Текст книги "Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии"

Курильская операция продолжается

Пушки умолкли, как сказал Макартур во время церемонии подписания Акта о капитуляции 2 сентября. Однако война еще не закончилась. Советские войска тайно продолжали операцию на Курильских островах даже после того, как японцы официально подписали все документы о капитуляции. В тот же день, 2 сентября, задача по занятию островов Хабомаи была поручена командованием Тихоокеанского флота непосредственно Чичерину, а его начальник Леонов узнал об этом приказе лишь через много часов. Чичерин решил разделить находившиеся в его распоряжении силы на две группы: первая из них должна была на одном тральщике занять острова Суисё (сейчас – о. Танфильева), Юри (о. Юрий) и Акиюри (о. Анучина), а второй было поручено оккупировать Тараку (о. Полонского), Сибоцу (о. Зеленый) и Харукари (о. Дёмина). Леонов доложил в штабы ТОФ и СТОФ: «Связь с Чичериным плохая. На фрегате № 6 плохие радисты. В результате не смог ему разъяснить, что 2.09.45 г. требуется план, а не действия»[547]547
  DVF № 12146, Volkogonov papers, Reel 5, Library of Congress. См. также [Славинский 1993: 121–122]. У Волкогонова стоит дата 2 сентября, а не 3, как у Славинского. Поскольку Япония капитулировала 2-го числа, скорее всего, верна дата Волкогонова.


[Закрыть]. Операция на Хабомаи была слишком опасна, чтобы доверить командующему десантной группой проводить ее по своему усмотрению, поскольку существовала немалая вероятность того, что эти острова уже были заняты американцами. 4 сентября Леонов написал: «После моего доклада [Черемисову] приказал Захарову до получения приказа фронта острова не оккупировать»[548]548
  Отчет Андреева. С. 4; [Славинский 1993:121–122]; Captain Leonov’s Telegram № 1830, 4.09.1945, Volkogonov Papers, Reel 5, Library of Congress.


[Закрыть]. Очевидно, командование Тихоокеанского флота хотело держать эту операцию под строгим контролем, чтобы не рисковать вступлением в вооруженный конфликт с американцами.

Из-за плохой радиосвязи Чичерин не получил от Леонова этих приказов. Полагая, что ему поручено захватить острова Хабомаи, он утром 3 сентября на двух тральщиках отплыл из бухты Фурукомапу на Кунашире и прибыл к первому из островов Хабомаи в 4 утра следующего дня. Произведя разведку, русские обнаружили, что вокруг островов мин нет и японские вооруженные силы не выказывают никаких признаков сопротивления. К 19:00 4 сентября две десантные группы высадились каждая на своем острове. Все японские солдаты и офицеры, включая самые крупные гарнизоны на Сибоцу (420 человек), и Тараку (92 человека), сдались без боя. К 19:00 5 сентября перед советскими войсками капитулировали японские вооруженные силы на всех островах Хабомаи. Так, по счастливому стечению обстоятельств, весь этот архипелаг достался Советскому Союзу. Только после завершения операции на Хабомаи штаб ТОФ одобрил действия Чичерина [Славинский 1993: 123–124]. Наконец, через три дня после официальной капитуляции Японии, Тихоокеанская война была завершена.

В итоге Сталину удалось захватить все Курильские острова, включая архипелаг Хабомаи, на оккупацию которого он даже не рассчитывал. Это произошло отнюдь не благодаря великолепно проведенным военным операциям; на самом деле боевые действия Советского Союза на Курилах были отмечены спешкой, недостаточной подготовкой, нехваткой вооружения и информации, а также плохой коммуникацией. Если русские и преуспели, то в основном благодаря тому, что японцы были готовы капитулировать, а американцы не были сильно заинтересованы в Курилах. В целом обе стороны были удовлетворены таким исходом, поскольку Ялтинские соглашения были более-менее соблюдены.

