Текст книги "Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии"

Ответ Москвы на предложение Японии

В Москву новости о том, что Япония согласна признать требования Потсдамской декларации с одной оговоркой, пришли от Малика днем 10 августа. Ту же информацию получили и члены китайской делегации. Вероятность скорой капитуляции Японии являлась для каждой из сторон стимулом, чтобы заключить международное соглашение до завершения Тихоокеанской войны. Однако ни СССР, ни Китай не были готовы идти на уступки по фундаментальным вопросам. Впрочем, у СССР было преимущество в этих переговорах благодаря тому, что его войска быстро продвигались вглубь Маньчжурии.

Как только начался седьмой раунд советско-китайских переговоров, Сталин объявил, что Япония близка к капитуляции. Однако он добавил, что японцы хотят выдвинуть встречное условие, в то время как союзники настаивают на безоговорочной капитуляции. Сталин сказал: «Пора уже подписывать соглашения». Сун ответил, что китайская сторона «хотела бы подписать договор и соглашения до капитуляции Японии, ибо в этом случае эти соглашения было бы легче представить и объяснить китайскому народу». Затем они начали обсуждать оставшиеся нерешенными противоречия. Сталин сделал китайцам несколько незначительных уступок, однако они так и не смогли договориться по вопросу об администрации Дайрена и железных дорог, а также по определению четкой границы между Внутренней и Внешней Монголией[413]413
  Документ 699 в [PKO 2000, 164–169]; Victor Ноо Papers, Hoover Institution Archive. P. 48–56.


[Закрыть].

Особый интерес представляет та часть беседы, в которой шла речь о китайских коммунистах. В первый пункт предлагаемого соглашения о дружбе и союзе, где Советский Союз обещал поддержать Национальное правительство как единственное правительство Китая, Сталин предложил добавить следующую фразу: после того, как советское правительство убедится в том, что Национальное правительство будет проводить политику «национального единства и демократизации». Таким образом Сталин пытался вынудить националистов сформировать коалиционное правительство с коммунистами. Китайская делегация настаивала на том, чтобы исключить из текста соглашения это условие. «Разве вы не хотите демократизации Китая?» – спросил Сталин. Сун ответил, что это условие является вмешательством во внутренние дела Китая. Сталин объяснил:

Если и впредь войска, подчиненные Национальному правительству, будут нападать на китайских коммунистов, то едва ли китайское правительство сможет надеяться на нашу поддержку, ибо оказать эту поддержку в этом случае будет трудно. Мы не хотим вмешиваться, но в случае столкновения между войсками коммунистов и войсками Центрального правительства Советскому Союзу будет весьма трудно морально поддерживать Национальное правительство.

Однако в конце концов советский лидер сдался, подчеркнув, что «советская сторона делает много уступок и, по-видимому, китайские коммунисты будут ругать Советское правительство за то, что оно соглашается принять указанные выше пункты, касающиеся поддержки Национального правительства». Несмотря на то что Сталин пошел навстречу Суну в этом очень важном вопросе, им так и не удалось прийти к согласию по остальным спорным моментам. Советско-китайский договор о дружбе пока так и не был заключен. Седьмая встреча между Сталиным и Суном завершилась плохо скрытой угрозой советского вождя, посоветовавшего главе китайской делегации прийти к соглашению до того, «как в Маньчжурию войдут коммунисты»[414]414
  Слова Сталина приводятся по свидетельству Виктора Ху (Hoo Papers, 52), см. также Документ 699 в [РКО 2000: 167]. Harriman to Truman and Byrnes, Paraphrase of Navy Cable, 11 Aug. 1945, to Washington, Harriman Papers, Moscow Files, 10–12 Aug. 1945. Последняя реплика Сталина не приводится в документе, опубликованном в РКО.


[Закрыть]. Китайские коммунисты были мощным козырем в колоде Сталина.

