Текст книги "Пионеры Вселенной"

4

Пока ехали по городу, Цандер увлеченно смотрел в окно и был в приподнятом настроении. Но когда вышли на вымощенную булыжником, почти незаснеженную площадь у Петропавловского собора, ему вспомнилась горькая участь Кибальчича. Глядя на угрюмые, с белыми снежными карнизами крепостные стены, он ощущал холод в сердце, старался идти сзади, не принимая участия в разговоре.

Лишь когда вошли во двор Иоанновского равелина и Петренко объяснил, что это массивное, вросшее в землю здание занимает механическая мастерская и испытательная станция, Цандер немного оживился, сосредоточился.

В широкой комнате со сводчатыми потолками было что-то вроде музея. На стеллажах из толстых досок лежали и стояли образцы различных реактивных двигателей, фотографии которых москвичи видели в альбомах.

Легкий, стремительный Петренко подвел гостей к массивной тумбе у окна, на которой лежал небольшой, очень компактный двигатель весьма необычной формы. Если б его поставить на попа, он бы походил на широкую бутыль с утяжеленным основанием и с горлышком в виде раструба. В основание этой бутылки как бы была ввинчена небольшая подставка цилиндрической формы, ступеньками нисходящая на конус.

– Это наш экспериментальный, электрический! – указал Петренко. – Первый в мире реактивный двигатель электротермического типа, – с гордостью пояснил он, – образец тысяча девятьсот двадцать девятого – тридцатого года. Здесь, на испытательной станции, теоретически и экспериментально была доказана принципиальная работоспособность этого образца, использующего в качестве рабочего тела твердые и жидкие проводники, взрываемые электрическим током в камере с соплом.

– А это, – указал он на более крупные цилиндрические модели, – образцы жидкостных реактивных двигателей ОРМ (опытный реактивный мотор).

– Какое же горючее вы применяете? – спросил Королев.

– Мы много экспериментировали, изыскивая лучшие смеси и сочетания – было проведено около пятидесяти огневых испытаний, на азотном тетраксиде с толуолом и бензином. Теперь используем бензин, бензол, толуол, керосин, а в качестве окислителей – жидкий кислород, азотную кислоту, растворы азотного тетроксила в азотной кислоте.

– Это весьма любопытно, – сказал Королев. – А каковы же результаты?

– Мы вас познакомим с актами испытаний. А может, прямо пройдем на испытательную станцию?

– Да, лучше взглянуть в работе, – попросил кто-то из гостей.

– Прошу вас, это рядом! – пригласил Петренко.

5

В гулком каземате, под тяжелыми сводами, помимо дневного освещенного еще и электрическим светом, гости увидели прочное сооружение в виде железного стола, на котором был укреплен массивный стальной цилиндр, виднелись баки с горючим и различные приборы. Около стенда хлопотали люди в синих комбинезонах.

– Как дела, товарищи? – спросил Петренко.

– Все готово! Можно начинать.

Гости не спеша подошли к двигателю. Петренко понимал, что им не нужно никаких объяснений. Терпеливо ждал. Гости не выражали восторга.

– Все ясно! – сказал через некоторое время Королев. – Давайте команду к пуску.

– Прошу в соседнюю комнату, товарищи. Сейчас начнем.

За толстой каменной стеной, где был оборудован пульт управления, гости замерли в ожидании. Даже Цандера, который все еще был под гнетущим впечатлением крепости, охватило волнение.

Стальные двери были наглухо закрыты. Петренко посмотрел на приборы, взглянул в волчок в стендовую:

– Внимание! Пуск!

Под каменными сводами послышался характерный рев.

Петренко отошел от волчка, жестом приглашая взглянуть гостей. Подошел Королев, за ним Цандер.

Двигатель работал ровно, выбрасывая густую огненную струю ревущих и шипящих газов. Могучие каменные стены, привыкшие к тишине, содрогались от этого рева.

Но вот двигатель смолк. Петренко вопрошающе взглянул на гостей.

– Хорошо, – сказал Королев и шагнул навстречу. – Поздравляю вас, товарищ Петренко! Мы видели настоящую газовую струю…

6

Из испытательной станции Петренко провел гостей в механическую мастерскую, а потом повез обедать в свою столовую.

Вечером москвичи снова встретились с конструктором ГДЛ. Разговор был жаркий, задушевный, а главное – полезный. Расстались дружески, пожимая друг другу руки, обещая вести соревнование, делиться информацией.

