Текст книги "Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии"

Реакция Сталина на Потсдамскую декларацию

В черновике декларации, который делегация США привезла в Потсдам, предполагалось, что среди присоединившихся к ультиматуму стран, возможно, будет и Советский Союз. Однако американцы ни разу не обсудили этот вопрос ни со Сталиным, ни с Молотовым. На самом деле после взрыва в Аламогордо Трумэн и Бирнс всеми силами пытались исключить Советский Союз из участия в подписании Потсдамской декларации. Эта секретная операция увенчалась успехом, поскольку, судя по всему, до момента опубликования декларации в прессе советская делегация ничего не знала о ее существовании. 26 июля, после того как текст ультиматума Японии был передан журналистам, Бирнс в качестве дипломатической любезности послал копию этого документа Молотову. Захваченный такими известиями врасплох Молотов тут же попросил Бирнса отложить это заявление на два или три дня, но госсекретарь США ответил ему, что для этого слишком поздно, так как декларация уже передана прессе [Byrnes 1947: 207][274]274
  См. также Walter Brown Diary, 26 July, Folder 602, James F. Byrnes Papers, Clemson University.


[Закрыть].

Скорее всего, Сталин предполагал, что во время конференции в какой-то момент будет обсуждаться текст совместного предупреждения Японии. Российский историк В. П. Сафронов недавно обнаружил привезенный в Потсдам советской делегацией документ, который, по сути, являлся черновиком такого ультиматума. Вот что говорилось в советской версии Потсдамской декларации:

Пришло время, когда правительства союзных стран – Соединенных Штатов Америки, Китая, Великобритании и Советского Союза – признали необходимым совместно заявить о своем отношении к Японии.

Восемь лет назад Япония напала на Китай и с тех пор ведет кровавую войну против китайского народа. После этого Япония вероломно напала на Соединенные Штаты Америки и Великобританию, начав разбойничью войну на Тихом океане. И до этого не раз Япония действовала таким же способом внезапного коварного нападения, как сорок лет тому назад, когда она напала на Россию.

Бросившись в войну, Япония стремилась использовать положение, создавшееся вследствие гитлеровской агрессии в Европе. Упорное сопротивление китайского народа и мужественная борьба американских и британских вооруженных сил расстроили захватнические планы японской военщины.

Подобно гитлеровской Германии на Западе, воинственная Япония на Востоке причинила и продолжает причинять неисчислимые бедствия миролюбивым народам. Несмотря на разгром Германии и окончание войны в Европе, Япония продолжает затягивать кровавую войну на Дальнем Востоке. Бедствия народов и жертвы войны все растут, несмотря на бесцельность затяжки войны. Такое положение больше нельзя терпеть.

Во всем мире народы полны желания покончить с затянувшейся войной. Соединенные Штаты, Китай, Великобритания и Советский Союз считают своей обязанностью немедленно выступить с совместными решительными мерами, которые должны привести к окончанию войны. Япония должна понять, что ее дальнейшее сопротивление бесцельно и является величайшей опасностью для самого японского народа.

Япония должна прекратить войну, сложить оружие и капитулировать без всяких условий[275]275
  АВП РФ. Ф. 0639. Оп. 1. Д. 77. Л. 9. Этот документ был впервые опубликован В. П. Сафроновым [Сафронов 2001: 331–332].


[Закрыть].

Этот документ показывает, какой хотели видеть Потсдамскую декларацию в Советском Союзе. Поражает примирительный, если не сказать подобострастный по отношению к союзникам тон этого текста, демонстрирующий, как сильно Сталин хотел предъявить ультиматум Японии вместе с Великобританией и США. Но неужели его не беспокоило то, что публикация такого совместного заявления могла привести к немедленной капитуляции Японии, тем самым нарушив его планы вступить в войну на Дальнем Востоке, чтобы заполучить все обещанное ему в Ялте? Судя по всему, Сталин с Молотовым надеялись, что опубликование этой декларации удастся отложить, чтобы оно совпало с началом советской военной операции. Этот расчет был вполне оправданным, так как и по первоначальной оценке Военного министерства США оптимальным временем для предъявления ультиматума был как раз момент вступления в войну Советского Союза. Кроме того, последний абзац советского черновика декларации, призывавший Японию «капитулировать без всяких условий», очевидно, не позволил бы японцам немедленно согласиться с этим ультиматумом.

