Текст книги "Пионеры Вселенной"

2

Циолковский забивал последние гвозди в самодельный стол для приборов, когда послышался стук в калитку.

– Это, наверное, Сергей Андреич, – сказал он жене, – я встречу сам, а ты уведи детей в спальню.

Пока Циолковский одевался, дверь распахнулась, и в кухню, вслед за тщедушным стариком Авдеем, вошел рослый, раздавшийся в плечах, Стрешнев с русой заиндевелой бородкой. Его раскрасневшееся лицо дышало здоровьем и свежестью. Даже форменная шинель и фуражка с кокардой не делали его строгим, чужим. Радость и искренняя теплота сияли в его глазах.

– Сергей Андреич! Милый друг! – Циолковский протянул руки, и они троекратно поцеловались.

– Вот, позвольте представить, Константин Эдуардович, наш Коля, – кивнул Стрешнев на зардевшегося мальчугана, которого Циолковский из-за отца не заметил.

Коля щелкнул каблуками, вытянулся и стал еще выше.

– Да мы же знакомы были в Боровске. У, какой богатырь вырос! Ну, здравствуй, Коленька! – Циолковский протянул руку. – Уже гимназист? Молодцом!..

Гости разделись и прошли в большую комнату.

– Извините, Сергей Андреич, у нас еще полный кавардак. Только ночью приехали.

– Ну, что вы, Константин Эдуардович, разве стоит об этом… Как вы доехали? Все ли благополучно?

– Очень признателен вам за хлопоты, Сергей Андреич. Все хорошо. Всем довольны.

Из соседнем комнаты вышла несколько похудевшая, осунувшаяся Варвара Евграфовна, а за ней с шумом ворвалась целая ватага ребятишек.

– Куда вы, куда вы! – смущенно и строго остановила их мать.

– Что вы, что вы, Варвара Евграфовна, – целуя ей руку, радушно заговорил Стрешнев, – пусть поближе познакомятся с Колей и вместе поиграют. Поздравляю с прибытием!

– Спасибо. Спасибо, Сергей Андреич… Раз вы хотите, пусть поиграют… Любаша, Игнатик, познакомьтесь – это Коленька Стрешнев, вы когда-то дружили. Какой большой!.. Не бойтесь.

Рослая Люба, с бантиками в косичках, в длинном платьице, подошла смело и подала Коле руку. Игнатик, худенький, узколицый, в бархатной куртке, из которой он уже вырос, неуклюже и стесненно переступал с ноги на ногу, не решался.

– Ну, что же ты, Игнатик, – подтолкнула его мать. – Ведь это же Коля. Разве забыл?

– А я помню тебя, Игнатик, – сказал Коля и, подойдя к нему, подал руку, – давай снова дружить. Будем вместе учиться в гимназии. Хочешь?

– Хо-чу! – со вздохом кивнул Игнатик.

– Ну, идите, дети, в ту комнату и поиграйте там.

– Мамочка, мы бы лучше на улицу, – попросила бойкая Люба. – Пусти нас покататься на санках… Мы их привезли.

– Пусть идут! – разрешил Циолковский. – И Коля с ними покатается…

Варвара Евграфовна собрала и проводила детей на улицу, попросив за ними присмотреть деда Авдея, а сама стала готовить чай. Циолковский со Стрешневым негромко разговаривали о житье-бытье. Кажется, жили рядом, а не виделись целых пять лет. Стрешневу шел уже сороковой год, а Циолковскому осенью должно быть исполниться тридцать пять.

– Константин Эдуардович, вы, конечно, еще не успели осмотреть Калугу?

– Нет, не успел… Вот завтра пойду в училище и уж тогда…

– Город порядочный. Много образованных людей. Здесь вы почувствуете себя совсем иначе.

– Я уже сейчас, от встречи с вами, приободрился. Спасибо!

– Вот побываете у нас, познакомитесь с обществом, и совсем настроение переменится… Кстати, Константин Эдуардович, как обстоит дело с печатанием книги об аэростате?

