Текст книги "Зной"

– Я ценю это.

Доктор потерла глаза.

– Я уже привыкла к тому, что тут все делается по-другому, не как у нас. Если какой-то поступок приносит пользу, я его совершаю. А когда обстоятельства давят на меня, совершаю, даже если он бесполезен. Доктор Гарви – это ее я заменила – сказала мне: плывите по течению. В Мексике так принято.

Она вздохнула:

– Хорошо, я расскажу вам, как все было, а после этого вы уйдете.

Глория кивнула.

– К тому времени я провела здесь немногим больше двух недель. И тот день был одним из первых, когда на ночь в больнице из врачей только я и осталась. Сумасшедший дом. Плавание по течению.

Полицейский потребовал, чтобы я выдала ему бланк свидетельства о смерти. Я спросила: «Чьей?» Он ответил: «Я уже отправил тело на кремацию». Я сказала: «Вы не имели на это права», но он заявил, что такова нормальная процедура, а если я не выдам ему свидетельство, он арестует Лолу.

– Сестру?

Доктор кивнула.

– Он так и сказал?

– Так и сказал. А для меня это стало бы концом света. Если бы он арестовал меня, и то лучше было бы. Лола заправляла тут всем. Я так нервничала, что многое делала неправильно, путалась в словах. И, услышав его, просто ушам своим не поверила. Подумала, что он никакой не полицейский, – мне уже рассказали тогда, что здешнее жулье часто переодевается полицейскими, – и почти решила позвонить в полицию. Он, как мне показалось, тоже сильно нервничал, видно, хотел покончить с этим делом как можно скорее. И, поскольку я молчала, спросил: «Вам деньги нужны?» Написал на бумажке сумму. Вот тут уж я колебаться перестала.

– И выдали ему свидетельство.

– Конечно, выдала.

– Сколько он вам заплатил?

– Тысячу долларов. Наличными. – Доктор закашлялась, легонько постучала себя по груди. – Вы даже не представляете, что здесь можно сделать на такие деньги.

Глория перевела взгляд на дефибриллятор, на кислородный баллон. Доктор, заметив это, кивнула.

– Все было еще хуже. У нас закончились антибиотики – совершенно. А кроме того, я же не знала, зачем ему понадобилось свидетельство. Убить им он никого не мог. Худшее, что он мог проделать, это, ну, скажем, помухлевать со страховкой, а я не такая уж и поклонница страховых компаний. Я родом из Огайо. Здешняя моя так называемая практика обойдется мне примерно в девяносто тысяч долларов в год, а у меня есть еще займы, которые я не выплатила. – Доктор достала из кармана зажигалку, щелкнула ею, закрыла. – Вот только этот вопрос я себе тогда и задала. Как выглядит наихудшее из того, что он может сделать.

– Простите, – совершенно искренне произнесла Глория.

Доктор отмахнулась:

– Знаете, я ведь сама приняла решение и не сожалею об этом. Оно было правильным. Жаль, конечно, что вашего друга постигла такая беда. Если обнаружите что-нибудь подозрительное, сдайте вашего полицейского властям. У него мозги набекрень, у этого типчика. Он однажды приезжал сюда, еще до того случая, просил дать ему азитромицин для больного ребенка. И я, записывая номер его телефона, поймала мерзавца на том, что он заглядывает в вырез моей рубашки.

– Да, это в его духе, – сказала Глория.

– Ладно, мне пора к больным.

– Я понимаю.

Доктор покусала губу:

– Те сто пятьдесят мы оставляем себе.

– Что?

– Добавочные сто пятьдесят песо. Администрации штата докладываем, что кремация обошлась нам в триста, но тратим половину этих денег на закупки того, что необходимо больнице. За кремацию вашего друга я получила триста песо. Не помню уже, на что пошли его сто пятьдесят, – именно его. Хотя, постойте, соврала, помню. Я купила на них костыли, которые стоят в коридоре. К нам тогда привезли парнишку с очень неприятным переломом. Брат его подружки избил беднягу лопатой. Я почти уж собралась отправить его в Техакес, к хирургам. А до поры до времени зафиксировала бедренную кость с помощью купленной в хозяйственном магазине фанеры и клейкой ленты. И кость срослась. – В голосе доктора звучало изумление. – Курам на смех.

