Текст книги "Бухарские миражи"

Самым ранним считался бараний базар («бозори мол»), который начинался в 3 – 4 часа утра и заканчивался уже к 6 -7 часам. Мне навсегда врезалась в память картина, как мы с отцом однажды пошли покупать барана. К сожалению, уже не помню – по какому случаю, но, судя по покупке, повод соответствовал не рядовому событию. Мне было лет 10 – 12, но детская память, все-же, сохранила отдельные эпизоды. Помню, что было ещё очень темно: на небольшом «пятачке» молча прохаживалось несколько продавцов баранов и с десяток – другой покупателей. Силуэты самих баранов еле-еле вырисовывались на фоне темной земли.

Во первых: никакая покупка не обходится без маклера («даллол»), который неизменно присутствовал на таком базаре. Ведь умение торговаться – это особое искусство, требующее от посредника незаурядных качеств: необходимо так суметь сторговаться, чтобы обе стороны в конце чувствовали себя удовлетворёнными. И далеко не каждому такое по силам. Вначале маклер опытным глазом профессионала выискивал в среде покупающих неуверенных и не умеющих торговаться людей и, не навязывая себя уж слишком, знакомился с ними и выяснял – на какую сумму они рассчитывают. Затем он изучал характер каждого из продавцов и также выяснял – за сколько тот собирается продать свой товар. И уже затем переходил непосредственно к самим баранам.

По каким-то – одному ему известным – приметам, он мог в считанные секунды определить, болеет ли данное животное, и если да, то – конкретно – чем. То он внимательно осматривал зубы у одного барана, то – внезапно и резко сжимал и отпускал заднюю часть другого и, что-то заговорщически, при этом, совещался шёпотом с хозяином товара: то ли ставил диагноз животному и потом сверялся со своими догадками с продавцом, то ли – хорошенько изучив психологию и слабые стороны кого-нибудь из последних, он просто, как мы сказали бы сегодня «брал на понт».

В любом случае, все его усилия носили конкретный характер и вызывали если не восхищение, то, во всяком случае, уважение. Мне повезло: я ещё застал добросовестных маклеров, которые честными способами отрабатывали свою долю, свой хлеб насущный, прикладывая недюжинное усердие и добросовестность при непосредственной торговле: любой человек, являющийся свидетелем подобной картины, невольно проникался уважением и даже неким состраданием к человеку, выбравшему по жребию Судьбы, данную профессию.

Крепко зажав в кулак руку продавца, он подзывал покупателя и при нем называл цену за животное. Продавец пытался выдернуть свою руку, говоря: «не-ет, не пойдёт», но даллол, продолжая сжимать, тряс его руку, настаивая на своей сумме. Тряс настолько живописно и эмоционально, что и не передать! Тогда продавец, под настойчивым и упорным натиском посредника, называл свою сумму, но маклер не отпускал своих «тисков» и продолжал трясти руку несчастного, Наконец, после 3 – 5 минутной экзекуции, унёсшей немалые силы обеих сторон, вконец измученный продавец соглашался на какой-то планке взаимных цен, опуская свою вторую руку поверх маклерской руки. Вспотевший маклер клал сверху свою, закрепляя таким образом свершённую сделку, разжимал «тиски», брал за поводок барана и передавал её довольному покупателю, который «отстёгивал» причитающую долю посреднику. В этом деле (как и во многих других), как правило, маклерская доля всегда приходилась на покупателя.

Затем даллол подходил к продавцу, пытаясь выяснить – доволен ли тот совершенной сделкой. И если выходило, что обе стороны довольны, роль посредника на этом заканчивалась и он переключался на очередную пару «продавец-покупатель». Это зрелище нужно было видеть своими глазами. Мне повезло – я видел настоящий спектакль. А ведь как, должно быть, шла торговля другими животными в прошлом? Мне кажется, что я отдал бы многое, чтобы увидеть как торговали лошадьми и верблюдами наши предки. Сейчас, по-моему, всё это уже «умерло».

Баранина на одном из рынков Бухары

Тут, на наш взгляд, уместно будет привести одну характерную байку-миниатюру, позволяющую читателю взглянуть на тему восточной торговли ещё с одного ракурса.