Гарриман был обеспокоен таким положением дел. Он сообщил Бирнсу, что «главным камнем преткновения является требование Сталина о совместном владении портовой инфраструктурой в Дайрене и о назначении одного советского управляющего для обеих железных дорог». Гарриман считал, что вопрос начальства над железными дорогами не так важен, чтобы сорвать переговоры, но предупреждал: «Наши интересы серьезно пострадают, если Сун согласится на совместное владение портовой инфраструктурой Дайрена, и в Ялтинских соглашениях это однозначно не предусмотрено». Американский посол в Москве запросил срочных инструкций из Вашингтона[415]415
  Harriman to Truman and Byrnes, Paraphrase of Navy Cable, 11 Aug. 1945, Harriman Papers, Moscow Files, 11–12 Aug. 1945.


[Закрыть].

В этот день у Гарримана были и другие важные дела. Поздно вечером 10 августа его вместе с британским послом Кларком-Керром пригласил в свой кабинет Молотов, чтобы обсудить капитуляцию Японии. Молотов сообщил послам союзных держав, что советское правительство получило информацию о готовности Японии принять условия Потсдамской декларации с той оговоркой, что «они не содержат требований, затрагивающих суверенитет императора в управлении страной». Нарком иностранных дел сказал, что советское правительство «скептически» настроено в отношении этой поправки, потому что она означает отказ от безоговорочной капитуляции. Советская армия продвинулась вглубь Маньчжурии на 170 километров и продолжит свое наступление. Это, как выразился Молотов, и является «конкретным ответом» советского правительства на предложение Японии о капитуляции с одной оговоркой[416]416
  Cm. [Harriman, Abel 1975:499]; «Japanese Surrender Negotiations», 10 Aug. 1945, Harriman Papers, Moscow Files, 10–12 Aug. 1945, Sir Clark-Kerr, Telegram No. 3522, August 11, 1945, F4975/G. British National Archive, Kew Gardens, Morita File 4.


[Закрыть].

Пока Гарриман и Кларк-Керр все еще разговаривали с Молотовым, Джордж Кеннан, временный поверенный в делах США в СССР, ворвался в кабинет советского наркома с последней телеграммой из Вашингтона, в которой советскому правительству предлагалось утвердить ноту Бирнса. Гарриман потребовал от Молотова немедленного ответа. Молотов обещал дать ответ на следующий день, но Гарриман настаивал на том, чтобы получить его до наступления утра. В два часа ночи Гарримана и Кларка-Керра снова пригласили в кабинет Молотова. Там они услышали, что Советский Союз одобряет ноту Бирнса со следующим дополнительным условием:

Советское правительство также считает, что, в случае получения утвердительного ответа от японского правительства, союзные державы должны договориться о представителе или представителях верховного командования союзными силами, которому будут подчиняться японский император и японское правительство[417]417
  См. [Harriman, Abel 1975: 499]; Harriman to Molotov, 11 Aug. 1945, Moscow Files, 10–12 Aug. 1945, Harriman Papers; Molotov to Harriman, 11 Aug. 1945, там же (курсив мой. – Ц. X.).


[Закрыть].

Это был первый из целой серии конфликтов между СССР и США, связанных с вопросом оккупации Японии. В ноте Бирнса было сказано: «С момента капитуляции власть императора и японского правительства по управлению государством будет принадлежать главнокомандующему союзными силами». Выбор в пользу слова «главнокомандующий» был сделан осознанно. Форрестол писал в своем дневнике:

И президент, и госсекретарь подчеркивали этим, что использовали термин «главнокомандующий», а не «верховное командование», именно для того, чтобы четко дать понять, что в этом конкретном деле вся власть принадлежит Соединенным Штатам и они не допустят ситуацию с совместной администрацией, которая так дорого обошлась нам в Германии[418]418
  Forrestal Diary, 10 Aug. 1945, p. 429, Mudd Library, Princeton University; Stimson Diary, 10 Aug. 1945.


[Закрыть].

Теперь Советский Союз бросил США вызов, предложив, чтобы верховное командование осуществлялось совместно.