Заключение
А что, если бы…

Окончание Тихоокеанской войны прошло под знаком двух напряженных противостояний. Во-первых, между Сталиным и Трумэном: сможет ли Трумэн атомными бомбардировками принудить Японию к капитуляции до вступления в войну Советского Союза, или Сталин успеет начать войну на Дальнем Востоке до того, как Токио объявит о капитуляции, чтобы получить все, что ему было обещано в Ялте. Во-вторых, в самой Японии партии мира и войны спорили о том, надо ли завершать войну, и если да, то на каких условиях. Эти две гонки были до самого конца неразрывно связаны между собой. Ниже я рассмотрю несколько гипотетических сценариев, показывающих, какие факторы сыграли ключевую роль в исходе Тихоокеанской войны.

Что, если бы Трумэн одобрил включение в Потсдамскую декларацию пункта, позволяющего Японии сохранить конституционную монархию?

За этот вариант выступали Стимсон, Грю, Форрестол, Леги, Макклой и, возможно, Маршалл. Черчилль тоже поддерживал внесение в Потсдамскую декларацию этого пункта, и он содержался в ее первоначальной редакции, написанной Стимсоном. Обещание сохранить конституционную монархию еще сильнее укрепило бы японскую партию мира в мысли о том, что необходимо принять условия потсдамского ультиматума. Кроме того, в правящей верхушке Японии намного раньше начались бы споры о том, принимать ли потсдамские требования или нет, и в таком случае правительство Судзуки в гораздо меньшей степени полагалось бы на посредничество Москвы.

Тем не менее включение такого условия в текст Потсдамской декларации не привело бы к немедленной капитуляции Японии, поскольку приверженцы мистического направления в кокутай яростно противились бы принятию потсдамских требований, даже если бы это гарантировало сохранение монархии. Однако сторонники мира могли бы обвинить партию войны в том, что, настаивая на дополнительных условиях, она ставит под угрозу существование императорского дома. Поэтому включение в Потсдамскую декларацию такого пункта могло бы склонить чашу весов в пользу партии мира, однако сомнительно, что разногласия между «голубями» и «ястребами» разрешились бы до тех пор, пока японская правящая элита, состоявшая из сторонников обеих партий, продолжала бы в вопросе завершения войны полагаться на посредничество Москвы.

Почему же Трумэн не согласился с этим условием, если оно усилило бы позиции японской партии мира и могло приблизить окончание войны? Те люди в американском руководстве, которые настаивали на том, что США должны позволить Японии сохранить конституционную монархию, считали, что в противном случае японцы будут фанатично сражаться до самого конца. Однако Трумэну нужна была гарантия того, что этот курс приведет японское правительство к решению о капитуляции. Такой гарантии никто дать не мог, и после того, как у Трумэна в руках оказалась атомная бомба, он больше не рассматривал обещание конституционной монархии как ключ к успеху в этой войне.

Считается, что Трумэн не согласился включить в Потсдамскую декларацию пункт о конституционной монархии во многом потому, что его беспокоило, как это будет воспринято американским общественным мнением. Социологические опросы в США показывали, что подавляющее большинство американцев испытывало неприязнь к императору, и сторонники жесткой линии в Государственном департаменте, а также некоторые популярные политики резко протестовали бы против такого решения. По словам Бирнса, уступка в отношении императора привела бы к тому, что президент был бы распят.

Но так ли это было? Несмотря на опросы общественного мнения, многие члены американского правительства и некоторые влиятельные политические обозреватели утверждали, что сохранение монархического строя не помешает искоренению японского милитаризма. Президент мог бы обосновать такое решение двумя весомыми аргументами. Во-первых, он мог бы сказать, что скорейшее завершение войны спасет жизни американских солдат. Во-вторых, он мог бы объяснить избирателям, что эта мера необходима для предотвращения советской экспансии в Азию.

Трумэн отказался включить в текст ультиматума это условие не только потому, что был обеспокоен возможной реакцией на него внутри США, но также из-за собственной внутренней убежденности в том, что Америка должна отомстить Японии за унижение в Перл-Харборе. Его не могло удовлетворить ничто, кроме безоговорочной капитуляции. Это был тот самый случай, когда последнее слово осталось за президентом. Поскольку Трумэн был твердо намерен стоять на своем до конца, никакие гипотетические сценарии с обещанием конституционной монархии не были возможны.