На другой день Цандер и Королев, обеспокоенные делами в ГИРДе, выехали в Москву, а остальные остались, чтоб встретиться с конструкторами Ленинградского ГИРДа, тоже работающими над ракетами.

Поезд пересекал белые пустынные поля, окаймленные синими лесами. Цандер с грустью смотрел на этот однообразный пейзаж и думал: «Если бы мы пять лет назад оказались в таких прекрасных условиях, как ленинградцы, может быть, советские жидкостные ракеты уже штурмовали небо…»

Королев что-то писал в толстый блокнот в время от времени взглядывал на Цандера. Он был в отличном настроении от поездки и радовался, что увидел реактивный в работе. Ему только непонятно было, как смогут ленинградцы быстро создать двигатель, способный обеспечить полет ракеты. Королеву думалось, что Цандера занимал тот же самый вопрос.

– Фридрих Артурович, вам не кажется, что у ленинградцев получается какая-то неувязка с жидкостными ракетами?

– Возможно… Мы так увлеклись двигателями, что о ракетах и не спросили… Конечно, они разрабатывают и ракеты, но… вы не думаете, Сергей Павлович, что они умышленно умолчали об этом? Ведь пороховые ракеты они запускают и совершенствуют с двадцать восьмого года.

– Если б у них было что показать – они бы выложили, – с усмешкой сказал Королев. – Я почувствовал, что им очень хочется быть первыми.

– А нам разве не хочется быть первыми? Правда, лично меня, Сергей Павлович, это «первенство» мало занимает. И мы и они работаем для Родины. Я считаю, что для пользы дела нам бы следовало объединиться с ленинградцами.

– Очевидно, так и будет… Так советует Тухачевский. Все же нам, Фридрих Артурович, надо торопиться с ракетами. Я не о славе, не о первенстве пекусь. Нет! Но если наши соотечественники у нас под боком разрабатывают реактивные двигатели, так что же может быть на Западе? Неужели Годдард, Оберт и другие почивают на лаврах?

– Конечно, они работают и, видимо, небезуспешно.

– А вы, Фридрих Артурович, представляете, на что направлены их мысли? Вы же знаете, что происходит в Германии? Там наступает фашизм!

– Да, да, читал…

– А мне говорил Ручкин, что вы решительно против ракетных исследований в военном плане.

– Я против наступательных ракет, но не против оборонительных. Я полагаю, что если мы создадим далеко летающие ракеты, их, в случае крайней нужды, всегда можно начинить взрывчаткой.

– Нет, Фридрих Артурович, нет! На этот раз позвольте с вами не согласиться. Ракеты, так же как и авиация или артиллерия должны быть заранее внедрены в войска. Обращению с ними должны быть обучены специальные части. Перестраиваться тогда, когда нам на головы посыплются вражеские реактивные бомбы, – будет поздно. Мы должны быть заранее готовы к отражению ракетного удара. Более того, мы, работники реактивного дела, должны, обязаны предупредить нашу армию, правительство о возможности подобного сюрприза со стороны врага.

– Да, согласен, Сергей Павлович. И я предупреждал об этом своим письмом еще шесть лет назад.

– Я не знал… Это важно! А ленинградцы молодцы, что совершенствуют пороховые ракеты. Надо быть готовыми к любому подвоху.

– Я не политик, Сергей Павлович. Я увлечен общечеловеческой идеей проникновения в иные миры Вселенной. Пусть ленинградцы разрабатывают боевые реактивные снаряды – это важно! Я же за то, чтобы быстрее создать далеко летающую жидкостную ракету.

– И я за это, Фридрих Артурович, – улыбнулся Королев, желая смягчить спор. – Давайте-ка лучше укладываться спать.

– Пожалуй…

Скоро принесли чай.

Закусив и выпив по стакану крепкого чая, друзья улеглись на полки, потушили свет.

– А знаете, о чем я думаю, Сергей Павлович?

Королев приподнял голову:

– Очевидно, все о том же… О чем еще может думать человек, одержимый мечтой о полетах к звездам?