Гарриман сразу же отверг это предложение как «совершенно неприемлемое». Это условие давало Советскому Союзу право вето при назначении главнокомандующего, и посол знал, что его правительство ни за что с этим не согласится. Молотов предложил назначить двух главнокомандующих, например Макартура и Василевского. Эта идея вызвала у Гарримана гнев. Ничуть не смутившись этим, Молотов заявил, что, несмотря на личное мнение американского посла, он настаивает на том, чтобы тот передал это предложение своему правительству. Гарриман обещал сделать это, но напомнил Молотову:

Соединенные Штаты несли на своих плечах основную тяжесть войны на Тихом океане в течение четырех лет. Именно это удержало японцев от нападения на Советский Союз. Советское правительство участвует в этой войне всего два дня. Совершенно исключено, чтобы главнокомандующим был неамериканец.

Молотов запальчиво ответил, что не будет комментировать это утверждение посла, поскольку в таком случае ему придется проводить параллели с ситуацией на европейском театре военных действий.

Когда Гарриман вернулся в посольство, ему позвонил переводчик Сталина Владимир Павлов, сказавший, что имело место недоразумение. Советское правительство хотело только, чтобы с ним «проконсультировались», а не «договорились» о кандидате на должность главнокомандующего. Таким образом, Сталин предложил заменить слово «договориться» на «проконсультироваться». Однако даже когда русские предложили внести такую поправку в свое предложение, Гарриман отказался пойти им навстречу[419]419
  «Japanese Surrender Negotiations», 10 Aug. 1945, Harriman Papers, Moscow Files, 10–12 Aug. 1945; [Deane 1946:278–279]; Robert Pickens Meiklejohn, «World War Diary at London and Moscow, March 10, 1941 – February 14, 1946». Vol. 2. P. 724–745. Harriman Papers.


[Закрыть]. Советское правительство отступило, но это было только начало перетягивания каната.

С одобрения правительств всех трех союзных держав Государственный департамент США отправил ноту Бирнса японскому правительству утром 11 августа.

Японская партия войны переходит в контрнаступление

Весь день 11 августа руководство Японии мучительно дожидалось ответа союзников на предложение о принятии требований Потсдамской декларации с одной оговоркой. И партия мира, и партия войны предприняли ряд шагов в ожидании этого ответа. Сакомидзу из партии мира начал тайно работать над черновиком императорского рескрипта (обращения императора к народу Японии).

В то же время Кидо пришел к выводу, что для того, чтобы убедить японцев согласиться на условия Потсдамской декларации и нейтрализовать сопротивление со стороны армии, императору необходимо выступить с не имеющим прецедента в истории радиообращением к нации. Хирохито согласился записать такое обращение [Sakomizu 1965: 294–296; Kido nikki 1966, 2: 1224; Shusen shiroku 1977, 4: 187–189]. Партия мира рассчитывала на то, что подлинный голос Хирохито, обращающийся к жителям Японии, и прежде всего к солдатам и офицерам, убедит население страны подчиниться воле императора. Если «ястребы» хотели продолжить войну, им необходимо было не допустить выхода этого радиообращения в эфир. Судьбу Японии и исход войны должна была решить битва за фонографы.

Токио узнал официальный ответ от правительства Соединенных Штатов 12 августа. Около двух часов ночи Того, Сакомидзу и Мацумото получили ноту Бирнса. Они были глубоко разочарованы тем, что союзники не согласились с предложением Японии, однако Мацумото настаивал, что теперь у них нет другого выбора, кроме как принять ноту Бирнса. Примерно в то же время чиновники из Министерства иностранных дел начали переводить текст ноты на японский. Надеясь, что военные доверятся этому переводу, Синъити Сибусава, глава Отдела по международным соглашениям, и Такэдзо Симода, один из его заместителей, к которым позднее присоединился Мацумото, намеренно смягчили тон американского ультиматума. В частности, фраза о том, что «власть японского правительства по управлению государством будет принадлежать главнокомандующему», была переведена как «сэигэнка ни ари», то есть «власть японского правительства будет ограничена главнокомандующим». Кроме того, «окончательная форма правления» была переведена как «определенная форма правления в Японии»; тем самым создавалось впечатление, что правительство будет подчинено императору. Однако даже Того трудно было заставить себя поверить в то, что четвертый пункт ноты Бирнса, в котором делался намек на невмешательство во внутренние дела Японии, можно истолковать как обещание сохранить кокутай[420]420
  Matsumoto Shunichi, «Shusen oboegaki» [Shusen shiroku 1977, 4: 204–205];
  [Shusen shiroku 1977,4:201–202]; Matsumoto Shunichi, Shusenji no kaiso jakkan ni tsuite, BKSS; Nishihara. VoL 1. P. 164–167.


