Текст книги "Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии"

Реакция Сталина на атомную бомбардировку Хиросимы

В «Правде» за 7 августа ничего не сказано об атомной бомбардировке Хиросимы, а в номере за 8-е число приведено только заявление Трумэна – внизу четвертой страницы и без комментариев[324]324
  Правда. 1945. 7 и 8 авг.


[Закрыть]. Молчание «Правды» 7 августа красноречивее всего говорит о том, в каком шоке пребывала советская верхушка от этих известий. Сталин был подавлен. Советский диктатор воспринял решение американцев об атомной бомбардировке как враждебный акт по отношению к Советскому Союзу, целью которого было, во-первых, заставить Японию капитулировать до вступления в войну СССР и, во-вторых, запугать Советское государство с позиции силы. Теперь, когда против Японии была использована атомная бомба, Сталин был убежден, что американцы победили СССР в гонке за окончание Тихоокеанской войны.

Из его журнала посещений следует, что 5 августа, после возвращения в Москву, он встречался со многими членами правительства, очевидно, обсуждая приготовления к войне с Японией. Новости об атомной бомбардировке Хиросимы Сталин узнал после полуночи 6-го числа. Его журнал посещений за 6 августа пуст[325]325
  РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 416. Л. 65 об.


[Закрыть]. Трудно поверить, что Сталин взял выходной во время подготовки к войне с Японией, когда американцы сбросили атомную бомбу. По мнению российского историка О. В. Хлевнюка, отсутствие записей в кремлевском журнале посещений Сталина не означает, что он ни с кем в тот день не встречался. Он часто переносил встречи на свою дачу в Подмосковье [Khlevniuk 2011]. Если бы Сталин встречался с кем-то в тот день на даче, об этом не было бы сделано записей в его журнале посещений. Согласно Дэвиду Холловэю, Светлана Аллилуева, дочь Сталина, писала в своих воспоминаниях, что приезжала на эту дачу, чтобы сообщить отцу новость о рождении сына, но Сталин был слишком занят и не обращал на нее внимания. В связи с этим Холловэй приходит к выводу, что моя гипотеза, согласно которой Сталин в тот день пребывал в депрессии, является ошибочной [Holloway 2007: 176; Аллилуева 1990: 143]. Однако в воспоминаниях Аллилуевой не сказано, когда именно она посетила дачу Сталина – 6 или 7 августа. Пока в России не будут найдены новые материалы, вопрос о том, чем занимался Сталин 6 августа, остается загадкой.

Китайская делегация, возглавляемая Сун Цзывенем, прибыла в Москву 7 августа во второй половине дня. Ожидая китайцев в аэропорту, Гарриман спросил Молотова, что тот думает о реакции Японии на атомную бомбардировку. Молотов ответил: «Я еще об этом не слышал». И добавил: «Вы, американцы, умеете хранить секрет, когда захотите»[326]326
  Memorandum of Conversation between Harriman and Molotov, August 7, 1945, Harriman Papers, Moscow Files, 5–9 Aug. 1945, Library of Congress.


[Закрыть]. После прибытия делегации Сун Цзывеня Молотов сказал китайцам, что Япония находится на грани коллапса. Из этого удрученного настроения Молотова можно сделать вывод, что нарком иностранных дел в то время не знал о поступившей в Кремль новой информации о реакции Японии на атомную бомбардировку.

Вечером 7 августа произошло одно очень важное событие. Накануне, узнав о возвращении Молотова в Москву, посол Сато связался с Лозовским и попросил его организовать ему встречу с Молотовым, чтобы окончательно прояснить позицию Москвы относительно миссии Коноэ. Ответа Сато не получил. Однако

7 августа он вновь попросил Лозовского о разговоре с Молотовым по поводу приезда Коноэ. Эта просьба Сато, высказанная 7-го числа, однозначно свидетельствовала о том, что Токио еще не капитулировал, несмотря на атомную бомбу.

