Текст книги "Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии"

Власть переходит к Судзуки

К тому моменту, когда Сато встретился с Молотовым в Кремле, кабинет Коисо уже пал. Кресло премьера неохотно занял Кантаро Судзуки, 78-летний адмирал, имевший проблемы со слухом. С формированием правительства ему помогал Хисацуне Сакомидзу, занявший пост секретаря кабинета министров.

3. Кабинет Кантаро Судзуки, сформированный 7 апреля 1945 года.

В первом ряду по центру стоит премьер-министр Кантаро Судзуки, по левую руку от него – министр флота Мицумаса Ёнай; во втором ряду между Судзуки и Ёнаем глава Управления информации Хироси Симомура. В третьем ряду второй слева – министр иностранных дел Сигэнори Того. В верхнем ряду по центру стоит секретарь кабинета министров Хисацуне Сакомидзу, а справа от него – министр армии генерал Корэтика Анами. Мемориальный музей Кантаро Судзуки в городе Нода

Сакомидзу был зятем одного из дзюсинов – Кэйсукэ Окады, который принимал участие в тайных переговорах по поводу окончания войны. Однако самой важной должностью в новом правительстве был пост министра армии, поскольку военные, опасавшиеся того, что Судзуки собирается заключить мир, были готовы принять в штыки любого претендента на этот портфель. Судзуки остановил свой выбор на генерале Корэтике Анами, стойком приверженце продолжения войны. Однако Анами был согласен занять этот пост только в том случае, если Судзуки пообещает сражаться до самого конца и утвердит победный план японского командования. К удивлению многих армейских офицеров, адмирал принял эти условия без возражений и оговорок. В противовес ястребу Анами министром флота Судзуки назначил Мицумасу Ёная, известного сторонника прекращения боевых действий[53]53
  См. [Kurihara, Hatano 1986, 2: 15–25; Suzuki К. 1946: 9; Takagi 1948: 22–23;
  Sakomizu 1955: 29]. О том, как происходило формирование кабинета Судзуки, см. [Takagi nikki 2000, 2: 834–837, 840–842, 848]; также см. [Kurihara, Hatano 1986, 2: 33–37, 39–44; Tanaka 1988, 5, II, 100–101]. Об условиях, поставленных армией, см. [Daihonei Rikugunbu 1998, 2: 697].


[Закрыть].

Еще одно важное назначение касалось должности министра иностранных дел. Хотя Кидо отдавал предпочтение своему близкому другу Сигэмицу, Судзуки остановил выбор на Сигэнори Того, который, будучи послом в Москве в 1938–1939 годах, занимался урегулированием конфликта на Халхин-Голе, а во время нападения на Перл-Харбор в 1941 году уже был министром иностранных дел Японии. Когда Судзуки попросил Того вновь занять этот пост, тот ответил, что в свете ухудшения военного положения пришло время задуматься об окончании войны. Судзуки возразил, что, по его мнению, Япония сможет сражаться еще два-три года. Сочтя эти доводы неубедительными, Того поначалу отказался от предлагаемого поста. Однако под нажимом со стороны Мацудаиры и Сакомидзу он в конце концов согласился возглавить Министерство иностранных дел[54]54
  См. [Kurihara, Hatano 1986, 2: 45–46]; «Togo Shigenori chinjutsuroku» (3) в [Kurihara, Hatano 1986, 2: 47–48]; [Tanaka 1988, 5, II: 104–105].


[Закрыть].

Такие могущественные лица, как Кидо и Того, вместе с примкнувшим к ним министром флота Ёнаем составили ядро партии мира. Слабейшим звеном в этой цепи был премьер-министр Судзуки. По сути, его даже нельзя было причислить к сторонникам мирной партии, по крайней мере поначалу. Его обращения к японскому народу от 7 и 8 апреля состояли из привычного набора милитаристских фраз и призывали японцев продолжить сражаться во имя кокутай. В интервью газете «Асахи симбун» Судзуки заявил, что верит в победу Японии в этой войне. Как и император, он делал ставку на последний решительный бой [Suzuki К. 1946: 19; Tanaka 1988, 5, II: 107–108].

