Текст книги "Навсегда"

– Иди, покажи ей яхту, Эдуардо, – приказала она. И крикнула им вслед: – Но только не смей разбивать ей сердце, слышишь меня?

17
В море

Итак, она оказалась на самой роскошной яхте в мире. Никогда в жизни не видела она еще такой ошеломляющей расточительности, такой откровенной жажды наслаждений. Да, вряд ли еще когда-либо доведется встретить подобное. И вот ирония судьбы: вся эта роскошь предназначена для гигантского механизма, единственная задача которого была перевозка нескольких избранных, сильных мира сего.

Ни корабли, ни яхты никогда не вызывали у Стефани интереса. Опыт ее морских путешествий ограничивался обычной моторкой, водными лыжами и битком набитым туристическим кораблем в Карибском море.

Но это! Вряд ли кто-либо из смертных мог представить себе такое – гигантское судно размером с большой отель, набитое музейными ценностями, с трехэтажным машинным отделением, которое своей блистающей чистотой могло поспорить с кухней первоклассного ресторана; с командой, щеголяющей в белоснежной накрахмаленной форме.

Как не удивляться круглому атриуму, окруженному хрустальными колоннами двадцати восьми футов высотой, с крышей из плексигласа, которая открывалась одним нажатием кнопки; внутреннему телевидению с шестьюдесятью тремя приемниками; коврам во весь пол, не имеющим ни единого шва по всей своей ширине в сорок футов? А небольшой кинотеатр, с широким экраном, кожаными сиденьями и фильмотекой, состоявшей из пяти тысяч названий? Или лестничные перила, покрытые восемнадцатикаратным золотом? А большой салон с мозаичным потолком из зеркал и мрамора, не говоря уже о двух фонтанах?

Стефани была переполнена впечатлениями. И очарована. Ей хотелось осмотреть все в этом плавучем парке развлечений, нет, в плавучем раю. Она с удовольствием носилась по яхте, увлекая Эдуардо, задавая ему множество вопросов. Как переполненный восторгом ребенок, которому разрешили порезвиться в кондитерском магазине, она до всего дотрагивалась, все рассматривала, все впитывала. Ее удивление оказалось заразительным. Скоро уже Эдуардо сам тащил ее за руку, спеша поделиться всем здесь, на этой яхте: показать каждый кран, каждую деталь, каждый закоулок. Эта яхта никогда не вызывала у него восторга, но теперь, когда она была здесь, все вокруг стало совершенно другим. Он показал ей трюм высотой в семь футов, разделенный водонепроницаемыми дверями. Там находились запасы топлива и воды. Он попросил кого-то из команды отпереть огромный рефрижератор, и, ежась от холода, она бродила среди бычьих туш, подвешенных на крюках, среди нескончаемых стеллажей из нержавеющей стали, на которых хранилась дичь: каплуны, куропатки, фазаны. В отдельном рефрижераторе помещались «дары моря»: креветки, лосось, тунец, лофолатилус. Хранилище бакалейных товаров по запасам могло потягаться с небольшим супермаркетом.

Экскурсия по яхте продолжалась несколько часов, и Стефани хотела, чтобы она никогда не кончалась. Эдуардо показал ей отсек, где жила команда. Там была своя гостиная, камбуз, столовая. При этом он обратил внимание Стефани, что даже рядовые матросы имели собственную каюту с туалетом.

– Эти каюты получше тех, что туристические корабли предлагают своим пассажирам, – пробормотала Стефани, чем несказанно порадовала Эдуардо.

Шеф-повар устроил им экскурсию по камбузу. Они побывали в «винном погребке», где при постоянно поддерживаемой низкой температуре аккуратно хранились на подвесных полках тысячи бутылок с дорогими винами. Сам капитан Фалькао показал ей рубку с компьютеризированными навигационными системами и электроникой последнего поколения.

В радиорубке они осмотрели аппаратуру, которой мог бы гордиться центр управления космическими полетами. Хелио, дежурный оператор, польщенный тем, что столь элегантная женщина посетила его скромные владения, передал свои наушники Стефани, чтобы та могла послушать эфир.

