Электронная библиотека » Франсуа Баранже » » онлайн чтение - страница 19


  • Текст добавлен: 8 июля 2021, 09:21


Автор книги: Франсуа Баранже


Жанр: Научная фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Часть вторая

V

Серый полумрак. Влажность.

Ему лучше. Тень дала ему убежище. Солнце проиграло.

Пока что.

Где он? Где тот, кто привел его сюда?

Я по-прежнему здесь.

Где? Откуда исходит этот голос? Он должен сориентироваться и отыскать его. Определиться.

Да, ты должен сориентироваться.

Он идет вперед. Эти пещеры – настоящий лабиринт. Чтобы выбраться из них, нужна вечность.

Следуй линиям.

Каким линиям? Это ловушка.

Он не должен был так доверяться. Он никогда не выйдет отсюда.

Доверие.

Какой идиот! Какой простак!

Ты должен успокоиться.

Успокоиться, но как? Он застрял здесь, он пленник!

Позволь вести тебя.

Позволить вести, но кому? Здесь только песок и скалы!

Доверься своему инстинкту.

Он ходит кругами по этим пещерам. Он ищет выход. Он в панике.

Кто-то придет.

Кто? Он никого не видит!

Он другой.

Выйти! Здесь он задыхается. Снаружи слишком жарко. Внутри слишком темно.

Доверься ему.

Кому?

Это твоя другая ипостась.

Он чувствует, как возвращается спокойствие. В конце концов, здесь он может выжить. Снаружи смерть.

Твоя другая ипостась

* * *

4 августа 2205 ОВ


Синтетические колокола «Святого Михаила» прозвонили шестичасовой ангелус[65]65
  Ангел Господень (лат. Angelus Domini) – католическая молитва, названная по ее начальным словам. Состоит из трех текстов, описывающих тайну Боговоплощения, перемежаемых молитвой «Радуйся, Мария», а также заключительных молитвенных обращений к Деве Марии и Богу Отцу. Молитва читается трижды в день – утром, в полдень и вечером. В католических монастырях и храмах чтение этой молитвы зачастую сопровождается колокольным звоном, который также называют «Ангел Господень» или «Ангелус» (лат. Angelus).


[Закрыть]
. Как и все остальные участники девятого крестового похода, люди 78-го вставали неохотно, но не теряя времени.

Этим утром Танкред, сидя на краю койки, с трудом стряхивал с себя сонливость. Он растирал виски, пытаясь набраться силы воли, чтобы начать новый день. Каждую ночь его преследовал этот проклятый сон, и при пробуждении он чувствовал себя слегка вялым. В отличие от начала путешествия, теперь в его сновидениях всякий раз появлялось что-то новое. И все же, пусть он и просыпался немного не в форме, сон никогда не превращался в кошмар.

Ничего общего с теми жуткими видениями, которыми все мучились после прохождения через туннель Рёмера. На протяжении нескольких дней жестокие кошмары нарушали сон многих пассажиров, и сотни паникующих солдат кидались к корабельным психологам. К счастью, все быстро пришло в норму и никаких других отклонений обнаружено не было. Тем не менее далеко не все сразу оправились.

Танкред в последний раз потянулся и встал на ноги.

– Шевелитесь, банда лежебок! – машинально прокричал старший прапорщик Юбер. – Кто заправит койку последним, будет иметь дело со мной!

Юбер и сам не обращал внимания на то, что говорил поутру, это было частью ритуала. Танкред даже был уверен, что, если бы он вдруг замолчал, люди запротестовали бы.

Сегодня им выпал свободный день. Как только каюта будет приведена в порядок, солдаты смогут распоряжаться своим временем, как им заблагорассудится. Танкред подождал, пока толкотня в умывальных комнатах спадет, чтобы спокойно привести себя в порядок. Перед зеркалом методично покрыл щеки белой пеной, потом достал из футляра бритву, раскрыл ее и принялся скоблить лицо. Солдат у соседней раковины смотрел на него выпученными глазами.

– Ну надо же, мой лейтенант! Уверен, что впервые вижу, как кто-то бреется такой штукой!

Не отвечая, Танкред взглянул на него.