[Закрыть].

Около 5:30 утра Мацумото, Сибусава и Андо приехали в резиденцию Того. Они нашли министра иностранных дел в ужасном расположении духа. Он опасался, что нота Бирнса вызовет гнев в среде «ястребов». Того и так с трудом удалось протащить вариант капитуляции всего лишь с одной оговоркой. И опять Мацумото пришлось подбадривать министра и убеждать его не отступать. Он сказал, что если Япония не примет ноту Бирнса, то о мире можно забыть. Они проговорили два часа, но Мацумото так и не удалось убедить Того принять ноту Бирнса. Тогда он на время покинул министра иностранных дел и встретился с Сакомидзу. Оба чиновника решили обмануть своих начальников. Мацумото вернулся в дом Того и сказал ему, что Судзуки решил удовлетворить требования союзников, а Сакомидзу, в свою очередь, сообщил Судзуки, что к такому же решению пришел Того. Тогда наконец Того согласился принять ноту Бирнса[421]421
  Matsumoto Shunichi, «Shusen oboegaki» [Shusen shiroku 1977, 4: 204–205]; Matsumoto Shun ichi, Shusenji kaiso; Shibusawa Shin ichi shuki, «Shusen tsuho ni tsuite» [Shusen shiroku 1977, 4: 206–207].


[Закрыть].

Тем временем армия действовала быстрее, чем ожидали чиновники МИДа, и быстро подготовила собственный перевод ответа союзников. В этой версии первый и четвертый пункты были переведены дословно, то есть «власть императора и японского правительства по управлению государством будет принадлежать главнокомандующему союзными силами» и «окончательная форма правления в Японии будет <…> установлена в соответствии со свободно выраженной волей японского народа». Управление военных дел приняло решение полностью отклонить это предложение как грубо противоречащее кокутай и уведомило о своей точке зрения Сакомидзу и канцелярию императора[422]422
  Подробнее о переводе и толковании ноты Бирнса, сделанных в Управлении военных дел, см. в [Sanbo honbu 1989а: 286–287]. См. также [Daihonei riku-gunbu 1975: 474–475]; Nishihara. Vol. 1. P. 168–173.


[Закрыть].

Однако высшее руководство Генерального штаба оценивало ситуацию более трезво. По словам Кавабэ, нота Бирнса была документом, продиктованным безоговорочным победителем безоговорочному побежденному. При этом он считал, что, «хотя молодые офицеры и выражают недовольство этим документом, любое сопротивление на данном этапе принесет больше вреда, чем пользы». В своем дневнике Кавабэ писал, что провел этот день в своем кабинете, находясь в ступоре. Ему пришлось выслушать нападки генерал-полковника Сумихисы Икэды (главы Управления общего планирования) на руководство Генерального штаба, которое позволило партии мира вертеть собой, как марионетками. Кавабэ не стал возражать Икэде, однако он чувствовал, что невозможно обратить вспять возобладавшее в обществе стремление к заключению мира; кроме того, пожелание завершить войну было высказано императором, чей авторитет был безусловным и не мог ставиться под сомнение. На слова Икэды о том, что правительство должно обратиться к союзникам с предложением принять три других условия капитуляции, Кавабэ ответил, что это несбыточные фантазии и что именно такое оторванное от действительности мышление, свойственное армейским офицерам, и привело к сложившейся трагической ситуации. Кавабэ в сердцах написал в своем дневнике: «Увы, мы побеждены. Империя, в которую мы верили, разрушена»[423]423
  Kawabe Torashiro, Sanbo jicho nisshi, 26 July – 2 Sept. 1945,11 Aug. 1945, p. 164,
  BKSS; частично цит. в [Daihonei rikugunbu 1975: 475]; Kawabe Torashiro, «Sanbo jicho no nikki» в [Kawabe 1979: 255]. Далеко не все в армии разделяли пессимизм Кавабэ. Вице-адмирал Матомэ Угаки, командовавший Пятым воздушным флотом ВМФ Японии на о. Кюсю, получил конфиденциальную телеграмму из Генерального штаба военно-морского флота, в которой было сказано, что война будет продолжена и что нельзя верить слухам, утверждающим обратное [Ugaki 1996: 549].