Эдуардо увлекал ее с одной палубы на другую. Он показал ей сауны, которые грелись круглые сутки и в которых она должна обязательно побывать. Он показал ей в столовой бесценное панно – с лайнера «Нормандия». Он рассказывал о фантастических электронных системах безопасности, в частности о подводном сонаре для защиты от водолазов.

Эдуардо наслаждался тем, как Стефани беседует с командой. Ее природная жизнерадостность и легкость в общении сразу покорили членов команды. Ее живое любопытство, понимание, улыбка – все это было для него сюрпризом. Он чувствовал, что она, не обладая ни царственностью, присущей его матери, ни пугающим взглядом его отца, может покорить и подчинить всех своей жизнерадостностью и живостью ума.

На палубе, где находилась ее комната, он показал ей другие помещения для гостей, каждое из которых было названо в честь какой-нибудь бабочки. Только после того как он сообщил ей это, она обратила внимание, что в каждую дверь была вделана стеклянная коробочка, содержавшая образец той бабочки, чье имя носила каюта. Разумеется, цвета в каждой каюте соответствовали расцветке бабочки. Каюта «Бринтезия» была выдержана в черном, белом и сером тонах; «Дейлефия» – в розовых и оливковых, «Либитея» – в серо-голубых и оранжевых.

– Ты живешь в каюте «Лисанда».

– Серебристо-голубая, черная и белая, – пробормотала Стефани.

– Правильно.

– А ты? В честь какой бабочки названа твоя каюта?

– Моя, – засмеялся Эдуардо, – никак не называется, слава Богу. Там вообще нет ничего, связанного с бабочками. Видишь ли, бабочками увлекается отец, у меня другие интересы.

– Тогда понятно, почему эта яхта носит имя «Хризалида». Из-за увлечения твоего отца?

– Боюсь, что да. – Эдуардо застенчиво хмыкнул. – И «Магнум» тоже.

– Ты имеешь в виду эту лодку на корме?

– Да. Ее называют «Larva».

– Larva? То есть яички, которые откладывают бабочки?

– Да. Видишь ли, когда лодку запускают, кажется, что «Хризалида» родила ее.

Стефани засмеялась.

– Я уверена, что это выглядит ужасно непристойно.

– Да, очень! – весело подтвердил Эдуардо.

В библиотеке они бродили среди стеллажей со специальными барьерами, удерживавшими тысячи томов даже во время самого сильного шторма. Он объяснил, по какому принципу расставлены книги: классика в кожаных переплетах, новейшие бестселлеры в мягких обложках и, конечно же, сотни томов по лепидоптерии.[7]7
  Наука, изучающая бабочек. – Прим. перев.


[Закрыть]

– А ты знаешь, что бабочки на стадии хризалиды могут выбирать, когда им стоит начать их недолгую жизнь?

– Нет. – Стефани посмотрела на него с интересом. – Это потрясающе!

– Конечно, таким образом они не могут продлевать свой жизненный путь бесконечно: мать-природа позаботилась об этом.

– А эти? – Стефани провела пальцами по корешкам очень толстых медицинских книг. – Зачем они здесь?

– А, эти. Они все о геронтологии. Это сфера научных интересов доктора Васильчиковой.

– Геронтология… – лицо Стефани стало серьезным. – Это ведь наука о старении?

– Да.

Сердце Стефани учащенно забилось. «Да! Теперь я вижу, что попала именно туда, куда надо». Задумавшись, она почти не замечала Эдуардо, который горел желанием показать ей больницу, небольшую, но оборудованную по последнему слову техники. Рентгеновский аппарат. Электрокардиограф. Аптека. Банк крови. Банк крови? Это вернуло ее в действительность. Стефани отпрянула, когда Эдуардо открыл холодильник, наполненный мешочками с замороженной кровью Эрнесто, Зары и своей собственной. Она быстро отвернулась, почувствовав головокружение. Мысль о несчастных случаях, разнообразных трагических обстоятельствах, которых здесь, видимо, ожидали и к которым так тщательно готовились, вызвала у нее тошноту. Она напомнила о том, что все смертны, что и ее жизненный путь имеет свой предел.

Эдуардо заметил, что Стефани побледнела.

– С тобой все в порядке?