Не менее важным, чем содержание этого документа, было то, о чем в нем не было сказано ни слова. В Потсдамской декларации говорилось, что японским вооруженным силам после разоружения «будет разрешено вернуться к своим очагам с возможностью вести мирную трудовую жизнь». Однако в советском варианте ничего не было сказано о судьбе японских солдат, после того как они капитулируют перед советскими вооруженными силами. Этот документ предвосхищал участь 640 тысяч японских солдат, которые после пленения будут заключены в трудовые лагеря [Holloway 2007: 174].

Однако после того, как Бирнс сказал Молотову, что текст ультиматума уже передан прессе, игра была окончена. Соединенные Штаты обвели СССР вокруг пальца. Молотов даже не стал выносить на обсуждение советский вариант декларации, который был втихую отправлен в архив.

В 6 часов вечера следующего дня, 27 июля, состоялась встреча между Молотовым и Бирнсом. Госсекретарь США сказал, что узнал о просьбе Молотова о двух– или трехдневной отсрочке публикации Потсдамской декларации только этим утром и к тому времени было уже слишком поздно что-то менять. Это была явная ложь. В действительности Бирнс с Трумэном изо всех сил стремились опубликовать документ до того, как Советский Союз успеет в это вмешаться. Молотов напомнил Бирнсу, что предложение об отсрочке было сделано накануне вечером, как только советская сторона получила копию декларации.

Бирнс объяснил, почему Трумэн настоял на публикации декларации без обсуждения этого вопроса с Советским Союзом. Во-первых, союзникам было необходимо предъявить этот ультиматум до того, как Черчилль покинет пост премьер-министра после поражения на выборах в Великобритании. Во-вторых, США не проводили консультаций с Советским Союзом, потому что СССР «не состоял в войне с Японией» и американцы «не хотели ставить русских в неловкое положение». Молотов ответил на это, что у него нет полномочий, чтобы дальше обсуждать это, и что Сталин позднее вернется к этой теме[276]276
  «Byrnes-Molotov Meeting, Friday, July 27, 1945, 6 p.m.», Bohlen Notes [FRUS 1960, 2: 449–450]; [Byrnes 1947: 207; Byrnes 1958: 297]; см. также Walter Brown Diary, 26 July 1945, Folder 602, James F. Byrnes Papers, Clemson University. Советскую версию разговора между Молотовым и Бирнсом см. в Документе 22 [ПК 1980:218].


[Закрыть].

Отсутствие подписи Сталина под Потсдамской декларацией колоссальным образом повлияло на действия Японии. Японцы сразу же обратили внимание на то, что Сталин не подписал ультиматум. Поэтому вместо того, чтобы немедленно согласиться с предъявленными требованиями, они по-прежнему продолжали пытаться завершить войну через посредничество Советского Союза. Таким образом, то, что Сталина не допустили к подписанию совместной декларации, в итоге сыграло ему на руку, так как японцы поверили, что все еще могут добиться помощи от Москвы. Это был совершенно неожиданный поворот событий.

28 июля в Потсдам прибыла новая делегация из Великобритании, возглавляемая премьер-министром Клементом Эттли и министром иностранных дел Эрнестом Бевином. До начала пленарного заседания Сталин сказал, что хочет сделать заявление и поделиться важной информацией, полученной из Москвы. Затем русский переводчик зачитал записку Сато, отправленную Лозовскому 25 июля, а также личное обращение императора, в котором Хирохито официально просил Москву о посредничестве для завершения войны. Сталин заметил, что хотя его и не проинформировали о составлении Потсдамской декларации, он тем не менее намерен держать союзников в курсе японских дипломатических инициатив. После того как переводчик зачитал донесение из Москвы, Сталин сказал, что в этом документе нет ничего нового, кроме того, что Япония предлагает сотрудничество, и что он собирается «ответить им в том духе, как это было в прошлый раз»[277]277
  «Tenth Plenary Meeting, Saturday, July 28,1945», Thompson Minutes [FRUS 1960, 2:460]; Документ 23 [ПК 1980:222]; [Севостьянов 1995:49; Truman 1955: 396].