[Закрыть]. Высшее командование Императорской армии наконец осознало неизбежность поражения.

Умэдзу и Тоёде приходилось осторожно лавировать между необходимостью подчиниться священному решению императора и давлением со стороны своих подчиненных, настаивавших на продолжении войны. Они подали Хирохито совместную петицию, в которой утверждали, что принятие ноты Бирнса означало превращение Японии в рабскую нацию, «принадлежащую» главнокомандующему союзными силами. Согласие японского правительства с требованиями союзников позволило бы врагу разоружить Императорские армию и флот и оккупировать Японию, введя свои войска в ее внутренние территории. Более того, этот документ унижал достоинство императора, подрывая саму основу кокутай. Однако Хирохито упрекнул обоих начальников штабов за то, что они сделали поспешные выводы, основываясь на информации, полученной по радио и из недостоверного перевода, вместо того чтобы изучить официальный дипломатический документ[424]424
  См. [Daihonei rikugunbu 1975: 476–477; Sanbo honbu 1989a: 288]; «Ryo socho no joso» в [Kurihara, Hatano 1986:441–442]; Nishihara. Vol. 1. P. 174–176; Kawabe, Jicho nisshi, BKSS, Aug. 1945. P. 171–172; также частично цит. в [Daihonei rikugunbu 1975: 477]; [Kawabe 1979: 257].


[Закрыть]. Император уже принял решение. Если раньше он и позволял себе помечтать о том, чтобы сохранить свои прерогативы, то теперь боролся только за то, чтобы спасти самого себя и императорский дом. В этой отчаянной борьбе ему пришлось пожертвовать армией и флотом. Более того, хорошо видно, что петиции Умэдзу и Тоёды явно недостает страсти; возникает впечатление, что авторы этого текста писали его словно механически, пытаясь унять недовольство радикально настроенных офицеров.

Тем временем Генеральный штаб подготовил документ для заседания Высшего военного совета, на котором должны были обсудить реакцию Японии на ноту Бирнса. Там было сказано, что «империя категорически отвергает требования, предъявленные неприятелем в ответе от 12 августа, и предпримет все усилия для достижения целей Великой Восточноазиатской войны, даже с риском гибели самой империи». Далее там были сформулированы три задачи на будущее: «доблестно и отважно продолжать вести боевые действия против Соединенных Штатов, Великобритании и Китая, однако пока что не объявлять войну Советскому Союзу и пытаться улучшить ситуацию, насколько это будет возможно»; укрепить положение дел на внутреннем фронте, чтобы продолжать сражаться до конца и сохранить кокутай; и договориться о новых условиях окончания войны, одновременно с этим пытаясь рассорить Советский Союз с Великобританией и США[425]425
  См. [Daihonei rikugunbu 1975: 477–478]; «Banzu kaito to rikugun» в [Kurihara, Hatano 1986, 2: 437–438]; Nishihara. Vol. 1. P. 191–192.


[Закрыть]. Данный документ показывает, что, при всей утопичности этих планов, радикально настроенные офицеры из Генерального штаба армии по-прежнему считали, что ключевую роль в продолжении войны Японией играл Советский Союз и что у Токио все еще был шанс на то, чтобы договориться с Москвой и вбить клин в отношения между СССР и западными союзниками. «Укрепление положения дел на внутреннем фронте» было эвфемизмом, означавшим, что армия готова установить в стране военную диктатуру.

Непримиримые штабные офицеры продолжали строить планы заговора. Подполковник Такэсита, зять Анами, намеревался с помощью дивизии Императорской гвардии и частей Восточного военного округа занять императорский дворец и остальные резиденции императорской семьи, арестовать дзюсинов и членов правительства, захватить радиостанции, здания Министерств армии и флота и Генеральных штабов и «взять под защиту» первых лиц государства, включая самого императора. Как и все прочие попытки военных переворотов, предпринятые в эру Сёва, план Такэситы был очень энергичным, но в нем почти полностью отсутствовала политическая программа.