– Я рада, что эти деньги пошли на благое дело, – сказала Глория.

– Да, пошли.

Доктор направилась к двери.

– Оставайтесь здесь, сколько вам захочется, – сказала она, выходя в коридор.

Это прозвучало как просьба.

КАРЛОС, ВСЕ ЕЩЕ ГОЛЫЙ ПО ПОЯС, СТОЯЛ У «ДОДЖА», сцепив за спиной руки.

– Я заходил внутрь, – сказал он, – но тебя там не было.

– Я разговаривала с доктором.

– И?

– Дай-ка сначала посмотреть.

Карлос показал ей руки. Шезлонга больше не было, цепочку перерезали, однако наручник с тремя болтавшимися на нем звеньями так на запястье и остался.

– Пришел я туда – ну сама скромность, – начал Карлос, – но стоило мне показать все парню, который стоял за прилавком, он как заорет кому-то в глубь магазина: «Иди-ка, глянь!» Ну ладно, однако потом он зазвал в магазин всех, кто разделывал снаружи древесину. Вот тут мне пришлось туго.

Глория засмеялась.

Карлос продолжал:

– Начали они спорить, как лучше избавить меня от шезлонга. Один притащил напильник по металлу. Другой говорит: «Этак он тут три недели проторчит». Еще один гений предложил сжечь цепочку кислотой. В итоге остановились на ножовке. Работали они осторожно, чтобы руку мне не рассадить. Но, впрочем, ножовка оказалось дерьмовой – переломилась. Пришлось мне за нее заплатить.

– Надеюсь, ты с ними хотя бы поспорил.

– Это с тридцатью-то дровосеками? Нет уж, спасибо. Потом один из них принялся рассказывать о своем знакомом, который бежал из тюрьмы и попытался избавиться от кандалов, положив их цепь на рельс железной дороги. Ну и затянуло его под поезд, говорит. В мясной фарш изрубило.

Глория поморщилась.

– Тут все полезли ко мне с вопросами, как я-то в наручнике оказался. «Ты кто, преступник? Что ты натворил?» Я говорю – да это меня береговая охрана задержала. И прицепила к шезлонгу – такое у них принято наказание.

– А станка какого-нибудь, чтобы металл резать, у них там нет?

– И салазковая пила у них есть, и ленточная, но хозяин магазина использовать их не захотел. И я его не виню, потому что без полотна для резки металла он бы их только попортил. А то и руку мне отхватил. В конце концов кому-то пришло в голову воспользоваться топором. Чтобы меня хотя бы от шезлонга избавить. Положили они цепь на большую деревянную колоду – вроде плахи, – и главный их здоровяк перерубил ее. Топор, конечно, пострадал, пришлось мне и за него заплатить.

Карлос нагнулся, вытянул из-под машины шезлонг и топор.

– А рубашку-то ты почему не надел? – спросила Глория.

– Совсем уж собрался, – ответил он, – но подумал, что без нее я тебе понравлюсь сильнее.

Она улыбнулась:

– Замерз же, наверное.

– Уже девяносто градусов, Глория. Впрочем, как скажешь.

Он сдернул с поясницы завязанную на ней рубашку, натянул ее. Чуб его встал торчком – совсем как у Карла. Глория провела по чубу ладонью, пригладив.

– Вот так я провел утро, – сообщил Карлос. – Так что она тебе сказала?

– Кто?

– Доктор.

– Почему ты решил, что доктор – она?

– Догадался. Я человек прогрессивно мыслящий.

– Ну, в общем, да – она. Залезай в машину, и я тебе все расскажу. Нам придется еще раз побеседовать с Teniente.

Глава двадцать седьмая

Они позавтракали курятиной с рисом и бобами в придорожном ресторанчике, который попался им на глаза в пригороде Хоакула. А когда снова сели в машину, Глория пересказала Карлосу то, что узнала от доктора. Услышав о деньгах, Карлос присвистнул.