– Вы правы. Я думал о ленинградцах…

Королев тоже думал об увиденном. Ему было непонятно, почему ленинградцы ничего не говорили о жидкостных ракетах…

Да и двигатель, который они видели, казался ему больше похожим на горшок для испытания горючих смесей, чем на реактивный. Он был тяжел, громоздок, и трудно было представить себе ракету, для которой он предназначался. Чтобы не обидеть ленинградских коллег колючими вопросами и, памятуя, что ГДЛ – военная организация, Королев не стал тогда расспрашивать о ракетах, а теперь этот вопрос не давал ему покоя.

– Фридрих Артурович, что вы скажете о двигателе, который нам демонстрировали?

– В нем есть одно достоинство, – уклонился Цандер от прямого ответа, – он работает…

– Но этот слишком тяжел…

– Со временем они сделают его более компактным и легким.

– Возможно. Но…

– Нет, послушайте, – голос Цандера напрягся и слегка начал вибрировать, передавая волнение, – тут какое-то невероятное совпадение… Ленинградцы строят и испытывают двигатели и ракеты в Петропавловской крепости, там, где девяносто лет назад были заключены первомартовцы. В этих самых казематах, где родился первый проект реактивного снаряда. Что вы скажете?

– Да, это примечательно! – воскликнул Королев. – Примечательно и, по-моему, закономерно.

Глава четырнадцатая

1

В самом начале нового тридцать третьего года первая бригада ГИРДа начала практические работы по созданию жидкостной ракеты по проекту Цандера.

В двадцатых числах февраля, когда уже было видно, что работа во всех звеньях идет успешно, Цандер, по настоянию врачей, согласился поехать в Кисловодский санаторий. Проводить его на Курский вокзал пришла вся бригада, благо поезд отходил поздно вечером.

Приехал и Стрешнев (которому Цандер позвонил накануне), но, не будучи знакомым с гирдовцами, держался поодаль…

У вагона сгрудилось много народа, слышались шутки, смех. Цандер, как и большинство гирдовцев, был в коричневом кожаном пальто. Он выглядел усталым, постаревшим, но улыбался, шутил и, казалось, был счастлив.

Когда раздался второй звонок, он крепко пожал руки друзьям, поцеловал жену, детей и отыскал глазами Стрешнева, подошел к нему, крепко обнял:

– Прощай, Андрей. Я послал тебе книгу… Прощай! – и поднялся в тамбур вагона.

Все замахали руками, приветливо крича.

Цандер взглянул на часы и, быстро спустившись по лесенке, подбежал к детям.

– Прощайте, мои милые, я скоро вернусь! – Он поцеловал дочку, поднял на руки сынишку.

Раздался свисток кондуктора и резкий гудок паровоза.

– Будьте счастливы! Пишите! – крикнул Цандер и, целуя, опустил сынишку на панель, поднялся на площадку вагона и стал махать рукой, все удаляясь и удаляясь…

2

Дня через три, вернувшись с работы, Стрешнев увидел на своем столе большой пакет, в котором оказалась пахнувшая типографской краской книга Цандера: «Проблема полета при помощи реактивных аппаратов» и письмо,

«Милый, дорогой, старинный мой друг!

Случилось так, что я уезжаю в самый разгар работ над ракетой. Очень волнуюсь. К тому же прервал работу над книгой о реактивных двигателях и не успел закончить редактирование трудов Циолковского.

Однако и не ехать было невозможно: чувствую, что мой собственный «двигатель» резко снизил число оборотов и начинает работать с перебоями…

Дорогой Андрей, очень прошу тебя время от времени звонить по телефону 3-13-28 моему заместителю, старшему инженеру Листову. Тебя он знает. Справляйся, как идут дела, и пиши мне. Наши будут писать одни «ободрения», а тебе скажут правду. Если будут серьезные неудачи с ракетой – телеграфируй – я выеду немедля…

Если бы ты работал в ГИРДе, я бы уехал со спокойной душой, а теперь волнуюсь… Ребята хорошие, талантливые, но молодежь – опыта и мудрости еще мало…

Черкни свое впечатление о книге уже в Кисловодск – санаторий «Снежная гора».

Еду я с каким-то тяжелым чувством. Боюсь за ракету… и очень жаль детей… ведь с ними почти не виделся и опять – разлука… такая долгая…

Звони Листову. Пиши, как там дела.

Обнимаю крепко, крепко.

Твой Фридрих».

Стрешнев перечитал письмо, задумался.