Как известно, базары на Востоке открываются рано, едва забрезжит утренняя заря. К счастью, мое поколение ещё застало настоящий базар, главным действующим лицом которого являлся рядовой дехканин, кормившийся от плодов рук своих.

Нынче же, всё в руках у перекупщиков, которые диктуют свои цены. Эти современные флибустьеры рыночной торговли, рядового колхозника и на пушечный выстрел не подпустят к вратам рынка. Но, похоже, я как всегда отвлекся…

В золотую пору моего детства, с раннего утра, сбоку от рынка, можно было заметить серую толпу невзрачных дехкан-колхозников, со своими бидонами, ведрами, корзинами, котомками, тазами… В основном, это были сельские молочники: торговцы кислого молока, каймака, местной брынзы (панир). Чуть поодаль от них, как правило, располагались продавцы куриных яиц.

А яйца – надо сказать – неотъемлемый продукт любой уважающей себя еврейской семьи. И вот, рано поутру, можно было застать типичную картину: старый бухарский еврей долго и монотонно торгуется с робким селянином. Последний, порядком проинформированный о хитрости и коварстве евреев и не желая прослыть в глазах земляков обманутым простофилей и дураком, упорно борется за каждую копейку.

– Семь копеек! – начинает торговлю еврей.

– Не-е: десять!

– Так и быть: восемь!

– Не-е: девять!

– Ну, хорошо: пусть будет по-твоему – восемь с половиной.

Сконфуженный дехканин, едва окончивший пять классов и далекий от дробей, явно впадает в ступор, теряясь и не находя слов. В итоге, более поднаторевший в этом деле оппонент, добивается своего: колхозник согласен уступить яйца по восемь с половиной копеек за штуку. И уже начинает было перекладывать товар из своего ведра в коробку покупателя, однако, тот внезапно останавливает начатую процедуру, озадачивая продавца следующей шарадой.

– Нет, погоди, так дело не пойдёт! Ты ведь, знаешь, что мы – евреи – не всякие яйца едим? Тем более, что я собираюсь навестить больного сородича.

Окончательно сбитый с толку несчастный горе-продавец машинально кивает головой. Меж тем, потомок Моисея поясняет:

– Яйца от белой курицы больному еврею есть запрещено! А потому, я сам буду выбирать, поскольку мне нужны яйца только из под черной курицы.

И под завороженный взгляд загипнотизированного колхозника, еврей тщательно отбирает требуемые яйца. Наконец, расплатившись, собирается до дому.

– Постой! – неожиданно доходит до незадачливого дехканина. – А как ты различаешь – КАКИЕ яйца от белой курицы, какие – от черной?!

– Это очень просто. – раскрывает на прощание свой секрет бухарский еврей. – Те, что по-крупнее – от черной курицы…

В своё время, широкой популярностью пользовался один из немногих оставшихся базаров, находившийся в старой части города, недалеко от минарета «Калон», который и сейчас жители Бухары называют просто «бозори раста». Совсем рядом с этим базаром располагалось небольшое здание редакции областной газеты «Бухоро хақикати» («Бухарская правда»), где работал, сначала ответственным секретарём, а потом и заместителем редактора, отец одного из соавторов данной книги – Саидов Бахшилло Абдуллоевич.

Раз в неделю в нашем доме раздавался телефонный звонок. Звонил папа и спрашивал меня. Я невольно скисал, ибо знал, что сейчас мне предстоит сесть на автобус, курсирующий по второму маршруту (всего было не больше десятка маршрутов) и ехать в старый город, к отцу. В обеденное время мы заходили на этот шумный и пёстрый базар, где отец не спеша совершал покупки, загрузив меня основательно авоськами с овощами и затем провожал до остановки.

Как и все бухарцы, отец любил основательно побродить по базару, прицениваясь и торгуясь с колхозниками, приезжающими в город для того, чтобы сбыть свой нехитрый товар. Сейчас уже почти невозможно встретить на рынке колхозника, торгующего своим товаром: на всё уже давно наложена мохнатая лапа перекупщика. Бедного дехканина сразу ставят перед фактом: либо ты сдаёшь свой товар оптом (почти за бесценок), либо – «мы за тебя не отвечаем.» Легко догадаться, что никакому простому труженику земли не придёт в голову, тягаться с торговой мафией. Затем перекупщики нанимают своих людей для торговли и устанавливают на рынке цену. Ни о какой конкуренции речи быть не может. Хочешь – покупай, не хочешь – проваливай. Вот так.