Такэсита вместе с десятком других штабных офицеров пришли к Кавабэ, чтобы обсудить этот замысел. Кавабэ не одобрил их план, предложив вместо этого прибегнуть к гражданскому террору. Тогда заговорщики сообщили о своих намерениях Анами. Говоря от лица всей группы офицеров, Такэсита сказал своему зятю: «Вы должны отклонить Потсдамскую декларацию. Если вы не можете этого предотвратить, вам следует совершить сэппуку». Анами молча выслушал эти слова. Он даже указал на некоторые огрехи плана заговора, словно поддерживая его. Также Анами дал разрешение на мобилизацию частей Восточного военного округа и дивизии Императорской гвардии. Он не высказался ни за, ни против плана заговора, но его молчание воодушевило сорвиголов из штаба армии на то, чтобы продолжить начатое[426]426
  См. [Takeshita 1998: 757–758]; Nishihara: vol. 1, 186–188; [Daihonei rikugunbu 1975: 479; [Sanbo honbu 1989a: 366–367; Hayashi Saburo 1946: 165].


[Закрыть].

В 10:30, приняв решение о необходимости согласиться с требованиями ноты Бирнса, министр иностранных дел Того явился в кабинет премьер-министра, чтобы обсудить положение дел с Судзуки. Не зная, что Сакомидзу и Мацумото обвели их вокруг пальца, Того и Судзуки сошлись на том, что нужно принять предложение союзников. Затем в 11 часов Того прибыл в императорский дворец и был принят Хирохито. На этот раз император сразу же согласился с точкой зрения Того. К тому моменту Хирохито уже стал главным инициатором заключения мира. К полудню Судзуки, Того, Кидо, Ёнай и Хирохито пришли к единодушному решению, что необходимо принять ноту Бирнса, чтобы как можно скорее заключить мир.

Однако в тот самый момент, когда, казалось бы, было достигнуто полное согласие, на партию мира обрушились удары сразу с двух направлений. К Судзуки пришел Анами, сообщивший ему, что армия категорически отказывается принимать предложение Бирнса; Анами также напомнил премьер-министру, что тот обещал продолжить войну, в случае если союзники отвергнут условие о сохранении кокутай. Еще один удар пришелся с совершенно неожиданной стороны. Хиранума, который поддержал «голубей» на императорском совещании, выступил против принятия ноты Бирнса. Как последователь мистического течения в кокутай, он не мог согласиться с положением дел, при котором император был бы вынужден подчиняться главнокомандующему союзных сил. Кроме того, условие о том, что форма правления будет установлена в соответствии с волей народа, противоречило его убеждениям. Кокутай, как его видел Хиранума, был несовместим с демократией. Этот союз между Анами и Хиранумой, помноженный на страх перед возможным мятежом штабных офицеров, сильно поколебал уверенность Судзуки в том, что следует согласиться с требованиями ноты Бирнса.

Неутомимый Хиранума отправился в императорский дворец, где потребовал встречи с Кидо. Аргументы главы Тайного совета произвели сильное впечатление на министра – хранителя императорской печати, чья задача заключалась не только в том, чтобы оберегать нынешнего блюстителя императорского престола, но и в защите самого института монархии как такового. Встревоженный доводами Хиранумы, Кидо поспешил поделиться своими опасениями с Хирохито. Император ответил ему, что поскольку в ноте Бирнса говорится о «свободно выраженной воле японского народа», то он не видит никакой проблемы. Если народ Японии все еще доверяет императорскому дому, в чем он уверен, то это условие только укрепит его позиции. Здесь столкнулись взгляды Хиранумы и Хирохито на то, что собой представляет кокутай. Если Хиранума воспринимал кокутай как мистическое начало, из которого произрастает не только императорский строй, но и сама духовная сущность японского народа, то Хирохито теперь склонялся к его узкому толкованию, понимая под ним только неприкосновенность императорского дома. Оказавшись в критической ситуации, император отчаянно пытался спасти свое семейство любой ценой. Кидо поддержал эту точку зрения. Он знал, что будет ложью утверждать, будто нота Бирнса не несет угрозы существованию кокутай, однако был готов пойти на любое искажение правды, для того чтобы прекратить войну и спасти единственное, что имело для него значение – императора и императорский дом[427]427
  См. [Hayashi Saburo 1946: 165]; Hiranuma chinjutsusho, 26 Dec. 1949, BKSS;
  «Kido Koichi chinjutsusho (2)» в [Kurihara, Hatano 1986, 2: 432–434].