Она отпила воды из бутылки embotellada en México.

– Кем бы ни был человек, давший Фахардо эти деньги, он платил за обман. Стыдно вспомнить, сколько всякой чуши он мне наговорил. И я поверила, потому что была усталой и вконец сбитой с толку. Хотя и это меня не извиняет.

– Ошибки делает каждый.

– Обычно я осторожна, – сказала она и глотнула еще немного воды. – Так вот, я думаю, что…

Карлос прервал ее поцелуем в плечо.

– Это за что же?

– За осторожность, – ответил он.

Глория улыбнулась:

– Возможностей воздействия на Фахардо у нас маловато.

– Мы можем его подкупить, – сказал Карлос.

– Но это и все.

– Не хочешь попробовать украсть кого-нибудь из его детей? – спросил он.

– Будь посерьезнее, хотя бы одну минуту. Этот человек стрелял в нас.

– Не думаю, чтобы он снова решился на это, – сказал Карлос. – Он был пьян. И скорее всего, боится теперь, что мы на него жалобу подадим.

– Можно попробовать.

– Кому? И с какой стати они тебе поверят?

– У нас есть свидетельница.

– Доктор?

– Ну…

– Как он стрелял в нас, доктор не видела, – сказал Карлос. – Все, что она может, – обрисовать его нравственный облик.

– У нее, думаю, и на это духу не хватит. Но если она поймет, что помогла прикрыть…

– Мы и сами-то не понимаем, что прикрывает Фахардо.

– Разве?

– Конечно.

– Мне казалось, мы все уже поняли.

– Ничего мы не поняли. И ничего не знаем наверняка. – Он опустил солнцезащитный козырек, взглянул на себя в зеркальце, провел пальцем по поврежденной брови: – Выглядит уже поприличнее.

– Совсем забыла, – сказала Глория. – Можно вернуться назад, наложить швы.

– Само заживет. Ты хорошо поработала. Хотя… как ты думаешь, шрам останется?

– Возможно.

Карлос помрачнел.

– Вот сукин сын… – Он поближе придвинулся к зеркальцу.

– Карлос?

– М-м?..

– Так что он, по-твоему, скрывает?

– Хм?

– Ты сказал, что мы ничего не знаем наверняка.

– Ну, в общем… нет. Не знаем. Сукин сын…

– Ты лучше не трогай там.

– Только шрама мне и не хватало.

– Карлос, ты слышал, о чем я тебя спросила?

– Насчет…

– Насчет нашей теории.

– Да, – ответил он. – Вот же… да, слышал.

– И что ты о ней думаешь?

Он не ответил.

– Карлос?

– Извини, я сейчас немного занят, – отозвался он. Не без раздражения.

Глория взглянула на него: Карлос снова водил пальцами по ранке.

– Не трогай.

Он поднял козырек, недовольно вздохнул.

– Все заживет, – сказала она.

– Как же…

– Так ответишь ты наконец на мой вопрос?

– М-м? – Карлос повернулся к ней.

– О Фахардо.

– Ну да, – сказал он. – Да. Я обдумал все это.

– И.

– И… – Он пошмыгал носом. – Что, если мы ошибаемся? Прискакали сюда без всякой подготовки. Как ты можешь знать, что Карл – мой отец, – как можешь знать, что он не окопался где-нибудь в Соединенных Штатах? Не затаился в каком-то другом городе?

– Справедливо, – согласилась Глория. – Однако Teniente что-то известно, иначе он не пытался бы запугать нас. Значит, необходимо выяснить, что именно.

– А с другой стороны, что, если он мертв?

Глория повернулась к нему:

– Я думала, мы приехали сюда, основываясь на теории, что он пытается замести следы.

– Приехали, это верно. – Теперь тон Карлоса представлял собой встревоживший ее сплав скептицизма и безразличия.

– И мы все время исходили именно из такого предположения, – сказала она.

– Да, исходили.

– Ты считаешь его неверным?