«Фридрих боится, что без него не сделают ракету или сделают плохо. Я понимаю его: работает молодежь… Но мне переходить туда сейчас невозможно… Буду звонить, узнавать… Однако книга Фридриха все-таки вышла. Посмотрим…»

Стрешнев подвинул поближе настольную лампу и стал читать, глотая страницу за страницей…

3

В середине марта 1933 года выпал свежий пушистый снег. Группа гирдовцев, под началом инженера Комарова, несколько дней жила в деревне Нахабино, готовя и оборудуя испытательный стенд. Место было выбрано глухое, на поляне около леса…

В это время Королев, только поднявшийся после гриппа, сидел в своем кабинете за чертежами Цандера.

«Да, кажется, все продумано хорошо. Отсек для парашюта помещен в верхней части. Это обеспечит спуск ракеты на землю. Стабилизаторы обеспечат устойчивый, ровный полет… Вот только двигатель… Разовьет ли он на этот раз расчетную тягу, чтоб поднять тридцатикилограммовую ракету на проектную высоту?.. И что с испытаниями камеры? Уж третий день, как нет известий. Уж не случилось ли беды?»

В коридоре послышались голоса и гулкие шаги. «Не они ли?» – подумал Королев и встал.

В дверь постучали твердо, настойчиво:

– Да, да, войдите!

Ввалился Комаров, в полушубке, с заиндевелым воротником, в треухе, держа в руках что-то завернутое в мешковину.

– Здравствуйте, Сергей Павлович! Ну и мороз нынче… И метет…

За Комаровым, тоже в полушубке и валенках, вошел Дубосеков, снял треух, поздоровался.

– Ну, что, друзья? Мы так волновались… Почему так долго?

– Заносы…

Услышав голоса из соседней комнаты, пришли инженеры Ручкин и Листов.

– Ну-ну, не томите… Как испытания камеры?

Комаров, дуя на руки, развязал шнурок, бережно развернул камеру сгорания и положил на стол перед Королевым.

Все увидели на боку камеры яйцеобразное отверстие.

– Прогорела?.. да и основательно… – как бы сам с собой заговорил Королев, трогая пальцем прогар. – И сопло тоже на грани прогара… Нехорошо… Сколько секунд работала?

– Мало, Сергей Павлович, мало, – воскликнул Комаров. – Но зато так работала, что у нас дух захватило. Море огня! Море! Картина такая, что век не забудешь.

– Я представляю, товарищи, и очень рад, однако какова же тяга?

– Трудно определить, ведь прогар.

– Да, прогар… скверно. Уж который раз… Но ведь двигатель работал? Это – важно! Прогар мы устраним. Безусловно устраним.

– Когда, Сергей Павлович, ведь планер готов?

– Камеру сгорания изнутри надо выложить жаростойким материалом, скажем, окисью алюминия, а сопло – окисью магния.

– И прогара не будет? – спросил Ручкин.

– Не должно быть… Хорошо бы для снижения температуры вместо бензина попробовать спирт. Смелее, друзья, смелее! Теперь уж победа близка…

Если б жителя юрты переселить в благоустроенную квартиру, он бы первое время чувствовал себя весьма неуютно…

Такое же ощущение было у Цандера, когда он поселился в санатории «Снежная гора».

Он видел вокруг праздных, лениво слоняющихся людей, изнывающих от скуки и безделья. Ему было странно видеть, что стоящие над этими людьми доктора, сестры, няни только о том и заботились, чтоб их подопечные продолжали «слоняться» и ничего не делать.

Цандеру, привыкшему использовать каждую минуту для дела, казалось диким и преступным жить такой жизнью. Он вставал рано и, позавтракав, уходил в горы, где можно было без помех подумать.

Стояли безветренные солнечные дни. Слегка морозило. Горы были одеты мягким пушистым снегом и слепили белизной.

Глядя на эти могучие белые горы и синее небо, Цандер с холодной ясностью ощущал вечность и беспредельность мира.

Он видел себя крохотным существом, затерянным в этом огромном белом молчании.

Но, видя себя маленьким среди белых громад, он ощущал в себе недюжинную силу, чувствовал себя властелином этих просторов, ибо сознавал, что он – человек!

«Человек может растопить снега и сокрушить горы! Человек в ближайшее время сможет ворваться в беспредельно далекий синий, таинственный мир, нарушить вечное безмолвие Вселенной! Да, может! Уже теперь, в эти дни, он стоит на пороге Вселенной!..