[Закрыть]. Трумэн поблагодарил Сталина за эту информацию.

Это была все та же игра в кошки-мышки. Трумэн уже знал о содержании этой телеграммы благодаря разведданным Magic. Сталин же поделился этой информацией исключительно с целью показать американцам, как сильно он настроен на сотрудничество, несмотря на унижение, испытанное в связи с тем, что с ним не посоветовались насчет декларации. Он отчаянно нуждался в том, чтобы Соединенные Штаты пошли ему навстречу в одном очень важном вопросе.

Неучастие в подписании Потсдамской декларации поставило Сталина перед крайне трудной проблемой. Из-за этого он лишился предлога для объявления войны Японии в нарушение пакта о нейтралитете. 29 июля Сталин, по официальной версии, простудился и не смог присутствовать на пленарном заседании. Его место занял Молотов. В конце заседания Молотов заговорил о роли Советского Союза в Тихоокеанской войне. По его словам, Сталин поручил ему сообщить Трумэну, что «будет лучше всего, если Соединенные Штаты, Англия и другие союзники по войне на Дальнем Востоке официально попросят советское правительство о вступлении в эту войну». Это обращение может быть сделано после того, как Япония отвергнет Потсдамскую декларацию, ради «скорейшего завершения войны и спасения жизней».

Это предложение советской стороны поставило Трумэна и Бирнса в неловкое положение. Согласиться с ним они не могли ни при каких условиях. Как писал Бирнс: «Мы, конечно, начали надеяться на то, что капитуляция Японии неизбежна, и не хотели торопить русских вступать в войну». Однако и проигнорировать этот запрос они тоже не могли, так как после Ялты внешнеполитический курс США заключался в том, чтобы убедить СССР принять участие в этой войне, и сам Трумэн публично и в частных беседах заявлял, что именно это составляло главную цель его участия в Потсдамской конференции. Для того чтобы разрешить эту дилемму, Бирнс обратился за советом к Бенджамину Коэну, своему главному советнику по правовым вопросам из Госдепа. И Коэн предложил восхитительное юридическое решение. Советский Союз мог придать легитимность своему вступлению в войну с Японией, даже если оно нарушало пакт о нейтралитете, на основании Московской декларации от 30 октября 1943 года, подписанной СССР, США, Великобританией и Китаем, а также на основании статей 103 и 106 Устава ООН. В пятом пункте Московской декларации и в 106-й статье Устава ООН говорилось, что четыре союзных государства будут консультироваться друг с другом и предпринимать «совместные действия» в интересах сообщества наций. В статье 103 утверждалось, что в том случае, если обязательства членов ООН окажутся в противоречии с их обязательствами по иному международному соглашению, преимущественную силу будут иметь обязательства по Уставу ООН[278]278
  Truman-Molotov meeting, 29 July 1945 [FRUS 1960,2:476]; [Byrnes 1947:207–208; Byrnes 1958: 297–298]; Leahy Diary, 29 July 1945. P. 133; [Butow 1954: 156–157]. Инициатива Молотова о том, чтобы союзники обратились к советскому правительству с предложением об участии в войне с Японией, не вошла в русскую версию протокола этого заседания. См. [ПК 1980: 234–243].


[Закрыть]. В правовом отношении эта аргументация была в лучшем случае шаткой. Московская декларация была всего лишь совместным заявлением четырех государств, и было неясно, имела ли она юридическую силу в отношении других стран и значила ли больше, чем обязательства по существующим международным соглашениям. Что касается Устава ООН, то он все еще не был ратифицирован.

В своих воспоминаниях Трумэн писал: «Мне не понравилось это предложение [Сталина] по одной веской причине. Я видел в этом циничный дипломатический ход, целью которого было представить ситуацию таким образом, что именно вступление в войну России сыграло решающую роль в победе». Советский Союз пообещал вступить в войну на конференции в Ялте и подтвердил это обещание в Потсдаме. Таким образом, по мнению Трумэна, СССР должен был принять участие в войне в силу взятого на себя международного обязательства, но «ничто не обязывало Соединенные Штаты и союзников обеспечивать Россию предлогом для разрыва отношений с Японией». Далее Трумэн объясняет, почему ему так претила идея об участии в войне России: «Я не хотел, чтобы русские пожали плоды долгой, горькой и благородной борьбы, к которой они не имели никакого отношения». Бирнс же писал, что, на его взгляд, «Соединенные Штаты не должны быть поставлены в такое положение, когда они просят другое государство нарушить свои обязательства без убедительной и уважительной причины», при этом упуская из вида тот факт, что эти соображения совершенно не волновали Рузвельта, когда он заручился обещанием Сталина вступить в войну на Дальнем Востоке. «Убедительная и уважительная причина» нарушить пакт о нейтралитете была именно тем, чего так отчаянно добивался Сталин, однако Трумэн и Бирнс решительно отказывались пойти ему навстречу.