Он неопределенно помахал ладонью, отвернулся к окну.

– Карлос?

– Не знаю… – произнес он. – Может быть.

– Кто же тогда забрал деньги из банка?

– Он мог забрать их, а потом умереть.

– То есть, по-твоему, он поехал в Мексику, позвонил мне, вернулся в Соединенные Штаты, пошел в банк, забрал деньги, снова поехал в Мексику и только тогда умер? Погиб в дорожной аварии?

– Я не знаю.

– Полная бессмыслица.

– Откуда ты вообще знаешь, что он звонил тебе из Мексики?

– Я…

– Может, он просто хотел пустить тебя по ложному следу. И сейчас находится где-то еще, живой или мертвый.

– Ну хорошо, – согласилась она. – Но тогда с чего нам следует начать поиски?

Карлос не ответил. «Додж» проскочил сквозь большой партийный съезд комаров; трупы насекомых осыпали ветровое стекло. Глория побрызгала на стекло чистящей жидкостью, включила дворники, но те только размазали мертвых комаров ровным слоем.

– Я почти ничего не вижу, – сказала она. – И бензин у нас на исходе.

Карлос молчал, нахохлившись.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Глория.

Он отвернулся от нее:

– Какие тоскливые здесь места.

– А по-моему, в них есть своя красота.

– Голые кости, – сказал он. – Вот и все, что в них есть.

Глории хотелось сказать: и кости тоже могут обладать красотой, – но эта фраза отдавала патологическим умствованием. И она просто повернула машину к возникшей наконец у дороги заправочной станции.

– Надеюсь, он умер, – сказал Карлос.

Глория промолчала.

– Меня его смерть нисколько не огорчила бы, – продолжал Карлос. – Я ее даже отпраздновал бы.

– Я терпеть не могла моего брата, но, когда он погиб, мне было больно.

– Он не поступил с тобой так, как поступил со мной отец.

– Это верно.

– И не говори мне, что я не вправе злиться на него.

– Я и не говорю.

– Я его ненавидеть вправе.

– Да не говорю я, что ты не вправе. – Она помолчала. – Но тогда зачем ты вообще со мной поехал?

– Если он жив, я хочу сказать ему это в лицо.

– А по телефону ты ему об этом говорил?

– Нет, конечно.

– Потому что мне было бы трудно винить его за бегство, если б он знал, что ты намерен съесть его заживо.

– Ты защищаешь его.

– Нет, – сказала Глория. – Я способна увидеть все твоими глазами. Но и его глазами тоже. И по-моему, ничего дурного в этом нет.

Станция – та самая, на которой она заправлялась при прошлом приезде в эти края, – почти не изменилась. Ветры оторвали от навеса несколько дранок, но допотопные насосы, штабеля покрышек и ископаемый тягач в точности отвечали тому, что сохранила ее память. И за прилавком продуктового магазинчика сидел, листая журнал, все тот же мальчик. Глория заглушила мотор.

– Не сердись, – сказала она. – Я знала твоего отца долгое время. И изменить мои представления о нем мне трудно.

– Он бросил меня. Я рос в нищете. Я не попал бы в строители, не допился бы чуть ли не до смерти, если бы вырос рядом с отцом в Соединенных Штатах.

– Карлос…

– Чисто экономическое рассуждение, – не глядя на нее, сказал Карлос. – Мальчишка идет.

Теперь она увидела, что мальчик все-таки не тот. Овал его лица остался до жути прежним, но лет ему было восемь-девять.

Глория опустила стекло.

– Hola, – сказал мальчик. – ¿Como estáis?[70]70
  Привет… Как дела? (исп.)


[Закрыть]

– Хорошо, – ответила Глория. – А у тебя?

– Заправиться хотите? – спросил он, берясь за шланг насоса.

Прежде чем она успела ответить, Карлос тронул ее за руку.

– Мы и сами справимся, – сказал он мальчику. – Оставь нас на пару минут, мы все сделаем.

Мальчик, похоже, сильно в этом сомневался.

– Насос включить непросто, – сказал он.