Получив эти известия, Сталин с головой ушел в работу. Он приказал Василевскому начать Маньчжурскую операцию в полночь 9 августа, за 48 часов до ранее запланированной даты. Василевский немедленно выпустил четыре директивы (Забайкальскому фронту, Первому и Второму Дальневосточным фронтам и Тихоокеанскому флоту), в которых было отдано распоряжение начать боевые действия ровно в полночь по забайкальскому времени[327]327
  ЦВМА. Ф. 129. Д. 25324. Л. 1. Исторический журнал штаба ТОФ, телеграмма № 11122 от Сталина и Антонова от 8 августа 1945 года. См. Документ 325, Василевский Малиновскому, 7 авг. 1945 года, Документ 326, Василевский Мерецкову, 7 авг. 1945 года, Документ 327, Василевский Юмашеву, 8 авг. 1945 года, Документ 328, Василевский Пуркаеву, 8 авг. 1945 года, в [ВО 1997–2000,7,1:341–343].


[Закрыть].

Вечером 7 августа Сато наконец услышал долгожданные новости: Молотов согласился принять японского посла в своем кабинете в 6 часов вечера 8 августа. Однако вскоре время аудиенции было перенесено на 5 часов вечера. В 19:50 7 августа Сато отправил телеграмму Того, извещая министра иностранных дел о том, что Молотов встретится с ним на следующий день в 17:00[328]328
  Sato to Togo, 7 Aug. 1945 [Shusen shiroku 1977, 4: 77–78]; Magic Diplomatic Summary, SRS 1753, 8 Aug. 1945. В отчете Magic Diplomatic Summary указывается, что Сато отправил эту телеграмму, «по-видимому, до того, как получил послание от Того». Ни Юхаси, ни Сато, ни Морисима ничего не пишут о телеграмме Того [Sato 1963: 497–498; Yuhashi 1974: 217]; Morishima Goro, «Kuno suru chuso taishikan» в [Morishima 1975: 209]. Вполне возможно, что последняя телеграмма Того так и не дошла до японского посольства в Москве.


[Закрыть]. Также Сталин решил в 10 часов вечера – всего через несколько часов после прибытия китайцев в Москву – встретиться в Кремле с китайской делегацией[329]329
  Издатели [ВО 1997–2000] пишут, что время нападения было перенесено на 48 часов вперед потому, что советское руководство хотело максимально использовать эффект неожиданности, подготовка к наступлению была завершена 5-го числа и Сталин дал устное обещание вступить в войну с Японией через 3 месяца после капитуляции Германии. Любопытно, что эти издатели, по-прежнему следуя идеологическим установкам советской историографии, забывают упомянуть наиболее важный фактор: атомную бомбардировку Хиросимы. Именно события в Хиросиме побудили Сталина отдать приказ о нападении раньше, чем было запланировано изначально. См. [ВО 1997–2000, 7,1: 322].


[Закрыть].

Журнал посещений Сталина за вечер 7 августа показывает, что он вдруг снова развил активную деятельность. Сначала в 2:30 он встретился с Молотовым. С 22:10 до 23:4 °Cталин общался с Сун Цзывенем и китайской делегацией, а после этой встречи до 1:10 ночи разговаривал с Ворошиловым[330]330
  РГАСПИ.Ф. 558. Оп. 1.Д. 416. Л. 67.


[Закрыть]. Скорее всего, Сталин обсуждал с Молотовым и Ворошиловым военные и дипломатические приготовления к войне с Японией. Кроме того, он, безусловно, связывался по «вертушке» с Антоновым и Василевским.

Сталин возобновляет переговоры с Сун Цзывенем

Гарриман вернулся в Москву 6 августа. В Потсдаме американский посол в СССР всецело посвятил свое время решению китайского вопроса. Бирнс не ответил на запрос Гарримана, в котором тот предложил Госдепу более активно вмешаться в советско-китайские переговоры. Обеспокоенный молчанием Бирнса, Гарриман еще до отъезда из Потсдама «составил список инструкций, которые он хотел бы получить от Государственного департамента для того, чтобы противодействовать новым требованиям Сталина по отношению к Китаю». В этой докладной записке Гарриман просил у Бирнса разрешения заявить Сталину, что Соединенные Штаты не поддержат требование Советского Союза о передаче русским в аренду Дайрена, который должен стать открытым портом, управляемым международной администрацией. Инструкции Бирнса, почти дословно повторявшие предложения Гарримана, поступили в американское посольство в Москве 5 августа[331]331
  См. [Harriman, Abel 1975:494]; Harriman’s Memorandum to Byrnes, 31 July 1945, Harriman Papers, Moscow Files, 28–31 July 1945; Byrnes to Harriman, 5 Aug. 1945, White House Map Room File 1945, Outgoing Messages, Box 2, Set II, Outgoing Messages, Top Secret File, 1945, August-November Map Room, HSTL.