– Не знаю, как и благодарить вас, Сергей Андреич… К вашему взносу приложили лепту другие, и дело пошло. Книга печатается в Москве, и летом обещают. Даже не верится… Ведь эта книга может привлечь внимание к моему проекту. Может даже возникнуть общество по строительству дирижабля. Как вы думаете?

– Очень возможно! Если войдут в дело крупные промышленники – можно ждать успеха.

– Вот и я мечтаю… А с Техническим обществом борьба еще не окончена. Я не сложил оружия!

– Вы полагаете, что там сидят отсталые люди? – осторожно спросил Стрешнев.

– Не знаю… Ведь большинство – крупные ученые, профессора, а понять и оценить значение цельнометаллического управляемого аэростата или не могут, или не хотят…

– Я имел встречу с одним военным инженером, который был на обсуждении вашего проекта.

– Неужели? Это важно. Как же вы познакомились?

– Случайно. Он родственник жены… Приезжали в гости… Говорил о вас весьма уважительно. Весьма! Однако там сейчас все помешаны на самолетах. Считают, что именно самолеты, снабженные двигателями, должны проложить пути в воздушных просторах. И будто бы в этом направлении уже многое сделано у нас и за границей.

– Я кое-что слышал, – раздумчиво сказал Циолковский. – Знаю о Лилиентале, но у него больше планеры… Помню, читал про Можайского… однако, кажется, положительные результаты еще не достигнуты…

Циолковский встал, прошелся по комнате, теребя бородку.

– Я полагаю, Сергей Андреич, что одно другому не помеха! Право! Аэростаты – аэростатами, а самолеты – самолетами! Самолет может поднять одного, ну двух человек, а аэростаты – о!.. Я сейчас вынашиваю мысль об аэростате, который сможет перевозить по воздуху двести человек. Да, да – двести! Что вы скажете?

– Затрудняюсь… Не могу представить… Это кажется несбыточным…

– Дело вполне реальное. Я все продумал…

На крыльце послышался детский крик, и в кухню ввалились ребятишки.

– Извините, Константин Эдуардович, – торопливо заговорил Стрешнев, – идут ребята, поговорим в другой раз… и так я помешал вам… Пожалуйте в гости ко мне. Вот визитная карточка – тут адрес. Все будем очень рады. Лиза передает вам сердечный привет.

– Спасибо, Сергей Андреич, а чайку? Ведь жена хлопочет?

– Благодарствую, Константин Эдуардович. Видите, как тяжело с детьми Варваре Евграфовне? Потом…. не обижайтесь.

– Да, да, только устраиваемся… Так уж извините, пожалуйста.

– Что вы, пустое… К нам, к нам милости прошу. В любое время. Вот обоснуетесь и приходите с Варварой Евграфовной. Лиза будет очень рада.

Он заглянул в кухню, извинился и попрощался с хозяйкой. Циолковский, накинув пальто, вышел проводить гостей.

– Коля совсем большой и уже в гимназии.

– И ваши поступят, я похлопочу.

– Спасибо, спасибо, Сергей Андреич. Кланяйтесь Елизавете Павловне…

3

Директор уездною училища, тихий богобоязненный старичок Афанасий Афанасьевич еще четыре года назад должен был выйти на пенсию, но ему приходилось содержать и воспитывать троих детей покойного брата – надо было служить. Афанасий Афанасьевич старался изо всех сил держать училище в образцовом порядке, однако внезапная смерть математика поставила его в затруднительное положение – занятия срывались. И вдруг – радость! Он обласкал Циолковского, принял, как родного. Немного его смутило, что новый математик был туговат на ухо и слегка картавил, но, несколько дней просидев на его уроках, Афанасий Афанасьевич успокоился и даже решил, что ему повезло. Циолковский умел объяснять предмет понятно, увлекательно. «Вот так математик! – удивлялся директор. – Этакий педагог – находка для училища…»

Быстро освоившись на новой службе, Циолковский помог Варваре Евграфовне обосноваться в нанятой квартире, подыскал няню для малышей – и опять углубился в свои раздумья. Ему не давало покоя рассказанное Стрешневым. «Самолеты… Самолеты… Неужели этим, еще не созданным тяжелым машинам, суждено сыграть главную роль в завоевании небесных путей?»

Циолковский побывал в городской библиотеке, разыскал подшивку журнала «Воздухоплаватель» и перечитал все, что сообщалось о самолете Можайского и о первом французском аэроплане Адера – «Эол».

«Неужели профессора из VII отдела Технического общества правы? Неужели следует отказаться от аэростата и отдать предпочтение фанерным или парусиновым «птицам»?..»

Зимними вечерами, когда город погружался в сон, он выходил из дому и подолгу бродил тихими заснеженными улицами, думая все о том же…

Еще в Боровске, когда Техническое общество отвергло его проект металлического аэростата, Циолковский, работая над статьей «К вопросу о летании посредством крыльев», много думал о проблемах воздухоплавания.

Не раз пред ним вставал вопрос: почему специалисты VII отдела были решительно против управляемых аэростатов и отдавали предпочтение самолетам?

«Не ошибся ли я, отстаивая управляемые аэростаты? – спрашивал он себя. – Может быть, будущее действительно за самолетами?»

Верный своей привычке «ничему и никому не верить на слово», он пытался перечитать все, что писалось о строительстве самолетов. Но в Боровске удавалось просматривать лишь газеты да редкие журналы. Информация была скудной, неполной.

В Калуге в публичной библиотеке Циолковский сумел отыскать интересные статьи в журналах и даже брошюры и книги по воздухоплаванию. Он узнал, что самолет французского изобретателя Клемона Адера «Эол» был оснащен паровой машиной и котлом со спиртовой топкой мощностью в двадцать лошадиных сил. Это был довольно большой самолет, с размахом крыльев в четырнадцать метров. Весил он сто один килограмм.

Адер пытался поднять «Эол» в воздух, но помешали какие-то неполадки. Работа над совершенствованием «Эола» продолжалась.

Циолковскому удалось обстоятельно познакомиться с описанием смелых полетов немецкого исследователя и конструктора Отто Лилиенталя на собственных планерах.

Узнал он также некоторые подробности о проекте и подготовке к строительству самолета-гиганта английским изобретателем, создателем знаменитого пулемета – Хайром Максимом.

Сведения, просочившиеся в печать, поразили Циолковского: самолет Максима должен был весить больше трех с половиной тонн, иметь размах крыльев 31,5 метра и фюзеляж 21,3 метра. Высота самолета превышала десять метров. Две паровые машины, предназначенные для вращения пропеллеров, работающие на бензине, должны были развивать мощность в триста шестьдесят лошадиных сил…

Намечалось также строительство самолетов в Америке. Там даже были утверждены для изобретателей две премии: в сто тысяч и в двадцать пять тысяч долларов.

Самолет Можайского, поврежденный при попытке подняться в небо, ремонтировался и совершенствовался.

Циолковский понял, что самолетами увлечены не только в России, но и на Западе. Ими заинтересовались крупные промышленники, вроде Максима, которые не поскупятся на затраты, чтобы добиться успехов.

Эти обстоятельства заставили Циолковского серьезно задуматься над проблемой самолетостроения.

Тщательно изучив все доступные материалы, он пришел к заключению, что поиски конструкции самолета ведутся не совсем рационально.

Однажды Циолковский вышел погулять в сумерки и, незаметно дойдя до базарной площади, остановился удивленный. У коновязи, на снегу, важно разгуливал большой грач.

«Странно. Откуда в середине зимы грач? Очевидно, был ранен и не смог улететь осенью». Циолковский осторожно приблизился, чтоб лучше рассмотреть черную, отливающую лиловым, птицу. Грач, заметив его, подпрыгнул, энергично взмахнул широкими крыльями и, высоко взлетев, плавно опустился на березу.

«Красиво летит! – подумал Циолковский, и вмиг его мысли перенеслись к тем дням, когда в Боровске он наблюдал за полетами птиц и насекомых. – Менделеев предостерегал, что нельзя рабски подражать природе, а все-таки нужно учиться у нее! Я не видел, чтоб по небу летали бескрылые существа, вроде моего аэростата. Не видел! А если снаряд будет тяжелее воздуха – крылья необходимы. Но едва ли они должны быть такими угловатыми, как у самолета Можайского или «Эола». Самолет нужно проектировать и строить, по подобию птицы. У грача большие широкие крылья с мягкими очертаниями. Я их видел сейчас и хорошо запомнил…»

Циолковский направился домой и, закрывшись у себя в комнате, засел за наброски… Ему представлялось, что самолет должен быть обтекаемой формы с утолщенными спереди широкими, слегка изогнутыми, суженными на концах крыльями. Сделав контурный рисунок самолета, в виде распластанной птицы, он затем нарисовал его профиль округлым, чтоб меньше было сопротивление.

«Если снабдить его сильным бензиновым двигателем, обязательно полетит… Однако, в случае удачи, самолет едва ли сможет поднять больше трех человек, а аэростат поднимет двести, триста, пятьсот! Он может стать настоящим воздушным кораблем!.. Нет, все-таки следует работать над аэростатом».

В дверь тихонько постучали.

– Костя, ты не спишь? – спросила жена.

– Нет, работаю, а что?

– Третий час ночи! Ведь завтра в училище…

– Уже так поздно?! Я не знал… Сейчас, сейчас лягу…

4

В середине марта подули теплые ветры, зажурчали ручьи. От яркого солнца и веселого крика грачей стало радостней, отрадней на душе.

Во вторник утром Варвара Евграфовна ходила на базар и, возвращаясь, видела, как по бурой от навоза дороге, позвякивая колокольчиками, ленивой рысцой бежала почтовая тройка, в розвальнях, связанные цепями, громоздились большие кожаные мешки.

«Видно, конец санному пути, – подумала Варвара Евграфовна, – начнется распутица – ни газет, ни писем не дождешься…»

Придя домой, она принялась готовить и не заметила, как подошло время обеда – вернулись из училища Любаша с Игнатиком, вот-вот должен был прийти Константин Эдуардович. «Припозднилась я сегодня», – подумала Варвара Евграфовна и, услышав стук калитки, крикнула комнаты няне:

– Лукинишна, собирай на стол, кажется, «сам» идет.

– Сейчас, сейчас, голубушка, – откликнулась няня.

Дверь широко распахнулась, и в кухню вошел бородач с кожаной сумкой.

– Здравствуйте! Здесь проживают господа Циолковские?

– Здесь, здесь!

– Вот, извольте расписаться в книге – вам пакет из Петербурга. Другой месяц блуждает… Переслан из Боровска.

– Спасибо… Это мужу.

Варвара Евграфовна расписалась, взяла пакет.

– Ох и печет, – вздохнул почтальон, пряча книгу в широкую сумку. – Нет ли у вас кваску?

– Квасу нет… Может, чайку выпьете?

– Благодарствую… совсем упарился… охота квасу… Ну, да раз нет – что поделаешь… Прощевайте!..

Почтальон ушел, а Варвара Евграфовна, взвесив на руке пакет, решила, что в нем что-то очень важное, и отнесла в спальню, спрятала под подушку…

Циолковский, пообедав, поиграл с ребятами, а потом прошел к себе в комнату.

Варвара Евграфовна, видя, что он в хорошем настроении и еще не успел заняться делами, поспешила к нему с пакетом.

– Вот, Костенька, сегодпя принесли… чувствует мое сердце, что-то хорошее…

– Ты всегда меня успокаиваешь, Варенька!

Он разрезал шнурок, вскрыл пакет и достал внушительную на вид, неразрезанную книгу.

– Ой, что это, Костя?

– «Труды Отделения физических наук Императорского общества любителей естествознания за 1891 года. Том четвертый», – прочитал Циолковский, не переводя дыхания.

– Зачем же это тебе?

Циолковский взял нож, наскоро разрезал листы, где было оглавление, и радостно закричал:

– Вар-ря, Варюша! Ура-а-а! Напечатали мою работу.

– Что ты, Костя. Где? Я хочу видеть сама.

– Вот, вот гляди! «Давление жидкости на равномерно движущуюся в ней плоскость»! Мою, мою статью напечатали! И где – в трудах Императорского общества! Каково! Варя!

Варвара Евграфовна осторожно взяла книгу, посмотрела, прижала к груди:

– Даже не верю… Ой, Костя, как я рада. Наверное, за это заплатят?

– Заплатят… Разве в этом дело?..

– Но ведь мы так нуждаемся…

– Не беда! С голоду не умираем… Важно то, что весь ученый мир прочтет. Все узнают мои мысли. Десять лет бился, и все-таки не даром… Вот чем я горд, Варя. Ведь в «Трудах общества естествознания». А?

– Да, да, Костя. Я рада за тебя. Поздравляю! С победой тебя, Костя! С победой!..

5

Когда изнеженного, провинившегося баловня нашлепают, он горько заплачет… Если же на ребенка сыплются тумаки изо дня в день – он привыкает и даже перестает обижаться. Так и со взрослыми! Когда человеку всю жизнь «везет», неожиданные удары становятся для него потрясениями… Когда же удары судьбы преследуют человека неотступно, он смиряется, привыкает, относится к ним спокойно.

Циолковского неудачи преследовали с детства: потеря слуха, уход из гимназии, смерть матери… Потом началась полоса «невезения» со статьями. Но он не сдавался и упорно продолжал свои исследования. Он чувствовал в себе достаточно сил и был уверен, что сумеет сделать много полезного для человечества.

Привычка к неудачам научила его быть терпеливым и стойким. Лишь в первые минуты, когда обрушивался удар, в нем все кипело. Потом он успокаивался… Варвара Евграфовна давно изучила вспыльчивый и в то же время отходчивый характер мужа и старалась в минуты гнева не показываться, не раздражать. Или, напротив, являлась неожиданно, чтобы отвлечь.

Но бывало, что, занявшись работой, Циолковский забывал об огорчениях, а потом снова вспоминал о них и начинал волноваться.

Именно так случилось и в это утро после бессонной ночи.

Циолковский, выйдя к чаю, вспомнил об отзыве Жуковского на свою статью «К вопросу о летании при помощи крыльев» и, сердито двинув стулом, заходил по комнате.

«Напечатали лишь первую часть. А если б не это досадное совпадение – напечатали бы всю статью. Опять я попал впросак из-за своей неосведомленности…»

Варвара Евграфовна, услышав тяжелые шаги мужа, поняла, что он чем-то расстроен, вышла из спальни с розовощеким, сладко потягивающимся после сна Ваняшей.

– Па-па! Па-па! – протягивая розовые ручонки, потянулся мальчуган к отцу.

Глаза Циолковского затеплились, он взял малыша на руки, поцеловал и быстро забылся…

На другой день он уже совершенно спокойно рассказал Варваре Евграфовне, что прочел в библиотеке статью профессора Жуковского о летании, в которой рассматривались те же вопросы аэродинамики.

– Ведь ты, Костя, писал свою работу в Боровске, где не было библиотеки… Ты не мог знать об этом…

– Который раз меня губит неосведомленность, – вздохнул Циолковский.

– Не беда, Костя. Главное – ты пишешь правильно! И я верю – добьешься успеха.

– И я верю, Варенька. Без веры в себя, в свои силы нельзя браться за трудное дело.

– Вот и хорошо, Костя… Тебе бы рассеяться немножко. Сходил бы к Стрешневым. Или давай вдвоем сходим… А то подумают, вроде мы их чуждаемся.

– Я бы рад, да когда? Совершенно нет времени…

6

Месяца через два тихая Георгиевка оделась в зелень тополей и покрылась молодой травкой. Ребята целыми днями пропадали на лужке за воротами. Циолковского манило на реку, в загородные леса, а времени не было… Помимо того что приходилось самому делать различные приборы для училища, он еще выполнял всякие работы по дому: мастерил скамейки, полки, лари; паял и лудил кастрюли – для себя и соседей, чинил замки, керосинки, даже только входившие в обиход швейные машины. У кого он научился столярному, слесарному и прочим ремеслам – Циолковский едва ли бы мог объяснить. Кое-что видел, а больше постиг сам по наитию и догадкам…

Когда начались летние каникулы, Циолковский с дедом Авдеем перетащил старый верстак в сарай и там оборудовал мастерскую.