– Д-да, – ответила Стефани, не оборачиваясь. – Просто… – Она быстро переменила тему, указав на непроницаемую дверь перед собой. Надпись на пяти языках гласила: «Не входить».

– Что там? Чаша святого Грааля?

– Нет. – Эдуардо подошел к ней и встал перед дверью. – Это владения доктора Васильчиковой.

– А можно мне посмотреть? – спросила Стефани, бросив быстрый косой взгляд на Эдуардо.

Он отрицательно покачал головой.

– Извини. Никто не может туда войти без разрешения Васильчиковой – ни отец, ни мать, ни я сам.

Очевидная власть доктора Васильчиковой над родителями Эдуардо навела Стефани на размышления: должны быть какие-то очень важные причины, по которым никто не мог пройти в эту дверь…

– А что там? – Стефани указала на похожую дверь, на которой виднелась такая же надпись. Рядом с ней находилась компьютерная консоль и три ряда встроенных видеомониторов, которые сейчас были выключены.

– Процедурные комнаты.

Стефани с вожделением смотрела на дверь. Многое бы она отдала за возможность проникнуть туда, внутрь!

– Насколько я понимаю, чтобы войти туда, тоже нужно специальное разрешение доктора?

Эдуардо засмеялся.

– Как ты догадалась?

Он взял ее за руку и мягко повернул в сторону двери, через которую они пришли сюда.

– По-моему, мы уже достаточно налюбовались этой больницей. Пора тебе увидеть то, чем я увлекаюсь.

Стефани взглянула на Эдуардо. Ей это кажется? Или он действительно стремится избежать дальнейших расспросов, ненавязчиво пытаясь перевести разговор на другие, менее щепетильные темы?

Несколько дверей, лестничный пролет, и…

– Вот мы и пришли!

Стефани огляделась. Они находились в круглой прихожей примерно шесть футов в диаметре. На овальной, похожей на люк двери была надпись: «Курить категорически запрещается». Пол и потолок были сделаны из металлопластика.

– За этой дверью, – Эдуардо похлопал по люку ладонью, – моя страсть и гордость. – Он обвел рукой стены из нержавеющей стали. – Эта камера – воздушный изолятор. Он сделан для того, чтобы влажный воздух не повредил моей коллекции.

Он набрал код цифрового замка. Через некоторое время дверь за ними захлопнулась, и Стефани услышала щелчок, за которым последовало шипение. Затем спрятанные вверху вентиляторы начали нагнетать холодный, а механизм, расположенный под полом, вытягивал застоявшийся воздух. Внезапный перепад температуры заставил ее поежиться.

Примерно через минуту механизмы отключились. Неожиданно наступившая тишина казалась почти оглушающей. Потом опять раздалось шипение, и люк перед ними медленно отъехал в сторону.

– Теперь мы можем войти, – сказал Эдуардо, помогая ей вступить в темноту комнаты.

В помещении стоял смешанный запах бензина, масла, резины, лака и полироли.

Эдуардо щелкнул выключателями, и замигали люминесцентные лампы.

У Стефани перехватило дыхание. Ничего подобного в своей жизни она еще не встречала. Это было красноречивое свидетельство всемогущества денег. Что это? Морской гараж? Музей? И то и другое?

На черном резиновом подиуме сверкали лаком машины. Но что это были за машины! Их нельзя было назвать экзотическими или старинными. Это была изысканная коллекция самых редких автомобилей, когда-либо созданных человеком. Каждый был уникален Эдуардо обнял ее и, прежде чем она поняла, что происходит, прижал к себе. Закинув голову назад, она не отрываясь смотрела ему в глаза: медленно наклонившись к ней, он поцеловал ее. Это было похоже на удар тока. Она чувствовала, как обжигают ее его бедра; она чувствовала волну, поднимавшуюся откуда-то изнутри, захлестывающую сознание.

«Мы с ним едва знакомы!» Но это не имело значения Ее тело требовало уступить ему. Она хотела – ей необходимо было! – чувствовать его губы на шее, груди…

С почти нечеловеческим усилием она оттолкнула его от себя и, шатаясь, отступила на шаг назад. Она едва могла дышать, лицо горело. Кровь неслась по телу яростными толчками.