[Закрыть].

После приезда Сун Цзывеня в Москву у Гарримана произошла с ним короткая встреча. Сразу после этого разговора Гарриман послал президенту и Бирнсу докладную записку, информируя их о том, что Чан Кайши готов согласиться на требование Сталина о присоединении большой территории вокруг Порт-Артура к советской военной зоне. Гарриман писал, что они с Дином не имеют возражений против этой уступки, если только «свободный порт Дайрен и ведущая в него железная дорога не будут включены в советскую военную зону, и администрация Дайрена будет китайской»[332]332
  Memorandum from Harriman to Truman and Byrnes, Paraphrase of Navy Cable, 7 Aug. 1945, Harriman Papers, Moscow Files, 5–9 Aug. 1945.


[Закрыть].

Просьба Сталина о встрече с китайской делегацией через несколько часов после прибытия, вероятно, удивила Суна, но советский вождь очень спешил: на заключение договора с Китаем до нападения на Маньчжурию у него оставалось менее 20 часов. Перед встречей Суну удалось передать Гарриману написанную от руки записку, в которой глава китайской делегации предложил американскому послу тем же вечером попросить Сталина о встрече[333]333
  РГАСПИ. Ф. 558. On. 1. Д. 416. Л. 67; Soong to Harriman, handwritten note, Harriman Papers, Moscow Files, 5–9 Aug. 1945.


[Закрыть]. Между Суном и Гарриманом начались сложные дипломатические маневры. Сун Цзывень, окруженный просоветски настроенными членами китайской делегации и получивший от Чан Кайши инструкции заключить соглашение с русскими, не хотел идти на уступки Сталину в отношении порта и железных дорог, в то время как Гарриман пытался использовать Суна для защиты американских интересов и сохранения за Дайреном статуса открытого порта.

Как только китайцы вошли в кабинет вождя в Кремле, Сталин нетерпеливо спросил, что нового привез Сун Цзывень. Сун упомянул только о встрече Чан Кайши с Петровым, состоявшейся 19 июля, что, вероятно, разочаровало Сталина, рассчитывавшего на прорыв в переговорах. Обе стороны вновь вступили в жаркий спор из-за Дайрена. Сун, как и предложил Гарриман, сказал, что Дайрен должен стать свободным портом под полным управлением китайской администрации, в то время как Сталин настаивал на обеспечении в Дайрене преимущественных интересов Советского Союза. Сун ответил, что речь идет о китайском суверенитете в Маньчжурии, уже признанном советской стороной. Китай уже пошел на ряд уступок в вопросе Внешней Монголии, Порт-Артура и железных дорог: теперь пришло время советской стороны сделать небольшую уступку китайцам. Сталин ответил, что советская сторона настаивает на этих требованиях только для предотвращения угроз со стороны Японии в будущем. После капитуляции Япония восстановит свою мощь в течение 30 лет. Советские порты на Дальнем Востоке были плохо оборудованы. Именно поэтому Советский Союз настаивает на аренде Порт-Артура и Дайрена[334]334
  Подробный протокол этой встречи см. в Ноо Notes, 7 Aug. 1945, р. 41–56, Victor Ноо Papers, Box 6, Hoover Institution Archive, и в Документе 693 в [РКО 2000: 156–161]. См. также полезный список основных разногласий между СССР и Китаем, подготовленный Дальневосточным отделом Народного комиссариата иностранных дел (Документ 692 в [РКО 2000: 154–156]). Ху пишет об уступках в отношении Дайрена, но в советской версии об этом не сказано (Ноо Notes. Р. 44; см. также Документ 693 в [РКО 2000: 158–159]).