В своих воспоминаниях Бирнс был более откровенен:

Я должен честно признать, что в свете того, что нам было известно о действиях Советского Союза в восточной Германии и о нарушениях Ялтинского соглашения в отношении Польши, Румынии и Болгарии, я был бы удовлетворен, если бы русские решили воздержаться от участия в этой войне. Несмотря на упорное нежелание Японии соглашаться на безоговорочную капитуляцию, я верил, что атомная бомбардировка окажется успешной и заставит японцев принять капитуляцию на наших условиях.

В этой фразе прекрасно разъяснена последовательность событий, рассчитанная Трумэном и Бирнсом: опубликование Потсдамской декларации с требованием безоговорочной капитуляции – отказ Японии – использование атомной бомбы – капитуляция Японии до вступления в войну Советского Союза.

Ни Трумэн, ни Бирнс не хотели удовлетворять пожелания русских и от имени США приглашать Советский Союз к участию в войне с Японией. Однако и игнорировать просьбу Молотова или отвечать на нее прямым отказом тоже было нельзя. Поэтому 31 июля Трумэн написал Сталину личное письмо, в котором предлагал обосновать объявление Советским Союзом войны Японии Московской декларацией от 30 октября 1943 года и статьями 103 и 106 Устава ООН. По словам Бирнса, Трумэн сказал ему, что Сталин «дал высокую оценку» письму Трумэна. Если кремлевский вождь действительно высказался в этом духе, то это, конечно, было притворством высочайшей пробы, поскольку такое письмо было не чем иным, как пощечиной. В конце концов Сталин так и не прибег к этим юридическим уловкам, придуманным американцами для обоснования советского нападения на Японию [Truman 1955: 402–404; Byrnes 1947: 208].

С точки зрения Сталина, вся история с опубликованием Потсдамской декларации была ярким примером американского двуличия. То, как США поступили с Советским Союзом в этой ситуации, встревожило его гораздо больше, чем все недомолвки Трумэна насчет атомной бомбы. Его план на игру был полностью испорчен. Кроме того, Сталина, безусловно, глубоко оскорбило то, что Трумэн и Черчилль за его спиной опубликовали декларацию, носящую имя того самого места, где он принял их в качестве хозяина. Что еще важнее, Сталин понял, что этот поступок Трумэна однозначно свидетельствовал о намерениях США добиться капитуляции Японии без помощи Советского Союза. Советский вождь решил вступить в войну как можно скорее – до того как атомная бомбардировка вынудит японцев капитулировать. Теперь гонка между СССР и США перешла в решающую фазу.

Судзуки отвечает «мокусацу»

26 июля полковник Суэнари Сираки из Разведывательного управления Генерального штаба сообщил руководству Генштаба тревожные новости. Советский Союз уже перебросил на Дальний Восток около 1,5 миллиона солдат, 5400 самолетов и 3400 танков. На маньчжурской границе было замечено движение советских танков и разведывательных соединений. Было непохоже, что советские войска готовы к проведению боевых операциях в зимних условиях. На основании этой информации Сираки предположил, что СССР осуществит нападение в августе[279]279
  «Shiraki Taisa Hokoku» [Takagi nikki 2000 (26 July 1945), 2: 918–919].


[Закрыть]. Мало кто обратил внимание на этот отчет.

22. Кантаро Судзуки. Последний премьер-министр Японии во время Тихоокеанской войны. Он примыкал то к партии мира, то к партии войны, но в итоге сыграл решающую роль в организации августовских императорских совещаний. Библиотека парламента Японии

Японцы начали получать передаваемые на коротких волнах из Сан-Франциско новости с текстом Потсдамской декларации с 6 утра 27 июля. Такаги сразу обратил внимание на отсутствие подписи Сталина под этим документом. Что касается требований, предъявленных в Потсдамской декларации, то, по мнению Такаги, они означали, что капитуляция будет не безоговорочной, а на каких-то условиях, и потому станет более приемлемой для Японии. Он считал, что правительство ни в коем случае не должно как-то реагировать на этот ультиматум до того момента, пока не будет решено, как вести переговоры – через Москву или непосредственно с Соединенными Штатами и Великобританией. В МИДе тоже обсуждалось, как отвечать на Потсдамскую декларацию. Заместитель министра иностранных дел Сюнъити Мацумото утверждал, что раз в декларации указаны условия безоговорочной капитуляции, то у Японии нет иного выбора, кроме как принять их. Синъити Сибусава, глава Отдела по международным соглашениям, заметил, что, хотя в декларации ничего не было сказано о сохранении императорского строя, там также не говорилось и о его упразднении или об установлении ограничений. Ёсиро Андо, глава Отдела по политическим вопросам, обратил внимание на тот пункт ультиматума, где японцам было обещано правительство в соответствии с волей народа, и заявил, что японский народ никогда не захочет упразднить императорский строй[280]280
  См. [Tanaka 1988, 5, II: 413–414; Takagi nikki 2000 (26 July 1945), 2: 919]; Matsumoto Shun’ichi shuki, March 1946, в [Shusen shiroku 1977, 4: 15]; [Kashima heiwa 1972: 197, 198], цит. в [Tanaka 1988, 5, II: 419–420].


[Закрыть]. Мацумото, в свою очередь, высказал мнение, что власти не должны пытаться скрыть Потсдамскую декларацию от населения, и утверждал, что правительство ни в коем случае не должно предпринимать действий, которые могут быть расценены как отклонение от этого ультиматума. Он считал, что следует опубликовать текст документа целиком без каких-либо комментариев со стороны правительства. Далее он предложил, чтобы эта декларация легла в основу переговоров Коноэ с Советским Союзом. Он даже составил черновик телеграммы, в которой Сато давалось указание вступить в контакт с советским руководством.

Однако Того отклонил совет Мацумото, сказав, что необходимо дождаться ответа Молотова. По мнению Того, существовали определенные противоречия между этой прокламацией, с одной стороны, и Атлантической хартией с Каирской декларацией – с другой. В частности, в Каирской декларации речь шла о безоговорочной капитуляции Японии, а в Потсдамской – о «безоговорочной капитуляции японских вооруженных сил». Также не было понятно, присоединится ли к совместному ультиматуму Советский Союз. Пока в эти вопросы не будет внесена ясность, Япония не могла принять условия Потсдамской декларации. Однако он считал, что в любом случае японское правительство не должно отвечать на этот ультиматум отказом. Того надеялся, что с помощью Москвы удастся получить разъяснения по всем пунктам, вызывающим вопросы[281]281
  Matsumoto Shunichi shuki, «Shusen Oboegaki» [Shusen shiroku 1977,4:15–16];
  Togo chinjutsusho, p. 321, 323, BKSS.


[Закрыть].

В 11 утра Того доложил о декларации императору. Он высказал свое мнение: «Поскольку Потсдамская декларация являлась заявлением общего характера и оставляла широкое пространство для дальнейшего обсуждения конкретных условий, мы собираемся выяснить, в чем заключаются эти условия, через посредничество Советского Союза». Император согласился с этой точкой зрения. Хирохито уже успел получить копию декларации и тщательно ее изучить. Когда позже днем к нему пришел Кидо, он обратил внимание императора на то, что в документе есть много неясностей, главными из которых являются отсутствие подписи Сталина и неопределенность в отношении статуса императора. Это была необычайно долгая аудиенция. Несложно предположить, что Кидо и Хирохито обсуждали судьбу императора и императорского строя. В итоге они оба согласились с тем, что прежде, чем принять решение по поводу Потсдамской декларации, нужно дождаться исхода переговоров в Москве[282]282
  Cm. [Shusen shiroku 1977, 4: 4; Togo 1989: 354; Fujita 1986: 122; Kido nikki 1980:432].


[Закрыть].

После аудиенции у императора Того поспешно отправился на утреннюю встречу «Большой шестерки». На этом совещании он настаивал на том, что Потсдамская декларация была предложением о капитуляции не безоговорочной, а на определенных условиях. Того утверждал, что, поскольку немедленный отказ повлечет за собой ужасные последствия, Япония не должна никак реагировать на ультиматум и должна продолжать вести переговоры с Советским Союзом. Анами, Умэдзу и Тоёда выступили резко против. Тоёда сказал, что необходимо опубликовать особый императорский указ, отвергающий требования Потсдамской декларации. Однако в конце концов премьер-министр Судзуки и Того убедили военных временно не предпринимать никаких действий[283]283
  См. [Shusen shiroku 1977,4:4–5]; «Togo gaiso kokyo sho» [Shusen shiroku 1977, 4: 14–15].


[Закрыть].

Потсдамская декларация стала главной темой обсуждения на дневном заседании кабинета министров. Там Того озвучил мысль о том, что первостепенной задачей правительства Соединенных Штатов является завершение войны для предотвращения дальнейшего кровопролития. По его мнению, американская делегация подготовила текст ультиматума заранее и рассчитывала в Потсдаме получить под ним подпись Сталина. Однако Советский Союз отверг это предложение и предпочел не подписывать декларацию, поэтому у Японии еще есть шанс добиться успеха в переговорах с Москвой [Shimomura 1948: 88–89; Shimomura 1950: 67–68]. Того считал, что по тактическим соображениям кабинет министров не должен принимать решение по поводу Потсдамской декларации, поскольку в таком случае в правительстве неизбежно произошел бы раскол. В итоге на этом заседании обсуждение декларации свелось в основном к тому, каким образом донести ее содержание народу, а не к тому, как на нее реагировать. Поскольку благодаря американским радиопередачам известия об ультиматуме уже широко распространились, кабинет министров решил, что пресса должна подать эту информацию как малозначительные новости, кратко подытожив содержание ультиматума без каких-либо комментариев со стороны властей, чтобы не снижать боевой дух населения. 28 июля в японских газетах были опубликованы статьи о Потсдамской декларации. Передовица «Ёмиури Хоти» называлась «Смехотворное предложение о капитуляции Японии», но заголовок заметки в «Асахи синбун» звучал более сдержанно: «Правительство собирается “мокусацу” [проигнорировать это]». В обеих статьях содержалось только более-менее точное перечисление требований, содержавшихся в Потсдамской декларации, однако ни там ни там не было сказано о том, что японским солдатам будет позволено вернуться к мирной жизни [Shimomura 1948: 89; Shimomura 1950: 68][284]284
  См. Yomiuri hochi, 28 July 1945; Asahi shinbun, 28 July 1945.


[Закрыть].

Утром 28 июля состоялось совместное совещание Императорского Генерального штаба и правительства по обмену информацией. Поскольку это была рутинная встреча, Того решил не присутствовать на ней. Однако именно на этом совещании Анами, Умэдзу и Тоёда стали активно настаивать на том, что правительство должно ответить отказом на Потсдамскую декларацию. Ёнай возражал против этого, но оказался в меньшинстве. В итоге Ёнай предложил Судзуки заявить о том, что правительство игнорирует ультиматум союзников. Под сильным давлением со стороны партии войны Судзуки согласился сделать краткое заявление на пресс-конференции, которая должна была состояться в этот же день. Согласно «Ёмиури Хоти», Судзуки сказал на встрече с журналистами следующее: «Я думаю, что это совместное заявление повторяет Каирскую декларацию. Правительство не придает ему большой важности. Мы можем только проигнорировать его [мокусацу]. Мы сделаем все возможное, чтобы довести войну до победного конца». Это заявление в тех же выражениях приводится и в других источниках[285]285
  Cm. [Sakomizu 1965: 230–231]; Yomiuri hochi, 30 July 1945; [Suzuki 1946: 32];
  «7 gatsu 30 nichi zuke shinbun kiji» [Shusen shiroku 1977, 4: 19]; [Shimomura 1948: 90; Shimomura 1950: 69].


[Закрыть].

Эти слова Судзуки на пресс-конференции вошли в историю как «заявление “мокусацу”». Дословно «мокусацу» означает «убить молчанием» и может быть переведено как «игнорировать». Однако вопрос в том, действительно ли Судузки заявил об этом на той самой пресс-конференции. О решении правительства проигнорировать («мокусацу») Потсдамскую декларацию было сообщено в газетах уже 28 июля – до того, как Судзуки провел пресс-конференцию. Саидзи Хасэгава из информационного агентства «Домэй», принимавший участие в этой пресс-конференции, отчетливо помнил, что на вопрос о том, согласится ли правительство с требованиями Потсдамской декларации, Судзуки ответил: «Без комментариев» [NHK 2001, 2: 186; Naka 2000, 2: 121–122]. Вполне возможно, что репортеры вложили слово «мокусацу» в уста Судзуки, а сам он никогда этого не говорил.

Первая реакция Японии на Потсдамскую декларацию пришла из информационного агентства «Домэй» – полугосударственной новостной организации. Именно там было впервые объявлено об ультиматуме днем 27 июля – то есть за сутки до пресс-конференции Судзуки. В сообщении агентства было сказано, что, по информации из авторитетных источников, правительство Японии проигнорирует совместное заявление и «Япония будет вести Великую Восточноазиатскую войну до победного конца». Представительство Associated Press в Сан-Франциско услышало это сообщение по радио и передало 27 июля:

Полугосударственное японское информационное агентство «Домэй» сегодня заявило, что совместный ультиматум, предлагающий Японии капитулировать или быть разгромленной, будет проигнорирован, однако мы еще ожидаем официального ответа японских властей, так как правящая милитаристская клика пока еще обсуждает предъявленные требования.

Однако уже во втором абзаце сообщения АР было сказано, что японское правительство отклонило совместную декларацию союзников. Хотя Акира Нака считает, что переход от «проигнорировать» к «отклонить», сделанный АР, является вполне естественным, между этими двумя словами все же есть существенная разница. Решение Японии «проигнорировать» декларацию значило не то же самое, что «отклонить» ее.

Вне зависимости от того, использовал ли сам Судзуки это слово или нет, «мокусацу» стало известно как официальная позиция Японии относительно Потсдамской декларации. Лидеры партии мира знали о том, как реакция Японии на совместное заявление союзников преподносится в американской прессе, однако никто из них, даже Того, не стал активно протестовать против этого заявления Судзуки. Если бы император был

недоволен словами Судзуки, он мог бы призвать премьер-министра к ответу и высказать ему свое неудовольствие. Он этого не сделал. Того писал в своих мемуарах, что его расстроило заявление Судзуки. Министр иностранных дел выразил свое активное несогласие с ним, но когда ему передали, что исправить это заявление уже невозможно, Того воздержался от дальнейших действий [Naka 2000, 2: 127, 128–131; Togo 1989: 354–355].

Основная причина столь вялой реакции Японии на Потсдамскую декларацию заключается в том, что ультиматум не давал ответа на вопрос о статусе императора. Но что если бы текст Потсдамской декларации содержал обещание сохранить конституционную монархию? Скорее всего, это не изменило бы ситуацию коренным образом. Того, Кидо и Хирохито по-прежнему предпочли бы дождаться ответа Москвы на предложение Японии о посредничестве. Тем не менее нет сомнений, что обещание конституционной монархии заставило бы партию мира более благосклонно отнестись к Потсдамской декларации и ослабило бы позицию «ястребов», требовавших ее отклонения. Таким образом, баланс сил между партией мира и партией войны слегка изменился бы в пользу первых. Также можно предположить, что если бы Потсдамская декларация гарантировала Японии конституционную монархию, то «заявление “мокусацу”», приписываемое Судзуки, вероятно, не было бы сделано вовсе, так как «голуби» и прежде всего сам Хирохито проявили бы в этом вопросе особую осторожность, чтобы у союзников не создалось впечатление, что Япония ответит на ультиматум отказом.

Вопрос в том, каким образом туманное заявление Судзуки стало поводом для атомной бомбардировки. В своих воспоминаниях Трумэн трижды пишет о реакции Японии на Потсдамскую декларацию. Впервые речь об этом заходит после того, как он описывает выступление Сталина на заседании 28 июля, в котором советский вождь рассказал о дипломатических маневрах японцев в Москве. Вот что пишет Трумэн: «Наш ультиматум японскому народу от 26 июля постоянно транслировался по радио, а также был передан по привычным нейтральным дипломатическим каналам – то есть через посредников в Швейцарии и Швеции». Здесь президент допускает фундаментальную ошибку, поскольку правительство Соединенных Штатов приняло осознанное решение о том, что Потсдамская декларация будет не дипломатическим документом, а инструментом пропаганды. Никто и не пытался задействовать шведских и швейцарских посредников. Затем Трумэн заявляет: «От японцев не последовало никакого официального ответа. Но в тот день, 28 июля <…> благодаря радиоперехвату мы узнали, что Токийское радио подтвердило решение японского правительства сражаться до конца. Наша декларация была названа “недостойной обсуждения”, “абсурдной” и “наглой”» [Truman 1955: 396–397][286]286
  Следует уточнить, что мемуары Трумэна были написаны группой литобра-ботчиков, которые собрали относящиеся к делу документы и поговорили с разными людьми – в том числе с самим Трумэном. Это объясняет различные неточности, встречающиеся в этих мемуарах. Однако то, что сам Трумэн не обращает на эти неточности внимания, ставит под сомнение тот факт, что он действительно полностью контролировал все происходящее в эти ключевые дни.


[Закрыть]. Поскольку Потсдамская декларация распространялась Управлением военной информации с помощью средств пропаганды, нет ничего удивительного, что «от японцев не последовало никакого официального ответа». Процитированные Трумэном газетные передовицы нельзя было считать официальной позицией правительства. Еще большую важность представляет тот факт, что, по мнению Трумэна, японцы не ответили на Потсдамскую декларацию официально.

Второй раз Трумэн упоминает реакцию японцев на ультиматум, когда говорит о принятом им решении сбросить атомную бомбу. Он пишет:

28 июля Токийское радио заявило, что японское правительство продолжит сражаться. На совместный ультиматум Соединенных Штатов, Великобритании и Китая не было дано официального ответа. Теперь у нас нет иной альтернативы. Бомба должна быть сброшена после 3 августа, если Япония не капитулирует до этой даты [Truman 1955: 421].

В одном из интервью, которое дал Трумэн в ходе работы над этими мемуарами, он сказал следующее: «Мы послали ультиматум Японии через Швейцарию и Швецию <…> и на наши предложения из этого ультиматума было отвечено отказом. И бомба была сброшена»[287]287
  Truman, A Statement, Memoirs: Foreign Policy, Atomic Bomb, Post-Presidential Memoirs, Truman Papers, HSTL.


[Закрыть]. Потсдамская декларация была инструментом военной пропаганды, а не дипломатическим документом. Поэтому утверждение о том, что она была передана Японии через посредников в Швейцарии и Швеции, является явной ложью. Неудивительно, что США «не было дано официального ответа»; то есть ультиматум был «проигнорирован», а не «отвергнут». Значит, атомная бомбардировка стала следствием молчания и бездействия Японии.

Однако когда Трумэн описывает атомную бомбардировку Хиросимы, он вдруг начинает рассказывать совершенно другую историю. Вот что сказано в его мемуарах: «Потсдамский ультиматум от 26 июля был написан для того, чтобы уберечь японский народ от полного уничтожения. Их лидеры резко отвергли этот ультиматум» [Truman 1955: 422]. Только после того, как на Хиросиму была сброшена атомная бомба, это решение было объяснено тем, что Япония «резко отвергла» Потсдамскую декларацию. Однако это лишь выдумка, сочиненная Трумэном постфактум, и ее опровергают его собственные слова. Хотя миллионы американцев уверены в обратном, японское правительство никогда не отвечало на ультиматум отказом. Трумэну удалось создать устойчивый миф. Думэн, который был дипломатом консервативных убеждений, писал: «Было ощущение, что для оправдания атомной бомбардировки сгодится любой предлог». Он замечает, что японское правительство не дало официального ответа на декларацию и что заявление Судзуки было сделано спонтанно. «Мы ухватились за эту случайную реплику премьер-министра, – пишет Думэн, – и был отдан приказ о том, чтобы сбросить бомбу»[288]288
  Dooman, Oral History Project. P. 166.


[Закрыть].