Текст книги "Dominium Mundi. Властитель мира"
Автор книги: Франсуа Баранже
Жанр: Научная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)
Напротив, Урбан принял его с распростертыми объятиями, извинившись за форму приглашения. Он долго объяснял, что давно ищет человека вроде Петра, дабы тот возглавил крестовый поход, человека, способного вызвать любовь толпы, и носителя истинной веры. Урбан не видел на этом посту Адемара Монтейльского. Много жира, и мало веры – так он сказал.
Разумеется, Петр согласился со всем пылом, и они договорились сделать так, чтобы остальные пребывали в уверенности, будто Святой престол до последней минуты колеблется, выбирая между двумя кандидатами.
Но сам он никогда бы не заподозрил, что в этом назначении была и теневая сторона. Даже, можно сказать, уводящая во мрак. И только за несколько дней до старта Урбан открыл ему все. Оставив Петру эти несколько дней (и не больше) на то, чтобы побороть вызванные его откровениями этические сомнения, прежде чем придет час взойти на борт «Святого Михаила».
Какие-то жалкие несколько дней, чтобы оправиться от подобного шока…
Легкий запах разогретого металла заставил его поднять голову. Неожиданно перед ним материализовался Урбан. Как и всякий раз, Петр невольно вздрогнул – настолько внезапным было это появление. Когда ему объясняли, как действует кабина тахион-связи, он представлял себе формирование объемного образа как сложный оптический феномен, как слагающийся из мириад световых точек человеческий силуэт, по которому проходят цветовые волны, пока не образуют полную реалистичную картину. Он совершенно не ожидал чего-то столь прозаического, как мгновенное явление.
Едва рассеялась оторопь, он снова склонил голову и смиренно произнес:
– Sanctissime[55]55
Священнейший, святейший (лат.).
[Закрыть], примите мое глубочайшее уважение.
Объемный образ в полной мере соответствовал оригиналу – даже рельефность была доскональной, – и любой, кто зашел бы в этот момент в помещение, решил бы, что здесь действительно присутствует Урбан IX. Единственный оптический дефект изображения был заметен только вблизи: легкая прозрачность по краям силуэта. И конечно же, изображение не передавало освещения того места, откуда исходило.
Папа сидел в синем бархатном кресле, положив руки на подлокотники, и не сводил с Петра проницательных глаз. Священник почти физически ощущал, как этот взгляд упирается ему в лоб. Он тут же почувствовал, как по затылку потекли капли пота и просочились за ворот сутаны.
Лицо Урбана – лицо усталого старика – было испещрено десятками морщин и борозд и заканчивалось заостренной безволосой макушкой, полностью прикрытой шапочкой. Вены на руках выступали так сильно, что казались маленькими змейками, обвивающимися вокруг костей. В свои сто три года Урбан IX обладал слабым телом, изнуренным сорока годами одного из самых тяжелых понтификатов, какие только выпадали на долю римских пап.
Но ни в коем случае не следовало доверять этому впечатлению. Иногда самые опасные воды – те, которые кажутся глубоко спящими. В случае необходимости Урбан еще умел наносить стремительные и мощные удары, а папские застенки были полны теми опрометчивыми смельчаками, которые решили, будто можно не обращать внимания на старика, впавшего, как они думали, в маразм.
– Ну, дорогой мой Петр, как проходит наш крестовый поход?
Голос у него был совершенно спокойным. Возраст, источивший тело до такой степени, что любые передвижения стали для папы мучительны, чудесным образом не отразился на великолепном тембре, который до сих пор заставлял трепетать первые ряды во время литургий в соборе Святого Петра – настоящем соборе. Некоторые утверждали, будто этот прекрасный голос, теплый и обнадеживающий, сыграл далеко не последнюю роль в его стремительном восхождении к вершинам абсолютной власти, к полному господству над человеческими судьбами: понтификату возрожденного Dominium Mundi. Едва он начинал говорить, как завоевывал доверие собеседников. Когда его слушали, возникало желание ему доверять. И Петр Пустынник не был исключением из правила.