Но я опять-таки повторюсь – мне повезло: я застал ещё тот настоящий живой восточный базар, которым и славится Восток. Отец имел обыкновение не один раз обойти весь рынок, прежде чем совершить покупку. Меня это убивало, но он постоянно повторял: «Как можно не уважать себя, совершая поспешные и необдуманные покупки? Необходимо присмотреться к ценам, прицениться, поторговаться».

А поторговаться он любил.

– Сколько-сколько?! – переспрашивал у оторопевшего и сконфуженного дехканина папа, вскидывая вверх свои мохнатые брови. – Вот, в двух шагах от тебя, люди продают по десять копеек, а ты, набравшись наглости, просишь за свои червивые яблоки пятнадцать? Ты что, с неба свалился?

Бедняга что-то лепетал в своё оправдание, а родитель уже делал вид, что собирается покинуть его. Иногда это действовало и продавец, удерживая за рукав пиджака, соглашался уступить свой товар по выгодной для отца цене. Я в такие моменты смущался и старался спрятаться за спину родителя.

И дело вовсе не в том, что у нас не хватало денег: слава Богу, папиной зарплате мог позавидовать любой. Просто, тем и отличается настоящий базар от рынка, что здесь человек делает не только покупки, но ещё и отдыхает, расслабляется, общается наконец. Умение торговаться – немаловажное качество, имеющее актуальное значение при создании семьи. Оно показывает человека с хозяйской стороны, выявляя его практичность и рачительность. Поторговавшись и настояв на своей цене, человек получает небольшое, но удовлетворение тем, что не дал себя так легко обмануть. Возникает какая-то гордость за себя, за то, что сумел выгодно сторговаться и сэкономить деньги. Все это, конечно же, мелочи, но они поднимают настроение, позволяют человеку почувствовать свою значимость и самоутвердиться.

В старые добрые времена на базаре совершенно свободно можно было попробовать почти любой товар, и если качество тебя не устраивало, то обид никаких не возникало. Сейчас тоже можно попробовать. Но только в том случае, если жить тебе надоело и ты собрался как можно скорее свести счёты с жизнью. Современный базар, к сожалению, утратил свою былую сущность, оставив взамен только одну функцию – чистую торговлю по магазинному образцу. Впрочем, я был бы несправедлив, утверждая это однозначно. Кое-где ещё, возможно, сохранились «реликтовые островки» былой экзотики, но это уже все равно не то.

Большой базар переместился на окраину, в северо-западную часть города, рядом с полуразрушенной стеной древнего города. Большая площадь позволяет разместить множество разнопрофильных лавок, лавчонок и магазинов, по всему периметру опоясывающих собою окружность большого базара. В центре базара находится большое крытое помещение, в котором располагаются ряды продавцов фруктами, овощами, кондитерскими изделиями, пряностями и овощами. За крытым помещением также расположены многочисленные ряды, где продают различные изделия сельского хозяйства: ножи, серпа, мотыги, кетмени, лопаты. Далее – идут ряды продавцов золотошвейными изделиями: халатов, тюбетеек, нарядов для молодожён, платков, сюзане и прочее. Ещё далее, ближе к городским стенам, расположен «блошиный рынок», на котором торгуют всякой всячиной и старой рухлядью.

Ещё один довольно крупный базар, который хорошо зарекомендовал себя и органично вписался в общую архитектуру современной Бухары – это Крытый рынок.1414
  В настоящее время (2020 г), вместо этого рынка в скором будущем намереваются построить большой торговый комплекс.


[Закрыть] Он возник при мне, поскольку строительство его велось неподалёку от моего дома, где я вырос. Раньше, приблизительно на этом месте, чуть в стороне, существовало небольшое озеро, прозванное нами «Октябрёнок». Туда мы часто ходили всем двором купаться и там я однажды чуть не утонул. Затем этот «лягушатник» завалили бульдозерами, разровняли и на его месте построили новое здание редакции и рядом Крытый рынок. Этот рынок характерен тем, что является как бы связующим звеном между старым и новым городом, своего рода географическим центром всего города.