Однажды старый учитель географии принес ему стенные французские часы, которые ни один мастер не брался чинить.

– Прошу посмотреть, коллега, нельзя ли в них вдохнуть жизнь?

Циолковский удивленно взглянул на учителя с маленькой седой, качающейся, как маятник, головкой.

– Сколько они вам служили?

– Мне, коллега, скоро семьдесят, а часы помню еще мальчиком… У них удивительно красивый бой. Всю жизнь я прожил под их монотонное тиканье и нежный, мелодичный бой… Очень бы хотелось, чтоб они пробили и мой последний час…

Циолковскому стало жаль старика.

– Успокойтесь, коллега, я постараюсь починить ваши часы.

– Правда, вы надеетесь?.. А мне сказали, что их механизм сработался раньше, чем мой. И надежды нет…

– Они еще послужат вам, – уверенно сказал Циолковский, хотя видел, что часы пришли в полную негодность. – Приходите недели через две – они будут готовы!

– О, коллега! Я буду вам благодарен до конца дней! – растроганно сказал старый учитель. – Пойду, обрадую свою старушку…

Разобрав часы, Циолковский увидел, что почти все шестеренки сработались. Воскресить их было невозможно. Найти замену деталям, сделанным во Франции, почти столетие назад, – немыслимо. «Но я дал слово – и должен его исполнить!..»

Циолковский каждый базарный день отправлялся на толкучку вместе с Варварой Евграфовной и там часами ковырялся в разном хламе старьевщиков. Ему удалось купить несколько бросовых часовых механизмов. Разобрав это старье, Циолковский промыл детали в керосине и по шестеренке, по колесику, по винтику стал заново собирать и монтировать механизм…

Когда пришел старый учитель, Циолковский пригласил его присесть на скамеечку. В тишине послышалось легкое поскрипывание и монотонное тиканье. Еще мгновение – и в сарае ударили в маленькую серебряную литавру:

– Бо-м! бом! бом!

– Это они, они! – воскликнул старый учитель, шагнув навстречу Циолковскому. – Я узнал их голос. Спасибо вам, дорогой коллега! Вы вернули мне радость.

Оп торопливо вытащил из кармана деньги.

– Нет, нет, ни за что! – запротестовал Циолковский. – Если вы не хотите обидеть меня – спрячьте деньги. – Циолковский вынес круглые, в деревянной оправе часы и протянул старику.

Тот потянулся и уронил засунутый за мундир пакет.

– Простите, вы что-то уронили.

– Ах, это же вам… Я так разволновался, что забыл. Почтальон просил передать.

Циолковский поднял пакет.

– Из Москвы от Волчанинова… Да это же мой «дирижабль». Вот радость! Варя, ребята, смотрите же! – он разорвал пакет и поднял над головой книжку с крупно набранным заглавием:

«АЭРОСТАТ

металлический управляемый».

А ниже фамилия автора: «К. Циолковский».

– Подержите часы, – попросил старый учитель Авдея, – я должен взглянуть… Позвольте, позвольте, господин Циолковский.

Он взял книжку и, надев очки, прочел вслух: «Автор работы: «Давление жидкости на равномерно движущуюся в ней плоскость», – помещенной в IV томе «Трудов отделения физических наук Императорского общества любителей естествознания за 1891 г.». Это про вас, коллега?

– Да, это мой труд об аэростате! – задыхаясь от радости, воскликнул Циолковский.

– Тогда понятно, почему вы починили мои часы. Я очень счастлив поближе узнать вас. От души поздравляю! От души!

– Спасибо! – растроганно сказал Циолковский.

– Не смею вам более мешать. Прощайте! – поклонился старый учитель и пошел к воротам.

– Эй, Авдей, няня, кто-нибудь! Помогите же господину учителю.

Авдей догнал учителя и, взяв у него часы, вместе с ним скрылся за воротами. Ребята бросились следом.

Циолковский, прижав книжку к груди, умиленно взглянул на жену:

– Варюша, это же победа! Право, победа! Вот теперь я сам пойду к Стрешневым. Сам!..