Пока я хожу как неприкаянный и обдумываю новую книгу, по этим диким снегам, там мои друзья трудятся над ракетой, которая прочертит путь во Вселенную…»

Увлеченный своими мечтами, Цандер приходил разрумянившийся, бодрый, веселый, и, пообедав, опять уходил в горы.

Так продолжалось одиннадцать дней. Он уже подумывал о том, что хорошо бы пораньше вернуться в Москву, чтоб снова отдаться любимому делу, которое влекло и манило.

Но на двенадцатый день прогулка кончилась плохо. Цандер вдруг почувствовал сильную головную боль и слабость. Он еле доплелся до санатория и уже не смог подняться к себе, на третий этаж…

Ночью начался жар, чередующийся с ознобом. Он бормотал что-то несвязное и почти не сомкнул глаз…

Утром врачи, осмотрев его, ушли совещаться в свою комнату… А днем пришла машина с красным крестом – Цандера перевезли в больницу.

4

В субботу Стрешнев вернулся домой пораньше: пообедал вместе со всеми и прошел к себе в комнату, предвкушая хороший отдых за книгой Цандера. Но книги не оказалось. Куда она делась – ни жена, ни теща не знали… Пришлось Стрешневу идти к Федору Семеновичу играть в шахматы…

Вечером вернувшийся из Дома пионеров сын, Славик, признался, что книга у него.

– Иди к отцу, – строго сказала мать.

Славик, рослый, широкоплечий юноша, ладонью пригладил светлые непокорные вихры, застегнул на все три пуговки старый отцовский пиджак и, свернув в трубочку книжку, прошел в столовую, где сидел отец.

– Папа, я думал, ты уже прочитал, – виновато, опустив серые глаза, начал он, протягивая книгу.

– А зачем тебе такая книга? Ведь ничего же не понял – там одни расчеты.

– Нет, я понял, папа… Понял самое главное – как построить реактивный двигатель. Это не трудно… Даже ребятам рассказывал в классе и чертил на доске схему.

– На перемене?

– Нет, на уроке физики. Семен Семеныч меня похвалил и советовал поступать в Бауманский институт.

– Ты, оказывается, шустрый, – усмехнулся Стрешнев. – Нацелился в Бауманский?

– Я хочу строить ракеты, папа. Когда приедет Фридрих Артурович, позови его к нам.

– Надо вначале кончить институт.

– Нет, папа, сейчас большинство ребят из школы идет на производство или на стройки, а учатся по вечерам… Я, да и еще некоторые ребята хотят поступить в ГИРД.

– Там же нужны хорошие специалисты, а не ученики.

– А может, и возьмут… У нас учится сын одного механика из ГИРДа.

– Так что же?

– Он говорит, что скоро будут запускать реактивный планер. Нельзя посмотреть?

– Ишь ты, чего захотел, – усмехнулся Стрешнев. – Ну, хорошо, иди ужинай, ракетчик… Я побываю там… Узнаю…

5

Если человек работает увлеченно, он не замечает, как летит время… В четверг утром, когда Стрешнев приехал на работу, секретарь напомнила:

– Андрей Сергеич, вы не забыли: сегодня совещание в тресте.

– Как, сегодня уже двадцать пятое? – растерянно спросил Стрешнев.

– Да, двадцать пятое!

– Спасибо! Сейчас соберусь. – Стрешнев прошел к себе в кабинет, сел за стол, задумался.

«Конец марта, а от Фридриха ни одного письма… Уж не случилось ли беды? Или затерялись мои письма?..»

Он сложил в папку нужные бумаги и заторопился в трест…

Совещание кончилось неожиданно рано; и Стрешнев, отказавшись от талонов на обед, поехал в ГИРД.

В кабинете Цандера сидел круглолицый, рыжеватый человек с голубыми глазами, рассматривая какой-то чертеж.

– Простите, кажется, инженер Листов?

– Да, я Листов.

– Здравствуйте! Я – Стрешнев.

– А, очень рад, присаживайтесь.

– Простите, что я без приглашения… вырвался случайно… Очень беспокоюсь о Фридрихе… есть ли у вас известия?

– Получил письмо…

– Что же он? Как?

– Вот это письмо: взгляните.

Стрешнев расправил вчетверо сложенный лист клетчатой бумаги:

«Дорогие друзья!