[Закрыть]. Однако прийти к согласию в вопросе по Дайрену так и не удалось, и переговоры 7 августа не завершились заключением соглашения.

Переговоры между Сталиным и Суном, состоявшиеся 7 августа, позволяют нам понять некоторые очень важные вещи относительно того, как Сталин воспринимал ситуацию с Японией. Все его требования к Китаю об уступках в отношении Внешней Монголии, Порт-Артура и Дайрена были продиктованы страхом перед возможным возрождением Японии. В основе его действий лежала не идеология, а геостратегические соображения. Для Сталина главной целью вступления в войну с Японией было получение всего того, что, как он полагал, было обещано ему в Ялте. Он не собирался ради соглашения с китайцами жертвовать тем, что считал своим по праву, даже притом, что по Ялтинскому соглашению «выразил готовность» заключить с Китаем пакт о дружбе и союзе. Сталин верно рассудил, что после того, как советские танки пересекут границу с Маньчжурией, американцы и китайцы не осмелятся обвинить СССР в нарушении Ялтинского соглашения, опасаясь, что Сталин может передумать и откажется признать Национальное правительство как единственную законную власть в Китае.

Москва объявляет войну Японии

9 августа около двух часов ночи по токийскому времени секретарь кабинета министров Сакомидзу завершил все приготовления к предстоящему Высшему военному совету и отправился спать, размышляя о встрече Сато с Молотовым, которая должна была проходить в Москве примерно в это время, и о том, какой ответ даст советский нарком иностранных дел насчет миссии Коноэ [Sakomizu 1965: 245–246]. В тот же день в Вашингтоне президент Трумэн вернулся к работе после возвращения из Потсдама. Когда Сакомидзу ложился спать в Токио, в Вашингтоне было время завтрака.

Посол Сато, сопровождаемый секретарем посольства Сигэто Юхаси, прибыл в кабинет Молотова в Наркомате иностранных дел[335]335
  Подробнее о встрече Сато с Молотовым см. в статье «Прием посла Японии Наотаке Сато в 17 часов 00 мин., 8 августа 1945 г.», «Об объявлении войны Японии СССР». Из дневника В. И. Молотова. АВП РФ. Ф. Молотова. Оп. 7. Пор. 904. Пап. 55. Л. 1–7; Sato, Kaiko 80-nen. Р. 498–500; [Gaiko shiryo 1946: 162–163]. Наиболее детальное описание этой встречи находится в АВП РФ (см. выше).


[Закрыть]. У Сато не было никаких иллюзий по поводу ответа Молотова на предложение японцев о миссии Коноэ. Тем не менее то, что произошло в этот роковой момент, стало для него полным шоком. Войдя в кабинет Молотова, посол обратился к наркому с привычным приветствием. Молотов тут же прервал его и предложил послу присесть, сказав, что должен сделать важное заявление от имени советского правительства. После чего Молотов начал зачитывать советское заявление об объявлении войны Японии. Вот что в нем было сказано:

После разгрома и капитуляции гитлеровской Германии Япония оказалась единственной великой державой, которая все еще стоит за продолжение войны.

Требование трех держав – Соединенных Штатов Америки, Великобритании и Китая – от 26 июля сего года о безоговорочной капитуляции японских вооруженных сил было отклонено Японией. Тем самым предложение японского правительства Советскому Союзу о посредничестве в войне на Дальнем Востоке теряет всякую почву.

Учитывая отказ Японии капитулировать, союзники обратились к Советскому правительству с предложением включиться в войну против японской агрессии и тем самым сократить сроки окончания войны, сократить количество жертв и содействовать скорейшему восстановлению всеобщего мира.

Верное своему союзническому долгу, Советское правительство приняло предложение союзников и присоединилось к заявлению союзных держав от 26 июля сего года.

Советское правительство считает, что такая его политика является единственным средством, способным приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий и дать возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после ее отказа о безоговорочной капитуляции.