Стефани быстро отвернулась. Она чувствовала себя преданной, преданной своим же собственным телом, которое страстно желало его ласк.

Как же она хотела его! Но она не могла себе этого позволить. Это было бы неправильно – отдаться ему Кто она? Подделка, фальшивка. Не существует такой женщины – Моники Уилльямс. Если она сейчас допустит эту близость, им обоим будет потом очень больно, они будут страдать от этого нагромождения лжи, сотворенного ею.

– Почему? – мягко спросил он. – Тебе не нравится? Или ты боишься меня?

Он хотел взять ее за руку, но Стефани быстро сделала еще шаг назад. Ну как она могла объяснить, что хотела его, желала его – но что сюда она пришла для другого: следить, шпионить и, может быть, даже уничтожать?

– У тебя кто-то есть? – спросил встревоженно Эдуардо.

Он подошел к ней и повернул лицом к себе. Она тихонько вскрикнула, когда он, поднеся ее руку к своим губам, поцеловал кончики пальцев.

– Не надо! – прошептала Стефани.

– Моника!

Стефани дрожала.

– Эдуардо, пожалуйста.

– Но почему?

Его глаза проникали в нее, глубже, глубже, туда, в самую душу.

– Я не настолько наивен, чтобы не понимать, что у такой женщины, как ты, не может не быть кого-то, какого-то очень счастливого мужчины, с которым она делит свою жизнь. Я с уважением отношусь к этому, Моника, поверь.

Она глубоко вздохнула. «Боже мой! Ну почему он не может просто замолчать?»

– Я знаю, – продолжал Эдуардо, – мы только что познакомились… но ты же видишь, неужели нет? Единственное, чего я прошу, – дать нам обоим шанс.

Колени ее подгибались, она почувствовала, что ей не хватает воздуха.

– Неужели я прошу слишком многого?

– Н-нет, просто… – Она нахмурилась в поисках подходящего оправдания.

Ее спас шум, доносившийся откуда-то снаружи: это был оглушающий звук заведенного двигателя. Она посмотрела вокруг – на дверь, компьютерные консоли, видеомониторы, как будто грохот мог исходить оттуда.

– Это всего-навсего вертолет.

– Ровно двенадцать часов, – пробормотала Стефани.

– Да. А откуда ты знаешь?

– Да просто желудок подсказывает, – быстро нашлась она. – У меня всегда в животе начинает бурчать ровно в двенадцать. Можно часы проверять.

«Черт! Какая же я дура! Если я не буду вести себя осторожней, он догадается, что я наблюдала за яхтой и знаю расписание вертолета».

– Ну если твой желудок говорит, что пора поесть, то кто мы такие, чтобы противоречить ему? – засмеялся Эдуардо.

– Отлично. Я действительно проголодалась.

– Но сначала… – сказал он тихо, и она с удивлением почувствовала, что он опять целует ее.

Она снова попыталась оттолкнуть его, но его руки все сильнее и сильнее обнимали ее, и она почувствовала, что сопротивляться нет сил. Еще один разряд электрического тока пронзил ее, когда она почувствовала, как его язык ласкает ее. И она, забыв о сопротивлении, жадно ответила на его ласки.

Неожиданно он мягко отстранился. Его широко открытые глаза блестели.

– Лучше-ка нам пойти пообедать, – прошептал он. – А то мы что-нибудь такое сотворим!

– Да, лучше пойдем обедать, – неуверенно согласилась Стефани.

18
В море

Обед был подан за покрытым шелковой скатертью столом в одной из палаток. Тарелки имели форму бабочек. Все, кроме Зазы, сидели на старинных резных венецианских стульях.

Зара. Вся в серебряном: свободный свитер с низким вырезом, из серебряного шелка, короткие, до щиколотки, серебряные ботинки на шпильках, серебряный тюрбан с большим пером, свисавшим до лица. Из-за серебряного цвета колготок казалось, что ноги ее были из жидкой ртути. За обедом она ограничилась ложкой икры, и сейчас, вытащив из вазы розу и держа ее за длинный стебель, водила ею по лицу.

Заза сидела в своем кресле-каталке. Во время обеда она несколько раз начинала клевать носом и теперь тихонько похрапывала.