Однако это еще не все. За решением американского президента не включать этот пункт в текст Потсдамской декларации скрывалась еще одна тайная причина. Трумэн знал, что требование о безоговорочной капитуляции без обещания сохранить конституционную монархию будет отвергнуто японцами. Отказ Японии принять ультиматум нужен был ему для того, чтобы оправдать атомную бомбардировку. Трумэн не мог одобрить условие о конституционной монархии, так как был намерен использовать атомную бомбу.

Что, если бы Трумэн предложил Сталину подписать Потсдамскую декларацию, не внося в нее пункт о конституционной монархии?

В этом случае японское руководство поняло бы, что их последние надежды на завершение войны через посредничество Москвы обратились в прах. Поэтому им пришлось бы четко и недвусмысленно определиться с тем, принимать ли потсдамские требования или нет. Однако из-за неопределенности в вопросе о статусе императора раскол внутри политической элиты Японии все равно был неизбежен, и скорее всего, ни кабинету министров, ни «Большой шестерке» не удалось бы разрешить эти противоречия.

Задержка с ответом на потсдамский ультиматум, безусловно, привела бы к атомным бомбардировкам и вступлению в войну Советского Союза. Капитулировала бы Япония после первой атомной бомбы? Отсутствие в Потсдамской декларации пункта о сохранении монархического строя удержало бы партию мира, в том числе Хирохито и Кидо, от решительных действий с целью скорейшей капитуляции. В итоге последним ударом все равно стало бы вторжение СССР в Маньчжурию.

Что, если бы Трумэн предложил Сталину подписать Потсдамскую декларацию, в которой японцам было бы дано обещание сохранить конституционную монархию?

Это вынудило бы японское руководство решить вопрос о том, принимать ли потсдамские требования или нет. Военные, несомненно, настаивали бы если не на продолжении войны, то по крайней мере на выдвижении трех дополнительных условий к Потсдамской декларации, позволяющих спасти армию. Однако обещание сохранения монархического строя могло бы побудить членов партии мира предпринять активные действия для завершения войны до первой атомной бомбардировки, хотя нет никакой гарантии, что им удалось бы преодолеть сопротивление «ястребов». Ключевым вопросом здесь является то, как отреагировал бы на потсдамские требования Хирохито, если бы в них был пункт о сохранении конституционной монархии и они были бы подписаны не только Трумэном, Черчиллем и Чан Кайши, но и Сталиным. Безусловно, в таком случае эти требования вызвали бы у него меньшее отторжение, однако одного лишь обещания сохранить конституционную монархию, возможно, было бы недостаточно для того, чтобы убедить его поспешить с принятием ультиматума. Он все еще мог считать возможным договориться с противником о сохранении своих прерогатив в рамках Конституции Мэйдзи. Для того чтобы заставить его отступиться от этой позиции и согласиться с узкой трактовкой кокутай как сохранения императорского дома, требовался шок. Как показано в этой книге, одной лишь бомбардировки Хиросимы было для этого недостаточно. Ключевым событием, повлиявшим на решение императора, стало вступление в войну Советского Союза. Однако если бы Потсдамская декларация содержала пункт о сохранении конституционной монархии и была подписана Сталиным, капитуляция Японии могла бы наступить раньше – возможно, 10-го, в крайнем случае 11 августа, а не 14-го, как произошло на самом деле.

Впрочем, все эти «если бы» не имели никакого шанса реализоваться в действительности, поскольку Трумэн и Бирнс никогда бы на это не согласились по причинам, изложенным в первом гипотетическом сценарии. Атомная бомба стала для них решением проблем, которые ранее казались непреодолимыми. После того как был найден ответ на этот неразрешимый вопрос, Трумэн с Бирнсом не рассматривали других вариантов. У них была альтернатива выбранному пути, но они не сочли нужным ею воспользоваться.