– Все складывается к лучшему, ваше святейшество. Последние приготовления к туннельной фазе уже закончены, и каждый теперь знает, какие задачи должен выполнять до последней минуты.
– Отлично. И чему же я обязан удовольствием беседовать с вами?
Петр напрягся. Папа был не из тех людей, кто потерпит увертки, и прекрасно понимал, что Петр попросил о неурочной встрече не для того, чтобы просто отчитаться о текущих делах. Священник снова заговорил, стараясь не обращать внимания на вдруг пересохший, словно картонный, рот:
– Я по поводу инцидента с Манси, ваше святейшество.
Вид у Урбана сделался удивленный и недовольный.
– Как я понял, дело закрыто.
Петр медленно сглотнул, надеясь, что его поза это скроет: он по-прежнему не поднимал головы.
– Так оно и есть, ваше святейшество. Но при этом официальное закрытие дела, вернее, та быстрота, с которой завершилось следствие, внесла смуту во многие умы. Следует полагать, что по кораблю уже ходят слухи о неких махинациях.
– Вы Pгаеtor peregrini этого крестового похода, Петр. Вы должны проявлять твердость в такого рода обстоятельствах.
– Что я и делаю, ваше святейшество. Ну, скажем, что я и стараюсь делать, насколько позволяет ситуация. Однако два фактора сводят на нет мои усилия. Первый из них – группа подпольных смутьянов, которые продолжают отравлять умы…
– Я полагал, что виновные уже задержаны.
Петр заколебался. Он входил в зону турбулентности, которой и опасался с самого начала.
– Мы действительно совладали с ними три недели назад, но, кажется, нам не удалось выкорчевать все корни зла, и, как обычно и бывает в подобных случаях, дурная трава проросла с еще большей силой. Мятежники по-прежнему распространяют злобные настойчивые призывы, которые передаются тайно, перенося всяческую ложную информацию, в высшей степени подрывную и якобы разоблачительную. Провокации ради они не нашли ничего лучшего, как выбрать название «Метатрон Отступник»…
– Богохульство!
Урбан всего лишь чуть возвысил голос, но этого хватило, чтобы у Петра замерло сердце. Он никогда еще не видел, чтобы папе изменяло самообладание, и теперь очень опасался, что окажется тому свидетелем.
– Как эти безбожники осмеливаются осквернять имя носителя слова Божия! Во искупление они будут низвергнуты в седьмой круг ада![56]56
По Данте, седьмой круг ада – это горючие пески, где под кровавым дождем от жажды мучаются богохульники, содомиты и лихоимцы.
[Закрыть]
– Расследование продолжается, ваше святейшество. Наши лучшие люди без устали идут по следу. Мы методично прочесываем все отдаленные зоны корабля, где могла бы располагаться подпольная типография. Мы допрашиваем каждого, у кого обнаружена такая листовка…
– Вам следует сделать нечто большее, чем допрашивать: вы должны их покарать…
Петр медленно выдохнул, по-прежнему не поднимая глаз. Сердце билось о ребра, словно пыталось выпрыгнуть, но священнику удалось совладать с голосом. Ну, по крайней мере, он надеялся.
– Святейший отец, ваше слово… непреложно и, без сомнения, является гласом разума… но…
Петр Пустынник запутался и уже зашел слишком далеко, чтобы отступать. Он по-прежнему ощущал на себе пылающий взгляд папы, прожигающий его череп. Внезапно он осознал, что оказался в абсолютно том же положении, что Годфруа Бульонский, пытавшийся противостоять ему час назад. Целую вечность назад.
– …но мы знаем, что почти половина людей уже – хотя бы раз – держали в руках «Метатр…»… такую листовку. Мне кажется, что, если мы начнем их систематически наказывать, это породит больше волнений, чем если бы мы ограничились допросами и вразумлением тех, кого застали с поличным. Безусловно, это всего лишь мое личное мнение, ваше святейшество, а я лишь смиренный священник. Если вы скажете, что следует покарать всех этих солдат, я все исполню без колебаний и с уверенностью, что таково лучшее средство от подобной напасти.
На этот раз его рот лишился последнего следа влаги, и Петр опасался, что, когда ему вновь придется заговорить, слизистая просто склеется. Он предполагал, что в этом вопросе Урбан останется непоколебим, но надеялся, что самому ему ораторские ухищрения позволят избежать папского гнева.
Когда Урбан ответил, его голос вновь стал мелодичным напевом, каким и был обычно:
– Вы правы, Петр.
Священник призвал себе в помощь все свои способности к сосредоточению, чтобы не испустить глубокий вздох облегчения.
– Мои многочисленные обязанности здесь, на Земле, заставили меня упустить из вида те огромные трудности, с которыми вы вынуждены ежедневно сталкиваться на корабле, затерянном в темных пространствах космоса. В данном случае ваше суждение более взвешенно, нежели мое. В этих вопросах я полагаюсь на вашу прозорливость. Поднимите голову, прошу вас.
Духовный лидер крестового похода подчинился. Почувствовал, как хрустнули шейные позвонки, и посмотрел в серо-голубые глаза Урбана, взгляд которых, как и всегда, было трудно выдержать. Верховный понтифик продолжал, четко выговаривая каждое слово, как если бы обращался к ребенку:
– Тем не менее совершенно необходимо выследить этих псов, очерняющих Церковь и безнаказанно бросающих ей вызов. И в этом я также полагаюсь на вас.
В конце фразы он поднял правую руку и уставил узловатый палец на Петра, который мгновенно почувствовал, что обречен добиться полного успеха.
– И каков второй фактор, мешающий вашим усилиям взять ситуацию под контроль, дорогой Петр?
Этот человек был стар, но его ум оставался острым, как свежеотточенный клинок. Он никогда не терял нить рассуждений или разговора.
Петр заколебался. Несмотря на то что сейчас ему представлялся случай поговорить о проблемах с Робертом де Монтгомери, он не рискнул показаться слабым в глазах вождя всех христиан. До сих пор Пустынник пользовался репутацией непреклонного руководителя, не подверженного перепадам настроения. Никто не знал о его внутренних страданиях, о вызванных всепоглощающей гордыней приступах чувства вины. Он быстро прикинул в уме и решил, что сейчас лучше ограничиться своими проблемами с умеренными.
– По правде говоря, это не так уж важно. Я только хотел довести до вашего сведения, что герцог Нижней Лотарингии как будто заинтересовался делом Манси. Для вас, разумеется, не секрет его одержимость абсолютной справедливостью. Так вот, эта навязчивая идея привела его к тому, что он тоже проникся подозрениями в махинациях. Не далее как сегодня, во время Совета крестоносцев, его настойчивость в этом вопросе граничила с неповиновением. Мне пришлось призвать его к порядку.
– Вы призвали к порядку Годфруа Бульонского?
– По необходимости, ваше святейшество.
– И он не заупрямился?
– Теперь он знает свое место.
Петр сказал это не без гордости, однако скептическое выражение на лице Урбана немного охладило его энтузиазм.
– Вы меня поражаете, Петр Пустынник. Но не забывайте, что Годфруа Бульонский – военачальник. Люди такого типа не привыкли «знать свое место», как вы выразились. Не злоупотребляйте ответными мерами с этими сеньорами, иначе они могут устать подчиняться.
– Разумеется, Sanctissime, и тем не менее, поскольку ваше святейшество в своей великой милости сделало меня верховным лидером крестового похода, все мои речи несут на себе отпечаток папской ауры. В сущности, без этого такие воители, как сеньоры-крестоносцы, никогда не стали бы следовать за простым священником.
Внезапно Петр осознал, что слишком увлекся наслаждением риторическими экзерсисами и только что весьма ловко напомнил папе, что тот своими руками связал свою судьбу с ним, Петром. Пустынник считался мастером словесной манипуляции, но тут он забыл, к кому обращается.
Урбана, казалось, не рассердило то, что он услышал. Однако в его случае огонь мог очень долго таиться подо льдом.
– Другие сеньоры высказывали озабоченность делом Манси?
– Гуго де Вермандуа, ваше святейшество. А также Боэмунд Тарентский.
– Понимаю. Таким образом, кланы определились.
– Да, похоже, что политическая необходимость на время перевесила даже территориальные конфликты.
Петр намекал на отвод войск, осуществленный Годфруа Бульонским с целью положить конец своему соперничеству с Боэмундом Тарентским и тем самым приблизить того к лагерю умеренных. Он был рад, что Роберт заранее предупредил его об этой стратегии, что и позволило ему сегодня произвести выгодное впечатление на папу.
Как он ни вертел в голове проблему, рассматривая ее под всеми углами, союз с Робертом де Монтгомери оставался для него суровой необходимостью. Без помощи герцога этот важнейший политический аспект от него полностью ускользнул бы. Но сама зависимость приводила его в бешенство.
Урбан медленно наклонил голову, показывая, что согласен с оценкой, данной лидером крестового похода:
– Мы должны с особым вниманием относиться к любым колебаниям в сферах влияния военной аристократии. Могущество НХИ основывается, в частности, и на ее политической стабильности.
Урбан умолк и повернулся в сторону, как если бы кто-то, стоящий слева, подал ему знак. Он нажал на маленькую кнопку, скрытую в передней части правого подлокотника, и стал что-то отвечать тому, кто находился вне поля зрения Петра. Его губы двигались в тишине, как на экране с отключенным звуком. Очевидно, он не желал, чтобы Петр мог услышать то, что он говорит.
Он беседовал так несколько секунд, потом, казалось, вспомнил, что Петр по-прежнему ждет его. Снова нажал на крошечную кнопку и обратился к священнику, все еще стоящему на коленях:
– Мой дражайший Петр, я должен вас оставить. Неотложные обязательства требуют моего внимания. Незамедлительно предупредите меня, если дело Манси примет неожиданный оборот. Dominus cum tibi[57]57
Господь с вами (лат.).
[Закрыть].
После чего изображение папы исчезло, столь же внезапно, как и появилось. Петр так пристально на него смотрел, что чуть не упал вперед, словно потеряв равновесие от воображаемой воздушной тяги.
– Et cum spiritu tuo[58]58
И со духом твоим (лат.).
[Закрыть], – автоматически ответил он. И тут же почувствовал себя глупо, разговаривая один в опустевшей комнате.
Он медленно поднялся, чувствуя, как похрустывают затекшие члены, и вышел из папской часовни, ощущая ту смесь неудовлетворенности и унижения, которую всегда испытывал после встреч со святейшим отцом.
IV
14 августа 2204 ОВ
Буря была в разгаре, когда 78-му подразделению пришлось совершить тактическое отступление. Или так, или попасть в мясорубку.
Раскаты грома, еще более оглушительные от близости грозы, сочетались со слепящими молниями, складываясь в ужасающую картину нечеловеческих пропорций.
Танкред и его люди укрывались в глубине каменистой щели, окруженной черными обрывистыми скалами, за которые то тут, то там цеплялись снежные наносы – очевидный признак высокогорья. Облачность была такой плотной, что практически не пропускала дневного света, и лежала так низко, что закрывала долину, как крышкой. Людей постоянно хлестали порывы ледяного дождя, они секли лицо и делали еще более скользкими камни под ногами.
Полтора часа назад, перед началом тренировки, им приказали расположиться в глубине щели и ждать звука горна, сообщающего о запуске симуляции. Но сегодня сигнал оказался излишним, потому что разразившейся бури, которую для них запрограммировали, было вполне достаточно, чтобы дать понять, что учения стартовали.
При первых каплях дождя умная синтетика их формы стянула свои петли, выиграв в непромокаемости то, что потеряла в вентиляции. К большому разочарованию солдат, тренировки в очередной раз проходили в простых усиленных боекостюмах, а не в военных экзоскелетах. И хотя они носили легкую броню, состоящую из кремниево-семтаковых пластин, прикрывающих торс и основные суставы, ледяная вода без труда проникла под одежду.
