Текст книги "Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии"

Выбор целей для атомных бомбардировок

Покинув совещание в Белом доме 23 апреля, Стимсон встретился с Гровсом и Джорджем Гаррисоном, помощником военного министра по особым вопросам, и они обсудили предстоящую встречу Стимсона с Трумэном, на которой тот должен был рассказать президенту о Манхэттенском проекте. На следующий день Стимсон имел краткую беседу с Маршаллом. Недовольные тем, что позиция Государственного департамента возобладала над мнением Военного министерства по ключевому вопросу международной политики, они обсудили, каким образом лучше всего восстановить свое влияние на президента. Затем Стимсон написал записку Трумэну, прося принять его для разговора «по совершенно секретному делу»[82]82
  Stimson Diary, 23 and 24 April 1945; [Alperovitz 1995: 130]. Tap Альперовиц ссылается на следующие архивные данные: «White House Correspondence», Box 15, Stimson Safe File, Entry 74A, RG 107, NA.


[Закрыть].

25 апреля Стимсон и Гровс представили президенту полный отчет о Манхэттенском проекте. Сначала они передали ему докладную записку, в которой говорилось следующее: «В течение четырех месяцев мы, по всей вероятности, завершим создание самого мощного оружия в истории человечества; с помощью одной бомбы можно будет уничтожить целый город». Далее в этой записке утверждалось, что, хотя на данный момент США обладают монополией на это оружие, такое положение дел не будет сохраняться долго. Авторы отчета предсказывали, что «единственной нацией, которая сможет начать производство ядерного оружия в ближайшие годы, является Россия». Также там было сказано: «Учитывая текущее морально-нравственное развитие человечества и тот технический прогресс, которого мы достигли, можно утверждать, что мир в конце концов окажется во власти людей, обладающих этим оружием. Иными словами, современная цивилизация может быть полностью уничтожена». Поэтому вопрос о том, с кем делиться информацией об этом оружии, должен был стать ключевым при планировании международной политики США[83]83
  Stimson Diary, 25 April 1945; Memorandum discussed with the president, April 25, 1945, in Stimson Diary. P. 70–72; см. также «The Atomic Bomb», Papers of Eben A. Ayers, Subject File, Box 5, Atomic Bomb [3 of 4], HSTL.


[Закрыть].

Затем Стимсон передал президенту второй отчет, составленный Гровсом, в котором шла речь о технических аспектах атомной бомбы. Главным в этом документе было то, что он содержал детальный график производства ядерного оружия. Там было указано, что первая бомба «пушечного типа» «будет готова приблизительно 1 августа 1945 года». Испытания первой бомбы с имплозивной схемой подрыва предполагалось провести в начале июля [Alperovitz 1995: 133; Norris 2002: 375–376][84]84
  Альперовиц цитирует упомянутый выше отчет Гровса: Memorandum for the Secretary of War, Atomic Fission Bombs, from Leslie R. Groves, 23 April 1945, pp. 6-17, Military Reference Branch, NA.


[Закрыть]. Стимсона особенно волновал вопрос, который он считал важнейшим для послевоенного устройства мира: международный контроль над использованием ядерного оружия. По его мнению, было неразумно в данный момент времени вступать в конфронтацию с Советским Союзом из-за ситуации в Польше. Лучше было бы подождать до тех пор, пока США не создадут действующие образцы атомных бомб.

Встреча Трумэна со Стимсоном и Гровсом стала поворотным моментом в Тихоокеанской войне: теперь на руках у американского президента был еще один козырь, с помощью которого он мог принудить Японию к капитуляции. 1 мая Трумэн одобрил предложение Стимсона создать Временный комитет – секретную группу высокого уровня, которая должна была консультировать президента по атомной бомбе. Однако необходимо отметить, что одно важное решение относительно атомной бомбы было принято еще без ведома президента. 27 апреля Комитет по определению целей, возглавляемый Гровсом, выбрал в качестве возможных объектов бомбардировок 18 японских городов, в том числе Хиросиму, Токийский залив, Явату и т. д. Решающим фактором при определении этих целей было то, насколько сильно их бомбардировка скажется на боевом духе японцев и на их готовности продолжать сопротивление. Поэтому Гровс считал необходимым сбросить как минимум две бомбы: первая должна была продемонстрировать мощь нового оружия, а вторая показать, что США способны наладить массовое производство атомных бомб [Bernstein 1995b: 140–141; Norris 2002: 380–381].