Есть еще одна причина, по которой этот гипотетический сценарий вряд ли имел шансы на успех. Если бы Сталину в Потсдаме предложили подписать совместный ультиматум союзников, он бы никогда не согласился дать обещание сохранить в Японии конституционную монархию. Главной целью Сталина в Тихоокеанской войне было вступить в нее. Обещание конституционной монархии могло бы убедить Японию капитулировать до того, как советские танки пересекли бы маньчжурскую границу, а это стало бы для Сталина катастрофой, которой он пытался избежать любой ценой. Вот почему в версии совместного ультиматума, которую привез в Потсдам сам Сталин, содержалось требование о безоговорочной капитуляции. Если бы советскому вождю предложили присоединиться к ультиматуму, в котором имелось условие о сохранении в Японии монархического строя, он под любым предлогом попытался бы убрать его из финальной редакции. По иронии судьбы, и Сталин, и Трумэн, каждый по своей причине, были заинтересованы в том, чтобы настаивать на безоговорочной капитуляции.

Что, если Хиранума на императорском совещании 9-10 августа не настоял бы на своей поправке и японское правительство приняло бы условия Потсдамской декларации, «понимая их в том смысле, что они не содержат требования об изменении установленного государственными законами статуса японского императора»?

Поправка Хиранумы была чудовищной ошибкой. Хотя три «ястреба» в «Большой шестерке» выдвинули три встречных условия к Потсдамской декларации, им не хватало широты кругозора для того, чтобы сформулировать свои возражения, апеллируя к фундаментальным основам кокутай. Без поправки Хиранумы Хирохито поддержал бы принятие требований потсдамского ультиматума с одной оговоркой в той форме, в какой она была озвучена на первом императорском совещании; это условие, пусть и с натяжкой, соответствовало предложению о конституционной монархии, которое поддержали бы Стимсон, Леги, Форрестол и Грю. Если верить Баллантайну, Бирнс с Трумэном тоже могли бы согласиться с этим. Однако после поправки Хиранумы американское руководство не могло принять это условие, не поставив под угрозу выполнение своих главных задач в Тихоокеанской войне.

С другой стороны, с учетом глубокой неприязни, испытываемой Трумэном по отношению к японскому императору, даже при оставлении этого условия в его первоначальной редакции – сохранение установленного государственными законами статуса японского императора – или при использовании исходной формулировки, придуманной в японском МИДе («неприкосновенность императорского дома»), Трумэн и Бирнс все равно могли бы отклонить эту оговорку. Тем не менее любой из этих двух вариантов, вероятно, был бы одобрен Грю, Думэном и Баллантайном и укрепил бы позиции Стимсона, Леги, Форрестола и Макклоя, настаивавших на том, чтобы принять первый ответ японцев.

Что, если бы нота Бирнса содержала явное указание на то, что Японии будет позволено оставить конституционную монархию с сохранением существующей династии?

Отказавшись принять капитуляцию Японии на условиях Потсдамской декларации с оговоркой Хиранумы, США все равно могли пообещать японцам сохранить конституционную монархию. Отсутствие в ноте Бирнса такого обещания вызвало ответную реакцию со стороны партии войны и поставило под угрозу планы партии мира касательно скорейшего завершения войны. Если бы Бирнс гарантировал Японии конституционную монархию с сохранением существующей династии, Судзуки, возможно, не переметнулся бы временно в лагерь сторонников войны, а Ёнай не стал бы хранить молчание на совещании 12 августа. «Ястребы» возражали бы против ноты Бирнса, утверждая, что она несовместима с идеологией кокутай. Тем не менее обещание сохранить монархический строй выбило бы почву у них из-под ног, особенно с учетом того, что император более активно давил бы на правительство, вынуждая его принять ноту Бирнса. Сталин стал бы возражать против ноты Бирнса, если бы в ней содержалось обещание конституционной монархии, но Трумэн был готов принять капитуляцию Японии и без согласия советского лидера. При таком развитии событий Япония капитулировала бы 12 или 13 августа, а не 14-го числа.