После ужасной трагедии, случившейся в жизни Льето, прошло два дня. Танкред предложил на какое-то время освободить его от тренировок, но великан-фламандец категорически отказался. Всем было ясно, что, оставшись в одиночестве в общей каюте или, того хуже, в больничной палате, Льето в два счета станет неврастеником или потеряет контроль над собой. Зато если дать ему возможность по-прежнему участвовать в боевых симуляциях, он сумеет высвободить часть накопившейся в нем негативной энергии.
И действительно, наблюдая за ним во время тренировки, Танкред пришел к выводу, что мощь и отвага, которыми Льето раньше отличался, и теперь блистательно проявляются с прежней силой. Похоже, он пережил первоначальный шок и тщательно скрывал страдания, которые наверняка терзали его изнутри. Однако от Танкреда не ускользнуло, что, если боевая симуляция и вызывала в нем временное оживление, застилающая его взгляд печаль никуда не делась.
Вынужденные сражаться в таких сложных условиях, пятьдесят человек в ожидании приказов окружили своего командира. Прежде чем выбрать определенную стратегию, Танкред попросил у Энгельберта данные dirSat. Фламандец сразу же подключился к спутнику – или, скорее, к симуляции спутника, которым они будут располагать, когда окажутся на Акии, – чтобы получить обзор местности. На мониторе мгновенно появилось множество белых точек, и он выкрикнул что-то вроде: «Господи, да их там десятки, прямо над нами!» Но никто не смог расслышать конца фразы – его заглушил грохот начавшейся стрельбы.
Все солдаты бросились под прикрытие бесчисленных камней, в беспорядке лежащих у подножия скал. Очереди из винтовок Т-фарад хлестали с высоты, как ливень с градом, стуча по камню и выбивая снопы синеватых искр. Три человека рухнули в первые же секунды неожиданной атаки.
Танкред поискал взглядом Энгельберта. Наводчик нашел укрытие метрах в тридцати от него. Он связался с ним на его частоте и затребовал больше подробностей о позиции и численности неприятеля. В картине, обрисованной Энгельбертом, не было ничего обнадеживающего. Впадина, где они находились, выходила в ледниковую долину в форме ковша со стенками, круто спускающимися к старому ложу давно исчезнувшего ледника. И только через нее можно было вырваться из их высокогорной ловушки, а неприятель расположился через равные промежутки на восточном склоне, прямо у горловины впадины. Откосы долины возвышались как минимум метров на сорок и под таким углом, что взобраться на них было крайне затруднительно.
Танкред видел только один способ выбраться отсюда, и он ему чрезвычайно не нравился: прорываться напрямую. Дно долины шло под небольшим уклоном и было усеяно крупными глыбами, которые могли служить временными укрытиями. Но между их скоплениями придется бежать на виду. Танкред опасался, что ни один из них не выберется живым из этой мышеловки. И тем не менее он отдал приказы по общему каналу и начал маневр.
Люди вылезли из своих укрытий и побежали к долине. С высоты горной гряды снова раздалась стрельба, сразу же уложившая еще двоих солдат. Остальным удалось невредимыми добраться до надежно прикрывшей их скалы, и теперь они ждали сигнала лейтенанта к следующей перебежке. Они преодолели всего тридцать метров.
Так, борясь с ветром, который норовил сбить с ног, и тщетно пытаясь дать отпор невидимому врагу, они с великим трудом продвигались вперед. Полчаса спустя и на двести метров дальше пали еще тринадцать человек, а позади было всего треть расстояния, отделявшего их от безопасной позиции, где огонь с гребня их уже не достанет. Неумолимая арифметика ситуации и задумчивый взгляд Льето убедили Танкреда, что таким способом ни одному из них не удастся выбраться из долины живым. Тогда он скомандовал отход в глубину расщелины, где они снова окажутся в относительной безопасности. Там он поразмыслит над выбором новой тактики.
Отступление увеличило потери среди солдат подразделения 78 П/К, доведя счет убитых до двадцати из пятидесяти – против нулевых потерь у неприятеля.
Сгрудившись за монументальной гранитной глыбой, тридцать выживших не сводили глаз с сидящего на обломке скалы размышляющего командира. Не выдержав, один из них воскликнул:
– Дохлое дело, командир! Под их огнем нам не пройти!
Другой бросил:
– Они не имели права ставить нас в такое положение, у нас нет шансов!
– Шанс всегда есть, солдат, – проговорил Танкред.
– Скажите это парням, которые там лежат, и все еще сим-мертвые, – раздался язвительный голос из задних рядов.
Это был Арделион. Танкред давно уже заметил негативный настрой этого вандейского солдата. Сейчас явно был не тот момент, чтобы демонстрировать праведный гнев, но осадить смутьяна следовало.
– Смерть – это в нашем ремесле неизбежный риск, – презрительно бросил он. – Настоящий солдат должен уметь не моргнув посмотреть ей в глаза. Или у тебя духу не хватает встретить… сим-смерть?
Послышались смешки, и Арделион отвел взгляд. Танкред еще несколько секунд пристально смотрел на него, дабы группа прониклась уважением к авторитету командира, но сам при этом внутренне был согласен, что симуляция продумана не слишком хорошо. Потом он встал и, опираясь на камни помельче, взобрался на вершину скалистой глыбы, чтобы осторожно оглядеться вокруг. Сколько ни прокручивай в голове эту ситуацию, а деваться некуда: они так же надежно попались в ловушку, как крысы в клетку.
Если бы это произошло в реальности, вполне возможно, что у Танкреда мелькнула бы мысль о капитуляции. Но Устав тренировочных куполов гласил, что существует только два способа закончить учения: победить или погибнуть. Кстати, это же правило было одной из неофициальных составляющих искусства войны, на котором основывалась школа в Дании. Даже в полевых условиях Танкред ни разу не слышал, чтобы какое-то папское подразделение сдалось.
Значит, этому бою суждено стать первым поражением подразделения 78 П/К.
Годфруа Бульонский следил за тренировкой через застекленную стену наблюдательного пункта.
Помимо любопытствующих, которые убивали время, глазея на учения с опоясывающей купол галереи для посетителей, сюда также прибыло несколько офицеров. Они собрались в контрольном центре, который представлял собой нарост в форме шара на круговом проеме купола, откуда разработчики симуляций наблюдали за развитием событий.
Годфруа неожиданно явился часом раньше, внеся смятение в ряды присутствующих офицеров, которые, невнятно бормоча приветствия, принялись торопливо оправлять форму. Он не привел никакой особой причины, оправдывавшей его визит, а спросить никто не осмелился. Поэтому ему не пришлось объяснять, что его интерес уже некоторое время возбуждали лавры 78-го подразделения, особенно в том, что касается их лейтенанта – пресловутого Танкреда Тарентского. Так чего же в действительности стоит этот военный со своей спорной репутацией и послужным списком длиной с руку? А главное, чего с военной точки зрения стоит семья его нового союзника, Боэмунда Тарентского?
Оборот, который принимали события в глубине купола, захватил присутствующих, и Годфруа постоянно обменивался замечаниями с другими офицерами. Тактические данные боя высвечивались внутри шара прямо на застекленном проеме, накладываясь на его поверхность и позволяя наблюдателям постоянно отслеживать передвижения отрядов и количество потерь, даже когда метеоусловия внутри купола не позволяли делать это непосредственно. Сегодня, когда по другую сторону стекла все усиливалась буря, это было необходимо.
При помощи одной из камер Годфруа задумчиво наблюдал за подразделением Танкреда, укрывшимся за скалистой преградой.
– Ситуация у парней безвыходная, – в конце концов заключил он. – Если они останутся на этой позиции, рано или поздно на них нападут с тыла, а если попытаются пересечь проход, полягут все до единого.
– Так и есть, – согласился один из офицеров. – Не хотел бы я оказаться на их месте. Их первая попытка форсировать проход была обречена на провал, но ничего иного им не оставалось.
– Известно, что хорошие солдаты иногда раскрывают свой потенциал в наиболее сложных обстоятельствах, – продолжил Годфруа, – но в данном случае, если бы все происходило в реальности, никто бы из них не выжил. – Он повернулся к стоящей позади него группе офицеров. – Какой смысл в том, чтобы тренироваться умирать?
Все присутствующие внезапно очень заинтересовались состоянием своих башмаков или пуговиц на манжетах.
– Кто составлял программу этой тренировки? – громко спросил Годфруа.
Вперед, отдавая честь, выступил толстощекий офицер, чей жесткий взгляд контрастировал с пухлым румяным лицом:
– Это я, господин герцог.
Годфруа холодно оглядел его и спросил:
– И часто вы ставите людей в безвыходное положение вроде этого?
– Вы же сами сказали, сеньор, – растерянно ответил тот. – Именно в бедственном положении солдаты раскрывают свои боевые качества.
– А вам самим часто случалось бывать на поле боя?
Вопрос, казалось, возмутил его собеседника.
– Я офицер и отвечаю за разработку программы тренировок, а не простой солдат, сеньор.
– А вы спустились бы в купол вместе с этими простыми солдатами, если бы я вас об этом сейчас попросил?
Офицер запаниковал.
– Но ведь это их работа, а не моя! – взвизгнул он. – К тому же это подразделение с самого начала полета получало лучшие оценки. Логично предлагать им варианты сложнее среднего уровня!
Годфруа очень не любил такой тип офицеров, которые говорят о солдатах как о расходном материале. По его мнению, хорошие солдаты никогда бы не загнали себя в такое дурацкое положение и уж точно не полезли бы в подобную дыру на вражеской территории. Но в глубине души он был вынужден признать, что ему любопытно посмотреть, какую тактику выберет Танкред Тарентский, столкнувшись с этой западней.
Герцог еще мгновение сверлил офицера взглядом, потом перенес свое внимание на происходящее в куполе. Едва он повернулся спиной, разработчик учений исчез, не дожидаясь продолжения.
Дождь в расщелине чуть ослабел, но ледяной ветер дул все так же свирепо, безжалостно пронизывая боевые костюмы, с трудом поддерживавшие сносную температуру солдатских тел. Гроза несколько отдалилась, превратив раскаты грома в тяжелое ворчание. Однако никто не строил иллюзий, затишье могло продлиться недолго.
По-прежнему сидя на обломке скалы, Танкред обратился к Энгельберту, лицо которого было, как и всегда, совершенно непроницаемо:
– Ты видишь хоть один проход, который позволил бы не попасть под огонь?
Наводчик в энный раз вгляделся в спутниковые данные на своем экране и сокрушенно покачал головой:
– Нет, мой лейтенант. Ничего подобного не вижу. Стоит нам высунуть нос за пределы этой зоны, и мы попадем прямо на линию огня. Только здесь мы вне досягаемости.
На лице Танкреда, который вглядывался в очертания нависшей над ними гряды, появилось досадливое выражение.
– И то, на мой взгляд, ненадолго. Будь я на их месте, я бы воспользовался полученным преимуществом, чтобы незаметно продвинуться поверху и окружить нас.
Из группы жавшихся вокруг него солдат раздался плаксивый голос:
– Черт, не хочу снова умирать! Мне уже два раза перепало на этой неделе! Сыт по горло!
Льето мгновенно повернулся к рядовому второго класса, который это сказал:
– Замолчи, солдат! Может, когда ты окажешься в настоящем бою, ты еще пожалеешь о тренировочных!
В группе пробежал недовольный ропот. Похоже, люди отказывались принимать столь несправедливые условия учений. И Танкред не мог их за это винить, поскольку сам отчасти разделял их мнение.
– Что ж, если все потеряно, так хоть всыплем им как следует.
Он говорил сам с собой, но все его услышали.