Эдуардо, сидевший напротив Стефани, расправлялся с фаршированным омаром, одновременно играя под столом ногами со Стефани.

Стефани, пытаясь сохранить невозмутимость, усиленно демонстрировала, с каким интересом она слушает Эрнесто де Вейгу. Тот, не переставая говорить, лениво черпал чайной ложкой икру.

– Нам сейчас нечем особо развлечь гостей, – говорил он, с чарующей улыбкой глядя на Стефани и не обращая внимания на пронзительные взгляды, которые метала в его сторону Зара. – Тем более такую прекрасную юную гостью. Мы стали вести отшельнический образ жизни, слишком занятые своими собственными делами. Конечно, мы иногда посещаем оперу, концерты. Но в общем и целом наш досуг уже не тот, что был когда-то, совсем не тот…

Прервав ненадолго свою речь, чтобы поглотить еще одну ложку икры, он обратился к Стефани.

– Расскажите нам о себе.

– Да мне нечего особенно рассказывать.

– Напротив! – улыбнулся ей Эрнесто. – Я уверен, что вы можете рассказать много интересного. Например, любите ли вы оперу? Или вы предпочитаете музыку вашего… э… молодого поколения?

Стефани откусила кусочек омара.

– Честно говоря, – соврала она, – я едва ли знаю даже самые общие вещи о классической музыке. – Наклонив голову, она попыталась придать лицу задумчивое выражение. – Вам не кажется, что вкус к классической музыке появляется у людей с возрастом?

Эрнесто кивнул.

– Вы абсолютно правы. Только знатоки разбираются в опере, впрочем, как и в тонких винах. Чтобы оценить и то и другое, требуются зрелость и опыт.

Взяв бокал с вином, он поводил им перед лицом, наслаждаясь букетом.

– Я до сих пор не могу устоять перед хорошим вином. – Эрнесто отпил из бокала. – Так же, как не могу пропустить оперу Рихарда Вагнера.

– Музыка Вагнера мне всегда казалась тяжеловесной и скучной, она вгоняет в депрессию, – заметила Стефани.

– Правда? – удивился Эрнесто. – Вагнер? В депрессию? – Он нахмурил брови. – На меня он всегда действует бодряще. Он поднимает настроение, так же как, например, церковная месса.

– Боюсь, я не очень религиозна, – призналась Стефани.

– Но вы согласны, что в религии есть определенная польза? – спросил Эрнесто, поднося ко рту очередную ложку икры.

– Вы имеете в виду слова Карла Маркса? «Религия опиум народа»?

– О, Боже мой, нет, конечно, – он усмехнулся. – Я говорю о религии как о катализаторе. Разве не религия на протяжении многих веков вдохновляла лучших художников и композиторов? Рафаэль, Брамс, Микеланджело, Гендель, даже Дали. Скажите, мисс Уилльямс, – он вопросительно посмотрел на Стефани, – вы любите Дали?

– Ну… – медленно произнесла Стефани. – Я, в общем-то, никогда об этом не думала. Но мне кажется, у него была превосходная техника.

– Критики всегда бывают недовольны техническим совершенством, – ответил Эрнесто. – Это ужасно, если хотите знать мое мнение. Завтра мы летим в Милан. В «Ла Скала» поет Мирелла Френи – в опере «Мадам Баттерфляй». У нас своя ложа. Хотите полететь с нами?

Пульс Стефани учащенно забился, она почувствовала, что краснеет.

– Милан? – пробормотала она, внезапно вспомнив свой недавний визит к Губерову.

– Семейная ложа в «Ла Скала», – объяснил Эдуардо, – в Милане расценивается как знак принадлежности к самому высшему обществу, особенно если ложа находится в первом ярусе.

– Правда?

Эдуардо кивнул.

– Мама любит «Ла Скала», – продолжал он. – Может быть, потому, что у нее в Милане есть старый друг. Они всегда ходят в оперу вместе.

– Да? – единственное, что смогла выдавить из себя Стефани.

– Он бывший пианист.

Сердце у Стефани остановилось, как внезапно прекращается тиканье часового механизма бомбы. Когда оно застучало вновь, пульс стал частым и неритмичным.

– Кто же он? – заставила она себя спросить.

Эрнесто улыбнулся.