– Почему вы не используете магнитную бритву, как все? Тридцать секунд – и готово!

– Я предпочитаю по старинке. Меня это расслабляет.

– А вот по мне, если держать такое острое лезвие прямо у горла, думаю, какое тут расслабление!

Солдат, шумно отфыркиваясь, сунул голову под кран, после чего промокнул лицо полотенцем.

– Вы пойдете на процесс того класса Ноль, мой лейтенант? Я вот еще не решил. Там столько народу набежит, что не протолкнешься.

– Какой-то класс Ноль сегодня предстанет перед судом? А что он такого натворил?

– Активист он. Член «Метатрона Отступника».

Бритва замерла у левой щеки Танкреда.

– Одного из них поймали? Я и не знал.

– Ну да. И получит он по полной, если желаете знать мое мнение.

«Метатрон Отступник»… У Танкреда не было случая прочесть другой экземпляр после того, как в самом начале полета ему попался в руки этот листок.

Почти год миновал с тех пор, как он дал дяде слово прекратить свое параллельное расследование. Год, из которого десять месяцев прошли в сверхсветовом стазисе, продлившемся ровно столько, сколько нужно, чтобы закрыть и открыть глаза. А значит, Танкред чуть больше полутора месяцев старается не думать ни о невесте друга, ни об Испепелителе.

Он чувствовал себя виноватым при мысли, что сдался, не выдержав давления, и внутреннее противодействие привело к тому, что мало-помалу Испепелитель стал для него почти наваждением. Он видел его везде и нигде.

Он отказался от своих намерений, чтобы успокоить Боэмунда, однако его ненависть к несправедливости при виде страданий Льето нимало не утихла.

А в то же время проклятый Роберт де Монтгомери приобретал все большее влияние, постепенно становясь одним из главных голосов этой кампании, – дня не проходило, чтобы он не показался на Интра, разглагольствуя обо всем и ни о чем, – он всячески красовался, выступая от имени ультра, образуя все более мощную группировку вместе с графом Тулузским, Раймундом де Сен-Жилем. Их-то никто не просил отступиться. Роберт мог сколько угодно интриговать против семейства Тарент, никто не потребует от него сделать так, чтобы о нем забыли!

Разумеется, Танкред твердо пообещал Боэмунду положить конец своим расследованиям, но если представится случай узнать побольше, это ведь не означает, что он принялся за старое…

* * *

Стояла уже длинная очередь, когда я подошел к Дворцу правосудия «Святого Михаила». Людей медленно пропускала военная полиция, которая следила за тем, чтобы при входе в помещение суда не было толкотни. Так что после моего прихода очередь продолжала расти.

Когда меня наконец пропустили, зал заседаний был уже почти полон, и мне пришлось пробиваться сквозь толпу, чтобы отыскать себе место, откуда я мог бы следить за судебным разбирательством. И хотя по дороге я выслушал немало оскорблений, в конце концов мне все же удалось найти свободный кусочек скамьи недалеко от первых рядов. Чтобы я мог сесть, какому-то тощему субъекту неопределенного возраста, чье изможденное лицо и диковатый взгляд выдавали пьянчужку, пришлось слегка потесниться и буквально вжаться в подлокотник. Он с усмешкой бросил мне:

– Повезло тебе, парень, найти местечко, некоторые тут часами выстаивают!

Этот процесс и без того был для меня пыткой, а долгое ожидание окончательно испортило мне настроение.

– Знаю. Толпа всегда жаждет крови.

Доходяга ухмыльнулся во весь рот, его голос звучал как расстроенная скрипка:

– Не корчи из себя чистоплюя, сынок. Сам-то ты явился!

Да, я явился. Хоть я и поклялся себе держаться в стороне от этого псевдопроцесса, сама мысль бросить друга была мне отвратительна. Оттого что я буду в этой толпе, для него, конечно, ничего не изменится, но вдруг наши взгляды случайно встретятся и это придаст ему бодрости.

За те недели, что прошли после выхода из туннеля Рёмера, я постепенно занимал все более значительное место в Сети. Следом за Косола и Саншем мне представили и других видных членов группы, и я научился ценить их. Поначалу я опасался, что увижу заговорщиков-реваншистов, которые готовят какие-то жалкие нападения на своих притеснителей, так что для меня стало приятной неожиданностью встретить людей прагматичных, просто решивших перейти к действию. Они больше не желали плыть по течению – они хотели изменить его направление.