Если бы не было атомных бомбардировок и Советский Союз не вступил бы в войну, капитулировала бы Япония до 1 ноября, когда должна была начаться операция «Олимпик»?

В «Обзоре эффективности стратегических бомбардировок США», опубликованном в 1946 году, было сказано, что Япония капитулировала бы до 1 ноября и без атомных бомб и вмешательства в войну Советского Союза. Основываясь на этом заключении, историки-ревизионисты утверждают, что для принуждения Японии к капитуляции атомные бомбардировки не были необходимы[549]549
  Chairman’s Office, United States Strategic Bombing Survey, Summary Report (Pacific War) (Washington, D. C.: U. S. Government Printing Office, 1946). P. 26. Cm. [Alperovitz 1995: 4, 321, 368–369, 464, 465].


[Закрыть]. Так как Бартон Бернстайн убедительно показал в своей критике «Обзора бомбардировок», что его выводы не подтверждаются приведенными в этом же документе данными [Bernstein 1995а: 101–148], я не вижу необходимости дальше развивать эту тему. Основной задачей ведущего автора этого исследования, Пола Нитце, было доказать, что обычные бомбардировки зажигательными бомбами вкупе с морской блокадой вынудили бы Японию капитулировать до 1 ноября. Однако выводы Нитце часто противоречат свидетельствам, приведенным в самом «Обзоре бомбардировок». Например, на вопрос, насколько дольше, по его мнению, продлилась бы война, если бы не была сброшена атомная бомба, князь Коноэ ответил: «Вероятно, она продлилась бы весь год». Бернстайн приводит многочисленные свидетельства Тоёды, Кидо, Судзуки, Хиранумы, Сакомидзу и других японских политиков, которые опровергают выводы, сделанные Нитце. Как пишет Бернстайн, «Обзор бомбардировок» является «ненадежным руководством» [Bernstein 1995а: 105].

Японские лидеры знали, что Япония проигрывает войну. Однако поражение и капитуляция – это не одно и то же. Капитуляция – это политический акт. Без двойного шока от атомных бомбардировок и вступления в войну Советского Союза Япония ни за что не бы пошла на капитуляцию в августе.

Капитулировала бы Япония до 1 ноября только при условии вступления в войну Советского Союза и без атомных бомбардировок?

Японский историк Асада Садао считает, что без атомных бомбардировок при одном лишь вступлении в войну Советского Союза «есть вероятность, что Япония не капитулировала бы до 1 ноября» [Asada 1998: 510–511]. По его мнению, ключевую роль в этом решении сыграла сила шока. Японцы ожидали того, что Советский Союз нападет на них, но атомные бомбы стали для них полным шоком. Бернстайн, напротив, утверждает следующее:

Учитывая колоссальное влияние, которое оказало на ход войны вступление в нее СССР <…>, в ситуации, когда Япония подвергалась массированным бомбардировкам зажигательными бомбами и находилась в кольце блокады, представляется вполне вероятным – даже более чем вероятным, – что после вмешательства в войну Советского Союза японцы капитулировали бы еще до ноября и без использования атомной бомбы. В этом контексте <…> можно рассуждать о том, что в 1945 году была «упущена прекрасная возможность» избежать кровопролитной битвы на Кюсю без сбрасывания атомной бомбы, дождавшись вступления в войну СССР [Bernstein 1995а: 129].

Ключевым здесь является то, насколько важно было для Японии сохранение нейтралитета с Советским Союзом. Правительство Японии рассчитывало на невмешательство СССР как в военном плане, так и в дипломатическом. С дипломатической точки зрения японцы возлагали на Москву свои последние надежды, пытаясь при ее посредничестве завершить войну. После того как СССР объявил о вступлении в войну на Тихом океане, Япония была вынуждена принимать решение по поводу потсдамского ультиматума. В военном плане стратегия обороны «Кэцу-го» тоже была основана на соблюдении Советским Союзом нейтралитета; именно поэтому Управление военных дел Министерства армии постоянно игнорировало предупреждения Разведывательного управления о том, что советское вторжение неминуемо. Маньчжурия не была списана со счетов, как утверждает Асада: напротив, в военном руководстве были уверены, что Япония сможет, хотя бы на время, сохранить нейтралитет с СССР. Когда советские войска вторглись в Маньчжурию, японская армия была застигнута врасплох. Несмотря на громкие разглагольствования о том, что война должна быть продолжена, советское вторжение подорвало уверенность японской армии в своих силах, проделав неустранимую дыру в ее стратегическом плане. Настойчивые заявления военных о необходимости продолжения войны утратили смысл.