– Он вообще-то очень известный пианист. Его зовут Борис Губеров. Вы наверняка слышали о нем.

– Только имя, – Стефани быстро уткнулась в бокал с вином. Сейчас было слишком поздно сожалеть о своем визите к Губерову. И в то же время как ей хотелось увидеть Зару, Эрнесто и Губерова вместе! Один Бог знает, сколько полезного она может для себя почерпнуть, наблюдая эту встречу! Но одно она знала определенно: в этой компании она не осмелится показаться на глаза Губерову. Ее визит к нему был слишком драматичным: вряд ли он успел забыть ее. Старик может оказаться наблюдательным и провести связь между Моникой Уилльямс и Вирджинией Уэссон. Нет. Новый облик и другое имя могут оказаться недостаточным прикрытием. Вполне возможно, что он все равно ее узнает. Кроме того, она прекрасно сознавала, что он не станет скрывать свои наблюдения и тут же объявит, что она не та, за кого себя выдает. И сделает это с огромным удовольствием.

Эдуардо обратился к отцу:

– Конечно, если Моника захочет, мы могли бы с ней погулять по Капри, пока вы с мамой будете в Милане.

При этом он повернулся к Стефани, вопросительно подняв брови.

У Стефани от облегчения закружилась голова.

– Я никогда не была на Капри, – быстро заговорила она. – Как вы думаете, мне там понравится?

– На Капри всем нравится, – ответил Эрнесто.

– Гм… – Стефани изо всех сил пыталась показать, что она колеблется. – Капри звучит очень соблазнительно. Но, с другой стороны, о «Ла Скала» можно сказать то же самое. – Она откинулась на спинку стула и вздохнула. – Ну ладно. Погода отличная. А если еще море и солнце…

– Мы возьмем «Магнум». – Эдуардо был в восторге. – Отлично! Значит, решено!

Издалека послышался гул вертолета. Эрнесто воспринял его как сигнал: он отодвинул стул, встал и протянул руку Заре.

– Да-да, я слышу. – Вздохнув, она положила розу на стол. Затем, опершись на руку мужа, поднялась и, вопросительно глядя на сына, спросила: – Мы увидим тебя за ужином?

Эдуардо кивнул.

– Хорошо. – Повернувшись к Стефани, Зара слегка наклонила голову. – Мисс Уилльямс, – сказала она безо всякого выражения.

– До свидания, – вежливо попрощалась Стефани. – И огромное спасибо за обед. Он был великолепен.

Зара с отсутствующим видом кивнула, и оба они, все еще держась за руки, направились к вертолетной площадке. Там к ним присоединился полковник Валерио, и все трое, прикрыв ладонями глаза от солнца, стали смотреть в небо, наблюдая за вертолетом.

«Чего они ждут? – спросила себя Стефани. – Кого – или что – несет в себе этот вертолет?»

А затем грохот раздался прямо над их головами, и огромный «рейнджер» завис над ними, заслоняя солнце. Стефани выглянула из палатки и посмотрела вверх Металлическая стрекоза парила в ста футах от площадки.

Вздрогнув, проснулась Заза. Она огляделась по сторонам, моргнула и произнесла:

– Ох, я, должно быть, задремала…

Но больше уже ничего нельзя было расслышать. Хищной птицей вертолет сел на палубу своим металлическим подбрюшьем, распространяя вокруг волны теплого ветра. Палатка яростно рвалась на ветру, вода в бассейне покрылась рябью, плексигласовые ветрозащитные экраны дрожали в своих гнездах. Стефани пришлось зажмуриться. Раскрыв глаза, она увидела Зару, придерживающую рукой тюрбан.

Это было мастерское приземление: как говорится, пилот попал в десятку. Когда шасси коснулось перекладины огромной буквы «Н», нарисованной на палубе, завывание турбин пошло на убыль, шум мотора стал глуше, превращаясь в замирающий стон.

Полковник Валерио побежал к пассажирской двери. Из кабины кто-то передал ему красно-белый пластиковый контейнер, похожий на огромный термос. Одной рукой держа контейнер, полковник протянул другую руку маленькой женщине в белом халате. После этого все четверо быстро направились к лестнице и скрылись из виду.