Рядом с ними я стал действовать намного активнее, чем мог бы предположить. Я сам себе удивлялся. Далеко позади остались те времена, когда я ругал Паскаля за близость к Сети! Теперь я являлся одним из важнейших ее элементов.

Тем сильнее потряс меня полицейский рейд в штаб «Метатрона».

Я снова сосредоточился на атмосфере в зале: оживление среди секретарей суда позволяло предположить, что скоро появятся военные судьи. Тут передо мной уселся какой-то субъект размером с зеркальный шкаф, почти перекрыв все поле зрения.

– Этого только не хватало, спасибо, – проворчал я, скрипнув зубами.

И тут же прикусил губу. Я не заметил лейтенантских нашивок на его погонах. Тип – мрачный шатен с квадратной челюстью – обернулся и бросил на меня быстрый взгляд. Очевидно, он счел, что я не стою того, чтобы тратить на меня свои нервы, потому что, не сказав ни слова, перенес свое внимание на возвышение для трибунала. Про себя я вздохнул с облегчением. Совсем не время подвергнуться аресту за такую глупость, как оскорбление офицера.

Внезапно боковая дверь распахнулась, и секретарь суда объявил:

– Господа судьи!

На судейское возвышение взошли трое – два полковника и епископ Адемар Монтейльский. Даже если бы у меня оставались какие-то иллюзии относительно исхода этого «процесса», при одном только взгляде на них я бы понял, что для моего друга все кончено. Лица обоих полковников были отмечены стигматами несгибаемой морали и полного отсутствия способности к сочувствию. Из тех, у кого один ответ на любой вопрос: «Военные не думают, а подчиняются».

Лицо епископа выражало благожелательность, но все знали, что он всего лишь флюгер, который всегда поворачивается, куда ветер дует. А сегодня на обвиняемого обрушится буря.

Судьи расселись, и секретарь громко приказал:

– Стража, введите обвиняемого!

Толпа заволновалась и зашепталась, когда двое военных полицейских подтащили к скамье обвиняемых человека, который никак не мог представлять большой угрозы для армии. Осунувшийся, плохо выбритый, со связанными руками и ногами бедолага, которого явно обрабатывали всю ночь, – только с величайшим трудом мне удалось узнать своего друга.

Однако это был он, Косола.

– Господи, что они с ним сделали? – выдохнул я.

Хотя я знал этого человека не так давно, я успел полюбить его. Энергичный, душевный, умный – вот слова, которыми я бы описал его до ареста. Теперь он превратился в жалкую развалину.

Обвиняемого подвели к барьеру и освободили ему от наручников запястья, оставив скованными щиколотки. Полковник, исполнявший роль прокурора, поднялся со своего места и обратился к нему:

– Подсудимый! Вы предстали перед военным трибуналом, так как вам вменяются в вину следующие факты: заговор против Генерального штаба и Церкви, подготовка мятежа, клевета и открытое возражение слову понтифика.

Чудовищность обвинений настолько возмутила меня, что я не сдержал восклицания:

– Чушь!

Сидящий передо мной верзила снова обернулся и посмотрел на меня. Меня удивил его пристальный взгляд, и я вернул ему такой же, прежде чем отвести глаза. Он тоже отвернулся, а прокурор между тем продолжал зачитывать вводную часть:

– Да будет принято к сведению, что обвиняемый отказался от предложенного ему государственного защитника и принял решение защищать себя самостоятельно.

Потом он обратился к суду:

– Господин судья, монсеньор, этот человек был изобличен двумя солдатами, которые, будучи в тот момент в гражданском и по этой причине не возбудив его подозрений, явственно слышали, как он высказывал серьезные обвинения в адрес духовенства и военного руководства этого крестового похода. А именно ставил под сомнение моральные качества членов Совета крестоносцев и клеветал даже на самого Петра Пустынника! К тому же несколько других свидетелей безупречной честности подтвердили, что неоднократно слышали, как он распускает самые грязные слухи, которые ходят на борту этого судна, в частности наиболее вредоносный из них – о так называемом Испепелителе.