– Если у нас не получится, тебя позовем.

Мальчик пожал плечами, вернул штуцер в держатель и ушел в магазин.

Карлос поднял стекло.

– Не хочу с тобой спорить, но я как-то приустал раскатывать по этим дерьмовым местам.

– Мы провели здесь немногим больше суток.

– Я знаю, – ответил он.

– Если твое терпение иссякает так быстро…

– Не в этом дело, – сказал Карлос.

– Тогда в чем же?

Пауза.

– Мне ночью сон приснился. Сейчас он уже не кажется мне таким дурным, но, поверь…

Глория молча ждала продолжения.

– Мы были в нашем мотеле, – начал Карлос. – Только этажей в нем стало пятьдесят. Мы шли по коридору, стучались во все двери. Каждый номер был пуст, кроме последнего, там мы его и нашли.

Он сидел на кровати. Нас видеть не мог. Выглядел в точности как я, постаревший. Как буду выглядеть лет через тридцать. Только вместо груди у него был комод. Ящики с ручками. Он выдвинул их, все до одного, – внутри было пусто.

Я ударил его по лицу, но рука прошла сквозь него, как будто никакого лица не было.

Карлос резко откинулся на спинку сиденья, лицо его было красным.

– Какая жара, – пробормотал он, снова опуская стекло.

– Ужасный сон, – сказала Глория.

– Да, пробуждаться можно и как-то получше.

– Ты не так уж и сильно похож на него, – сказала она.

– Это был сон, Глория. Опровергать его бессмысленно.

Наступило долгое молчание. Наконец Карлос сказал:

– Я залью бак. Может, купишь чего-нибудь попить? И мне тоже. Воды, только не содовой.

Она попробовала улыбнуться:

– За весом следишь?

Он улыбнулся в ответ, и – словно флаг развернулся – что-то снова связало их.

– Я всегда на страже, – сказал Карлос.

– Всегда осторожен – вот точное слово, – сказала она.

Магазинчик встретил Глорию приятным воздухом, не прохладным, но хотя бы не неподвижным. Все ее тело покрывал пот, струйки стекали из-под лифчика и со сгибов локтей. Глория постояла у холодильной витринки, купаясь в ее свежем дыхании.

Принеся бутылки с водой к прилавку, она увидела, что читает мальчик: старый баскетбольный журнал под названием «El Jam». На обложке блокировал бросок высоченный китаец.

– Ты играешь? – спросила Глория.

Мальчик оторвал взгляд от страницы журнала:

– Да.

– С братом, – сказала она.

Он положил журнал на прилавок.

– Вы знакомы с моим братом?

– Я уже была здесь. Познакомилась с похожим на тебя мальчиком.

Он кивнул.

– Тот тоже здесь работал, – сказала Глория.

– Мы все здесь работаем, – подтвердил мальчик.

– А сколько вас всех?

– У меня пятеро братьев, – ответил он. – И три сестры.

– Ух ты…

Пока она доставала бумажник, мальчик осматривал ее, точно врач на приеме:

– Вам сколько лет?

– Тридцать шесть. А тебе?

– Семь лет, одиннадцать месяцев. Вы математику знаете?

– Немного, – ответила Глория.

– Но все же знаете?

– Думаю, да.

– Сколько будет двенадцать умножить на тридцать семь?

– Не знаю.

– Четыреста сорок четыре. А четырнадцать на восемьдесят девять?

– Тоже не знаю.

– Тысяча двести сорок шесть. А семнадцать на девяносто девять?

– Шесть.

Он изобразил отвращение:

– No.

– А сколько?

– Тысяча шестьсот восемьдесят три, – сказал мальчик. – Это же просто.

– Выходит, я ошиблась.

– Теперь спросите вы, – потребовал он.

Глория подбросила ему несколько простых примеров на умножение, мальчик отбивал их, точно бейсболист мяч.

– Потруднее давайте, – сказал он.

И большие числа мальчик тоже перемножал чуть ли не со свистом. Глория не знала, правильные ответы он ей дает или нет, но энергичная уверенность мальчика ее впечатлила.

– Хорошая у тебя голова, – сказала она.

– Это да, – согласился он. – Хорошая. Вы из Америки.

– Да.

– И я собираюсь в Америку.

– Правда? Когда?

– Фермером буду, – сообщил он, как будто это было ответом на ее вопрос.

– Вот как?

– У меня отец фермер.

– А он не возражает против вашей работы на заправке?

Мальчик удивился:

– Он ее владелец.

– Заправочной станции?

Мальчик кивнул.

– Вот оно как, – сказала Глория. – А я думала, он фермер.

– Он и есть фермер, – спокойно подтвердил мальчик. – И владелец заправочной станции.

Вошел Карлос:

– Ну и неторопливый же у тебя насос.

– Задай ему задачку по математике, – попросила Глория.

– По математике?

– Только сложную, – сказал мальчик.

– Сколько будет пятью пять?

Мальчик выкатил глаза.

– Спроси что-нибудь потруднее, – сказала Карлосу Глория.

– Труднее этого? Ладно. Сто двадцать восемь разделить на восемь.

– Шестнадцать.

– Так и есть? – спросил у Глории Карлос.

– Я не знаю.

Мальчик извлек из-под прилавка калькулятор с жидкокристаллическим экраном, положил его на прилавок и набрал 128-8.

16

– Давайте потруднее, – сказал он.

– Э-э… – Карлос взял калькулятор. – Пятьсот… э-э… тридцать семь разделить на…

– Сорок шесть, – сказала Глория.

Мальчик на миг закрыл глаза:

– Одиннадцать, запятая, шесть, семь.

Карлос показал калькулятор Глории.

11,67391304

– Как ты это делаешь? – спросил Карлос.

– Когда скучно, – ответил мальчик. Чем и ограничился: вполне достаточное объяснение.

– Ну и ну, – сказал Карлос. – Лихо.

И Глории:

– Нам нужен стеклоочиститель и, пожалуй, немного масла.

Мальчик соскочил с табурета, снял с полки две бутылки, воронку и направился к двери магазина, но Карлос остановил его:

– Уборная у тебя имеется?

– За магазином.

– Я сам все сделаю. А ты посиди тут, позанимайся с моей подругой математикой.

Мальчик запрыгнул на табурет и возобновил разговор так, точно тот и не прерывался:

– Подрасту, поеду в Америку. Мог бы и сейчас, да пользы от этого будет мало.

Что он имеет в виду, Глория не поняла, но времени на вопрос мальчик ей не оставил, затараторив:

– У нас три года ни одного дождя не было. Река пересохла. Вот мы все и работаем. Сестры на дому. У него наручник откуда взялся?

Последнее, сообразила Глория, относится к Карлосу.

– Случайно защелкнулся на руке.

– Ладно, – легко согласился мальчик. – Вам нравится Америка?

– Да.

– Телевизор у вас есть?

– Есть.

– Много его смотрите?

– Смотрю иногда, – сказала она. – И иногда слишком много.

– Что значит – слишком много?

– Неважно.

– А Яо Мина знаете?

– Кого?

Он показал ей обложку журнала.

– Нет, – сказала она. – Извини.

– Фильмы смотрите? Что в Америке самое лучшее? Можете это описать? Я хочу на барабанах играть, они там дорогие? Калифорния, она в Лос-Анджелесе находится? Вы почему сюда приехали?

Она старательно отвечала на каждый вопрос. А когда поправляла его географические ошибки, мальчик повторял новые для него сведения, словно натаскивая себя перед экзаменом.

– Лос-Анджелес – это город, – говорил он. – А Калифорния – штат. Лос-Анджелес находится в Калифорнии. Лос-Анджелес – это город…

– У вас ведь есть штаты, в Мексике. Вот это то же самое.

– Наши штаты я знаю, – сказал мальчик. – Агуаскальентес, Веракрус, Гepepo, Гуанахуато, Дуранго, Идальго, Кампече, Керетаро, Кинтана-Роо, Коауила, Колима, Мексико, Мичоакан, Морелос, Наярит, Нижняя Калифорния, Нижняя Южная Калифорния, Нуэво-Леон, Оахака, Пуэбла, Сакатекас, Сан-Луис-Потоси, Синалоа, Сонора, Табаско, Тамаулипас, Тласкала, Халиско, Чьяпас, Чивава, Юкатан плюс Федеральный округ. Это в алфавитном порядке. Могу и в обратном.

– Очень здорово.

– Я знаю землю, – загадочно поведал он. – Стану в Америке фермером. Как попаду туда, так все штаты и запомню. Как они называются?

– Я их в алфавитном порядке не помню, – ответила Глория. – Да, наверное, и ни в каком другом не вспомню, если только ты не дашь мне часок на размышления.

– А я некоторые уже знаю, – сообщил он. – Техас, Аризону, Нью-Йорк, Канаду, Гавайи и Калифорнию.

– Ну что же, ты идешь верным путем. Надеюсь, ты и в английском практикуешься?

– Хотите послушать?

– Конечно.

Мальчик снова слез с табурета и подошел к металлической треноге с висевшими на ней пакетиками свиных шкварок. Штатив, бывший в высоту немного ниже мальчика, прекрасно подходил для роли воображаемого микрофона, и мальчик начал раскачиваться около него с немного смутившей Глорию эротичностью.

– Сегодня – впервые! – объявил он по-английски с акцентом, однако понять его труда не составляло: сиводня впырвыя. – То, что никогда еще не собиралось вместе!

Он сделал вид, что отбрасывает назад упавшие на глаза волосы – острижены они у него были коротко, но имитация получилась идеальная, – набрал в грудь воздуху и запел:

 
Я изнываю от любви,
Мне так тоскливо без тебя…
 

Глория, не сумев сдержаться, прыснула, чего мальчик определенно не ожидал. Он перестал петь и ровным тоном сообщил:

– «Эйр Сэплай».

– Я просто не поняла, что ты делаешь, – сказала Глория. – Продолжай, пожалуйста.

Он продолжил, перескакивая с одной великой любовной баллады 1970-х на другую – составляя звуковой каталог, в котором только кнопки ПОИСК и не хватало. «Форинэр», «Хат», «Ар-И-Оу Спидвэгон»…

 
И больше бороться с любовью я не могуууу…
 

– В продажу эта коллекция не поступит! – произнес он, вернувшись к дикторскому псевдобаритону. – Но вы можете получить ее, позвонив нам по бесплатному телефону – сейчас!

Закончил он еще несколькими обрывками песен и информацией о размещении заказа.

– Не стану фермером, – сказал он, – так певцом стану.

Что-то дрогнуло в сердце Глории. Она и жалела мальчика, и любовалась его воодушевленностью – в равной мере.

– Хороший план, – согласилась она и спросила: – А что это за звуки слышны?

Мальчик ткнул пальцем себе за спину:

– Это из уборной.

– Вроде там разговаривает кто-то.

– Si, сеньора. Ваш друг и разговаривает.

– Ты его хорошо слышишь?

– Ну да, сквозь стену.

– Я ни одного слова разобрать не могу.

– Слова слышны, только если человек говорит очень громко, – сказал мальчик. – Я иногда слышу, как там пукают.

Она рассмеялась:

– Для Соединенных Штатов ты, пожалуй, слишком умен.

Мальчик покраснел от удовольствия. Покачался немного на стуле, затем:

– У моего двоюродного брата есть друг, который переправляет туда людей.

– Через границу?

– У меня пока денег не хватает, – сказал он. – Но деньги будут.

Ей не хотелось спрашивать, как этот друг двоюродного брата переводит людей через границу. Набивает по тридцать человек в кузов фургона для транспортировки латука; сажает тебя на плечи и переносит через порожистую Рио-Гранде; доводит на твоих двоих до колючей проволоки? Не хотелось разрушать его мечту, но и чтобы это сделал кто-то другой – да так, что от нее и следов не останется, – не хотелось тоже.

И она сказала:

– Это может оказаться делом далеко не простым.

– Ничего, – ответил он.

– Нет, – сказала она. – Это может оказаться очень не простым делом. И даже если ты попадешь в Америку, тебе будет трудно зарабатывать на жизнь. Она там дорогая.

Он сидел перед ней, впитывая эти сведения, умудренно кивая.

– Мексиканцу нелегко получить гражданство, да и…

Глория замолчала. Что она делает? Она же с ребенком разговаривает.

– В общем, это не просто, – подытожила она.

Мальчик сидел, потирая подбородок. На секунду ей показалось, что у него выросла там эспаньолка.

– Как вы научились говорить по-испански? – поинтересовался он.

– Мои отец и мать были родом из Мексики.

– Вот они же переселились в Америку, – сказал он. – Значит, и я смогу.

– Это было давно. Мать проработала всю жизнь и ничего не добилась.

Мальчик промолчал.

– Даже я добилась не многого, – сказала она и немедля пожалела об этом. Ему она, наверное, кажется миллионершей. И униженная спокойным, прощающим ее взглядом мальчика, Глория прибавила: – Хотя заранее ничего сказать нельзя. Вдруг тебе удастся стать математиком.

– Если не получится фермером или певцом.

– Ты мог бы стать поющим математиком, – неуклюже пошутила она.

Мальчик удивился:

– Как это?

Краем глаза Глория заметила, что Карлос вставляет штуцер насоса в держатель.

– Похоже, мы почти закончили, – сказала она и, протянув мальчику тридцать долларов, попросила его оставить сдачу себе.

– Нет, сеньора. Отец не велит нам так делать.

– Я же тебе деньги не просто так отдаю, – сказала Глория. – Я плачу за концерт, который ты для меня устроил.

Он улыбнулся, впервые за время их разговора:

– Gracias.

– De nada[71]71
  Не за что (исп.).


[Закрыть].

Она пошла к двери.

Но затем, повинуясь внезапному порыву вернулась к прилавку.

– Раз уж у тебя такая хорошая память, скажи, ты когда-нибудь видел этого человека?

И показала ему фотографию Карла.

Мальчик бросил на нее короткий взгляд и ответил:

– Si.

У Глории даже живот свело от изумления.

– Видел?

– Конечно, – сказал он.

– Когда?

– Давно уже, – ответил он. – Летом.

– Здесь?

– Si, – сказал он, уже немного напуганный ее напором.

Она понизила голос:

– Расскажи, как это было.

– Брат тогда работал, а я играл за магазином, – он снова ткнул пальцем себе за спину, – с покрышками. Дом из них строил. А как услышал, что машина подъехала, пошел взглянуть на нее, узнать – может, это «мерседес». Но это был не «мерседес».

– Что за машина?

– Грузовичок.

– Какого цвета?

– Фиолетовый.

– Что еще ты запомнил?

– Они взяли взаймы тягач и уехали. Этот мужчина купил бутылку воды.

Карлос погудел. Глория показала ему рукой: садись в машину.

– Они? Так он был с кем-то еще?

– Да.

– Ты можешь его описать?

Мальчик потер нос:

– Он выглядел совсем как мужчина в вашей машине.

– Глория.

В магазинчик вошел Карлос. Рука, которой он обвил ее талию, показалась Глории страховочной поперечиной кабинки «русских горок», не позволяющей ей кубарем вылететь из этого мира.

– Чуть не забыл вернуть тебе это, – сказал он, протянув мальчику воронку.

– У вас наручник на руке случайно защелкнулся, – сообщил мальчик.

– Что?

Мальчик указал на руку пальцем.

– Вовсе не случайно, – сказал Карлос. – Это у меня браслет такой.

– Мужчины браслетов не носят.

– Я ношу.

– А она сказала – случайно.

– Ну, – ответил Карлос, – она не всегда бывает права.

И усмехнулся.

– До встречи, – сказал он, направляя Глорию к двери.

Они уселись в «додж». Глория завела мотор, Карлос развернул карту.

– Смышленый малец, – сказал он.