Однако еще большее значение имели политические последствия советской экспансии на Дальнем Востоке. Если бы Япония не капитулировала, логично предположить, что к началу сентября Советский Союз завершил бы оккупацию Маньчжурии, Южного Сахалина, всех Курильских островов и, возможно, половины Кореи. Рано или поздно Советскому Союзу и Соединенным Штатам пришлось бы обсудить вопрос о советском вторжении на Хоккайдо. США могли бы возразить против советской операции на Хоккайдо, но с учетом военной мощи СССР и тех колоссальных людских потерь, которые, по подсчетам американского командования, были бы понесены союзниками в ходе операции «Олимпик», Вашингтон мог бы и согласиться на раздел Хоккайдо, как предлагал Сталин. Даже если бы США удалось отклонить эти притязания русских, остальные завоевания Советского Союза на Дальнем Востоке могли бы вынудить Трумэна в какой-то степени удовлетворить требования Сталина об участии в послевоенной оккупации Японии. Что бы ни предприняли американцы в ситуации с советской операцией на Хоккайдо и послевоенной оккупацией Японии, японское руководство прекрасно осознавало, какими опасностями грозит расширение советской экспансии за пределы Маньчжурии, Кореи, Сахалина и Курил. Именно поэтому в самый последний момент японской политической элите удалось прийти к согласию о капитуляции на условиях Потсдамской декларации, и именно поэтому решимость армии продолжать войну иссякла, и военные сравнительно легко согласились на капитуляцию. Решение о капитуляции было принято Токио прежде всего по политическим мотивам, а не по военным. Поэтому даже без атомных бомбардировок война, скорее всего, быстро завершилась бы после вступления в нее Советского Союза – до 1 ноября.

Капитулировала бы Япония до 1 ноября только в случае атомных бомбардировок и без вступления в войну Советского Союза?

Скорее всего, двух атомных бомб было бы недостаточно для того, чтобы подтолкнуть японцев к капитуляции, до тех пор пока у них оставалась надежда на заключение мира при посредничестве Москвы. Бомбардировка Хиросимы не стала катализатором серьезных изменений во внешней политике Японии, хотя и добавила элемент спешки в попытки партии мира завершить войну. Маловероятно, что и бомбардировка Нагасаки существенно изменила бы это положение дел, если бы в войну не вступил Советский Союз. Предостережения Анами, заявившего, что у Соединенных Штатов может быть еще 100 атомных бомб и следующей мишенью рискует стать Токио, не произвели большого впечатления на участников экстренного совещания японского правительства. Даже после бомбардировки Нагасаки Япония, по-видимому, все еще дожидалась бы ответа из Москвы по поводу миссии Коноэ.

Самым вероятным сценарием представляется тот, при котором Япония, ожидавшая ответа из Москвы, была бы потрясена советским вторжением в Маньчжурию, намеченным на 11 августа, и согласилась бы капитулировать на условиях Потсдамской декларации. Если это так, мы могли бы до бесконечности спорить о том, что именно в первую очередь повлияло на решение Японии о капитуляции: две атомные бомбардировки, предшествовавшие советскому вторжению, или само вступление СССР в войну на Дальнем Востоке, хотя и в этом случае было бы очевидно, что решающим фактором стало именно нападение Советского Союза.