При упоминании этого мифа по залу пробежал гул. Прокурор с легкой улыбкой наблюдал за произведенным эффектом.

– Что за глупости!

Ай, я опять подумал вслух!

На этот раз лейтенант не обернулся, хотя наверняка расслышал мои слова. Зато старый сыч справа от меня начал терять терпение.

– Слушай, парень, может, захлопнешь пасть, а? Если тебе что-то не нравится, так ведь тебя ж никто сюда не тащил.

Прокурор продолжал:

– И последнее, но далеко не самое маловажное обвинение – подрывная деятельность! В момент задержания подозреваемый находился в неиспользуемом техническом помещении, коды доступа в которое он похитил, чтобы затем превратить его в подпольную типографию. В данном помещении преступник и несколько его до сих пор не арестованных сообщников плели свою паутину лжи, печатали свой помойный листок, коим является богохульный «Метатрон Отступник», единственной целью которого было спровоцировать беспорядки и опорочить наиболее уважаемых лиц данной военной операции!

Дешевые трюки прокурора безотказно подействовали на публику, явившуюся посмотреть на заклание. А вот Косола не дрогнул. С самого начала у меня еще не было случая разглядеть его лицо, потому что он стоял спиной к залу.

Я сам тоже едва не оказался на скамье обвиняемых. В тот момент, когда в помещение «Метатрона» нагрянула полиция, нас там было много. Косола следил за распечаткой последнего номера на отбракованном оптическом принтере, которым мы разжились в одной из многочисленных корабельных кладовок, а я в соседней комнате вместе с тремя другими активистами корпел над текстами для следующего номера.

Когда ворвалась военная полиция, у Косола хватило присутствия духа выбить одну из опор принтера, отчего аппарат рухнул и перегородил дверь в комнату, где сидели мы. Триста килограммов печатного устройства заклинили металлическую створку, перекрыв доступ полицейским и позволив нам сбежать через «аварийный выход», который мы устроили в технических коммуникациях. Пять минут спустя мы уже рассеялись в толпе на Центральной аллее. Все, кроме Косола.

В последнюю секунду перед тем, как сбежать, я успел услышать крики, которые исторгали из него удары солдатских сапог.

Прокурор сухим тоном завершил чтение обвинительного заключения.

– Принимая во внимание вышеизложенные факты, господин судья, монсеньор, этот человек был задержан, и от него потребовали объяснить свои поступки. Разумеется, он все отрицал. Мы были вынуждены прибегнуть к допросу с пристрастием, которому он подвергался в течение всей ночи, и в конце концов обвиняемый признался в своих преступлениях. Поэтому сегодня утром он предстал перед вами, чтобы вы определили ему наиболее справедливое наказание.

С довольным видом хорошо поработавшего человека прокурор уселся на свое место. Все взгляды обратились на судью, а тот разглядывал обвиняемого. С самого начала Косола почти не шевелился, он стоял ссутулившись, опустив голову и положив руки на барьер. Скорее, я бы сказал, вцепившись в него.

– Монсеньор епископ Монтейльский! – звучным голосом произнес председательствующий. – Предоставляю вам слово, как послу и выразителю закона веры в составе данного трибунала.

Адемар с трудом поднялся. Епископ был не очень стар, но все знали, что он давно уже борется с неизлечимой болезнью. Сегодня он казался еще более слабым, чем обычно, и двигался чрезвычайно осторожно, словно опасаясь, что при малейшем сотрясении переломает себе все кости. У него был такой вид, будто он искренне опечален судьбой Косола.

Грязный лицемер!

– Итак, было установлено, что вы еретик, мой бедный друг. Вполне ли вы понимаете смысл этого слова? Оно означает, что вы выступаете против доктрин Церкви и объявляете себя врагом веры… Следовательно, и Бога.

Услышав это слово, Косола поднял голову. Его плечи немного распрямились, и он развернулся в сторону епископа. Я наконец увидел его чудовищно опухшее лицо. Однако голос его не изменился:

– Мне прекрасно известно значение этого слова, епископ.

Лицо Адемара побагровело.