Получил долгожданную телеграмму об огневых испытаниях двигателя ОР-2. Радуюсь, что он работал. За этим первым шагом несомненно последует большой успех.

Жаль, что я не с вами и не могу быть полезен.

Поднимайте ракеты выше и выше – ближе к звездам. Дерзайте! Вперед, на Марс!»

Стрешнев неторопливо сложил письмо, положил на стол.

– Послушайте, это хорошее, ободряющее письмо, но оно звучит как завещание.

– Разве? – удивился Листов. – Мы восприняли его как боевой призыв.

– А когда вы получили письмо?

– Да уж дней десять прошло…

– И больше ни звука?

– Нет… Он не охотник писать…

Дверь распахнулась, размашисто шагая, вошел плотный, чернявый человек с озабоченным лицом, протянул Стрешневу крепкую руку, глухо сказал:

– Королев!

– Стрешнев.

Королев взглянул потеплевшими, но все же озабоченными глазами:

– Тот самый?

– Очевидно, да…

– Рад познакомиться… Тогда это и вас касается – вот телеграмма из Кисловодска. Цандер заболел, его положили в больницу – подозревают сыпной тиф.

– Это скверно, если тиф, – сказал Листов. – Ты звонил жене?

– Да, только сейчас… Она говорит, что он болел сыпным тифом в революцию… а дважды сыпняком не болеют…

– Очевидно, ошиблись с диагнозом, – сказал Листов.

– Простите мое вмешательство, товарищ Королев, но боюсь, что диагноз правильный, – взволнованно заговорил Стрешнев. – Насколько мне помнится, Фридрих болел не сыпным, а возвратным тифом… Что вы собираетесь делать?

– Я заготовил телеграмму в горком партии, прошу принять все меры… Там хорошие врачи, – сказал Королев.

– Надо бы поехать туда, – посоветовал Стрешнев.

– Да… А кому? У нас сейчас – решительно некому…

– Тогда поеду я! – твердо сказал Стрешнев и поднялся. – Извините, нельзя терять ни минуты.

Он поклонился и выбежал из комнаты…

Стрешнев добрался до Кисловодска на третьи сутки, перед рассветом. На вокзале было зябко и безлюдно. Искать больницу в темноте в сонном городе не имело смысла. Стрешнев присел поближе к печке, поставил в ноги чемоданчик и задремал… Прошло часа полтора. Вдруг он очнулся от резкого стука – кто-то бросил на диван кованый сундук. Стрешнев открыл глаза. Было уже совсем светло… Сдав чемодан в камеру хранения, отправился разыскивать городскую больницу.

Город только оживал. Заспанная санитарка в приемном покое, открыв окошечко, сказала сердито:

– Прием с восьми. Больше не стучите.

– Мне не прием, я больного ищу. Из Москвы приехал…

– А чем болеет он?

– Говорят, тиф.

– Идите в самый конец, там за забором – тифозное отделение. Но туда не пускают…

В самом конце больничного городка Стрешнев увидел забор, и за ним длинное здание из красного кирпича. В ворота только что въехала машина с дровами, и они оставались открытыми. Стрешнев проскользнул; и не по дороге, а напрямик по темной тропинке в снегу, зашагал к зданию.

Когда он завернул за угол, от крыльца, от главного входа, санитар в белом халате отвозил крытую продолговатую коляску на высоких тонких колесах. У Стрешнева кольнуло сердце, он даже остановился и проводил глазами идущего сзади коляски санитара, пока тот не скрылся за забором…

Затем он взошел по лесенке на крыльцо, отдышался у двери, позвонил.

Открылось окошечко. Выглянула пожилая женщина в белой косынке.

– Вам кого?

– О товарище справиться пришел.

– Как же вас пустили?

– Есть разрешение от главного врача… Я из Москвы.

– Вон как… О ком же вы хотите узнать?

– Цандер Фридрих Артурович у вас лежит?

– Цандер? Это что, из санатория?

– Да, да.

– Светловолосый такой… еще на непонятном языке бредил?

– Да, да, он…

– А вы кем доводитесь ему?

– Товарищ, друг, вместе учились…

– Скончался… Скончался на рассвете… Только сейчас повезли в морг…

Стрешнев отшатнулся, словно его ударили в грудь. Постоял в раздумье и, сняв шапку, побрел сам не зная куда…