[Закрыть].

В 15:00 император собрал у себя во дворце своих родственников. Прибыли тринадцать принцев из пяти домов. Такое совещание членов императорской семьи было беспрецедентным, и сам факт его свидетельствовал о том, что ситуация становилась безнадежной. 71-летний принц Насиномото, дядя императрицы, заверил Хирохито, что все принцы полностью поддержат решение императора. Когда под угрозу было поставлено само существование императорского дома, семья сплотилась вокруг Хирохито. Она согласилась с тем, чтобы прибегнуть к узкому толкованию кокутай, для того чтобы спасти себя[428]428
  Cm. [Terasaki, Terasaki Miller 1991: 129]; [Tanaka 1988, 5, II: 541], цит. в Higashi-kuni nikki. P. 200. См. также [Kido nikki 1966, 2: 1225]; [Higashikuni 1947: 101, 104], цит. в [Shusen shiroku 1977, 4: 244–245]. По словам Хирохито, принц Асака спросил его, станет ли император продолжать войну в том случае, если не будет гарантировано сохранение кокутай, на что Хирохито ответил утвердительно. Этот диалог показывает, что даже на совещании императорской семьи прозвучали определенная критика и недовольство в адрес Хирохито.


[Закрыть].

Пока император встречался со своими родственниками, кабинет министров проводил экстренное совещание. Того прибег к казуистике и, не веря собственным словам, утверждал, что четвертый пункт ноты Бирнса не означает вмешательства во внутренние дела Японии. Анами категорично заявил, что принятие ноты Бирнса было бы равносильно отказу от кокутай. Главной неожиданностью стало то, что Судзуки изменил свою позицию на 180 градусов. Теперь он не только возражал против того, чтобы соглашаться на требования союзников, отклонивших единственное встречное условие Японии, но и выразил несогласие с тем, чтобы разоружением японской армии занимались американцы и британцы. Если союзники отвергнут эти условия, заявил премьер-министр, у Японии не будет другого выхода, кроме как продолжить войну. Ёнай хранил молчание. Того оказался единственным сторонником принятия ноты Бирнса. Партия мира оказалась на грани поражения.

Последовав совету Мацумото, Того сумел убедить своих коллег отложить решение по этому вопросу до тех пор, когда японское правительство получит от союзников официальный ответ. Министр иностранных дел был шокирован и разгневан предательством Судзуки. Он признался Мацумото, что хочет подать в отставку. Мацумото убедил министра не принимать поспешных решений и попросил его подождать, пока правительство не получит от союзников официальный ответ на свое предложение. Затем Мацумото ворвался в кабинет Судзуки и обрушился на него с упреками, пытаясь заставить премьер-министра снова изменить свое мнение. Судзуки опять заколебался.

Воодушевленный ободряющей речью Мацумото, Того в 18:30 явился в императорский дворец, для того чтобы сообщить Кидо о произошедшем на заседании правительства. Кидо заверил Того, что решение императора принять ноту Бирнса остается твердым и неизменным. Он обещал надавить на Судзуки, донеся до него мнение Хирохито. В 21:30 Кидо вызвал премьер-министра во дворец. Министр – хранитель печати заявил, что у них нет другого выбора, кроме как принять ультиматум американцев. Если Япония отклонит его, то в результате авианалетов и голода пострадают десятки миллионов невинных людей. Более того, могут начаться массовые волнения. В конце концов Судзуки согласился с доводами Кидо[429]429
  См. [Shimomura 1948: 134–138; Shusen shiroku 1977, 4: 224–225]; «Togo Shig-enori chinjutsuroku (12)» [Kurihara, Hatano 1986, 2: 450–453]; «Togo gaiso ko-jutsu hikki: “Shusen ni saishite”» [Shusen shiroku 1977, 4: 226–228]; Ikeda shuki, 12 Aug. 1945, BKSS; Nishihara. Vol. 1. P. 180–182; Matsumoto Shun’ichi, Shuse-nji no kaiso; Togo gaisho shuki, «Shusen gaiko», Kaizo, Nov. 1950. P. 140; Matsumoto Shun’ichi, «Shusen oboegaki» [Shusen shiroku 1977, 4: 231–232]; «Matsu-daira Yasumasa kojutsu yoshi» [Shusen shiroku 1977, 4: 232]; «Kido kojutsusho (sokkiroku)» [Shusen shiroku 1977, 4: 229]; [Kido nikki 1966, 2: 1225]; «Kido to Baanzu kaito» в [Kurihara, Hatano 1986, 2: 455].