– Подсудимый, вы должны говорить «монсеньор»! – загремел судья.

Косола медленно склонил голову и продолжил:

– Слово hairesis по-гречески означает «выбор». Таким образом, если вменяемое мне преступление заключается в том, что я сделал выбор, то да, я виновен. Только свободный человек способен делать выбор. А сегодня единственная возможность быть действительно свободным – это выбрать непринадлежность к Церкви, монсеньор.

После этих слов в зале повисло тяжелое молчание. При одной только мысли о том, что они придумают, чтобы покарать его, я ощущал, что мое сердце готово было выпрыгнуть из груди.

Адемар Монтейльский посмотрел на него долгим, еще более сокрушенным, чем прежде, взглядом:

– Итак, вы упорствуете, несчастный, тем самым отягчая свое положение. Единственный путь – это путь Христа! И те, кто сходит с него, погружаются во мрак заблуждений… Раскайтесь в своих преступлениях, и Его суд, – он воздел палец к небу, – возможно, будет милосерден. Отрекитесь от ваших мерзких воззрений, и ваша кара земная будет смягчена!

Несмотря на явно терзающую его боль, Косола выпрямился, как только мог, и с пылающим взглядом произнес во весь голос:

– Я не боюсь суда Бога, которого нет!

Зал взорвался протестующими криками. Войска были суеверны, и столь открытое богохульство могло ужаснуть даже самых закаленных солдат. Талантливо изобразив потрясение, Адемар рухнул в кресло, а судья яростно уставил на Косола палец:

– Бесстыжий нечестивец! У тебя будет время подумать над своими святотатственными словами. От имени трибунала приговариваю тебя к десяти годам Камеры забвения!

На этот раз толпа онемела от ужаса. Я почувствовал, что у меня кружится голова. Ничто, ни одно преступление не заслуживало подобного наказания. В ту же секунду Косола утратил ненадолго обретенную им видимость горделивой осанки. Лицо его стало мертвенно-бледным, и он упал на колени. Прикрыв глаза, почти про себя он проговорил:

– Безумцы, иллюзия, которой вы живете, исчезнет вместе с вами. Ваш Бог лишь тень, пустая дымка[66]66
  Торквато Тассо. Освобожденный Иерусалим.


[Закрыть]
.

Кто-то рядом со мной прошептал:

– Господь, смилуйся над ним.

– Стража, препроводите осужденного в его камеру! – бросил судья, ударив молотком. – Приговор привести в исполнение завтра же!

Косола грубо поволокли по полу к выходу. Он выкрикнул изо всех сил:

– Вас ослепили ваши догмы, но истина не в них! Солдаты, вас обманывают! Этот крестовый поход – не праведное дело, бароны хранят от вас ужасную тайну!..

Мощный удар кулаком в живот заставил его умолкнуть, и дверь за ним захлопнулась. Возмущенный ропот прошел по залу. Даже этой, вполне лояльной публике приговор показался чудовищным. Сказать, что я полностью разделял их настроение, было бы эвфемизмом. Все мое существо клокотало.

– Сволочи! – прорычал я, и мне было плевать, слышит меня кто-нибудь или нет.

Я вскочил и, расталкивая всех, ринулся к двери. Мне было необходимо любой ценой выбраться отсюда. Я испытывал такую тошноту, что мутилось в глазах.

Оказавшись наконец на открытом пространстве, я сделал глубокий вдох. Еще минута в этом суде – и я вывернул бы кишки на их лакированный паркет!

Неожиданно чья-то ладонь легла мне на плечо. Я стремительно развернулся, словно получил оплеуху, готовый ответить ударом на удар.

– Эй, успокойся, – убрав руку, сказал незнакомец.

– Чего тебе надо, солдат? – крикнул я в ответ.

И тут я узнал темноволосого гиганта, который сидел передо мной в зале суда.

– О, простите, мой лейтенант. Вы застали меня врасплох, и я…

– Забудь про звание, прошу, – ответил тот. – Мне бы хотелось переговорить с тобой.

Хоть я и знал, что к офицеру следует обращаться с подобающим уважением, я все еще испытывал нахлынувший на меня в зале гнев.

