Текст книги "Dominium Mundi. Властитель мира"

Вокруг послышались смешки.

– Ну и что? – холодно проскрежетал Арделион. – Но все же знают, что он провалил операцию во время кампании в Сурате и положил там кучу людей. Говорю вам: мы с ним сильно попали, и я зуб даю, что еще до завершения полета он кончит в исправительной камере со звукоизолирующими стенами. Вместе с полными психами!

Это было уже чересчур, Льето вскочил с места и бросился на Арделиона. Схватил его за ворот и поднял в воздух, как если б тот весил не больше ребенка, потом приблизил его лицо к своему и процедил, глядя ему прямо в глаза:

– Слишком много болтаешь, Арделион. Попридержал бы ты язык и перестал бы судить обо всех по себе. Наш офицер достоин бесконечно большего.

Льето отпустил его, и тот рухнул на свой стул, который опрокинулся назад, так что Арделион тяжело грохнулся на пол. Побагровев от стыда, он вскочил и кинулся к Льето, который не сдвинулся с места и ждал противника, не сводя с него жесткого взгляда. Но тут вмешались несколько солдат, которые не дали им сцепиться и заставили Арделиона снова усесться на стул. А Льето с выражением глубочайшего презрения на лице возвратился на свое место. Напряжение немного спало.

Энгельберт склонился к брату и тихо проговорил:

– Ну что, никак не можешь удержаться, да? Обязательно надо устроить спектакль?

– Ты же тоже слышал, какой поток дерьма они на него лили!

– Это всего лишь слова. Вспомни, как Танкред позволил Аргану молоть языком, а сам и бровью не повел.

– Тоже мне сравнил! Эти солдаты в его подчинении. Что будет с дисциплиной, если другие услышат, что они несут? К тому же я не выношу, когда о нем такое говорят. Когда умерла Вивиана, он единственный по-настоящему поддержал меня… – Он внезапно осекся, поняв, что говорит не то. – Ну, не считая тебя, конечно…

Энгельберт не нашелся что ответить. Льето мысленно обругал себя за то, что ляпнул, не подумав; даже если брат не подал виду, он все же наверняка был задет его словами. Однако Льето и не взял их обратно. Ведь он просто сказал, как было.

* * *

Приведение приговора в исполнение привлекло меньше народа, чем вчерашний процесс. Неслыханная суровость наказания охладила многих любителей подобных зрелищ, во все времена сбегавшихся к виселицам в дни казней. Однако небольшая толпа все же ждала у шлюза выброса. Я встал немного в стороне, чтобы не смешиваться с этими стервятниками.

Отряд военной полиции выехал на палубу и между заграждениями, удерживающими зрителей, покатился по направлению к рельсу. Вагончики остановились, двери открылись, и оттуда вышли люди, несущие нечто вроде цилиндрического гроба. При виде его шум в толпе усилился. Простые добрые люди выкрикивали оскорбления в адрес приговоренного, обзывая его «грязным еретиком», или «отродьем Сатаны», или же более прозаически «подонком» – те, кому не хватало словарного запаса.

Торжественно неся кессонную камеру, солдаты двинулись к рельсу; перед ними шествовал бубнящий молитву священник. Все это сильно смахивало на похороны, но находящийся в гробу человек-то был жив.

Процессия замерла перед рельсом, по которому мой друг будет выброшен в пространство. Аккредитованный журналист Интра воспользовался этой остановкой, чтобы сделать несколько фотографий. Священник повернулся к гробу и подал знак, чтобы его поставили вертикально. Толпе следовало увидеть приговоренного перед тем, как от него избавятся таким же способом, каким избавляются от отходов. Эффективное правосудие – то, которое поражает умы.

Солдаты медленно подняли металлический цилиндр, и все увидели расположенное наверху окошко.

Это было как если бы во время показа фильма отключили звук. Увидев за круглым бронированным стеклом лицо Косола, злобная толпа вмиг замолкла. Лицо человека, который столь гордо и достойно держался в суде, теперь превратилось в орущую что есть мочи сплошную маску ужаса, хотя ни один звук не доносился до нас. Его черты искажал такой дикий страх, что все видевшие это оцепенели.