Ввиду изложенного Советское правительство заявляет, что с завтрашнего дня, то есть с 9 августа, Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией[336]336
  «Известия» от 9 августа 1945 года. См. также упомянутый выше «Прием посла Японии Наотаке Сато в 17 часов 00 мин., 8 августа 1945 г.», «Об объявлении войны Японии СССР». Из дневника В. И. Молотова. АВП РФ. Ф. Молотова. Оп. 7. Пор. 904. Пап. 55. Л. 2, 7; и Документ 694 в [РКО 2000: 161–162]. Английскую версию этого заявления см. в телеграмме Гарримана: Telegram from Harriman to the President, and Secretaries of State, War, and Navy, Declaration of War, 8 Aug. 1945, Harriman Papers, Moscow Files, 5–9 Aug. 1945. Этот документ, судя по всему, является самым первым переводом советской ноты об объявлении войны Японии на английский язык. Японский перевод см. в [Sato 1963: 498], также в [Gaiko shiryo 1946: 162–163; Shigeta, Suezawa 1988:48–49].


[Закрыть].

Прочтя все это, Молотов передал копию заявления послу. Сато взял в руки эту ноту и тихим голосом попросил Молотова повторить сказанное. Молотов сказал Сато, что в этот самый момент в Токио посол Малик делает то же заявление японскому правительству. Сато ответил, что не вполне понимает, каким образом вступление Советского Союза в войну с Японией избавит японский народ от дальнейших разрушений; по его мнению, именно неучастие СССР в войне поможет японскому народу сократить число дальнейших жертв, особенно в то самое время, когда японское правительство просит Советский Союз о помощи в деле окончания войны[337]337
  Малик связался с Того только поздним утром 9 августа. К тому времени советские войска уже проникли вглубь Маньчжурии. Подробное описание встречи Сато с Молотовым см. в упомянутом выше дневнике Молотова, л. 3–4. Менее детально это описано в [Yuhashi 1974: 218], см. также [Gaiko shiryo 1946: 83].


[Закрыть].

Посол спросил, может ли он «до полуночи сегодняшнего дня» отправить своему правительству шифрованную телеграмму, в которой будет передано объявление войны и содержание этой беседы с Молотовым. Молотов не стал возражать. Сато, однако, не уловил важной двусмысленности, намеренно оставленной в тексте советского объявления войны Японии. Там было просто сказано, что война начнется «с завтрашнего дня, то есть с 9 августа», однако ничего не говорилось о часовом поясе, по времени которого СССР вступит в войну. Сато по умолчанию решил, что речь идет о московском времени, не сообразив, что забайкальское время опережает московское на 6 часов, а хабаровское – на 7. Впрочем, телеграмме Сато так и не суждено было достичь Токио: скорее всего, она вообще не покидала Москву. По-видимому, советское правительство полностью прекратило телеграфное сообщение с Японией, чтобы нападение стало для японцев полной неожиданностью.

С сарказмом, завуалированным под старомодную дипломатическую вежливость, Сато выразил Молотову свою глубокую признательность за сотрудничество, благодаря которому все эти непростые годы обе страны сохраняли нейтралитет по отношению друг к другу, явно намекая на то, что на самом деле после денонсации Советским Союзом пакта о нейтралитете Молотов четыре месяца водил за нос и посла, и японское правительство. Молотов обнял Сато, и они распрощались[338]338
  Из дневника Молотова. Л. 5–6.


[Закрыть].

Утверждение советской стороны, что союзники попросили Советский Союз присоединиться к Потсдамской декларации, было наглой ложью. Война должна была начаться в течение часа, и Сталину нужно было найти повод для нарушения пакта о нейтралитете. Ему оставалось только выдумать его, надеясь, что союзники проглотят эту ложь. В ноте об объявлении войны намеренно ничего не было сказано о пакте о нейтралитете, однако якобы поступившее от союзников приглашение «включиться в войну» и верность Сталина «союзническому долгу» могли служить оправданием нарушению этого пакта. В 1941 году Мацуока сказал советскому послу Сметанину, что приверженность Японии Тройственному пакту обладает приоритетом по сравнению с соблюдением пакта о ненападении с Советским Союзом. В 1945 году советское правительство объявило японцам, что для СССР таким же приоритетом обладает приверженность Потсдамской декларации. Различие было только в том, что Советский Союз не только не подписывал Потсдамскую декларацию, но и не получал от союзников такого предложения.