– А с какой стати я должен с вами разговаривать? Я вас не знаю!

– Успокойся, я не желаю тебе ничего плохого, – ответил он. – Просто приглашаю тебя пропустить стаканчик и немного поболтать.

Он казался обескураженным агрессивностью моего ответа. Это пробудило мое любопытство и слегка охладило гнев.

– Это еще зачем? – спросил я, стараясь смягчить резкость своего голоса.

– Думаю, есть кое-какие вопросы, в которых ты мог бы меня… просветить.

Похоже, этот тип чувствовал себя все более неловко. Если он расставил мне ловушку, то не слишком талантливо ломал комедию.

– Сожалею, но у меня нет времени.

– Ладно тебе, не валяй дурака. Приглашаю я, а кабак выбираешь ты.

– Нет, мне бы не хотелось. У меня работа и…

– Ну что за ослиное упрямство! Ты примешь мое приглашение, потому что это приказ!

Я был не в том настроении, чтобы подчиняться распоряжениям первого встречного солдата, однако что-то в поведении этого человека побуждало меня постараться узнать о нем больше.

– Послушай, я знаю, что тебе это наверняка кажется странным, – добавил он, – но мне необходимо поговорить с тобой.

Он выглядел по-настоящему смущенным. В то время как ни один легионер не был бы способен испытывать смущение ни в какой ситуации. В конце концов, что я теряю, если выслушаю то, что он там собирается мне сказать. Вдобавок, надеюсь, я достаточно тонкий психолог, чтобы вывести его на чистую воду, если это ловушка.

Чтобы у него не создалось впечатление, будто я уступил слишком легко, я несколько мгновений пристально смотрел ему прямо в глаза – что наверняка выглядело довольно комично, учитывая разницу в росте, – потом обреченно вздохнул:

– Пошли.

* * *

Как только молодой человек покинул зал, Танкред двинулся следом за ним.

Он понимал, что это глупо. Даже если парень что-то знает, он ничего не расскажет первому встречному. К тому же сам он рискует ступить на скользкую почву, от которой обещал Боэмунду держаться подальше. Но потребность узнать была сильнее.

Догнав молодого человека, Танкред пришел в растерянность от того, как тот себя повел. Он ожидал страха или недоверия, но не гнева. Значит, интуиция его не подвела. Реакции этого парня в зале суда доказывали, что он связан с осужденным.

А теперь, когда они сидели друг против друга за столиком, Танкред чувствовал себя и вовсе по-дурацки. Молодой человек спокойно его рассматривал, время от времени поднося к губам пивную кружку, хотя на самом деле практически не пил. Он же прервал молчание:

– Ну? Я вас слушаю.

Внезапно Танкред осознал, что непроизвольно обращался к парню на «ты». Ему стало немного неловко за свое высокомерие.

– Прошу, оставь ты это выканье.

Танкред мог бы поклясться, что на лице парня мелькнула легкая улыбка, как если бы он подумал: Хочешь поиграть в задушевный разговор? Понятно.

– Отлично, я тебя слушаю.

Нормандский лейтенант взвешивал каждое слово, чтобы не насторожить парня еще больше.

– В зале заседаний у меня сложилось впечатление, что ты… скажем так, принимаешь близко к сердцу судьбу того человека. И я подумал, что ты мог бы кое о чем рассказать.

– Почему я должен тебе доверять? Ты кто?

– Мое имя Танкред Тарентский. Обычно люди мне доверяют.

Прозвучало несколько выспренне, зато было правдой.

– Тарент? Ты как-то связан с Боэмундом Тарентским, военным советником этого крестового похода?

Н-да, не лучшее начало для задушевного разговора. Однако Танкред не привык стыдиться своего имени.

– Он мой дядя.

– Твой дядя? И ты надеешься, что я тебе доверюсь?

– А почему бы нет?

– Скажем так: аристократы обычно не очень расположены воспринимать критику. В высших сферах не слишком любят независимость суждений.

– А наша семья не отличается конформизмом. Могу заверить, что все сказанное тобой останется между нами.

Тот, казалось, обомлел от такой наглости:

– Ты откуда такой взялся, друг? Ты что, действительно считаешь, будто человек вроде меня может сказать, о чем он думает, человеку вроде тебя?