С заледеневшим сердцем я предпочел закрыть глаза, лишь бы избавиться от чудовищного зрелища друга на пороге его мучений. Я почувствовал, как по щекам побежали слезы. Слезы ярости.

Священник снова принялся читать молитву.

Вчера, придя в Алмаз, я еле сдержался, чтобы немедленно не рассказать Паскалю о своей недавней встрече. Осторожность требовала обсуждать такие вещи только внутри Инфокосма Нод-2. Он сразу заметил, что со мной что-то не так, но решил, что это из-за суда. Кстати, отчасти он был прав.

Едва подсоединившись к матрице, я сразу же направился к его зоне, плывя над многоцветными волокнами данных. Прежде всего я описал ему, как прошло заседание. Его реакция на приговор не отличалась от моей. Хотя его кукла-аватар не выражала никаких эмоций, я без труда догадался, что он чувствует. Потом я перешел к странной встрече, произошедшей сразу после суда. А вот тут, напротив, его реакция была намного радикальнее моей.

– Тебя просто водили за нос, если хочешь знать мое мнение. Парень ломал комедию с единственной целью – втереться к нам в доверие.

Как же он действует мне на нервы, когда становится таким безапелляционным!

– Если бы ты его видел, то не был бы столь категоричен, – ответил я, стараясь сдержать раздражение. – Вначале я тоже так подумал и даже решил, что имею дело с простым легионером, который только ищет предлога, чтобы задать мне взбучку. Но быстро понял, что ошибся.

– И как же?

– Не знаю… по мелким деталям. Не берусь утверждать, что ему можно доверять, но готов поклясться, что его действительно что-то мучает. В таких делах не притворишься.

– А я-то считал, что ты не так наивен.

Ну до чего упрямый!

– Я не считаю себя тонким психологом. И тем не менее, поверь, ни один легионер не способен на подобные переживания.

Я прекрасно сознавал всю слабость своих аргументов, и Паскаль тоже.

– Абсурд какой-то. Ни один солдат не способен на переживания. Такова их природа.

– Да-да, ты прав. И все же напомню, что он не такой солдат, как все. Он аристократ, из очень высокопоставленной семьи. Нет ничего невозможного в том, что человек вроде него по-другому реагирует.

– Тем более: не стоит пускаться в откровения с племянником одного из военачальников! Остальные члены группы поднимут нас на смех!

На самом деле очень может быть. Мы топтались на месте, пора было принимать решение.

– Послушай, ну что такого, если я схожу на встречу и посмотрю, чем он дышит?

– Ты здорово рискуешь.

– Не думаю. Если бы я был на заметке у тайной полиции, они бы меня уже арестовали. Для чего им играть со мной в прятки? Ты прекрасно знаешь, что они заставили бы меня разговориться другими способами.

Паскаль не ответил. Я все-таки заработал несколько очков.

– Конечно, человек, настолько близкий к командованию, может быть нам полезен, – в конце концов признал он. – Но придется действовать с крайней осторожностью. Ты должен получить от него максимум информации, а ему выдать как можно меньше.

– Само собой. Я тоже так думаю.

– Ты предупредил остальных?

– Еще нет, не успел. Отправлю сообщение Саншу.

Аватар Паскаля кивнул. Я добавил:

– Кстати, прямо перед тем, как его уволокла стража, Косола что-то кричал о тайне или вроде того. У тебя есть какие-нибудь соображения насчет того, что он имел в виду?

– Хм… вообще-то, никаких.

Он ненадолго задумался.

– Я знаю, что он уже давно вел одно расследование. И хотел рассказать об этом на следующем собрании группы. Похоже, его это очень тревожило, но он не уточнял, о чем идет речь.

– Вот дерьмо! Наверняка прямо перед арестом он раскрыл какие-то важные сведения!

Мне сразу же стало стыдно, что меня вроде как больше занимает утрата этой информации, а не потеря нашего друга. Паскаль тактично сделал вид, что ничего не заметил.

– Он постоянно что-то записывал, – проговорил он. – Наверное, имеет смысл поискать.

Священник закончил молиться.

Я не знал, что именно он читал: я стоял слишком далеко, чтобы услышать. При совершении казни единственным уместным текстом было бы последнее причастие, но я не уверен, что еретику полагалось подобное таинство. И потом, Камера забвения не была казнью в прямом смысле слова. Скорее казнью отсроченной.

Изобретением этого наказания мы были обязаны одному из близких к папе кардиналов. Следовало придумать достаточно впечатляющую кару, чтобы в зародыше уничтожить любую попытку бунта среди солдат, которые настолько привыкли к близости смерти, что даже угроза высшей меры их уже не пугала. А потому требовалось найти нечто хуже смерти.

Камера забвения представляла собой автономную герметичную капсулу размером не больше гроба, в которой приговоренного выбрасывали в космическое пространство, предварительно, как лабораторное животное, привязанное к доске и питаемое через капельницу, обездвижив и подключив его к аппаратуре жизнеобеспечения. Так он дрейфовал во мраке, наедине со своими страхами, один на один с кошмаром всепоглощающей тоски, не имея возможности даже покончить со своим существованием. Окошко, расположенное перед его лицом, имело целью не только ужаснуть присутствующих при исполнении приговора, но и внести дополнительную изощренную ноту в муки приговоренного, подвергая его чудовищному головокружению от лицезрения космической пустоты. Говорили, что большинство осужденных очень скоро впадают в безумие, тем самым сокращая свои мучения, но, на мой взгляд, это было бы слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.

Создатели этой пытки озаботились тем, чтобы посылать капсулу вне плоскости эклиптики, так что у приговоренного не было ни единого шанса оказаться захваченным гравитационным полем какой-нибудь планеты и хотя бы насладиться видом ее поверхности, прежде чем умереть. В случае Косола эта гнусная предосторожность была излишней, поскольку наш полет проходил вне Солнечной системы. И только по истечении срока наказания питание несчастного автоматически отключалось, с тем чтобы после нескольких недель медленного истощения смерть наконец освободила его.

В большинстве случаев сроки подобных приговоров ограничивались несколькими месяцами. Я слышал о человеке, получившем полтора года, но не поверил. Косола дали десять лет. Я даже не знал, что такое технически возможно.

Единственный его шанс – столкнуться с дрейфующим в космическом пространстве булыжником.

Священник в последний раз перекрестился, после чего капсулу поставили на выводящий рельс. Присутствующие затаили дыхание, пока защелкивали восемь зажимов несущей тележки; не раздалось ни единого голоса, ни единого крика. Потом солдаты отошли от рельса и вытянулись по стойке смирно, напоследок священник совершил крестное знамение, и офицер дал команду «запуск».

Тележка двинулась, бесшумно прошла через восемь слоев компенсирующего поля, изолирующего доки от космической пустоты, и остановилась на краю рельса. Зажимы разошлись, и включился маленький реактор капсулы. Гроб моего друга, неумолимо ускоряясь, медленно пришел в движение, чтобы отправить невинного человека на муки десятилетних страданий. Меньше чем через минуту Камера забвения была уже слишком далеко, чтобы ее можно было рассмотреть.

Собравшиеся молча разошлись. Те, кто пришел упиваться казнью, просчитались: им пришлось довольствоваться лишь беззвучным ужасом приговоренного.

– Прощай, друг, – прошептал я. – Желаю тебе сил выдержать чудовищное испытание, на которое обрекли тебя наши тираны. – И мысленно добавил: Клянусь тебе, что продолжу твое сражение, чего бы мне это ни стоило!

Я развернулся и уже направлялся к выходу, когда заметил кое-кого, покидающего верхнюю галерею. От удивления я замер на месте: Танкред Тарентский. Оттуда он мог наблюдать за всем происходящим, оставаясь незамеченным. Я едва успел его разглядеть, а главное, увидеть выражение его лица. Отвращение. Глубокое отвращение, которое эта растянутая во времени казнь должна вызывать у каждого человека, достойного этого имени.

И я внезапно осознал, что все переменилось. Хотя обычно офицеры его ранга не озадачиваются судьбой бесшипников – особенно когда это приговоренные активисты, – этот человек дал себе труд прийти на казнь Косола. Накануне он сказал мне, что приговор возмущает его, но я не поверил. А теперь я подумал, что этот солдат, которого терзают сомнения, возможно, говорил совершенно искренне.

* * *

– Планетарное окружение альфы Центавра А состоит из семнадцати планет. В отличие от Солнечной системы, все они теллурического, то есть земного, типа. Дело в том, что специфические гравитационные поля двойных звезд не дают сформироваться таким газовым гигантам, как Юпитер или Сатурн.

Как следствие, все планеты этой системы обладают крайне малыми водными ресурсами, поскольку именно благодаря газовым гигантам, обладающим большой массой, кометы притягиваются в звездные системы и рано или поздно разбиваются о планеты земной группы. А кометы представляют собой главный источник воды для таких планет.

Акия является второй планетой от звезды альфа Центавра А и вращается вокруг нее на расстоянии приблизительно 0,9 астрономической единицы[67]67
  Астрономическая единица – среднее расстояние Земли от Солнца.


[Закрыть], или же чуть ближе, чем Земля от Солнца. Ее диаметр равен 11 265 километрам, период вращения – 338,1 дня. И наконец, давление на поверхности равно 116 процентам земного, а гравитация – 96 процентам.

Как можно заметить, мы практически имеем дело с близнецом нашей планеты.

Лектор, научный сотрудник из контингента белых халатов, читал свой курс без особого энтузиазма. В его оправдание можно сказать, что и аудиторию составляли не прилежные студенты, которые скрупулезно записывали бы каждое слово, а зевающие солдаты, ожидающие единственной интересующей их информации: об атамидах.

– Орография[68]68
  Орография – характер внешних форм, рельефа какой-либо части поверхности планеты.


[Закрыть] Акии Центавра разделяется на три большие зоны: экваториальную полосу и две околополюсные области. Чрезвычайно широкая экваториальная полоса располагается гораздо выше тропиков и покрывает всю окружность этой лишенной океанов планеты. Температура там крайне высока, поскольку регулярно поднимается выше 55 градусов в тени. Две другие зоны начинаются от сорок пятой параллели и тянутся до полюсов, климат там можно было бы квалифицировать как эквивалентный экваториальному на Земле. Только непосредственно на полюсах климат можно считать умеренным, ледовых шапок там нет. Совершенно очевидно, что своим крайне жарким климатом Акия обязана близости к звезде.

Танкред не упускал ни единого слова. Он ждал этого курса лекций с самого начала путешествия. Его терзало, что он почти ничего не знает о месте их назначения; он уже перечитал все отчеты и пересмотрел все документальные материалы, которые смог отыскать в открытом доступе. Много времени это не заняло. Сегодня наконец он получил возможность добраться до сути дела.

Лектор излагал материал, стоя на возвышении перед экраном, на котором сменялись иллюстрирующие его рассказ изображения:

– Бо́льшая часть экваториальной зоны состоит из засушливых районов и каменистых пустынь, где на первый взгляд жизнь кажется невозможной. Однако именно там живут атамиды. – Заметив, что аудитория внезапно проявила интерес, он на мгновение умолк, а потом, улыбнувшись одними уголками губ, добавил: – Но к этому мы вернемся позже.

Послышался разочарованный вздох. Не обращая на это внимания, инструктор продолжал:

– Несмотря на неблагоприятные условия, в глубоких расселинах, где на поверхность выходят мощные подземные потоки, произрастают густые и жизнестойкие джунгли. Отнеситесь к этим джунглям с осторожностью. Вполне возможно, что вначале по сравнению с жестоким центаврийским солнцем они покажутся вам безопасным убежищем. Но это чистая иллюзия. Мы знаем, что там встречается множество опасных видов животных и растений и некоторые из них смертельны.

Однако, если все же вам придется там укрыться, прежде всего опасайтесь существа, которое получило условное название «скалотигр». Некоторые, имевшие случай с ним столкнуться колонисты оставили крайне тревожные отчеты. Но времени на серьезное научное описание не хватило, а единственное изображение, которым мы располагаем, не слишком… выразительно. – (Появилась очень темная и размытая фотография, на которой можно было различить силуэт, немного напоминающий кошачий.) – Это животное, которое можно было бы сравнить с земным тигром, но обладающее, по всей видимости, очень развитыми маскировочными способностями. У него наличествуют и другие удивительные свойства, которые, однако, не были описаны до уничтожившей колонию трагедии. К счастью для вас, он, судя по всему, встречается довольно редко.

Льето обернулся к Танкреду и несколько раз приподнял брови, словно говоря: «Лучше с ним не сталкиваться!»

– Вопросов нет? – привычно спросил лектор. – Тогда перейдем к коренным жителям.

Все, кто прежде сидел расслабленно, развалясь на стульях, моментально распрямились, и классная комната внезапно заполнилась примерными учениками. В знак того, что последующие изображения имеют строго военное предназначение, на экране всплыла эмблема НХИ.

– Когда в 2195 году по приказу папы на вторую планету звезды альфа Центавра А отправилась первая колонизаторская миссия, учеными предварительно было установлено, что условия на ее поверхности, что касается гравитации, суточных циклов и атмосферного давления, сопоставимы с земными. Поэтому допускалась и возможность наличия жизни. К тому времени были уже зафиксированы газовые выделения, характерные для растительности, и существование представителей животного мира представлялось вполне вероятным. Но никто не ожидал обнаружить там мыслящих существ.

Танкред подумал: Возможно, мы были бы не так удивлены этим открытием, если бы не считали, что Вселенная существует исключительно для человека. Хотя от геоцентрической модели давным-давно отказались, антропоцентристское[69]69
  Антропоцентризм – философское представление, согласно которому человек есть средоточие Вселенной и цель всех совершающихся в мире событий.


[Закрыть] мышление все еще переживало пору расцвета.

– Эти существа создали цивилизацию, которая, оставаясь примитивной, достигла уровня, приблизительно соответствующего человечеству десятого века. Различные отчеты колонистов еще до трагедии описывают их общественную систему как основанную на крайнем неравенстве и кастовой системе, а также сконцентрированную вокруг больших антисанитарных городов, от которых зависят все окрестные крестьяне.

Изображения вышеозначенных городов с грязными улицами и постройками примитивной архитектуры из сероватого самана демонстрировались на экране за спиной инструктора. Танкред подумал, что знает немало подобных мест на Земле.

– Свою планету они называют Акия, а себя самих атамидами. Они разделяются на три расы. Крестьяне (или рабочие), мудрецы и воины. Статус крестьянина практически равнозначен статусу раба, жестокостью и страхом принуждаемого кормить высшие классы. Как вы можете видеть, их телосложение отвратительно, зато достаточно высока их эффективность в работе на земле и в различных других видах деятельности, где их используют.

На самом деле из-за плохого качества снимков различить что-либо было довольно сложно. В лучшем случае на экране появлялись приземистые человекоподобные существа с приземистыми торсами, стоящие на коротких ногах. Верхняя часть туловища увенчивалась вытянутым черепом с курчавой шерстью, наиболее густой на макушке. Глаза казались целиком черными.

Лектор продолжал:

– Эта категория населения подчиняется высшим кастам, которые рассматривают ее почти как скот. Далее идут мудрецы. Разумеется, это наиболее развитые представители населения, единственные, кто способен абстрактно мыслить и воспринимать технологию или научные принципы. Но на практике выяснилось, что они ведут себя скорее как фанатичные религиозные вожди, которые держат свои народы в глубочайшем невежестве и запугивают их угрозами осуждения на пребывание в их языческом аду.