– Мой лейтенант… Что это вы сейчас сказали? – клацая от холода зубами, спросил какой-то солдат.
Танкред поднял голову и оглядел своих промокших до костей людей, которые с тревогой в глазах ждали его распоряжений. Он поднялся во весь рост:
– Milites Christi, слушайте меня!
Едва раздался его громкий уверенный голос, все немедленно замолчали.
– Похоже, нас захотели подвергнуть испытанию, и мы пройдем его с должным мужеством и решимостью! Мы покажем, что вполне заслужили свою славу. Те, кто нам противостоит, надеются, что смогут блеснуть за наш счет? Что ж, если нам не дали ни шанса выйти победителями, сделаем все, чтобы их победа потускнела! Не так мне лестно славой обладать, как заслужить ее![59]59
Перифраза цитаты из поэмы Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим»: «Не так мне лестно властью обладать, / Как заслужить ее». (Здесь и далее перевод Владимира Лихачева.)
[Закрыть]
Энгельберт выглядел озадаченным.
– Мой лейтенант… мне кажется, это такой риск, – вполголоса проговорил он.
Не обращая внимания на замечание полевого наводчика, нормандец, расхаживая из стороны в сторону, продолжал речь, обращенную к своему поредевшему отряду:
– Слава – лишь недолговечная вспышка. Стоит ей тебя озарить, и вот уже другие кидаются ее оспорить. Пусть же даже в поражении засияют наши доблести! До сегодняшнего дня ни одно подразделение армии крестоносцев не могло с нами соперничать, а потому чем забиваться в щель и спасаться ползком, окажем достойное сопротивление! Пусть все увидят острия наших мечей, а не спины наших доспехов. Будем достойны нашего доброго имени!
Слова Танкреда попали в цель, его пламенная речь воодушевила людей. Те, кто только что согнулся от усталости, распрямлялись, сидевшие поднимались. Взгляды обретали жесткость, руки сжимались на оружии. Танкред перестал расхаживать и остановился перед ними:
– Мы атакуем трусов! Мы взберемся по склонам прямо к ним! Обрушимся на жалких слабаков, как рой яростных шершней!
– Пока мы долезем до вершины, они нас всех сметут! – встрял Арделион.
– Они так или иначе это сделают, если мы останемся внизу. По крайней мере, если мы поднимемся им навстречу, у тех, кто сумеет добраться, будет время добавить кое-кого из них к списку своих охотничьих трофеев. Может, мы и проиграем эти учения, зато все запомнят, что значит поймать в ловушку семьдесят восьмое!
Если прежде, до трагедии, Льето впитывал бы каждое слово, то сейчас он, вяло вглядываясь в пустоту, держался в стороне. Его брат, с хмурым озабоченным лицом, покачивал головой в знак неодобрения. Он хотел было охладить пыл своего командира:
– Мой лейтенант, я не уверен, что…
Не дав ему закончить фразу, Танкред закричал, обращаясь к своим людям:
– Milites Christi! Вы со мной? Готовы ли вы раздавить врага в самом его гнезде? Полны ли вы решимости показать тем, кто придумал эту тренировку, из какого металла выкованы люди семьдесят восьмого?
После каждой фразы, отчеканенной Танкредом, все подразделение как один человек скандировало:
– Да, командир!
Удовлетворенный, Танкред повернулся к проходу, через который им предстояло двинуться в последний бой. Ему удалось воодушевить свое подразделение, чтобы оно мужественно последовало за ним в это заведомо проигранное сражение.
Наверху 34-е подразделение уже добрых четверть часа поджидало, когда же 78-е снова выползет из своего импровизированного убежища в глубине расщелины. Голландский офицер лейтенант Ван Низан, который пришел с небольшим контингентом, посланным безвестным сеньором с низовий Рейна, уже начал подумывать о том, чтобы продвинуться дальше по хребту и напасть на них с тыла. Но слава, которая шла о подразделении Танкреда, заставляла его колебаться. Кто знает, какие ловушки способен подстроить этот человек своим противникам даже в таком неблагоприятном положении?
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.