На обратном пути в посольство Сато мрачно сказал Юхаси в машине: «Наконец случилось то, что и должно было произойти» [Sato 1963: 499; Yuhashi 1974: 219].

Встреча Гарримана со Сталиным

После ухода Сато у Молотова в семь часов вечера состоялась встреча с британским послом Арчибальдом Кларком Керром и американским послом Гарриманом. Нарком иностранных дел сообщил союзникам, что двумя часами ранее зачитал японскому послу ноту об объявлении войны. Он подчеркнул, что советское правительство в точности выполнило свое обещание вступить в войну с Японией через три месяца после победы над Германией. Далее Молотов сказал, что сообщение о вступлении СССР в войну с Японией будет передано газетчикам и радиожурналистам в 20:30 по московскому времени (2:30 ночи в Токио и 13:30 в Вашингтоне)[339]339
  Harriman to the President and Secretaries of State, War, and Navy, signed by Deane, Operational Priority, «Declaration of War», 8 Aug. 1945, Harriman Papers, Moscow Files, 5–9 Aug. 1945; Harriman to Byrnes, 9 Aug. 1945, White House Map Room File, Top Secret Incoming Messages 1945, HSTL.


[Закрыть]. Эта информация вместе с текстом советской ноты была немедленно отправлена в Вашингтон.

Затем Гарриман встретился со Сталиным и выразил советскому вождю свою признательность в связи со вступлением СССР в Тихоокеанскую войну. Он сказал ему, что счастлив оттого, что Соединенные Штаты и Советский Союз снова стали союзниками. Сталин на удивление подробно рассказал Гарриману о ситуации на Дальнем Востоке. Он сообщил, как далеко углубились советские войска в Маньчжурию на каждом из фронтов, и заявил, что вскоре начнется наступление на Южный Сахалин. Сталин пребывал в прекрасном расположении духа. Он был явно доволен тем, что успел начать боевые действия до капитуляции Японии. Советский лидер охотно делился с американским послом подробностями о ходе войны – отчасти для того, чтобы продемонстрировать американцам свою готовность к сотрудничеству, а отчасти чтобы впечатлить Гарримана тем, как быстро и решительно продвигаются советские войска в Маньчжурии.

Гарриман спросил Сталина, что он думает об эффекте, который окажет на японцев атомная бомбардировка. Сталин ответил, что, «по его мнению, японцы в данный момент ищут предлог для смены существующего правительства таким, которое было бы способно согласиться на капитуляцию. Бомба могла бы дать им такой предлог». Это важное замечание, свидетельствующее о том, что Сталин отнесся к атомной бомбе очень серьезно.

Обсуждение атомной бомбы привело к тому, что беседа между Сталиным и Гарриманом приняла неожиданный оборот. Посол отметил: как удачно, что атомную бомбу изобрели американцы, а не немцы. Затем он сообщил, что «оружие невиданной разрушительной мощи», о котором президент США вскользь упомянул на Потсдамской конференции, на самом деле и было атомной бомбой. Не комментируя не вполне откровенное признание Трумэна о наличии у США атомной бомбы, Сталин ответил: «Советские ученые говорят, что это очень трудная задача», тем самым признав, что у СССР тоже есть собственный атомный проект. Он даже упомянул о захваченной советскими войсками немецкой лаборатории, где также велись работы по созданию атомной бомбы. «Англичане тоже никуда не продвинулись с этими исследованиями, – продолжил Сталин, – хотя у них есть прекрасные физики». Гарриман в ответ проинформировал Сталина, что «с 1941 года Англия объединила усилия с США» и «Черчиллю принадлежит большая заслуга в успехе атомного проекта». Сталин сделал вид, что слышит об этом впервые, хотя благодаря разведданным ему было прекрасно известно о сотрудничестве Великобритании и США. «Должно быть, это стоило очень больших денег», – заметил он, на что Гарриман ответил: «Соединенным Штатам это обошлось в два миллиарда долларов»[340]340
  «Far Eastern War and General Situation», 8 Aug. 1945, Harriman Papers, Moscow
  Files, 5–9 Aug. 1945.