Ну надо же, усмехнулся Танкред про себя, будь я вольнодумцем, решил бы, что он описывает Землю. Он не смог сдержать смешка, что заставило кое-кого из соседей обернуться на него. Но он тотчас вспомнил гримасу ужаса на лице приговоренного в Камере забвения, и собственный цинизм показался ему совершенно неуместным.

Изображения крестьян сменились расплывчатой фотографией мудреца. Различия были не так велики, как могло показаться на первый взгляд. Менее ширококостный, почти хрупкий, хотя форма головы и общий вид сходны.

– А теперь самые жуткие из них: воины.

Лектор сделал паузу, чтобы подготовить небольшой театральный эффект. Вся аудитория обратилась в слух, на лицах не осталось и следа рассеянности. Изображение мудреца исчезло, и во весь экран возникло чудовищное существо. Фотографии, сделанной издалека и в движении, еще больше недоставало качества, чем всем предыдущим. И все же было видно, что это могучая порода. Гораздо более длинные, чем у предыдущих особей, руки заканчивались чем-то вроде длинных белых когтей, а ноги казались очень мощными. Однако основное внимание привлекала голова.

У воинов она была широкой и треугольной, ее вытянутая назад часть напоминала шейную пластину с яркими цветными полосками, как у некоторых земных ящериц. Широкие челюсти – хотя на этой фотографии они были сомкнуты – казались утыканными клыками, а в черных глазах виднелись желтые радужки.

– Настоящий демон, – пробормотал кто-то рядом с Танкредом.

– Это, бесспорно, и есть доминирующая среди атамидов раса, – продолжал лектор, – та, которая навязывает остальным свои желания и нездоровые амбиции. Эти воины – машины для убийства. Хотя они располагают лишь весьма примитивным оружием, похоже, кое-какие их биологические способности компенсируют отсутствие технологий. А потому категорически не стоит думать, будто высадки в боевых экзоскелетах «Вейнер-Ников» с винтовками Т-фарад будет достаточно, чтобы обратить их в бегство. Ничего подобного. Сражения мы, без всякого сомнения, выиграем, но легкой победы ждать не следует. Здесь вам представится уникальная возможность отличиться в бою и покрыть себя славой.

– Не забывайте: лавры тем дешевле, чем с меньшею опасностью достались![70]70
  Торквато Тассо. Освобожденный Иерусалим.


[Закрыть] – воскликнул Льето.

Его слова были встречены хором одобрительных возгласов.

Счастье, что Льето на моей стороне, подумал Танкред.

Когда он пришел, опоздав на два часа, то сразу почувствовал напряжение, царящее среди его людей. Оно было настолько сильным, что сомнений не оставалось: что-то произошло. Простое опоздание офицера может показаться солдату вызывающим, но спровоцировать подобное раздражение… Чтобы привести людей в такое состояние, требовалось чье-то сознательное воздействие. В последнее время Танкред замечал, что в жизнь подразделения исподтишка вмешиваются некие силы, чтобы подорвать его дух. Не надо быть ясновидящим, чтобы понять, откуда ветер дует: Роберт де Монтгомери.

Как вести себя, столкнувшись с подрывной деятельностью? Роберт только и ждет его оплошности, чтобы наброситься на него, как орел на ягненка. Танкред ни в коем случае не должен давать ему такого повода. Если это будет продолжаться, лучше обратиться к дяде, чем пытаться уладить проблему своими силами.

Отбросив прочь мрачные мысли, Танкред сосредоточился на лекции, пусть даже самая интересная часть уже позади.

* * *

Вечерний воздух был напитан влагой, под куполом сада Святого Иоанна смешивались запахи земли и коры. Обычно в этот час только влюбленные посещали корабельные сады. Но сегодня вечером Танкред не заметил в кустах ни нетерпеливого шуршания, ни перешептывания, ни приглушенного смеха. Сад был спокоен и тих.

Прислонившись спиной к старому дубу с низко раскинувшимися ветвями, он ждал уже минут двадцать, когда Альберик толкнул садовые ворота и пошел по Центральной аллее. Казалось, это пустынное место внушает ему некоторое беспокойство, он обшаривал взглядом сумерки. Танкред коротко свистнул, обозначив свое присутствие. Альберик обернулся в его сторону и прищурился, а потом, взобравшись на разделявший их склон, направился к нему.

– Извини за опоздание, – сказал он.

– Главное, что ты пришел, – с улыбкой ответил Танкред.

– Я чуть не прошел мимо. Ты специально спрятался под деревом?

– Нет, просто люблю соприкосновение с деревьями и с природой вообще. Корабельные сады – единственное место на «Святом Михаиле», где я себя хорошо чувствую.

Молодой бесшипник с сомнением взглянул на него:

– Но ведь он же искусственный. Ничего общего с тем, что на Земле.

– Да, зато создан понимающими людьми. В природе здесь не чувствуется принуждения, дорожки естественно следуют склонам холмов и извивам ручья, а деревья, кажется, выросли там, куда ветер уронил семя.

– Это всего лишь иллюзия. Весь сад – искусная подделка, и только.

– Знаю. Но мне хочется верить, что он настоящий, что под ручьями не спрятаны никакие насосы, что никакой вентилятор не гонит ветер, колышущий листву, и никакой пейзажист не чертил его плана. Сад намного красивее, когда в это веришь.

Альберик покачал головой:

– Не согласен. Самые красивые вещи – те, что не приукрашены. Нет ничего прекраснее правды.

– Настоящая природа, без прикрас, не всегда так уж красива. Слишком много страданий, жестокости, страха, холода, голода. От настоящей природы чаще исходит запах разложения, чем аромат цветов.

– Может быть. И тем не менее любой имитации я предпочитаю настоящую природу, пусть грубую. Имитация – это всего лишь фальсификация реальности. Возможно, все, что ты перечислил, – это цена, которую надо платить за правду.

Танкред усмехнулся, но без всякой презрительности:

– Вот пример речей, которые я не часто слышу. В моей среде видимость – это всё. И долг благородной семьи в том, чтобы любой ценой поддерживать ее.

Предлагая пройтись, он дружески взял молодого человека под локоть. Они двинулись по дорожке, которая вилась между двумя холмами. Уже опустились густые сумерки, но расставленные вдоль тропинки крошечные красные горелки позволяли без затруднений следовать по ней.

– Знаешь, в некотором смысле я тебе завидую, – сказал Танкред. – Подозреваю, жизнь у тебя временами была нелегкой, но по крайней мере тебе ничто не застило глаза. Ты всегда видел мир таким, каков он на самом деле.

– А тебе что мешало?

– Может, ты думаешь, что в военной школе тебе представляют жизнь со всей непредвзятостью и объективностью? Что, когда в шестнадцать лет поступаешь на службу Христу, у тебя есть возможность развить критическое мышление?

– Нет, конечно. – Альберик остановился и скрестил руки на груди. – Ладно, прости, что сразу перехожу к делу, но ты сказал, что знал женщину, погибшую в прачечных. Это правда?

Оттого что его так одернули, Танкред почувствовал раздражение; их разговор не был неприятным, и он не понимал, почему Альберик так резко перебил его.

– Да… Ее звали Вивиана Манси. Она была невестой моего лучшего друга.

Похоже, Альберик колебался, не зная, как себя вести.

– А с чего ты взял, что меня интересует эта история?

– Ты же пришел, верно? – язвительно ответил Танкред. – Брось свои штучки!

Эта граничащая с провокацией паранойя страшно раздражала его; бесшипника, казалось, удивил этот внезапный приступ гнева, и он на несколько секунд умолк. Сделав над собой усилие, чтобы его голос звучал более дружелюбно, он снова заговорил:

– Представляю, как трудно тебе было решиться на встречу с кем-то вроде меня. Сколько разговоров пойдет, если нас увидят вместе, верно?

– Я не придаю большого значения тому, что болтают люди.

Альберик свернул с дорожки и пересек лужайку. Он уселся на огромный корень и жестом предложил Танкреду последовать его примеру.

– Ну так расскажи мне эту историю, – попросил он. И добавил: – Конечно, если хочешь.

Некоторое время Танкред смотрел на него, размышляя о последствиях того, что собирался сделать, а потом решил, что с того момента, как Энгельберт обратился в полицию, эта история перестала быть тайной. Он расположился напротив Альберика и приступил к рассказу о смерти Вивианы и о своем собственном расследовании, после того как военная полиция закрыла дело. Бесшипник внимательно слушал, и больше всего его заинтересовало то, что касалось появления человека в черной рясе.

– Думаешь, этот человек и убил твою знакомую? – спросил он.

– По всей очевидности. На следующий день я вернулся вместе с полицией, а тайник исчез. Отличная работа, никаких следов не осталось.

– Тут-то ты и вспылил вместе со своей Т-фарад.

– А, ты в курсе.

– А ты как думал? – улыбнулся Альберик. – Я кое-что выяснил, прежде чем прийти. И кто же, по-твоему, этот загадочный человек?

– Кто же еще, как не Испепелитель.

Альберика не удивил его ответ.

– И ты думаешь, что он демон, да?

– Нет, я в эти глупости не верю. Я думаю, он человек из плоти и крови.

– И его покрывают на самом верху.

Танкред развел руки ладонями вверх, как делают, признавая очевидность:

– Определенно.

– Оказывается, ты не совсем лишен способности мыслить критически, Танкред Тарентский.

– Поверь, ты единственный, кто в этом сомневался. Теперь твоя очередь.

Альберик несколько секунд откашливался.

Для него это поворотный момент, подумал Танкред. Момент, когда он должен решить, можно мне довериться или нет.

– Как бы выразиться… Скажем, я вхожу в круг друзей, имеющих склонность к несколько гипертрофированному критическому мышлению…

– Проще говоря, ты в группе активистов! Прости, что сразу перехожу к делу…

Танкред изобразил пальцами кавычки, передразнивая выражение, которое раньше употребил Альберик.

– Вижу, ты ничего не забываешь. Ну да, можно и так сказать.

– Тот, кого приговорили вчера, был одним из ваших?

– Один из наших. Но главное, он был моим другом.

– Мне искренне жаль.

– А ты не жалей. Это всего лишь еще одна причина продолжать наше сражение.

– Какое сражение?

Казалось, Альберик сделал усилие, чтобы взять себя в руки. Он боится, что уже сказал слишком много, подумал Танкред.

– Хм… Наверно, «сражение» слишком сильно сказано. Борьбу за правду. За правду во всем. За то, чтобы все наконец узнали истинные цели этого похода, его подспудные причины.

– Это опасная борьба…

– Теперь ты понимаешь мою недоверчивость.

– …а с опасностью мы на «ты», – добавил Танкред, изображая широкую плотоядную улыбку, которую так часто видел на лице Льето перед атакой.

Альберик хмыкнул:

– Благородные слова, но такая борьба может привести в Камеру забвения.

– Верно. Однако, если можешь что-то изменить, оно того стоит.

Повисла пауза; казалось, Альберик взвешивает свои слова. Где-то в саду заухала сова, и Танкред задумался, действительно ли ее взяли на борт, или где-то на деревьях скрыты репродукторы. Молодой человек, в сумерках сидящий против него, полуприкрыв глаза, наблюдал за ним. И тут Танкред решился задать вопрос, который жег ему язык:

– О какой тайне говорил твой друг на суде?

Бесшипник ответил не сразу. В полутьме выражение его лица казалось загадочным.

– Не знаю. Он не успел рассказать нам. Но я докопаюсь, можешь мне поверить. Я обязан сделать это ради него.