Внезапно Танкред хлопнул ладонью по столу. Он очень старался сохранять спокойствие, но парню тоже не грех было бы слегка поднапрячься.

– Прекрати принимать меня за образцового солдатика, который обязан думать, как его начальство! Я служил в таких военных кампаниях, где человеческая жизнь в глазах офицеров ничего не стоит! Если бы ты видел те ужасы, которые видел я, ты бы знал, что, проведя определенное время на войне, начинаешь понимать, насколько все относительно. Даже если ты кровный родственник одного из баронов крестного похода!

Молодой человек молчал, не сводя с него проницательного взгляда. Он не доверял незнакомцам, и Танкред вдруг подумал, что следовало бы брать с него пример. Не очень-то умно распинаться подобным образом на публике с его дисциплинарным прошлым.

– Если война тебе так отвратительна, что ты делаешь в этом походе? Мне казалось, желающих хватало, легко можно было бы уклониться.

– Ошибаешься. Для человека в моем положении уклониться было невозможно.

Тот медленно покачал головой, словно взвешивая ответ. Танкред решил, что пришел момент поговорить откровенно:

– Послушай, я уже устал подчиняться, не рассуждая. Вести войну за правое дело – благородная профессия. Но оказаться по другую сторону морали – это тот риск, на который я больше не готов идти. Я подписался на крестовый поход, в надежде, что столь важная цель позволит мне обрести душевное спокойствие. Но теперь я устал. Устал от компромиссов, от лжи. И теперь я хочу понимать, прежде чем подчиняться, я хочу знать, чтобы исполнять.

– Не слишком «уставной» подход…

– Я уже сказал тебе, что я не конформист. Поверь, очень может быть, что твои идеи мне ближе, чем ты думаешь. Этот суд шокировал меня не меньше, чем тебя.

– Я ничему не верю. Сначала скажи, о чем ты хотел поговорить, а потом я подумаю, можно ли на такие темы беседовать с незнакомцем.

Наконец-то он немного расслабился.

– Там, в зале, похоже, ты считал весь суд сплошным лицемерием. Почему?

– Это не совсем то, что я сказал. Я разозлился, потому что человек, которого осудили… – он поправился: – …которого приговорили, мой друг. Возможно, слова сорвались сами собой.

– Ты мне по-прежнему не доверяешь, – заметил Танкред. Он постарался, чтобы его голос прозвучал как можно более искренне. – Ты должен мне верить. Если у тебя есть информация, которую люди обязаны знать, то твой долг донести ее.

Молодой человек рассмеялся:

– Ты серьезно, Танкред Тарентский? Если бы у меня была «информация», как ты говоришь, последнее, что мне следовало бы сделать, – это ее обнародовать. Ты же видел, как они обошлись с моим другом! Его преступление в том и заключалось, что он призывал других думать своей головой. И потом, если ты класс Ноль, то должен быть как можно незаметнее, а не лезть на рожон.

– Класс Ноль? Ты насильно мобилизованный?

– А что? Ты не видел этой отметины?

Он похлопал по двум желтым полоскам на рукаве. Танкреду стало неловко, что он раньше не заметил этой детали.

– Видел, но как-то не сообразил. Я никогда раньше не разговаривал с бесшипником.

– И не без причины, – заметил тот едким тоном, – они делали все возможное, чтобы пореже с вами встречаться. Это считается дурным тоном. И готов поспорить, ты с самого начала полета не часто выбирался из тренировочных куполов.

– Да, не часто. Я… сочувствую, что тебя рекрутировали насильно.

Тут Танкред осознал, что никогда не задумывался о проблемах бесшипников.

Молодой человек вдруг разозлился. Он вскочил так же резко, как в зале суда:

– Кончай эту ерунду! Сам видишь, нам нечего делать вместе, лейтенант Тарентский. Давай, до скорого свиданья!

Танкред тоже поднялся:

– Нет, погоди!

– Что еще?

– Я был знаком с той испепеленной женщиной, которую нашли в прачечных.

Парень застыл. Он огляделся вокруг, потом подошел совсем близко к Танкреду и тихо сказал:

– Правда? Ты что-то об этом знаешь?