[Закрыть].

Затем Гарриман затронул тему советско-китайских переговоров. Он подчеркнул, как важно, чтобы Дайрен оставался свободным портом, и попросил Сталина в письменной форме выразить свою поддержку политике открытых дверей, так как советский вождь неоднократно заявлял об этой своей позиции устно. Когда Гарриман показал Сталину текст предлагаемого заявления от имени советского и китайского правительств, Сталин внимательно прочел этот документ и сказал, что его все в нем устраивает, кроме последнего предложения в первом параграфе. Он объяснил, что в соответствии с Ялтинским соглашением Советский Союз обладал преимущественными интересами в Дайрене, а это, по его мнению, означало предпочтительную позицию в портовой администрации. Сталин сказал, что, хотя Дайрен не будет использоваться в качестве советской военно-морской базы, этот порт не может быть вне милитаризованной зоны и что советское правительство обеспечит безопасность и города, и порта. По итогам этой встречи Гарриман уведомил Вашингтон, что Сталин вряд ли согласится на предложение американцев объявить Дайрен свободным портом[341]341
  Harriman to Truman and Byrnes, Paraphrase of Navy Cable, 8 Aug. 1945, Harriman Papers, Moscow Files, 5–9 Aug. 1945.


[Закрыть]. К сожалению для США, советская военная операция в Маньчжурии позволила Сталину диктовать свои условия в этом вопросе.

Как Сталин и рассчитывал, Гарриман не стал выдвигать возражений в связи с тем, что Советский Союз вступил в войну, не заключив предварительно договор с Китаем. Ставка советского вождя сыграла.

Реакция Трумэна на вступление в войну Советского Союза

Через два часа после того, как первые советские танки пересекли маньчжурскую границу, Трумэн и Бирнс узнали о вступлении СССР в войну из телеграммы Гарримана – еще до того, как Н. В. Новиков из советского посольства 8 августа в 14:45 позвонил в Госдеп, чтобы сообщить эти новости. Вскоре после 15:00 Трумэн провел импровизированную пресс-конференцию. Хотя президент появился в зале для прессы с широкой улыбкой, он тут же принял серьезное выражение лица и выступил перед журналистами со следующим заявлением: «У меня есть для вас одна простая новость. Я не могу сегодня провести полноценную пресс-конференцию, но эта новость так важна, что я решил позвать вас сюда. Россия объявила войну Японии». Сказав это, Трумэн лаконично завершил: «Это все». Эта была самая короткая пресс-конференция в истории Белого дома [Truman 1955: 425][342]342
  См. также «Declaration of War on Japan by the Soviet Union», Harriman Papers, Moscow Files, 5–9 Aug. 1945; Edward T. Folliardy, Washington Post, 9 Aug. 1945; Felix Belair, New York Times, 9 Aug. 1945.


[Закрыть].

Столь немногословное выступление показывает, как сильно был разочарован Трумэн услышанными новостями. Рассказывая в своих мемуарах о том, что Сталин обещал ему не вступать в войну на Дальнем Востоке, пока не будет заключено соглашение с Китаем, Трумэн дает понять, что ощутил себя в тот момент преданным [Truman 1955: 425]. Трумэн надеялся опередить Советский Союз в гонке за принуждение Японии к капитуляции. Ему удалось выложить на стол своего туза, сбросив на Хиросиму атомную бомбу, но русские все равно ухитрились присоединиться к игре.