На совещаниях, состоявшихся 12 и 13 мая, Комитет по определению целей остановил выбор на Киото, Хиросиме, Йокогаме, Кокуре и, в качестве запасного варианта, Ниигате. Киото, древняя столица Японии с населением свыше миллиона человек, до того не подвергавшийся воздушным ударам, был во главе этого списка – списка, который очень встревожил Стимсона. Он понимал культурное значение бывшей японской столицы и считал, что разрушение этого города приведет к росту антиамериканских настроений и укрепит решимость японцев продолжать сопротивление. На совещании 31 мая Стимсон вступил в яростный спор с Гровсом из-за Киото, потребовав, чтобы тот исключил свою приоритетную цель из этого списка. Гровс ответил отказом, и Арнолд поддержал его. Потерпев поражение в споре со своими подчиненными, Стимсон обратился непосредственно к Трумэну, указав ему на то, что, если США сбросят бомбу на Киото, в глазах остального мира это будет выглядеть поступком, сравнимым с варварствами, учиненными Гитлером[85]85
  См. [DHTP 1995: 9-11; Bernstein 1995b: 142; Frank 1999: 256–257; Norris 2002: 386–387; Naka2000, 2: 16].


[Закрыть]. Трумэн согласился со Стимсоном. Киото был исключен из списка возможных целей, но только временно. Трумэн и Стимсон оба сошлись на том, что бомбардировка Киото будет проявлением чудовищного варварства. При этом никто из них не задался вопросом: а что насчет бомбардировок других городов?

Реакция на поражение Германии

Поражение Германии дало Японии хороший повод к прекращению войны. Однако Япония упустила шанс воспользоваться этой возможностью. Уже понимая, что капитуляция Германии неизбежна, Высший совет по управлению войной 30 апреля решил «продолжать войну, пока не будут решены задачи Великой Восточноазиатской войны», и придерживаться стратегии, целью которой было ослабление связей между Советским Союзом и его западными союзниками. 3 мая, после самоубийства Гитлера и падения Берлина, Судзуки в обращении по радио призвал японцев продолжить сражаться, исполнившись боевого духа пилотов-камикадзе. К этому хору сторонников войны присоединился даже Того: «События в Германии не повлияют на решимость Империи продолжить войну с Соединенными Штатами и Великобританией». 9 мая, на следующий день после формальной капитуляции Германии, японское правительство провозгласило, что поскольку целями Японии в этой войне являются самосохранение и самозащита, то, вне зависимости от ситуации в Европе, она еще более решительно будет противостоять агрессии США и Великобритании[86]86
  «Doku kuppuku no baai ni okeru sochi yoko», 30 апреля 1945 года. Решение Высшего совета по управлению войной № 25 [Sanbo honbu 1989а: 254–255]; «5-gatsu 3-kka, Suzuki shusho dan» [Shusen shiroku 1977, 2: 228–229]; «Suzuki naikaku soridaijin dan» [Sanbo honbu 1989a: 256]; «5-gatsu 6-ka, Togo gaiso no kishadan eno genmei» [Shusen shiroku 1977, 2: 229–230, 233]; «Teikoka seifu seimei» [Shusen shiroku 1977, 2: 233]; [Sanbo honbu 1989a: 255].


[Закрыть]. Таким образом, правительство Японии дерзко объявило всему миру о своей готовности продолжить войну, несмотря на поражение Германии.

Но что же думали император и его советники? 5 мая Кидо признался Коноэ, что, хотя ранее император не хотел идти на такие уступки, как разоружение и наказание военных преступников, теперь, после долгой беседы с Кидо, он неохотно согласился принять эти условия. Тем не менее когда 13 мая Коноэ предупредил Хирохито об опасности советского военного вмешательства и возможности прихода к власти в Японии коммунистов, император возразил ему, что у Японии есть еще шанс нанести тяжелый удар по американцам. То есть он пока что так и не отказался от идеи последнего решительного боя [Tanaka 1988, 5, II: 217][87]87
  См. также «Konoe koshaku dan» [Takagi nikki 2000 (13 May 1945), 2: 855].


[Закрыть].

Поражение в битве за Окинаву и падение Германии наконец вынудили Хирохито отказаться от всех условий капитуляции, кроме одного – сохранения кокутай, но ради этого он еще был готов поставить на карту все и дать американцам бой на последнем рубеже. Однако какими бы ни были в тот момент его мысли, у нас отсутствуют свидетельства того, что он дал тогда указания своим советникам действовать согласно его желаниям.

Несмотря на всю эту публичную браваду, главные деятели партии мира постепенно приходили к мысли о том, что Япония должна искать пути к окончанию войны и что это будет невозможно без активного вмешательства императора. Мацутани получил разведывательное донесение, что советские силы на маньчжурской границе составляют уже 35 дивизий и 2000 танков. В этом донесении также высказывалось предположение, что в июле и августе Советский Союз перебросит на Дальний Восток дополнительные подкрепления из Европы. Мацутани, Такаги, Мацудаира и Касэ пришли к выводу, что войну надо завершить как можно скорее. Коноэ и Кидо согласились с ними[88]88
  См. [Takagi nikki 2000 (24 May 1945), 2: 855]; Tatsumi Kineo [псевд. Takagi
  Sokichi], «Shusen oboegaki, 3», Sekai, May 1946, цит. в [Shusen shiroku 1977, 2:241–242].


[Закрыть]. Однако действовать предстояло крайне осторожно. Во-первых, необходимо было нейтрализовать сопротивление, которое, безусловно, оказали бы этой идее военные; кроме того, требовалось объединить и скоординировать усилия различных групп, стремившихся к миру, и все эти действия надо было проводить очень осторожно и в обстановке полной секретности; наконец, необходимо было убедить самого Хирохито сыграть активную роль в мирном процессе.

В то время как сторонники мира в Японии начали потихоньку искать варианты завершения войны, идея о том, что нужно пересмотреть понятие «безоговорочная капитуляция», проникла в высшие круги администрации Трумэна. Главным ее сторонником был Форрестол. На заседании Комитета трех, состоявшемся 1 мая, Форрестол спросил, не пришло ли время провести тщательный анализ политических задач, стоящих перед США на Дальнем Востоке, и задал ряд вопросов[89]89
  Комитет трех, созданный для того, чтобы координировать действия Госдепа, Военного министерства и Военно-морского министерства на еженедельных встречах глав этих ведомств, происходивших по вторникам, возобновил свою работу в декабре 1944 года; инициатором этого выступил Стимсон. Заседание, о котором идет здесь речь, имело место в кабинете Стимсона в Пентагоне.


[Закрыть]. Насколько далеко должны зайти США в войне с Японией и насколько сокрушительным должен быть их удар? Должны ли США задуматься о возвращении Японии в международное сообщество наций после ее демилитаризации? Какой должна быть политика США в связи с ростом советского влияния на Дальнем Востоке? Не должна ли Япония стать противовесом СССР? Каким образом США должны добиваться полного поражения Японии в войне – стремительным, но чреватым большими потерями вторжением или длительной выматывающей блокадой? Удивительно, но Грю не подхватил мяч, брошенный ему Форрестолом. Он не решился поднять вопрос о статусе императора, лишь повторив сказанные им раньше слова о том, что решение по поводу императора нужно отложить до окончания американской оккупации. Как ни странно, дальнейший ход обсуждению, начатому Форрестолом, дал Элмер Дэвис из Управления военной информации, являвшийся сторонником «жесткого мира». Уже на следующий день Дэвис послал президенту докладную записку, в которой поддержал предложение капитана Захариаса пересмотреть требование о безоговорочной капитуляции. Дэвис предлагал два различных способа того, как об этом можно было бы объявить публично. Сам он выступал за то, чтобы это было сделано в форме обращения президента, адресованного не правительству Японии, а непосредственно японскому народу. Другим вариантом было объявить об этом через прессу.

Грю охотно поддержал идею о том, чтобы публично объявить о пересмотре понятия «безоговорочная капитуляция». Он ловко включил предложение Захариаса в программу действий, составленную его консультантами по Японии; все это помогало ему реализовать первую часть своего давнего плана установления в Японии конституционной монархии. Однако Грю опасался того, что первый вариант, предложенный Дэвисом, – прямое обращение к японцам, а не к правительству – вызовет немедленное отторжение. Он сказал, что в интересах США сделать заявление через прессу, которое «произведет на японцев определенный эффект». Леги согласился с предложением Грю и 6 мая написал черновик президентской речи [Mills 1951: 52–53; lokibe 1985, 2: 148–149][90]90
  Forrestal Diary, 1 May 1945. Р. 323; Grew’s memorandum to Leahy, 3 May 1945, Grew Papers; Memorandum for the President, 6 May 1945, from William D. Leahy, File 125, Box 19 (U. S. Joint Chiefs of Staff), Chairman’s file, Admiral Leahy, 1942–1948, RG 218, NA. Memorandum for the President, 6 May 1945, from William D. Leahy. Цит. у Альперовица [Alperovitz 1995: 677]. Как ни странно, Стимсон вообще не упоминает безоговорочную капитуляцию в своих дневниковых записях, сделанных между 1 и 8 мая.


[Закрыть].

8 мая, на свой шестьдесят первый день рождения, Трумэн получил известие о капитуляции Германии. Президент собрал пресс-конференцию и зачитал официальное обращение, посвященное Дню Победы в Европе. Ближе к концу своей речи он затронул тему войны на Тихом океане. Трумэн сказал, что дальнейшее сопротивление Японии приведет только к полному уничтожению ее военно-промышленного комплекса, и заявил: «Наши удары не прекратятся до тех пор, пока японские армия и флот не сложат оружие на условиях безоговорочной капитуляции». Однако сразу после этого президент задал риторический вопрос: «Но что же будет означать безоговорочная капитуляция вооруженных сил для японского народа?» Тем самым он дал понять, что речь теперь идет о «безоговорочной капитуляции вооруженных сил». Далее Трумэн пояснил, что это означает «отстранение от власти военной верхушки, которая привела Японию на грань катастрофы», «возвращение солдат и моряков к их семьям, фермам и работе» и «окончание агонии и страданий японцев, тщетно надеющихся на победу». Он заявил также, что все это не означает «уничтожения или порабощения японского народа»[91]91
  Department of State, Government Press, Foreign Service, Radio Bulletin, № 110, 8 May 1945, White House, «VE Day Address», Clippings, Grew Papers; [Truman 1955:207].


[Закрыть].

Теперь, когда «безоговорочная капитуляция» означала только безоговорочную капитуляцию вооруженных сил, а японскому народу больше не угрожало уничтожение, консультанты по Японии из Госдепа добились решения двух важнейших задач, из-за которых им приходилось так много спорить со сторонниками «жесткого мира». Однако в обращении президента не было дано ответа на самый главный вопрос из всех – о статусе императора.

Как ни странно, журналисты не обратили особого внимания на существенную оговорку, сделанную Трумэном относительно безоговорочной капитуляции. Более того, похоже, и сам Трумэн не понял, что именно имели в виду его советники, включившие в его речь эти слова. Однако мимо японцев все это не прошло незамеченным. Захариас, пересказывая обращение Трумэна в первой из шести своих пропагандистских радиопередач, постарался, чтобы смысл сказанных президентом слов дошел до японской партии мира. Более того, он заявил, что послание президента можно сравнить с Атлантической хартией, хотя сам Трумэн этого не говорил. Благодаря радиопередаче Захариаса Того узнал, что понятие «безоговорочная капитуляция» теперь трактуется не так широко, как раньше [Truman 1955: 207–208; Hatano 1990: 307][92]92
  О радиопередаче Захариаса см. [Hellegers 2001, 1: 77–78].


[Закрыть]. Однако никакой реакции на эти слова Трумэна со стороны японского правительства не последовало. Дело в том, что по-прежнему оставался неясным вопрос о кокутай и статусе императора.

Более того, у японской армии были свои ценности, которые она хотела сохранить. В сентябре 1944 года министр армии составил документ, в котором предсказывались следующие последствия безоговорочной капитуляции: оккупация Японии американскими войсками, разоружение японской армии и флота, уничтожение кокутай и установление демократической формы правления, а также насильственная депортация мужского населения Японии за океан [Hatano 1990: 306]. Из речи Трумэна следовало, что последней угрозы можно было не бояться, но, как считали в армии, первые три по-прежнему были реальными. Таким образом, для армии безоговорочная капитуляция была неприемлема, даже если бы Трумэн согласился на конституционную монархию. Поскольку в сложно устроенном японском правительстве военные обладали правом вето, нечего было и рассчитывать на то, что гражданские министры смогут обсудить возможность капитуляции на условиях, озвученных Трумэном, не встретив серьезного сопротивления со стороны армии. На тот момент партия войны была значительно влиятельней партии мира. Для того чтобы ликвидировать это неравенство и ослабить позиции военных, одного поражения Германии было недостаточно: должно было случиться что-то намного более ужасное.

Политика «Большой шестерки» в отношении Советского Союза

Чуткий радар посла Малика верно уловил перемены в настроении правящей элиты Японии, которая все сильнее склонялась к заключению мира. 4 мая Малик написал, что чиновники, занимающие высокие посты в правительстве, как и некоторые другие политики, пришли к выводу, что настало время задуматься о выходе Японии из войны. Однако они боятся, что если инициируют мирные переговоры, то Америка будет настаивать на безоговорочной капитуляции. Руководство Японии дало понять, что готово уступить СССР Маньчжурию, Корею и Формозу (Тайвань). Единственное, на чем продолжали настаивать японцы, – это неприкосновенность внутренних территорий Японии и сохранение императорского строя. Малик писал, что Япония никогда не согласится на безоговорочную капитуляцию. Эта информация имела большую ценность для Сталина. Он понял, что, если ему будет выгодно продолжение войны, достаточно настаивать на безоговорочной капитуляции.

Влиятельные лица в японском правительстве считали, что Советский Союз будет оказывать на Японию дипломатическое давление, не вступая в войну и дожидаясь подходящего момента для достижения своих целей. Японское руководство возлагало свои надежды на конфликт между СССР и западными союзниками из-за ситуации в Восточной Европе и послевоенного устройства Германии, рассчитывая, что при таких обстоятельствах у Японии появятся шансы на заключение мира[93]93
  АВП РФ. Ф. Молотова. Оп. 7. Пап. 54. Д. 891. Л. 278–279, 292–293. Дневник Малика. «Реакция Японии на капитуляцию Германии».


[Закрыть].

Как верно подметил Малик, представители правящей элиты, громко заявляя о своей готовности сражаться до самого конца, втайне уже начали приготовления к завершению войны. Первым шагом на пути к этому было создание системы, с помощью которой можно было бы строить секретные планы, не опасаясь вмешательства изнутри. Главным руководящим органом Японии на тот момент был Высший совет по управлению войной, однако заседали в нем заместители министров и по сути это было марионеточное правительство, которое утверждало предложения, подготовленные различными штабами и комитетами, самым влиятельным из которых был Генеральный штаб армии. 5 мая Того, следуя совету Такаги и Касэ, предложил реорганизовать этот орган в Высший военный совет Верховного руководства (далее – Высший военный совет), в который входили бы только члены «Большой шестерки» правительства, а именно премьер-министр, министр иностранных дел, министры армии и флота и начальники генеральных штабов армии и флота. Все заседания этого органа должны были проходить закрыто и без участия нижестоящих членов правительства; таким образом члены «Большой шестерки» могли бы откровенно обмениваться мнениями, не опасаясь давления снизу. Предложение Того было поддержано не только адмиралом Косиро Оикавой, начальником генерального штаба флота, но и, как ни странно, Умэдзу и Анами. Судя по всему, даже высшему военному командованию нужна была какая-то площадка, где они могли бы говорить откровенно, не оглядываясь на своих подчиненных. Создание этого нового руководящего органа стало важным шагом на пути к окончанию войны[94]94
  См. [Shusen shiroku 1977, 2: 246–267]; «Togo Shigenori chinjutsuroku (4)» [Kurihara, Hatano 1986,2: 69–70]; Nishihara M. Shusen no keii (машинописный отчет, составленный Нисихарой), BKSS. Vol. 1. P. 33; «Togo gaiso uchiwa» [Takagi nikki 2000 (19 May 1945), 2: 865]; [Matsutani 1980:138–139; Takagi 1948: 32–33; Togo 1989: 330–331; Sakomizu 1965: 160–161].


[Закрыть].

Первые встречи «Большой шестерки» состоялись 11, 12 и 14 мая. Обсуждалась на них политика в отношении Советского Союза. Армия ставила своей задачей сохранение текущего нейтралитета, в то время как флот лелеял несбыточные мечты договориться с СССР об обмене японских крейсеров на советскую нефть и самолеты. Непонятно, почему Ёнай выдвинул на этих заседаниях такое фантастическое предложение. Однако это был первый и последний раз, когда Ёнай и Того резко разошлись во мнениях. Того отверг оба этих предложения как недостижимые, но ухватился за готовность армии вести переговоры с Советским Союзом, планируя повернуть их в сторону окончания войны[95]95
  См. «Togo Shigenori chinjutsuroku (4)» [Kurihara, Hatano 1986, 2: 71–76]; «Oi-kawa Koshiro chinjutsuroku» [Kurihara, Hatano 1986, 2: 77–80]; [Tanaka 1988, 5, II: 229–230]; [Tagaki nikki 2000 (22 June 1945), 2: 889].


[Закрыть].

В конце концов «Большая шестерка» приняла документ, определявший политику Японии в отношении Советского Союза. «В настоящий момент Япония ведет борьбу не на жизнь, а на смерть с США и Великобританией, – говорилось в этом документе. – Вступление в эту войну Советского Союза нанесет Империи смертельный удар. Поэтому, какое бы развитие ни приняла война с США и Великобританией, Империя должна предотвратить вступление в эту войну СССР». Здесь важно отметить, что удержание Советского Союза от вмешательства в войну было объявлено главной задачей внешней и военной политики Японии, и в итоге это поддержали не только премьер-министр, министр иностранных дел и министр флота, но и министр армии с начальниками генеральных штабов армии и флота. Из этого следовало, что если бы Японии не удалось добиться решения данной задачи, то вся ее внешняя и международная политика оказалась бы ввергнута в кризис. Далее в документе говорилось, что необходимо немедленно начать переговоры с Советским Союзом, для того чтобы добиться выполнения следующих трех целей: 1) предотвратить вступление СССР в войну; 2) сохранить с СССР состояние «взаимовыгодного нейтралитета»; и 3) попросить СССР выступить посредником для заключения мирного договора на выгодных для Японии условиях. В ходе этих переговоров Япония должна была убедить СССР в необходимости сохранения нейтралитета, аргументировав это влиянием Японии в международных делах, которое может сыграть важную роль в будущих отношениях между СССР и США. Учитывая возросшую после победы над Германией уверенность Советского Союза в собственных силах, Японии, скорее всего, пришлось бы заплатить высокую цену за этот нейтралитет. А именно: она должна была быть готова денонсировать Портсмутский договор, а также советско-японское соглашение 1925 года, отдать Южный Сахалин, отказаться от прав на рыбную ловлю, открыть доступ в Сангарский пролив, передать СССР железные дороги в Северной Маньчжурии, признать Внутреннюю Монголию зоной советского влияния, отдать в аренду Порт-Артур и Дайрен, а также, при необходимости, уступить СССР Северные Курилы. Однако Японии следовало настаивать на том, чтобы оставить за собой Корею и чтобы Маньчжоу-го продолжало существовать как независимое государство.

Этот документ, подготовленный в Генеральном штабе армии, во многом повторял идеи, высказанные Танэмурой, однако, в отличие от предложения Танэмуры, в нем говорилось о сохранении Кореи и Маньчжурии. Но даже такие уступки пришлись не по нраву Анами. Он настаивал: «Япония не проигрывает войну, поскольку мы не потеряли ни одной внутренней территории. Я возражаю против ведения переговоров исходя из предположения, что мы проигрываем». Ёнай тоже вступил в дискуссию и предложил, чтобы правительство на переговорах с СССР добивалось выполнения только первых двух задач, а обсуждение завершения войны следует на время отложить[96]96
  См. [Shusen shiroku 1977,2:249–253,258-259; Kurihara, Hatano 1986,2: 81–82];
  Nishihara. Vol. 1. P. 39–40; [Tanaka 1988, 5, II: 231–232]; «Yonai daijin dan» [Takagi nikki 2000 (22 May 1945), 2: 865].


[Закрыть]. После совещания Ёнай пояснил, в чем была суть его спора с Анами. Ёнай сказал Анами: «Достаточно защитить императорский дом, даже если нам придется отказаться от всех территорий, кроме внутренних». Стоит отметить, что Ёнай назвал в качестве обязательного условия только неприкосновенность императорского дома, не упомянув о сохранении кокутай.

Заседания «Большой шестерки» вскрыли фундаментальные противоречия, существовавшие в японском руководстве. Московский вариант был выбран по принципу наименьшего общего знаменателя, притом что цели сторон были совершенно разными: Того надеялся заключить мир, а военные жаждали продолжить войну. Как писал Леон Сигал: «Ключевые проблемы – недостаток ресурсов для продолжения войны и уступки, на которые надо было пойти ради мира, – были проигнорированы, потому что они угрожали уничтожить саму возможность достижения согласия» [Sigal 1988: 54]. Важным последствием принятого решения стало то, что японское правительство, по предложению Того, сложило все яйца в одну корзину и вступило в переговоры с Советским Союзом, отвергнув любые иные варианты. Того, Ёнай и Умэдзу приказали прекратить все частные переговоры, которые осторожно велись с посредниками в Ватикане, шведскими дипломатами и Алленом Даллесом в Берне. Так была обрезана тонкая нить, связывавшая Японию с Соединенными Штатами[97]97
  О различных дипломатических маневрах Японии в попытках заключить мир см. также [Butow 1954: 103–111; Sigal 1988: 54–64; Kurihara, Hatano 1986, 2:257–317].


[Закрыть].

Тем временем Мацутани тайно встретился с Анами, чтобы обсудить возможность заключения мира при посредничестве Москвы. Мацутани сказал Анами, что единственным условием, которое должна выставить Япония, соглашаясь на капитуляцию, является сохранение кокутай. По его мнению, при посредничестве Москвы было больше шансов добиться этого, чем ведя переговоры с Соединенными Штатами напрямую. Мацутани полагал, что министр армии согласился с его точкой зрения [Takagi nikki 2000 (22 May 1945), 2: 868–869]. Однако если позиция Анами и смягчилась, то он, безусловно, не собирался идти на те уступки, которые армия считала неприемлемыми.