– Да, кое-что.

Молодой бесшипник на мгновение задумался, он колебался.

– И ты готов об этом поговорить?

– Да, но только баш на баш. Тебе тоже придется ответить на мои вопросы.

Парень, похоже взвешивал все за и против, потом решился:

– Ладно, найдешь меня завтра вечером после ужина в саду Святого Иоанна.

– Договорились, я знаю, где это.

Тогда, не добавив ни слова, парень направился к выходу.

– Кстати! – окликнул его Танкред. – Как тебя зовут?

– Альберик, – бросил бесшипник через плечо. – Альберик Вильжюст.

* * *

5 августа 2205 ОВ


Этим утром в программу 78-го смешанного П/К входил инструктаж.

С начала второй части полета все подразделения по очереди посещали серию лекций об Акии Центавра. Для 78-го это был первый раз. У большей части солдат идея «ходить в школу» не вызвала особого энтузиазма, но возможность узнать наконец чуть больше об их пункте назначения и о враге являлась достаточно притягательной. И все равно настроение было скорее сварливое.

Действительно, лекцию назначили на десять, и все явились вовремя, кроме лейтенанта. В отсутствие своего офицера им пришлось пропустить очередь и сидеть в зале ожидания, пока тот не соизволит явиться. У солдат, привыкших получать нагоняй за малейшую минуту опоздания, это отсутствие вызывало раздражение. И люди убивали время в брюзжании.

Как часто случалось, громче всех свое недовольство высказывал Арделион:

– Еще как минимум два часа валандаться до следующего захода, а мы даже не знаем, где он!

– Ага, – фыркнул другой солдат, – и без того этот инструктаж сплошное занудство, а тут еще маринуйся невесть сколько…

Олинд, Дудон и Рено играли в карты, устроившись на скамье под вентиляционной отдушиной, чтобы время от времени исподтишка посмолить сигаретку, выдыхая дым в трубу.

– Интересно, что за важные дела могут быть у лейтенанта? – ни к кому не обращаясь, спросил Олинд. – Этим утром он даже не проинспектировал каюту.

– После столовой он сказал, что ему нужно кое-что посмотреть, и ушел, – ответил Дудон.

Рено бросил туза на лежащие перед ним карты.

– Да не дергайтесь вы, – ухмыльнулся он. – Придет наш лейтенант рано или поздно. А я пока что классно вас общиплю.

Дудон попытался засмеяться с сигаретой в зубах, не выпуская карт из обеих рук, и в результате уронил на штаны пепел.

– Вот дерьмо! Чистые ж штаны, с утра надел!

– Ну, важные дела или неважные, – пробурчал Арделион, – а меня это начинает раздражать. Он своих людей вообще ни в грош не ставит!

Рассеянно следивший за всякой ерундой, которую передавали по Интра, вечный его подпевала Людовико тут же поддакнул:

– Не знаю, чем он так занят, наш лейтенант, но дела у него плохи. Надеюсь только, что не нам придется расхлебывать…

При этих словах Льето, развалившийся на сиденье, скрестив руки на затылке, навострил уши. Рено пожал плечами:

– Да ладно… Ну сделал он пару глупостей, не из-за чего огород городить.

– Не скажи, его скандальная выходка в прачечных в присутствии полиции стала известна даже в верхах.

– Да уж, вот так, ни с того ни с сего выстрелить из Т-фарада в общественном месте – это ж надо быть психом, верно? – подбавил огонька Арделион. – Не считая всего прочего, что говорят о его сомнительных связях, будто он якшается с темными личностями…

– Да, парень, похоже, забыл, что он офицер христианской армии. Рано или поздно тем, наверху, это осточертеет. И готов поспорить, дарит по подразделению.

Льето ушам своим не верил. Черт побери, эти кретины говорят сейчас о Танкреде Тарентском, одном из самых порядочных людей, каких он только встречал! И к тому же его друге!

Сдавая карты, Дудон бросил:

– Эй, парни! Вас послушать, так вы все мальчики из церковного хора! Напоминаю, Арделион, еще и месяца не прошло, как тебя замели за драку прямо посреди Центральной аллеи!


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 | Следующая
  • 3.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации