous Historical Documents Collection, Item #661–179, HSTL; [DHTP 1995:23,31–33; Rhodes 1986:642–647; Byrnes 1958:285; Sherwin 1987: 202–207; Norris 2002: 390–391]. Стимсон был вынужден отказаться от участия в этом совещании, так как присутствовал на приеме в Белом доме, поэтому он не слышал речь Бирнса.


[Закрыть].

Также на заседании Временного комитета был поднят вопрос о том, надо ли использовать атомную бомбу против Японии, и если да, то как именно. Этот пункт не был внесен в официальную повестку совещания, а обсуждался частным образом во время перерыва на обед. Бирнс возражал против того, чтобы предупреждать японцев о предстоящей атомной бомбардировке или проводить демонстрацию нового оружия. Бомба могла и не сработать; японцы могли перехватить бомбардировщики или пригнать американских военнопленных на место запланированной атаки. Никто не осмелился ему возразить. На следующий день, 1 июня, Временный комитет принял такую резолюцию:

Г-н Бирнс предложил, а комитет согласился, чтобы военному министру была дана следующая рекомендация: понимая, что окончательный выбор цели является военным решением, комитет тем не менее считает, что бомба должна быть использована против Японии как можно скорее, что она должна быть сброшена на военный завод, окруженный домами рабочих, и что бомбардировка должна быть произведена без какого-либо предупреждения[125]125
  «Notes of the Interim Committee Meeting», 31 May 1945, 1 June 1945; [DHTP 1995:46–47; Byrnes 1958:285; Robertson 1998:409; Sherwin 1987:209; Bernstein 1995b: 144]. Описание обсуждения, состоявшегося за обедом, см. в [Robertson 1998: 407–409; Sherwin 1987: 207–208; Rhodes 1986: 647–648; Norris 2002: 391–392]. Только Ральф Бард, заместитель министра флота, был не согласен с этой позицией и 27 июня послал Стимсону записку, в которой выразил свое мнение.


[Закрыть].

Это было судьбоносное решение. Так как Комитет по определению целей уже постановил, что будут сброшены две бомбы, эта рекомендация Временного комитета, как пишет историк Мартин Шервин, «подтвердила не только предположение о том, что новое оружие будет задействовано, но и то, что будут использованы две бомбы, создание которых будет завершено к началу августа. Уничтожение Хиросимы и Нагасаки стало результатом принятия одного решения» [Sherwin 1987: 209]. Об итогах этого заседания Стимсон проинформировал президента 6 июня. Также военный министр дал совет Трумэну ничего не говорить русским до тех пор, пока первая бомба не будет успешно сброшена на Японию. После этого информацией можно будет делиться по принципу «услуга за услугу». Президент ответил Стимсону, что это предложение совпадает с его собственными мыслями, особенно с учетом «урегулирования ситуации в Польше, Румынии, Югославии и Маньчжурии». Стимсон также доложил, что ему с трудом удается заставлять ВВС использовать точечные, а не ковровые бомбардировки. Этот вопрос волновал его по двум причинам. Во-первых, он не хотел, чтобы у США была репутации страны, превзошедшей в бесчинствах Гитлера, а во-вторых, он боялся того, что американские «ВВС разбомбят Японию так основательно, что не останется достаточно яркого фона для демонстрации мощи» их нового оружия. Трумэн рассмеялся и согласился с ним. Ни того, ни другого вроде бы не волновал тот факт, что эти высказанные Стимсоном опасения явно противоречили друг другу[126]126
  Stimson Diary, 6 June 1945; Memorandum of Conference with the President, 6 June 1945, Stimson Papers, Reel 118, Sterling Library, Yale University.


[Закрыть].

Именно тогда начался отсчет времени до момента падения первой атомной бомбы. Для того чтобы остановить эти часы, президенту пришлось бы отменить свое решение, но на это потребовались бы несокрушимая уверенность в необходимости такого поступка и огромное мужество. Вместе с тем обсуждение атомной бомбы заняло столько времени, что Стимсону так и не удалось затронуть другие важные вопросы, в частности «возможный отказ от требования о безоговорочной капитуляции» и достижение американских стратегических целей «без использования этой формулировки»[127]127
  Memorandum of Conference with the President, 6 June 1945, Stimson Papers.


[Закрыть].