Стефани посмотрела на Эдуардо.

– Это доктор Васильчикова, – сказала она задумчиво.

Эдуардо не потребовалось оборачиваться, чтобы посмотреть, кто прибыл с вертолетом. Он и так это знал.

– Да, – ответил он.

Стефани насупилась.

– Она привезла что-то похожее на термос. Что это?

– Лекарство.

– Для чего?

– Очень давно, – стал объяснять Эдуардо, – мои родители, путешествуя по Амазонке, заболели какой-то редкой болезнью. Неизлечимой.

– Неизлечимой?

Он кивнул.

– Да. Неизлечимой и смертельной. К счастью, с ними была доктор Васильчикова. Она приготовила им лекарство. Но дело в том, что, если они не будут получать его каждый день, они умрут. – Эдуардо тихо добавил: – Теперь ты знаешь, почему у нас здесь больница и процедурные комнаты.

– А лекарство надо обязательно привозить?

– Каждый день.

– Но… ведь у них наверняка есть запас этого лекарства!

Эдуардо покачал головой.

– Ты не поняла. Свежая порция лекарства изготовляется каждый день, и ее надо использовать в течение двенадцати часов, иначе лекарство теряет свою силу.

«Лекарство? – подумала Стефани. – Лекарство или эликсир вечной молодости?»

Но она решила не задавать Эдуардо вопросов на эту тему. Вместо этого она вздохнула:

– Ох!

– В чем дело?

– Мне надо выйти. Я сейчас вернусь. Сиди, не вставай.

Эдуардо, как истинный джентльмен, все-таки поднялся со стула и стоял, пока она не вышла из палатки. Удостоверившись, что он уже не видит ее, она ускорила шаг. Придерживаясь за золоченые перила, она стала спускаться по той же лестнице, по которой только что шли Зара, Эрнесто, доктор Васильчикова и полковник Валерио. С нижней палубы до нее долетали обрывки их разговора.

Она поспешила за ними, в душе благодаря Бога, что толстые ковры скрадывали звук ее шагов. Дойдя до нижней палубы, она увидела, что вся компания идет по коридору в направлении потока бриллиантового света, прорезанного радугами.

Она сразу же поняла, где находится источник этого раздробленного на множество лучей света. Наверняка это атриум: солнечный свет, отражаясь в хрустальных колоннах, разбивался на множество мелких слепящих лучей. Заметив, что полковник Валерио оглянулся, она нырнула за выступ и «влипла» в стену.

Сосчитав до пятнадцати, она выглянула из своего укрытия. Сейчас все четверо спускались по ступеням атриума. Впереди шла Васильчикова, а замыкал шествие полковник Валерио, державший в руке привезенный контейнер.

Подождав, пока исчезнет из виду голова Валерио, Стефани быстро направилась за ними. «Только бы никто не встретился», – думала она, ускоряя шаги, пока не добралась до залитого светом атриума.

Тут она замедлила шаги и оглянулась, внимательно обведя глазами пространство вокруг себя.

Она никого не заметила. Только снизу доносился удаляющийся звук голосов. Надо двигаться быстрее, иначе она потеряет их из виду.

Стефани поспешила за ними по толстому ковру ступеней. Достигнув нижней палубы, она опять остановилась и осмотрелась. Никого. Место показалось ей знакомым. Здесь она уже была с Эдуардо.

В конце короткого коридора она увидела двери со стеклянными вставками.

Это был вход в больничное отделение.

Стефани засомневалась. Если она правильно помнила, в больничное отделение был только один вход. Во всяком случае, так ей показалось. Вероятно, были и другие входы и выходы – может быть, через секретную лабораторию доктора Васильчиковой.

Сердце у Стефани бешено колотилось, все болело от нервного напряжения.

Ну что, рискнуть? Войти и посмотреть, что же они там делают? А если обнаружится, что гостья шпионит за хозяевами? Что тогда? Ладно, решила Стефани, не будем задавать себе лишних вопросов. И все-таки она не удержалась и взглянула на лестницу, усилием воли подавив в себе желание взлететь по ней обратно наверх. Затем она перевела взгляд на двери. Сквозь стеклянные вставки было видно, что с той стороны больничного отделения к дверям кто-то приближается.

Кто-то выходил из больницы! Сейчас ее увидят – или, может быть, уже увидели?

Она молниеносно отпрянула, спрятавшись за ближайшей к ней искрящейся светом колонной. Чувствуя, как взмокли ладони, как дрожат пальцы, она задержала дыхание. Заметят ли ее? Или ее спрячет от постороннего взгляда прозрачная слепящая колонна?

Ничего… ничего… – а затем двери раскрылись, потом захлопнулись, и мгновение спустя она увидела…

Полковник Валерио! Пройдя так близко от Стефани, что, протяни она из-за колонны руку, она могла бы похлопать его по плечу, Валерио направился к лестнице. Он наверняка ее заметил! Почувствовал ее присутствие!

Но полковник, прямой как шомпол, стал подниматься по лестнице.

Как только полковник исчез, она на цыпочках прошла по коридору к двери и снова замерла, прижавшись к стене. Затем осторожно заглянула в коридор через одну из стеклянных вставок.

Путь был свободен? Возможно ли это? Да, насколько она могла видеть, в коридоре никого не было.

Она глубоко вздохнула, тихонько толкнула половинку двери, просунула голову в коридор и огляделась. Невероятно! Можно идти дальше!

Она на цыпочках прокралась в коридор, придержав рукой дверь, чтобы не шуметь. До нее донеслись голоса. Стефани словно магнитом тянуло к этой двери, за которой шел разговор. Она заглянула в щель между петлями.

Зара и Эрнесто стояли около двери, ведущей в процедурную, а Васильчикова, склонившись над компьютером, нажимала какие-то кнопки. Красно-белый контейнер стоял рядом с ней. По мере того как пальцы с ярко-красными ногтями нажимали клавиши, один за другим загорались двадцатисемидюймовые экраны мониторов, три ряда по шесть, всего восемнадцать. Каждый под разным углом показывал одно и то же.

Что это? Процедурная? Картинная галерея?

Стефани вперилась в экраны. Восемнадцать видов одного и того же: обтекаемого монохромного кокона. Мягко мерцающие лужицы света. Бежевый бесшовный ковер. Два серых кожаных кресла, слегка отличавшиеся друг от друга формой, – каждое из них было, видимо предназначено для определенного человека. В оформлении комнаты чувствовался безупречный вкус: твердые поверхности, грубые материалы – лак, кожа, бронза, сталь – все это было подобрано так, что порождало почти восточную безмятежность, обволакивало покоем. На обитых бежевой тканью стенах висели картины, украсившие бы любой музей современного искусства.

Как ни странно, не эти трое, но именно телевизионные картинки заворожили Стефани, удерживая ее внимание. Может быть, подумала она, это потому, что подсознание использовало ее профессиональные навыки: привычное свечение мониторов действовало успокаивающе, гасило страх?

Раздался голос Васильчиковой. Стефани, оторвавшись от экранов, переключилась на маленькую докторшу. Та говорила что-то по-немецки, а может, по-испански, Стефани не могла точно разобрать. Она увидела, что Эрнесто, повернувшись к ней, пробормотал что-то в ответ, а затем раздалось мягкое глиссандо смеха – это смеялась Зара.

С торжественностью пианиста, берущего последний аккорд, Васильчикова нажала клавишу и взялась за ручку контейнера. Оставив мониторы включенными, она подошла к двери, перед которой стояли Зара с Эрнесто, и, вытащив из нагрудного кармашка пластиковую карточку, вставила ее в узкую щель около двери. Зазвучали какие-то электронные гудки и сигналы, мигнул желтый свет, затем зеленый, и дверь отъехала в сторону.

Доктор Васильчикова подождала, пока карточка вылезет из щели обратно, и убрала ее в карман. Затем она прошла вперед, переступив порог двери своими тонкими птичьими ногами. Стефани посмотрела на мониторы. Видимо, дверь вела не в то помещение, в котором были установлены камеры. Стефани опять посмотрела на дверь. Зара, стянув свой серебряный тюрбан, встряхнула светлыми волосами цвета меда Эрнесто взял ее за руку, помог пройти в дверь и сам проследовал за ней. К удивлению Стефани, дверь за ними почему-то не закрылась.