После краткого выступления Трумэна госсекретарь сделал официальное заявление для прессы. Бирнс приветствовал объявление Советским Союзом войны Японии, которое, как он полагал, «сократит сроки окончания войны и спасет <…> много жизней». Далее он заявил, что на Потсдамской конференции президент Трумэн сообщил Сталину, что участие СССР в войне может быть обосновано пятым пунктом Московской декларации 1943 года и статьями 103 и 106 предлагаемого Устава ООН. Очевидно, эти слова Бирнса относились к заявлению советской стороны о том, что России поступило от союзников предложение присоединиться к Потсдамской декларации. Бирнс намекал, что эта часть советского объявления войны не была правдой. Он даже отметил противоречие между действиями советской стороны и соблюдением пакта о нейтралитете. Тем не менее он воздержался от того, чтобы назвать советскую ноту об объявлении войны очковтирательством. Ставка Сталина сработала. Сенатор Александр Уили из Висконсина заявил: «Похоже, что атомная бомба, обрушившаяся на Хиросиму, заодно встряхнула и “Джо”». «Нью-Йорк тайме» писала: «В военных и правительственных кругах все уверены, что разрушительное действие атомной бомбы, продемонстрированное на примере Хиросимы, ускорило вступление в войну России». «Объявление Россией войны в этот самый момент, – говорилось далее в статье, – стало сюрпризом для президента Трумэна и всего правительства»[343]343
  «Declaration of War on Japan by the Soviet Union», Harriman Papers, Moscow Files, 5–9 Aug. 1945; New York Herald Tribune, 9 Aug. 1945; Washington Post, 9 Aug. 1945; New York Times, 9 Aug. 1945.


[Закрыть]. Трумэн был крайне разочарован.

Почему же, зная о том, что СССР уже вступил в войну на Дальнем Востоке, Трумэн не отдал приказа об отмене или переносе атомной бомбардировки Нагасаки? Бомба «Толстяк», сброшенная на Нагасаки, была загружена на борт самолета Б-29, названного «Бокс кар», в 22:00 8 августа. В 3:47 ночи 9 августа «Бокс кар» стартовал с Тиниана, одного из Северных Марианских островов. На тот момент Советско-японская война длилась уже почти три часа. Когда Трумэн проводил свою пресс-конференцию, в Вашингтоне едва миновало 15:00 8 августа, а на Тиниане уже шел пятый час следующего дня. Поэтому «Бокс кар» взлетел с Тиниана после того, как Трумэн получил известия о советском наступлении на Маньчжурию, но до того, как началась пресс-конференция в Белом доме. Когда Трумэн делал свое заявление, Б-29, на борту которого находилась бомба, предназначенная для Нагасаки, уже следовал в направлении Японии. «Толстяк» был сброшен на Нагасаки в 11:02.

Было ли у Трумэна время, чтобы вернуть «Бокс кар» на базу? Согласно одному эксперту, командованием стратегической авиации США было принято решение о том, что окончательная установка взрывателей на атомной бомбе должна производиться только тогда, когда самолет уже находится в воздухе. Поэтому, если бы командиру «Бокс кар» поступил приказ об отмене боевого задания, ему пришлось бы сбросить бомбу за борт до приземления[344]344
  Я благодарен Ричарду Фрэнку, который обратил мое внимание на инструкции по взлету, принятые в 509-й группе. Подробнее о бомбардировке Нагасаки см. [Norris 2002: 421–424].


[Закрыть]. Однако дело было не в технических сложностях. В имеющихся у нас в наличии документах нет и намека на то, чтобы кто-либо вообще предлагал пересмотреть решение о сбросе второй атомной бомбы. Решение о бомбардировке было принято 25 июля, и никто не посчитал нужным вносить изменения в план операции из-за того, что Советский Союз вступил в войну. Напротив, можно предположить, что участие русских в войне только усилило необходимость во второй атомной бомбардировке.

Перечитывая краткое заявление Трумэна и пресс-релиз, подготовленный Бирнсом, мы видим, что американское правительство было явно не в восторге от вступления СССР в войну на Дальнем Востоке. Начав боевые действия, русские стали преследовать собственные стратегические интересы. Теперь руководству США приходилось беспокоиться о последствиях советских завоеваний в Маньчжурии, Корее и даже Северном Китае. Если объявление СССР войны Японии как-то и повлияло на действия американцев, то только лишь тем, что укрепило решимость правительства США и далее следовать намеченному плану, добиваясь односторонней капитуляции со стороны Японии. Теперь исход войны должен был определить, кто из новых мировых супердержав будет обладать большим влиянием и большей военной мощью на Дальнем Востоке.