Текст книги "Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии"

Политбюро дает согласие на войну

Для Сталина конец июня тоже стал временем принятия важных решений. 26-го и 27-го числа состоялось совместное заседание Политбюро (руководящего органа компартии), правительства и военного командования. На этом заседании было решено провести в августе полномасштабную военную операцию против японских сил в Маньчжурии. Был окончательно утвержден план Генштаба, по которому три фронта должны были одновременно продвигаться к центру Маньчжурии [Штеменко 2014,445; Василевский 1975: 563]. Война против Японии более не являлась тайной, известной только Сталину и его ближайшему окружению: теперь это был официальный курс Советского государства.

На заседании обсуждались и географические аспекты планируемой операции. Главной задачей, стоявшей перед советскими войсками, являлся захват всех территорий, которые должны были отойти СССР по условиям Ялтинского соглашения, в том числе Маньчжурии, Южного Сахалина и Курильских островов. Для того чтобы отрезать японцам пути отступления, было решено оккупировать и Северную Корею. По поводу Хоккайдо мнения участников совещания разошлись. Без оккупации Хоккайдо Советский Союз не мог установить полный контроль над проливом Лаперуза и Курилами. Маршал Мерецков считал, что необходимо занять этот остров. Его поддержал Хрущев, но Вознесенский, Молотов и Жуков возражали против этой операции, говоря, что она слишком рискованная и, по всей видимости, спровоцирует американцев на ответные меры. Молотов заметил, что оккупация Хоккайдо даст союзникам серьезный повод обвинить Советский Союз в серьезном нарушении Ялтинского соглашения. Сталин спросил Жукова, сколько еще войск потребуется для проведения этой операции. Жуков ответил, что по меньшей мере «четыре полнокровные войсковые армии, оснащенные артиллерией, танками и другой техникой». Сталин промолчал. Вопрос с Хоккайдо пока остался нерешенным [Славинский 1993: 126–127; Славинский 1995: 306–307][179]179
  Протокол этого судьбоносного совещания так и не был опубликован.


[Закрыть].

28 июня Сталин выпустил три директивы: первую – командующему Дальневосточным фронтом с требованием завершить все приготовления к наступлению к 1 августа; вторую – командующему войсками в Приморье с требованием завершить все приготовления к 25 июля; третью – командующему Забайкальским фронтом с требованием завершить все приготовления к 26 июля[180]180
  Документы 314, 315 и 316 в [ВО 1997–2000, 7, I: 332–336]. См. также три идентичные директивы под номерами 11113, 11114 и 11115 в Volkogonov Papers, Reel 4, Library of Congress.


[Закрыть]. В этих директивах не была указана точная дата нападения, которая, скорее всего, должна была быть определена позднее в разговоре с Василевским. Однако, по словам Штеменко, операция должна была начаться где-то между 20 и 25 августа. Мерецков, назначенный командующим Первым Дальневосточным фронтом, отправился на Дальний Восток под именем генерал-полковника Максимова. Маршал Малиновский, который должен был занять место командующего Забайкальским фронтом, 4 июля прибыл в Читу под именем генерал-полковника Морозова. Наконец, Василевский, главнокомандующий всеми советскими войсками на Дальнем Востоке, прибыл в Читу 5 июля под именем заместителя наркома обороны генерал-полковника Васильева [Штеменко 1967: 66; Василевский 1975: 564; Черевко, Кириченко 2006: 254][181]181
  Василевский пишет, что прибыл в Читу 5 июня, но, очевидно, речь идет о 5 июля. У Москвы и Вашингтона не было конкретного плана насчет Кореи, если не считать договоренности о международной опеке. Судя по всему, и там и там считали, что военные действия в Корее будет вести другая сторона, а детальная демаркация зоны ведения этих действий будет произведена на предстоящей конференции в Потсдаме. См. об этом [Cumings 1981:101–107].


[Закрыть]:

Всем троим в целях соблюдения секретности было приказано снять маршальские погоны. К новому месту службы Кирилл Афанасьевич следовал под именем генерал-полковника Максимова. И не поездом, как ему хотелось, а самолетом. <…> А 5 июля туда же явился и А. М. Василевский, значившийся по документам «заместителем Наркома обороны генерал-полковником Васильевым» [Штеменко 2014: 446].

Жребий был брошен. Гигантская военная машина на Дальнем Востоке была приведена в движение.