4. 13 апреля 1945 года. Трумэн принимает присягу в Белом доме после смерти Рузвельта. В первом ряду: военный министр Генри Стимсон (второй слева), министр торговли Генри Уоллес (третий слева) и военно-морской министр Джеймс Форрестол (четвертый слева). Между Трумэном и председателем Верховного суда Харланом Стоуном стоит жена Трумэна Бесс, а между президентом и его женой – госсекретарь Эдвард Стеттиниус. Библиотека и музей Гарри С. Трумэна

Трумэн становится президентом

По другую сторону Тихого океана тоже происходили перемены во власти. В пять часов вечера 12 апреля вице-президент Трумэн находился в кабинете Сэма Рейберна, когда там раздался телефонный звонок и пресс-секретарь президента попросил Трумэна как можно скорее явиться в Белый дом. Прибыв туда, он был проведен в кабинет Элеоноры Рузвельт на втором этаже. Госпожа Рузвельт положила руку Трумэну на плечо и произнесла: «Президент умер». Трумэн спросил ее, чем он может помочь. Элеонора Рузвельт незамедлительно ответила: «Скажите, чем мы можем вам помочь. Теперь все это ваши проблемы». В 19:08 Трумэн принес присягу как тридцать третий президент США. Сразу после этого он созвал первое собрание правительства [Ferrell 1980: 14–15; McCullough 1992: 341–342, 345–348].

Рузвельт не подготовил своего вице-президента к труднейшей задаче управления страной в военное время. На самом деле Трумэна намеренно держали в стороне от всех вопросов, связанных с формированием военной и международной политики. В первый день своего президентства Трумэн приехал на ланч в Капитолий и попросил своих бывших коллег о помощи. После ланча он сказал поджидавшим его в коридоре репортерам следующее: «Ребята, если вы умеете молиться, помолитесь сейчас за меня. Я не знаю, попадали ли вы когда-нибудь под каток, но, когда мне вчера сказали, что произошло, я почувствовал, что на меня упало небо – с луной, звездами и всеми планетами». – «Удачи вам, господин президент!» – ответил один из репортеров. «Как бы я хотел, чтобы тебе не пришлось так меня называть», – отозвался Трумэн [McCullough 1992: 353]. Это были слова испуганного человека, который лучше кого бы то ни было знал о своих слабостях и неготовности к тем колоссальным задачам, которые вдруг оказались возложены на его плечи.

Трумэн пытался компенсировать собственную неуверенность быстротой принятия решений, благодаря которой он начал производить впечатление человека решительного. Джон Макклой, помощник военного министра, писал в своем дневнике:

Он простой человек, склонный к быстрым и решительным действиям, возможно, даже слишком быстрым. <…> Он много говорил о решениях, принятых им после вступления в должность, и постоянно подчеркивал, как ему повезло с ними, поскольку большинство из них было сделано под влиянием момента[55]55
  John J. McCloy Diary, 20 July 1945, John J. McCloy Papers, Amherst College.


[Закрыть].

Первой важной задачей Трумэна было сохранение наследия Рузвельта. 13 апреля он организовал заседание правительства в кабинете своего предшественника. Для того чтобы обеспечить преемственность власти, он попросил военного министра, военно-морского министра и начальников штабов остаться на своих должностях и продолжить службу. Несмотря на преклонный возраст, чувство долга побудило Генри Стимсона, военного министра, принять это предложение. Джеймс Форрестол, министр военно-морских сил, тоже согласился не подавать в отставку. Адмирал Уильям Леги предложил освободить должность начальника личного штаба президента, созданную специально под него Рузвельтом, но Трумэн попросил его остаться. После того как министры вышли из-за стола, в кабинете вместе с Трумэном задержался один Стимсон. Он сообщил главе государства о «новом оружии невероятной разрушительной мощи». «Это все, о чем я могу рассказать на данный момент», – сказал военный министр и вышел из кабинета. Туманная реплика Стимсона, должно быть, немало озадачила Трумэна.

Вместе с тем, чтобы компенсировать свое невежество в вопросах международной политики, Трумэн решил назначить на должность госсекретаря человека, к которому испытывал личное доверие. Возвращаясь с похорон Рузвельта в Гайд-Парке, Трумэн предложил этот пост Джеймсу Бирнсу, влиятельному сенатору из Южной Каролины. Они встретились 13 апреля и «обсудили все от Тегерана до Ялты <…> и кучу разных вещей»[56]56
  См. [Leahy 1950: 347–348; Truman 1955:10; Ferrell 1980:17; Offner 2002:23–24;
  Robertson 1998:390]. См. также William Leahy Diary, 13 April 1945, p. 56, Library of Congress.


[Закрыть].

В понедельник 16 апреля 1945 года, днем, Трумэн появился на Объединенном заседании двух палат Конгресса и произнес первую речь в качестве президента. Он заявил: «Наше требование было и остается неизменным – безоговорочная капитуляция». Раздались оглушительные аплодисменты. Трумэн заговорил о безоговорочной капитуляции не только из-за того, что хотел продемонстрировать свою приверженность политике Рузвельта, но и потому, что был убежден: США имеют право настаивать на самом суровом наказании для Японии в отместку за предательское нападение на Перл-Харбор [McCullough 1992: 359].

Трумэн также был намерен выполнить все условия Ялтинского соглашения. 17 апреля посланник США в Китае Патрик Хёрли, который был отправлен Рузвельтом в Москву, отправил Трумэну телеграмму, в которой сообщил о встрече, состоявшейся у него со Сталиным и Молотовым. Согласно Хёрли, Молотов сказал ему, что «китайские коммунисты на самом деле вовсе и не коммунисты». Советский Союз не поддерживал Коммунистическую партию Китая и не собирался вмешиваться во внутренние конфликты и гражданскую войну в Китае. Во время этой встречи Сталин спросил Хёрли, знают ли Трумэн и Чан Кайши об особых условиях Ялтинского соглашения. Хёрли ответил, что Трумэну сообщили об этих пунктах, а Чан Кайши – нет. Хёрли писал Трумэну, что ему необходимо решить, когда лучше рассказать китайскому лидеру об этом соглашении. Несмотря на широко распространенное мнение, будто Трумэн не знал о секретных пунктах Ялтинского соглашения до того, как открыл сейф Рузвельта, он, безусловно, на момент получения телеграммы от Хёрли уже был в курсе всех его деталей. 19 апреля Трумэн встретился с министром иностранных дел Китая Сун Цзывэнем. Не раскрывая китайцу условий Ялтинского соглашения, Трумэн посоветовал ему отправиться в Москву, чтобы заключить соглашение с СССР[57]57
  Hurley to Stettinius, 17 April 1945, Department of State, Incoming Telegram, Truman Papers, HSTL. Версии, что Трумэн и Бирнс не видели текста Ялтинского соглашения, придерживается Роберт Л. Мессер [Messer 1982: 79–80, 97-100]. Встреча с Сун Цзывэнем описана в мемуарах Трумэна [Truman 1955: 66].


[Закрыть]. Трумэн был убежден, что для того, чтобы сохранить преемственность политического курса Рузвельта, ему следует строго придерживаться соблюдения всех договоренностей, достигнутых в Ялте.

Призывы пересмотреть требование о безоговорочной капитуляции

Вступление Трумэна в должность президента совпало по времени с принятием американским командованием окончательного решения о вторжении на Кюсю, получившем кодовое название «Операция “Олимпик”». 25 мая Объединенный комитет начальников штабов назначил Макартура ответственным за проведение высадки на Кюсю и объявил датой высадки десанта 1 ноября 1945 года [MacEachin 1998: 2–3].

Пока военные строили планы вторжения в Японию, все больше людей стало склоняться к мысли о том, чтобы сделать условия капитуляции более приемлемыми для японцев. Независимо друг от друга такая возможность обсуждалась членами трех политических группировок. В первой из них состояли Джозеф Грю, Юджин Думэн и трио консультантов по Японии – Баллантайн, Блейксли и Бортон. В конце 1944 года Грю стал заместителем госсекретаря. Его вернейший помощник Думэн получил должность председателя Дальневосточного подкомитета в Координационном комитете Госдепа, Военного и Военно-морского министерств США (SWNCC) и немедленно поручил Бортону и Блейксли составить программу этого подкомитета. Баллантайн был назначен главой комитета Госдепа по Дальнему Востоку. Таким образом, эти сторонники «мягкого мира» заняли важные должности в правительстве и были готовы нанести ответный удар.

При участии Бортона, Блейксли, Баллантайна и Думэна региональный комитет Госдепа по Дальнему Востоку принял программу действий «САС 93, императорский строй», в которой предлагались три различных способа сохранения монархии в Японии. Первый подразумевал «полное отстранение», при котором император и члены его семьи помещались под стражу. Император становился номинальным главой государства без какой-либо политической власти; вся власть переходила в руки верховного главнокомандующего силами союзников. Вторым вариантом была «полная преемственность», при которой император сохранял бы всю полноту власти. Третьей возможностью была «частичная преемственность», оставлявшая императору некоторое количество государственных обязанностей. Первый вариант вызвал бы отторжение у японцев, вследствие чего верховному главнокомандующему силами союзников было бы сложно проводить оккупационную политику. Однако с учетом общественного мнения в США комитет по Дальнему Востоку счел, что и у второго варианта нет шансов быть реализованным. Поэтому комитет рекомендовал прибегнуть к третьему способу, акцентировав особое внимание на том, что император должен быть лишен права накладывать вето на законы и единолично осуществлять военное руководство (tosuiken). Именно из этого документа берет начало идея о том, что император должен быть сохранен как «символ» японской нации, но лишен при этом какой-либо реальной власти [lokibe 1985, 2: 41–44].

Особый вес партии сторонников «мягкого мира» придал тот факт, что самым влиятельным защитником их идей стал Грю. С той самой знаменитой речи в Чикаго в 1943 году, когда Грю с пылом выступил за возрождение Японии как мирного и прогрессивного члена международного сообщества, его нещадно критиковали как главного японского «соглашателя». Во время утверждения своей кандидатуры на пост заместителя секретаря Госдепа Грю пришлось умерить проявление своих симпатий к японскому императору. Будучи мишенью для яростных нападок со стороны левых, он вынужден был на словах отступить от своих взглядов и заявить, что вопрос об императоре должен быть решен «в зависимости от положения дел и непредвзято». Однако это было чисто тактическое отступление. 14 апреля он написал:

Даже в случае военного поражения крайне маловероятно, что Япония согласится на капитуляцию, если президент публично не объявит о том, что безоговорочная капитуляция не означает свержения правящей династии в том случае, если японский народ желает ее сохранения [Heinrichs 1966:370][58]58
  См. письмо Грю Рэндалу Гулду, издателю The Shanghai Evening Post and
  Mercury, 14 April 1945, в Grew Papers, Houghton Library, Harvard University; также цит. в [Giovannitti, Freed 1965: 71].


[Закрыть].

Было очевидно, что в подходящий момент Грю вновь будет лоббировать идею отмены требования о безоговорочной капитуляции.

Вторым инициатором пересмотра условий капитуляции стал капитан Эллис Захариас из военно-морской разведки, который в апреле был переведен в Управление военной информации (УВИ). С 1944 года Управление военно-морской разведки собирало информацию о положении дел в Японии. Оно установило, что в Японии существует «партия мира», центральными фигурами в которой являются Ёнай и его советник Такаги. Получив, судя по всему, надежную информацию о различных группах внутри японского правительства от пленного морского офицера и дипломата из нейтральной скандинавской страны (по-видимому, им был Видар Багге из Швеции), Захариас убедил военно-морского министра Форрестола начать пропагандистскую войну против Японии. Эта операция, получившая кодовое название «ОР-16-W», состояла в создании серии радиообращений, содержащих заверения японских политиков, что безоговорочная капитуляция не будет означать уничтожения японского народа и государства. Позиция Захариаса в конце концов побудила Форрестола пересмотреть свои взгляды относительно безоговорочной капитуляции [Zacharias 1950: 31–35][59]59
  Подробнее о Захариасе см. [Hellegers 2001, 1: 72–78]. О миротворческих дипломатических маневрах Японии, предпринимавшихся при посредничестве Багге, см. [Butow 1954: 54–57; Kurihara, Hatano 1986: 257–272]. О связи Малика с Багге см. [Севостьянов 1995: 39].


[Закрыть].

5. Джозеф Грю, заместитель госсекретаря США. Грю выступал за отмену требования о безоговорочной капитуляции и сохранение монархии в Японии. Библиотека Конгресса, отдел эстампов и фотографий, коллекция Харриса и Юинга

Третьей группой, заинтересованной в пересмотре условий о безоговорочной капитуляции, оказался Объединенный комитет начальников штабов. В начале апреля, понимая, что Япония вскоре будет повержена, он заказал Объединенному разведывательному комитету исследование, посвященное возможным сценариям капитуляции Японии. Разведывательный комитет в том же месяце представил два отчета. В первом из них говорилось, что «усиление воздушной и морской блокады, все большее количество разрушений в результате стратегических бомбардировок и падение Германии» заставят японцев осознать, что «полное поражение неминуемо». Далее там говорилось: «Вступление в войну СССР, наряду с вышеперечисленными факторами, должно немедленно убедить большинство японцев в неминуемости полного поражения». В отчете предлагалось только одно решение, которое могло бы подвигнуть Японию на раннюю капитуляцию: «Если <…> японский народ и его лидеров удастся убедить в том, что полное поражение неизбежно и безоговорочная капитуляция не повлечет за собой уничтожения японской нации, добиться этой капитуляции можно будет сравнительно быстро». Объединенный комитет начальников штабов вернулся к идее, высказанной еще Черчиллем в Ялте. Более гибкий подход к толкованию понятия «безоговорочная капитуляция» давал возможность не только избежать вторжения в Японию, но и обойтись без участия в войне СССР.

Во втором отчете Объединенного разведывательного комитета рекомендовалось отредактировать требование о безоговорочной капитуляции: «…существует вероятность того, что некоторая группа внутри японского правительства при поддержке императора примет предложение о безоговорочной капитуляции на разумных условиях еще до конца 1945 года». Вдохновившись этими отчетами, Джордж Линкольн посвятил весь конец апреля исследованию вопроса о безоговорочной капитуляции. В составленном им докладе было сказано:

Психологическая готовность японцев продолжать сопротивление может быть сломлена еще до того, как они полностью исчерпают свои физические резервы. <…> Требование о безоговорочной капитуляции должно быть сформулировано так, чтобы оно оказалось приемлемым для японцев; в противном случае единственной альтернативой окажется уничтожение Японии, и даже угроза полного разгрома не гарантирует этой самой капитуляции[60]60
  JIC 266/ 1.18, «Military Use of the Atomic Bombs», Lincoln Papers. P. 16–17.
  См. также [Villa 1976: 80–81; Hellegers 2001, 1: 30].


[Закрыть].

Все эти три группы, выступающие за пересмотр условий о безоговорочной капитуляции, пока что никак не были связаны друг с другом, но их идеи начали набирать силу. Рано или поздно президенту, который только что поклялся добиться безоговорочной капитуляции Японии, предстояло по-новому взглянуть на эту проблему.

Наметившийся перелом по вопросу о безоговорочной капитуляции был напрямую связан с Советским Союзом и его возможным участием в войне на Тихом океане. В Объединенном комитете начальников штабов начали задумываться не только о новой трактовке понятия «безоговорочная капитуляция», но и о целесообразности военного сотрудничества с СССР. Объединенная группа планирования, несмотря на серию встреч, проведенных в Москве с января по март 1945 года, так и не добилась никаких результатов. Как и Гарриман, Дин стал активным сторонником того, чтобы отношения с Советским Союзом выстраивались по принципу quid pro quo[61]61
  Услуга за услугу (лат.).


[Закрыть]. Он настаивал на том, что дальнейшее сотрудничество с русскими «будет бессмысленным, если оно не будет основано на взаимном уважении и не будет работать в обе стороны». Дин предупреждал, что США «находятся опасно близко к тому, чтобы скатиться в “простофильство”». Американцы оказались в положении одновременно «и дарителей, и просителей», что было не только унизительно, но и просто вредно для международного авторитета США.