[Закрыть]. Такаги встретился с Ёнаем и призвал военно-морского министра более активно поддержать решение о принятии ноты Бирнса. Ёнай, в свою очередь, вызвал к себе Тоёду и Ониси и сурово отчитал их за то, что они действовали вопреки воле императора. Он был готов пойти на любые меры, чтобы пресечь брожения во флоте. Ёнай признался Такаги, что, на его взгляд, «атомные бомбардировки и вступление в войну Советского Союза были в какой-то мере даром свыше», поскольку они обеспечили правительство предлогом для окончания войны. «Причина, по которой я так давно выступаю за завершение войны, – сказал Ёнай, – заключается в моей обеспокоенности ситуацией внутри самой Японии. Поэтому весьма удачно, что теперь мы можем прекратить войну, не доводя ситуацию внутри страны до крайности»[430]430
  «Yonai kaiso chokuwa» [Takagi nikki 2000 (12 Aug. 1945), 2: 927]; [Takagi 1948: 153–154].


[Закрыть].

Через полчаса после того, как Кидо провел беседу с Судзуки, Анами нанес визит принцу Микасе, младшему брату Хирохито, и попросил его убедить императора изменить свое мнение. Микаса категорически отказался выполнить просьбу Анами. Тогда Анами сказал своему секретарю, полковнику Сабуро Хаяси, что Микаса обвинил армию в том, что с момента Мукденского инцидента военные постоянно игнорировали пожелания императора [Hayashi 1946:166]. Императорский дом оборвал связи с армией. Для того чтобы спастись самим, семья Хирохито готова была пожертвовать важнейшим элементом императорской системы.

В 18:30 Министерство иностранных дел наконец получило официальный текст ноты Бирнса, но, как и планировал Мацумото, известие об этом держалось в секрете вплоть до утра следующего дня, чтобы дать возможность партии мира подготовить новую стратегию. Тем временем в Генеральный штаб пришло множество телеграмм от командиров армий, находившихся за пределами Японии, в которых содержался призыв продолжать войну до конца. Командующий армией в Китае, генерал Ясудзи Окамура, отправил в Генштаб телеграмму такого содержания:

Мы с самого начала ожидали вступления в войну Советского Союза. <…> Я полностью убежден в том, что пришло время приложить все усилия для продолжения войны до самого конца, и вся армия полна решимости погибнуть почетной смертью, не обращая внимания на мирные инициативы противника и пассивную внутреннюю политику.

Маршал Хисаити Тэраути, командующий Южной группой армий, также возражал против заключения мира:

Если мы сейчас откажемся довести нашу священную войну до конца и подчинимся требованиям противника, то кто гарантирует нам сохранение кокутай и защиту территории империи, когда мы лишимся своей военной мощи? <…> Южная группа армий ни при каких обстоятельствах не может принять это предложение неприятеля[431]431
  Kase to Togo, 11 Aug. [Shusen shiroku 1977, 5: 5–7]; Matsumoto, Shusenji no kaiso, BKSS; [Daihonei rikugunbu 1975: 480–481]; Nishihara. Vol. 1. P. 195–199.


[Закрыть].

Столь сильное давление со стороны командующих армиями в Китае и Бирме подтвердило опасения Министерства армии, что офицеры экспедиционных корпусов Императорской армии не согласятся на капитуляцию. Того же боялся и Стимсон.