Стимсон пишет докладную записку Трумэну

2 июля, за пять дней до отъезда Трумэна в Потсдам, Стимсон передал президенту докладную записку с черновым вариантом ультиматума Японии. В ней военный министр предостерегал, что «боевые действия по оккупации Японии после высадки десанта могут перерасти в очень долгую, кровопролитную и тяжелую операцию» – даже более трудную, чем то, с чем США столкнулись в Германии. По его мнению, чтобы избежать этого кровопролития, США могли бы убедить умеренную часть японского общества в том, что американцы не заинтересованы в уничтожении Японии как нации. Для этого Стимсон предлагал

…в точно рассчитанный момент времени передать Японии предупреждение от имени глав Соединенных Штатов, Великобритании, Китая и России, если она будет тогда воюющей стороной, призвав Японию капитулировать и допустить на свою территорию оккупационные силы, которые обеспечат полную демилитаризацию ради будущего мира[182]182
  Stimson to the President, 2 July 1945 [FRUS 1960,1: 891–892]; см. также в ABC, Historical Draft Documents – JAP Surrender, 1945, RG 165, NA.


[Закрыть].

В своей записке Стимсон уделил особое внимание роли Советского Союза в этом процессе. Он писал: «Если Россия представляет угрозу, нападение русских, если оно произойдет, не должно зайти слишком далеко. Наши собственные бомбардировки должны, по возможности, ограничиваться военными объектами». Если в ОУ считали само собой разумеющимся, что вмешательство СССР в войну необходимо для принуждения Японии к капитуляции, то Стимсона больше волновало то, что произойдет после победы, когда США и Советский Союз начнут соревноваться друг с другом, борясь за поддержку японцев. Далее Стимсон перечислял «элементы», которые должна была содержать эта прокламация. Затем он переходил к главному пункту своего плана: «…если <…> мы добавим, что не исключаем возможность сохранения конституционной монархии и существующей династии, это существенно повысит наши шансы на успех»[183]183
  Stimson to the President, 2 July 1945 [FRUS 1960,1: 892]. Этими «элементами» были полное разоружение вооруженных сил и уничтожение милитаризма; ограничение суверенных прав Японии только внутренними территориями; заверение в отсутствии каких-либо намерений уничтожить японцев как народ или нацию; разрешение японцам поддерживать свою экономику, чтобы обеспечить жителям страны достойное существование; вывод оккупационных сил после прихода к власти мирно настроенного правительства. Это, очевидно, и был подготовленный в ОУ краткий вариант прокламации, который Макклой передал Стимсону 29 июня.


[Закрыть].

К этой докладной записке был приложен черновой вариант ультиматума, утвержденный Стимсоном накануне. Первой важной особенностью этого документа было то, что в нем предполагалась его поддержка со стороны Советского Союза. В заголовке и тексте черновика Стимсона все те места, где шла речь об СССР, были заключены в скобки; было указано, что эти куски документа должны быть удалены, если Советский Союз не примет участия в войне[184]184
  Stimson, «[Enclosure 2] Proclamation by the Heads of State» [FRUS 1960,1: 893]; [DHTP 1995: 103–105]; «Draft: Proclamation by the Heads of State», ABC, Historical Draft Documents – JAP Surrender, 1945, RG 165, NA. На этом черновике есть следующая сделанная от руки пометка в правом верхнему углу: «Черновик Боунстила (на утв. Макклоя 29 июня)».


[Закрыть]. Это показывает, что и Стимсон, и военное командование предполагали, что эта прокламация будет подписана Сталиным и что они планировали предъявить ультиматум либо одновременно со вступлением СССР в войну, либо сразу после этого. Все это совпадало и с планами Сталина.

Вторая важная особенность черновика Стимсона состояла в том, что там детально были прописаны условия капитуляции и было прямым текстом сказано, что США решительно настроены наказать «тех, кто начал проводить захватническую политику», добиться соблюдения Каирской декларации, ограничив территорию Японии четырьмя основными островами и «прилегающими малыми островами по нашему выбору», и разоружить вооруженные силы Японии. Одновременно с этим в документе Стимсона совершенно четко говорилось, что США не собираются уничтожать Японию как государство и порабощать японский народ. Самыми важными здесь были параграфы 12 и 13:

12. Оккупационные войска союзников будут отведены из Японии, как только будут достигнуты наши цели и как только будет учреждено мирно настроенное и ответственное правительство в соответствии со свободно выраженной волей японского народа. Это может произойти и в рамках конституционной монархии с сохранением существующей династии, если мировое сообщество будет полностью убеждено в том, что такое правительство никогда более не прибегнет к агрессии.

13. Мы призываем правительство Японии провозгласить теперь же безоговорочную капитуляцию всех японских вооруженных сил, подчиняющихся японскому правительству и верховному командованию, и дать надлежащие и достаточные заверения в своих добрых намерениях в этом деле[185]185
  Stimson «[Enclosure 2] Proclamation by the Heads of State» [FRUS 1960, 1: 894]; [DHTP 1995: 105]. В черновике Боунстила параграф 13 из варианта Стимсона помещен в параграф 14.


[Закрыть].

Изменив «безоговорочную капитуляцию» на «безоговорочную капитуляцию всех японских вооруженных сил» и дав понять, что «конституционная монархия с сохранением существующей династии» вполне возможна, Стимсон постарался сделать условия этого ультиматума приемлемыми для японцев, хотя формально в нем все так же шла речь о «безоговорочной капитуляции».

2 июля черновик Стимсона был передан в Госдеп. Грю, Думэн и Баллантайн изменили текст этой прокламации, исключив из него малейшие лазейки, которые в будущем могли бы использовать милитаристы для возврата к власти. Более того, в новой редакции прокламация была адресована не правительству, а японскому народу. Хотя чиновники Госдепа и поддержали намерение Стимсона позволить японцам установить «конституционную монархию с сохранением существующей династии», они добавили в текст ультиматума следующее условие: «если миролюбивые нации будут убеждены в том, что истинной целью этого правительства будет проведение мирной политики, которая сделает невозможным возрождение агрессивного милитаризма в Японии в будущем». Также они следующим образом изменили параграф 13 из варианта Стимсона:

Мы призываем японский народ и правительство Японии провозгласить теперь же безоговорочную капитуляцию всех японских вооруженных сил и дать надлежащие и достаточные заверения в своих добрых намерениях в этом деле. Иначе Японию ждет быстрый и полный разгром[186]186
  «Proclamation by the Heads of State», «United States Delegation Working Paper: Draft Proclamation by the Heads of State» [FRUS 1960, 1: 893–894, 897–899].


[Закрыть].

Будучи экспертами по Японии, Грю, Думэн и Баллантайн понимали, как опасно позволять императорской системе и далее оставаться неподконтрольной. Стимсон полностью разделял эту точку зрения, однако он не был специалистом по Японии, и его формулировки были недостаточно точны. Разнице между позициями Грю и Стимсона было суждено сыграть ключевую роль на финальном этапе драмы, разыгравшейся в конце войны.

Скорее всего, последнюю фразу о «быстром и полном разгроме» добавил Грю, держа в голове атомную бомбу. В то время Думэн и Баллантайн ничего не знали о ней, но Грю уже был в курсе Манхэттенского проекта. Бомбардировка Токио, состоявшаяся 26 мая, привела его в глубокое расстройство. Зная о существовании атомной бомбы, Грю явно испытывал муки совести при мысли об ожидающем Японию ядерном апокалипсисе. Он хотел предостеречь японцев, не раскрывая секрета атомной бомбы. Если же автором этого дополнения был не Грю, то интересно, кто и с какой целью это сделал. Вполне возможно, что таким образом американское правительство предупреждало японцев об атомной бомбе. В итоге такую позицию занял сам Трумэн.

3 июля, через день после того, как Стимсон передал президенту черновой вариант прокламации, госсекретарем США был назначен Джеймс Ф. Бирнс. Видя в новом госсекретаре своего союзника, сторонники жесткой линии в Госдепе нанесли партии Грю ответный удар. 4 июля Дин Ачесон созвал совещание руководства Госдепа, на котором резко раскритиковал прокламацию, составленную Стимсоном и одобренную Грю. «Ястребы» были вне себя оттого, что Стимсон и Грю пытались протащить в ультиматум пункт о сохранении монархического строя. 6 июля помощник госсекретаря Арчибальд Маклиш послал Бирнсу докладную записку, написав, что прокламация Стимсона – Грю серьезно расходится с заявленными целями войны, так как слова о том, что «неотстранение нынешнего императора и сохранение института монархии являются непреложными условиями японцев», равносильны отказу от безоговорочной капитуляции [Acheson 1969: 112][187]187
  См. также MacLeish to the Secretary of State, 6 July 1945 [FRUS 1960,2: 895–897].


[Закрыть].

Предвосхищая сильное противодействие со стороны «ястребов», Грю перед отъездом Бирнса в Потсдам передал тому отредактированный вариант прокламации. 6 июля Грю встретился с Форрестолом, который тоже собирался ехать в Европу, и поделился с ним своими опасениями по поводу того, что по пути в Потсдам черновик ультиматума «будет выброшен в канаву людьми, сопровождающими президента». Форрестол упоминает в этой связи имя Боулена, но Грю, скорее всего, имел в виду Бирнса [Mills 1951:73–74].

7 июля, когда Бирнс отбыл с Трумэном в Потсдам, в Госдепе под председательством Грю состоялось бурное совещание с участием Ачесона, Маклиша и других. Как только заседание было открыто, Маклиш пошел в атаку. Разразился горячий спор об уместности сохранения монархического строя в Японии. Если Грю утверждал, что его упразднение может оказаться неосуществимым, то Маклиш с Ачесоном заявляли, что институт императора является неотъемлемой частью японского милитаризма. Ачесон требовал, чтобы возражения высших чиновников Госдепа по поводу предлагаемой прокламации были занесены в протокол. Грю ответил, что, несмотря на эти возражения, он воспользуется своими полномочиями заместителя госсекретаря и передаст черновик ультиматума Бирнсу[188]188
  «Minutes of the 133^rd Meeting of the Secretary’s Staff Committee» [FRUS 1960, 1:900–901].


[Закрыть].

Бирнс писал в своих мемуарах:

Сразу после назначения на пост государственного секретаря я узнал о существующих в Госдепе разногласиях по поводу того, должны ли мы при капитуляции настаивать на смещении императора. Перед моим отъездом в Потсдам я получил несколько докладных записок, в которых были изложены разные точки зрения. Все они отправились в портфель, битком набитый проблемами войны и мира на Тихом океане [Byrnes 1947: 204–205].

Бирнс склонялся к тому, чтобы поддержать сторонников жесткой линии, хотя бы только для того, чтобы показать Грю и Стимсону, кто в доме хозяин. За день до отъезда в Европу он имел двадцатиминутный разговор с Корделлом Халлом, который заметил, что двенадцатый параграф прокламации «уж слишком смахивает на умиротворение японцев». Халл рекомендовал повременить с опубликованием этой прокламации, чтобы «добиться максимального эффекта от совместных бомбардировок и вступления в войну России»[189]189
  Walter Brown Diary, 6 July 1945 (CFM) Conferences 2–1, Potsdam, Folder 602, James E Byrnes Papers, Clemson University Докладная записка Халла была отправлена Грю Бирнсу 16 июля [FRUS 1960,2:1267; Hull 1948,2:1593–1594].


[Закрыть].

Черновик прокламации был написан и надежно упрятан в портфель Бирнса. Однако вопрос о том, как и когда эта прокламация будет опубликована и чьи подписи будут под ней стоять, так и остался нерешенным.

Хирохито назначает Коноэ чрезвычайным посланником в СССР

Японское правительство было крайне обеспокоено приближающейся Потсдамской конференцией. 5 июля, узнав о визите Сун Цзывеня в Москву, Того перепугался, что китайско-советские переговоры могут завершиться заключением договора и что «Советский Союз вскоре может вступить в войну с Японией». Того дал указания Сато встретиться с Молотовым до его отъезда в Потсдам и попытаться выяснить, как отнесется советская сторона к политике Токио, изложенной в депеше от 30 июня: долговечная дружба, нейтрализация Маньчжурии и отказ от рыболовных прав в обмен на советскую нефть[190]190
  Послание Сато от Того (5 июля) в SRH-084. Р. 6; «Japan-Peace Negotiations (Japan thru Russia)», 2 July to 16 Aug. 1945, Folder 571, James F. Byrnes Papers, Clemson University. Послание Сато от Того (30 июня) в Magic Diplomatic Summary, SRS-1723; SRH-084. P. 3.


[Закрыть].

Сато, впрочем, не спешил выполнять это поручение, и только 11 июля ему удалось поговорить с Молотовым в течение 20 минут. Как японский посол и предполагал, Молотов в привычной манере ушел от прямого ответа, сказав лишь: «Мы очень внимательно обсудим предложение Японии и примем решение», но ни словом не обмолвился о конференции в Потсдаме. На следующий день Сато отправил в Токио пространную депешу, обрушившись на Того с уничтожающей критикой: «Ваше предложение о сотрудничестве между Японией и Советским Союзом для поддержания мира в Восточной Азии и вся ситуация с нейтрализацией Мань-чжоу-го основаны на том предположении, что Япония и Мань-чжоу-го продолжат существовать». Далее Сато напоминал Того, что, «так как само существование Японии находится под вопросом [sic], нетрудно заметить, что расшатано все основание, на котором выстроена наша политика». Он предупреждал: «Мысль о том, что мы можем привлечь русских на свою сторону и даже заставить их покинуть своих союзников, совершенно утопична»[191]191
  Сато сомневался в целесообразности встречи с Молотовым до его поездки в Берлин и предлагал продолжать переговоры Хироты с Маликом. Однако Того прислал ему еще одну «сверхсрочную» телеграмму, приказывая встретиться с Молотовым. Magic Diplomatic Summary, SRS-1724, 10 July 1945; SRH-084. R 7; Magic Diplomatic Summary, SRS-1727,13 July 1945; SRH-085. R 3; Sato to Togo, 12 July 1945, SRH-085. P. 3–4.


[Закрыть].

Однако пока Сато встречался с Молотовым, во внешней политике Токио произошел заметный сдвиг. Японское правительство решило до начала Потсдамской конференции отправить в Москву в качестве чрезвычайного посланника императора князя Коноэ. Автором этой идеи был сам Хирохито[192]192
  «Yonai daijin chokuwa» [Takagi nikki 2000 (9 July 1945), 2: 904]; Matsudaira Ya-sumasa chinjutsusho, BKSS.


[Закрыть]. 7 июля по совету Кидо император вызвал в свой дворец Судзуки и спросил его, как продвигаются переговоры с СССР. Хирохито спросил прямым текстом: «Поскольку мы не должны упустить этот шанс, почему бы не попросить их о посредничестве напрямую? Что если мы направим [в Москву] посланника с особым письмом от меня?» 10 июля «Большая шестерка» утвердила это решение, не оглашая имени эмиссара. Наконец 12 июля император принял во дворце князя Коноэ и назначил его чрезвычайным посланником в Москве[193]193
  Cm. [Kido nikki 1966 (7 July 1945), 2: 1215; Shusen shiroku 1977, 3: 139; Takagi nikki 2000 (14 July 1945), 2: 91; Hosokawa 1953, 2: 400, 402; Kurihara, Hatano 1986, 2: 135–142; 147–149].


[Закрыть].

На этот момент Хирохито исключал возможность прямых переговоров с США и Великобританией, которые, как ему было известно, настаивали на безоговорочной капитуляции. Прежде всего императора заботило сохранение кокутай, и он даже был готов использовать возможную неудачу переговоров с Москвой в качестве предлога для продолжения войны. Вряд ли на этом этапе Хирохито проводил различие между сохранением императорского строя в том виде, как он существовал при кокутай, и спасением императорского дома как такового[194]194
  «Yonai Kaiso chokuwa» [Takagi nikki 2000 (12 July 1945), 2: 909].


[Закрыть].

У Того же были свои планы. Ему приходилось лавировать между собственной убежденностью в том, что войну нужно завершить как можно скорее, и активным противодействием со стороны партии войны. Он не был принципиальным противником прямых переговоров с Великобританией и США, но понимал, что у него нет ни единого шанса окончить войну без поддержки партии войны [Togo 1989:342–343]. Того был убежден, что, прежде чем обратиться к США напрямую, он должен прибегнуть к варианту с Москвой. На совещании Высшего военного совета Того и Судзуки ни разу не упомянули имени Коноэ, чтобы военные «ястребы» не наложили вето на его кандидатуру. Только такими деликатными маневрами Того с трудом удалось добиться согласия «Большой шестерки» на то, чтобы прозондировать готовность Москвы выступить посредником в переговорах о мире. В итоге Коноэ был утвержден в качестве специального эмиссара императора как дипломат, который мог вести переговоры как с США и Великобританией, так и с Советским Союзом.

На заседании Высшего военного совета, состоявшемся 14 июля, Анами настаивал на том, что, несмотря на неудачи на Иводзиме и Окинаве, Япония не потерпела поражения в этой войне. Поэтому он яростно возражал против любых переговоров о мире, в которых признавалось бы поражение Японии. Ёнай убедил Того отказаться от обсуждения каких-либо условий капитуляции, чтобы не допустить краха правительства из-за этого вопроса. Невероятно, но факт: японское правительство решило отправить Коноэ на переговоры о мире, не оговорив с ним никаких конкретных условий окончания войны. Впрочем, самого Коноэ это вполне устраивало, так как давало ему карт-бланш на решение всех этих вопросов прямо в Москве в зависимости от хода переговоров[195]195
  «Yonai kaiso chokuwa» [Takagi nikki 2000 (14 July 1945), 2: 909–911]; [Takagi nikki (20 July 1945), 2: 916–917]; «Togo chinjutsuroku» [Kurihara, Hatano 1986, 2:235]; [Shusen shiroku 1977,3:130–131]; «Konoeko shuki, Ushinawareshi seiji». P. 152–153, цит. в [Shusen shiroku 1977, 3: 142–143].


[Закрыть].

Тем не менее неофициально помощники Коноэ уже работали над составлением списка таких условий. Тайно были подготовлены два предложения, которые Коноэ мог выдвинуть от имени японской стороны. Первое из них было написано 3 июля Тосикадзу Касэ по указанию Того. Затем его обсудили Мацудаира, Мацутани и Такаги. В нем Япония поддерживала Атлантическую хартию, призывала к немедленному прекращению огня и соглашалась добровольно вывести свои войска со всех оккупированных территорий. Условия мира были разделены на две категории: к первой относились неприкосновенность императорского дома и сохранение кокутай, невмешательство во внутренние дела Японии, гарантия экономического выживания японского народа, отказ от оккупации, преследование военных преступников самими японцами и независимость восточноазиатских наций. Вторая категория включала в себя территориальные уступки, репарации и самостоятельное разоружение. Мацутани возражал, что эти условия слишком детальны, и настаивал на том, что эмиссар императора должен требовать только сохранения кокутай. Такаги был с этим не согласен. Переговоры с Москвой будут отличаться от переговоров с Соединенными Штатами; лучше проговорить все возможные условия заранее. Очевидно, Такаги верил, что московские переговоры будут только прелюдией к решающим переговорам с США. Однако он предложил, чтобы пункт о сохранении кокутай был изменен на сохранение за императором права на правление[196]196
  «Taiso koshoan yoshi» [Takagi nikki 2000 (5 July 1945), 2: 903].


[Закрыть].

12. Князь Фумимаро Коноэ. Хирохито назначил Коноэ своим специальным эмиссаром и планировал отправить его в СССР для ведения переговоров о мире. Пока Токио ожидал ответа из Москвы по поводу миссии Коноэ, советское правительство объявило войну Японии. Библиотека парламента Японии

Этот список условий интересен по двум причинам. Во-первых, в нем было проведено разделение между императорским домом и кокутай. Такаги определил кокутай как право императора на правление, тем самым перенеся вопрос о кокутай в политическую плоскость и отвергнув все мифологические и духовные наслоения этой идеологии. Во-вторых, в предложении Касэ содержались три условия – отказ от оккупации, саморазоружение и наказание военных преступников самими японцами, – которые сыграют ключевую роль в обсуждении вопроса о капитуляции высшим руководством Японии в критические августовские дни.

Однако пакет предложений, подготовленный Касэ, так и не был передан Коноэ. Вместо этого вечером 12 июля близкий советник Коноэ генерал-майор Кодзи Сакаи составил другой вариант соглашения. Принимая во внимание, что единственным непреложным условием завершения войны, отказ от которого не был возможен ни при каких обстоятельствах, являлось сохранение кокутай, Сакаи рекомендовал пойти на любые территориальные уступки, за исключением внутренних островов, согласиться на демократическую форму правления с сохранением роли императора как главы государства, согласиться на оккупационную администрацию и введение оккупационных войск на какой-то период времени, согласиться на наказание военных преступников оккупационными властями и на временное полное разоружение. Далее в этом документе говорилось, что если Токио не удастся заручиться посредничеством Советского Союза, то Япония должна немедленно вступить в прямые переговоры с Соединенными Штатами и Великобританией. Не доверяя Советскому Союзу, Коноэ и Сакаи не возлагали особых надежд на успех московской миссии и подготовились к ведению прямых переговоров с США. В этом варианте сохранение кокутай означало оставление императора во главе государства и неприкосновенность императорского строя; впрочем, в худшем сценарии Сакаи был готов рассмотреть и возможность отречения Хирохито. Относительно территориальных уступок Сакаи считал, что Японии следует примириться с потерей Окинавы, островов Бонин и Южного Сахалина и удовлетвориться сохранением южной половины Курил[197]197
  «Taiso kunreian kosshi» [Takagi nikki 2000 (17 July 1945), 2: 921–922].


[Закрыть]. Его пакет предложений указывает на то, что Коноэ был готов согласиться на капитуляцию Японии при получении гарантий неприкосновенности императорского дома. Как мы видим, между условиями Сакаи и вариантом ультиматума, составленным Стимсоном, имеется очень большое сходство.

11 июля, после того как Высший военный совет утвердил решение об отправке в Москву чрезвычайного посланника, Того послал «сверхсрочную» и «совершенно секретную» телеграмму Сато, впервые информируя его о том, что Япония намерена добиваться окончания войны. Сато было дано указание на встрече с Молотовым «прозондировать, возможно ли использовать русских для окончания войны». Впрочем, Того тут же проявил непоследовательность, добавив: «Хотя нет никаких сомнений в вашей искусности как дипломата, постарайтесь не дать намека на то, что мы планируем задействовать русских для окончания войны». В еще одной депеше, оправленной в тот же день, Того писал:

Мы считаем, что сохранение мира в Восточной Азии является одним из условий сохранения мира во всем мире. Япония, готовясь завершить войну, совершенно не заинтересована в аннексии или удержании территорий, захваченных в результате войны, заботясь об установлении и сохранении прочного мира[198]198
  «Japan-Peace Negotiations», Folder 571, James Byrnes Papers; Magic Diplomatic Summary, SRS-1726, 11 July 1945; SRH-084. P. 8–9; японский оригинал телеграммы от Того к Сато от 11 июля 1945 г. см. в [Shusen shiroku 1977,3:165–166].


[Закрыть].

Последняя телеграмма Того истощила терпение Сато, и тот в ответ написал, что инструкции министра иностранных дел были «не более чем пустыми и формальными разглагольствованиями». Теперь, когда Япония уже лишилась Бирмы, Филиппин и даже Окинавы, посол спрашивал в лоб: «…какой, по-вашему, эффект возымеет наш отказ от аннексии или оккупации других территорий на советское руководство?» Русские очень реалистично оценивают ситуацию, предупреждал Сато, и поэтому «крайне трудно будет убедить их абстрактными аргументами. Нам точно не удастся заговорить их прекрасными словами, не имеющими никакого отношения к реальности». И язвительно продолжал: «Если Японская империя действительно столкнулась с необходимостью прекращения войны, то мы прежде всего сами должны задуматься о том, чтобы это сделать. Пока мы сами не решимся завершить войну, нет никакого смысла выяснять позицию советского правительства». В конце своего ответа Сато нарушил табу: «Нет никакого сомнения в том, что исход, который нас ожидает <…> будет фактически равен безоговорочной капитуляции»[199]199
  Sato to Togo, 12 July 1945, Diplomatic Summary, SRS-1728, 14 July 1945; Diplomatic Summary, SRS-1729, 15 July 1945; SRH-085. P. 5–6.


[Закрыть].

13. Сигэнори Того, министр иностранных дел Японии, ключевая фигура партии мира в правительстве Судзуки. Библиотека парламента Японии

Еще до того, как Того получил эту язвительную отповедь, 12 июля он отправил в посольство еще одну сверхсрочную телеграмму, дав указание Сато немедленно добиться встречи с Молотовым. «Мы считаем, – говорилось в этой депеше, – что в этой ситуации будет уместным сделать следующий шаг и до начала трехсторонней конференции уведомить русских о намерениях императора насчет завершения войны». Далее Того велел Сато передать Молотову следующее послание:

Его Величество Император Японии, глубоко озабоченный бедствиями и жертвами народов всех воюющих стран, увеличивающихся изо дня в день в результате нынешней войны, выражает свою волю, чтобы положить скорее конец войне. Поскольку в Восточно-Азиатской войне США и Англия настаивают на безоговорочной капитуляции, Империя будет вынуждена довести войну до конца, мобилизуя все силы и средства, за честь и существование Отечества. Однако в результате такого обстоятельства неизбежно усиленное кровопролитие у народов обеих воюющих сторон. Его Величество крайне обеспокоен в этой мысли и изъявляет пожелание, чтобы на благо человечества в кратчайший срок был восстановлен мир…

Император лично решил отправить в Москву князя Коноэ в качестве Чрезвычайного Посланника с письмом от Его Величества, содержащим высказанные выше соображения. Прошу известить об этом Молотова и получить согласие русских на прибытие этого посольства[200]200
  АВП РФ. Ф. Молотова. Оп. 7. Пор. 889. Пап. 54. Л. 19–20; Magic Diplomatic Summary, SRS-1727, 13 July 1945; SRH-084. P. 9–10; японский оригинал телеграммы от Того к Сато от 12 июля 1945 г. см. в [Shusen shiroku 1977, 3: 167].


[Закрыть].

На тот момент это было самое важное послание от японского правительства. В нем не только прямым текстом говорилось о желании японского руководства завершить войну, но и был сделан акцент на том, что это пожелание исходило не от кого иного, как от самого императора. Также там было указано, что главным препятствием к окончанию войны является требование союзников о безоговорочной капитуляции. Хотя это письмо было отправлено советскому правительству, Того, по всей видимости, надеялся, что оно будет передано США и Великобритании [Hatano 1994: 20].

14. Наотакэ Сато, посол Японии в Советском Союзе. Яростно критиковал политику японского правительства, направленную на завершение войны при посредничестве Москвы. Его попытки добиться от советского правительства однозначного ответа на предложение Японии о переговорах завершились тем, что Москва объявила войну Токио. Библиотека парламента Японии

Сато получил срочную депешу от Того в 01:00 13 июля – всего за день до того, как Молотов должен был отбыть в Берлин, – и целые сутки пытался дозвониться до советского наркома по иностранным делам. Лозовский передал Сато, что Молотов «просто не может» найти времени для беседы с ним. Посол встретился с Лозовским в 5 вечера. Сато подчеркнул, что этот чрезвычайный посланник будет совершенно иным, чем те, о которых он говорил с Молотовым в прошлом, потому что Коноэ направляется в Москву по личной инициативе императора.

Далее Сато сказал, что ему необходимо как можно скорее получить ответ от советского правительства «хотя бы в форме принципиального согласия» до отъезда Молотова, чтобы эмиссар императора мог встретиться с советским руководством, после того как оно вернется из Берлина. Лозовский, прибегая к привычной тактике затягивания переговоров, спросил Сато, кому именно было адресовано послание Хирохито. Застигнутый врасплох этим второстепенным вопросом, Сато ответил, что послание было адресовано советскому правительству, то есть либо Калинину, председателю Президиума Верховного совета СССР, либо Сталину, председателю Совета министров. Лозовский ответил, что, поскольку некоторые члены правительства должны были отбыть этой же ночью, невозможно дать ответ на это обращение до отъезда Молотова. Он пообещал связаться с Берлином и перезвонить Сато[201]201
  Magic Diplomatic Summary, SRS-1729,15 July 1945; SRH-085. P. 7–8; японский оригинал телеграммы от Сато к Того № 1386 см. в [Shusen shiroku 1977, 3: 169–170]. Советскую версию встречи между Лозовским и Сато см. в АВП РФ. Ф. Молотова. Оп. 7. Пор. 897. Пап. 54. Л. 1–3. О приезде Коноэ, нач. 14 VII – оконч. 6, VIII, из дневника С. А. Лозовского, 14 июля 1945 года. Единственное различие между версиями Сато и Лозовского состоит в том, что, по словам Лозовского, делегация должна была отбыть либо поздно ночью, либо рано утром.


[Закрыть].

Сато послал еще одну телеграмму, на этот раз Того, в которой откровенно высказал свое мнение насчет миссии Коноэ. Он указал, что в этом плане отсутствуют конкретные предложения. Далее Сато предположил, что русские затребуют дополнительную информацию «в связи с тем, что не вполне ясна роль самого посланника». Он запросил конкретную информацию о том, на каких условиях японское правительство хочет обсудить вопрос завершения войны[202]202
  Magic Diplomatic Summary, SRS-1729,15 July 1945; SRH-085. P. 8–9; японский оригинал телеграммы от Сато к Того от 13 июля 1945 г. № 1386 см. в [Shusen shiroku 1977, 3: 171].


[Закрыть]. Сато проник в самую суть проблемы. Однако с позиции Того Сато требовал невозможного. Министр иностранных дел не мог поделиться конкретными предложениями, потому что у него их не было. Обсуждение этой темы раскололо бы правительство, лишив Японию последнего шанса на мир.

Несмотря на все призывы Сато решить вопрос с посольством Коноэ как можно скорее, Лозовский поздно вечером 13 июля уведомил японского посла, что, так как Сталин с Молотовым уже отбыли в Берлин, они не могут ответить на это обращение сейчас[203]203
  SRH-085. Р. 10; Sato to Togo, 14 July 1945 [Shusen shiroku 1977, 3: 172].


[Закрыть]. Сато, впрочем, выяснил, что советская делегация покинула Москву только вечером 14-го числа, и понял, что эта задержка была намеренной. У него было несколько предположений, почему советская сторона тянет с ответом на запрос Токио, но даже этот искушенный в делах дипломат не допускал мысли о том, что СССР уже принял решение о вступлении в войну. Однако Сато снова написал Того, что у Японии «нет другого выбора, кроме как принять безоговорочную капитуляцию или капитулировать на условиях, мало чем от нее отличающихся»[204]204
  SRH-085. P. 10–11.


[Закрыть].

Того испытывал раздражение в связи с откровенно пессимистичной позицией своего посла по поводу посредничества Москвы. 17 июля министр иностранных дел послал Сато еще одну телеграмму, объясняя, что он хорошо понимает, как трудно использовать русских для переговоров о завершении войны. «Однако ситуация такова, что у нас нет другого выбора, кроме как попробовать это». Переговоры с Советским Союзом были необходимы не только для того, чтобы «добиться помощи Москвы в завершении войны», но и для укрепления позиций Японии в переговорах с США и Великобританией. Возражая Сато, который настаивал на том, что Японии необходимо согласиться на безоговорочную капитуляцию, Того заявлял:

Если сегодня Америка и Англия признают честь и существование Японии, они положат конец войне и спасут человечество от участия в ней, но если они будут упорно настаивать на безоговорочной капитуляции, Япония единодушна в своей решимости сражаться до конца. Император лично соизволил проявить решимость в этом вопросе[205]205
  SRH-085. P. 12–13; Togo to Sato, № 913, 17 July 1945 [Shusen shiroku 1977, 3: 175–176].


[Закрыть].

На совет Сато окончить войну, согласившись на безоговорочную капитуляцию, Того ответил отказом.