Дин вернулся в Вашингтон в начале апреля и рекомендовал Объединенному комитету начальников штабов отказаться от идеи размещения стратегической авиации в районе Комсомольска и Николаевска и прекратить переговоры с советским руководством о сохранении тихоокеанского канала поставок. Когда Дин прибыл в Вашингтон, оказалось, что военное командование США обеспокоено сложившейся ситуацией даже больше, чем он сам. Объединенный комитет начальников штабов немедленно приказал Дину уведомить начальника Генштаба СССР А. И. Антонова, что США более не планируют размещать авиабазы на Дальнем Востоке. Что касается тихоокеанского маршрута поставок, то 17 апреля Объединенный комитет начальников штабов решил «отказаться от всех проектов, подразумевающих проведение боевых действий». Планы по установлению маршрутов поставок «будут обсуждаться, если их реализация не повредит решению главной задачи», но Объединенный комитет начальников штабов также постановил, что «не будет информировать русских об этом маршруте и не станет сотрудничать с русскими для установления этого канала поставок, если только СССР сам не проявит инициативу в этом вопросе» [Deane 1946: 265; Hel-legers 2001, 1: 41–45, 47, 48][62]62
  См. также Present Policy-JCS 1313/2, OPD 336TS, Case 132, Box 144 RG 165, NA; «History of the U. S. Mission in Moscow, Part I», p. 59, and «History of the U. S. Mission in Moscow, Part II», p. 194, OPD 336TS, Section VIII, RG 165, NA; Appendix C, 3, «Appendix to Brigadier General G. A. Lincolns Memo», OPD, 336TS, Case 132, Box 144, RG 165, NA.


[Закрыть].

Однако все это не означало окончания сотрудничества с Советским Союзом. Вступление СССР в войну все еще считалось если не ключевым, то важным элементом американского вторжения в Японию и приближения конца войны. Как писал Дин, американцы «продолжали щедро снабжать советские базы в Сибири, потому что все еще верили, что, напав на Японию, русские приблизят конец войны, и потому, что уже вложили много усилий в это сотрудничество». Хотя Дин и Гарриман настаивали на том, что американцы должны жестко реагировать на любые попытки СССР уклониться от выполнения взятых обязательств, Маршалл возражал против таких ответных мер, опасаясь, что они приведут к нежелательным последствиям [Deane 1946: 166; Hellegers 2001, 1: 46].

К апрелю военное командование США было убеждено, что за счет стратегических бомбардировок японских городов зажигательными бомбами, эффективной морской блокады и контроля над воздушными и морскими путями, по которым японцы могли бы перебросить подкрепления на свои внутренние территории из континентальной Азии, Соединенные Штаты смогут осуществить операцию вторжения собственными силами, не полагаясь на то, что СССР свяжет Квантунскую армию в Маньчжурии. 25 апреля Объединенный комитет начальников штабов принял стратегию JCS 924/15, которая поддерживала план «Олимпик»; было отмечено, что одних только бомбардировок и блокады будет недостаточно для быстрого завершения войны. Указывая на большие потери американских войск в ходе продолжающейся битвы за Окинаву, Маршалл настаивал на важности участия СССР в финальном этапе Тихоокеанской войны. Кинг неохотно дал согласие на вторжение в Японию, однако посоветовал показать план операции президенту, чтобы тот окончательно его утвердил.

Почему же Объединенный комитет начальников штабов так настаивал на как можно более скорой высадке десанта на Кюсю, после того как американцы понесли такие ужасающие потери на Лусоне, Иводзиме и Окинаве? Как пишет Дейл Хеллегерс, причиной этого решения был

…невысказанный страх того, что время играет на руку Японии; что время дает японцам возможность укрепить свою оборону и увеличить численный состав армии; что время остудит пыл американцев и возродит надежды японцев на заключение мира при посредничестве третьей стороны; что время может застать американцев вдали от Японии, притом что русские будут готовы начать собственное вторжение [Hellegers 2001, 1: 29–31, 32].

Точно так же думали и те японские офицеры, которые выступали за идею «последнего решительного боя перед заключением мира».