Ричард Фрэнк, считающий, что на решение японцев капитулировать в большей степени повлияли бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, а не вмешательство в войну русских, полагается в своем анализе исключительно на источники того времени и игнорирует послевоенные свидетельства. При этом он особенно подчеркивает важность выступления Хирохито на первом императорском совещании, императорского рескрипта от 15 августа и заявлений Судзуки, сделанных на заседаниях правительства [Frank 1999: 343–348]. Этот подход, хоть и замечателен сам по себе, не подтверждает выводов Фрэнка. О том, что Хирохито говорил на императорском совещании про атомную бомбу, нам известно только из дневника Такэситы, который сам на этой встрече не присутствовал. Никто из реальных участников этого совещания не упоминал о словах императора, относившихся к атомной бомбе. В императорском рескрипте от 15 августа действительно говорится о появлении у противника «новой бомбы неслыханной разрушительной мощи», которая стала одной из причин завершения войны, и ни слова не сказано о нападении Советского Союза. Однако во время встречи с тремя маршалами 14 августа Хирохито заявил, что решил заключить мир как из-за атомных бомб, так и из-за вступления в войну русских. Более того, в императорском рескрипте от 17 августа, адресованном солдатам, офицерам и морякам, главной причиной прекращения войны было объявлено именно нападение на Японию Советского Союза, а об атомных бомбах не было сказано вовсе. Если говорить о свидетельствах, относящихся к интересующему нас периоду с 6 по 15 августа, то в двух из них (императорском рескрипте от 15-го числа и заявлении Судзуки, сделанном на заседании кабинета министров 13-го числа) говорится только о факторе атомной бомбы, в трех – только о нападении СССР (фраза Коноэ о «подарке небес», прозвучавшая 9 августа, слова, сказанные Судзуки своему доктору 13 августа, и императорский рескрипт от 17 августа, адресованный солдатам, офицерам и морякам), а еще в семи источниках упоминаются как атомные бомбардировки, так и вступление в войну Советского Союза[550]550
  Эти семь источников включают слова Судзуки на правительственном совещании 9 августа, слова Симомуры, сказанные 10 августа, выступление Того на императорском совещании 10 августа, выступление Ёная 12 августа, речь Сакураи на правительственном совещании 13 августа, разговор Хирохито с тремя маршалами 14 августа и резолюцию кабинета министров от 15 августа.


[Закрыть]. Свидетельства очевидцев событий не подтверждают выводов Фрэнка.

Если бы Советский Союз не вступил в войну на Дальнем Востоке, перед Соединенными Штатами встал бы вопрос, использовать ли третью атомную бомбу после 19 августа и четвертую в начале сентября; целями, скорее всего, стали бы Кокура и Ниигата. Трудно сказать, сколько еще атомных бомбардировок потребовалось бы для того, чтобы убедить японское руководство прекратить попытки договориться с Москвой. Вполне возможно, хотя и недоказуемо, что японские «ястребы» настаивали бы на продолжении войны и после третьей, и даже после четвертой атомной бомбы.

Смогла бы Япония выстоять до 1 ноября после семи атомных бомбардировок? Хватило бы у Стимсона и Трумэна решимости на то, чтобы сбросить на японцев эти семь бомб одну за другой? Как повлияли бы эти бомбардировки на японское общественное мнение? Сплотили бы они нацию или полностью уничтожили бы ее боевой дух? Могли бы они настолько ожесточить японский народ против США, что американская оккупация Японии стала бы невозможной? Могло бы это привести к тому, что японцы приветствовали бы советскую оккупацию? На все эти вопросы однозначного ответа у нас нет.

Однако на материале имеющихся свидетельств можно с уверенностью утверждать, что сами по себе бомбардировки Хиросимы и Нагасаки не сыграли ключевой роли в решении Японии о капитуляции. Несмотря на всю разрушительную мощь атомных бомб, этого оказалось недостаточно, чтобы изменить внешнеполитический курс Японии. А вот советское вторжение стало решающим фактором. Если бы СССР не вступил в войну на Тихом океане, японцы продолжали бы сражаться до тех пор, пока многочисленные атомные бомбардировки, успешное вторжение союзных сил во внутренние территории страны или бесконечные бомбардировки зажигательными бомбами вместе с морской блокадой не сделали бы дальнейшее сопротивление невозможным.