Некогда, на заре своего становления, главной «достопримечательностью» этого рынка являлся бухарский еврей Арон, которого неизменно – зимой и летом – можно было застать торгующим пивом (зимой), либо квасом (летом). Рядом со своей неразлучной спутницей – жёлтой бочкой, на которой кем-то из нашей ребятни было огромными буквами выведено: «АРОН – БЛОНДИН». Казалось бы, ну совершенно безобидная надпись. И только переведя взгляд на самого хозяина – копчённого как смоль – до вас доходил истинный смысл написанного. Однако он совершенно не обижался и никогда не предпринимал попыток – стереть написанное слово.

Глядя на него можно было подумать, что ему не то, чтобы лень взбираться на бочку, но просто, весь мир был ему, что называется, «до лампочки». У него был постоянно один и тот же умилительно-равнодушно-приветливый взгляд, словно он только что обкурился анаши. Пиво его было всегда отвратительно тёплым и разбавленным (впрочем, равно как и квас), но это обстоятельство нисколько не подрывало его авторитета. Никому и в голову не могла прийти мысль оскорбить или обидеть его, поскольку других бочек с пивом в городе я что-то не припоминаю. Казалось, что он жил в совершенно ином – оторванным от реального – мире, и только реальная жёлтая бочка на колёсах являлась той нитью, что связывала его с остальными обитателями этой планеты. Уникальная личность была. Можно сказать, «кусочек бухарской Одессы».

Инжирный ряд на бухарском рынке

К сожалению, сегодняшний облик рынков не имеет ничего общего с тем, что представляли собою ранние восточные базары. Уже почти невозможно встретить на них простого дехканина, торгующего продуктами со своего огорода. Все на корню скуплено бессовестным перекупщиком, который устанавливает непомерно высокие цены и ведёт себя вызывающе нагло и дерзко.

А потому, далеко не каждый рядовой местный житель может позволить себе ежедневно вкушать плов или кабоб. Жизнь заставляет прибегать ко всякого рода уловкам (изобретать различные дешёвые заменители, применять подозрительные консервы и суррогаты, а то и вовсе переходить на вегетарианскую диету), дабы разнообразить домашнее меню. В итоге, все это сказывается на качестве пищи и, как следствие, на продолжительности жизни нации в целом.

В погоне за недееспособным клиентом, продавцы соревнуются друг с другом за удешевление конечного продукта, что, в свою очередь, естественно, не может не сказаться на качестве предоставляемого товара.

И в заключение – ещё одна бухарская притча.

Всё-таки, местный восточный фольклор неистощим и не иссякаем: сколько б я ни жил, никогда не устаю изумляться своеобразному бухарскому юмору, который даже в таких – казалось бы суровых – условиях, как нынешнее время, не прекращает проявлять себя, вселяя в сердца оптимизм и заставляя нас лишний раз улыбнуться и чуть-чуть расслабиться.

Есть у меня давнишний друг и приятель, с которым мы общаемся аж с юношеских времён. В виду того, что мы давно разделены и разобщены географически, то периодически нам приходится уточнять или согласовывать отдельные узловые и спорные моменты нашего будущего произведения, прибегая к интернету или телефону. Как и принято в подобных случаях, не обходится и без шуток, курьёзов и анекдотов, коими напичканы наши головы, ибо оба любим смех и здоровый юмор.

– Ты знаешь, я тут недавно общался по телефону с твоим дядей… – сообщает мне товарищ, подразумевая мужа моей старшей сестры, который кстати, приходится также и родственником ему самому. – Пообщались с ним о том, о сём… естественно, не могли обойти стороной и такую актуальную тему наших дней, как корона вирус.

– Ну-ну? – с интересом справляюсь я, прекрасно осознавая тот факт, что всё моё поколение находится в известной повышенной зоне риска. И тут же, незаметно для себя, соскакиваю «автоматом» на родной язык – Тинчими? («Всё ли нормально?»)

– Вот-вот, и я ему о том же… – озабоченно продолжает мой друг и тоже, перейдя на таджикский, пересказывает мне их диалог – Ки медонад ин балоя? На сараша, на охираша… ҳеч кас намедонад. («Кто может знать про эту напасть? Ни начала, ни конца… никому не дано предугадать?»)

– Э-э, хай, майлаш… («Ну, да ладно…») – соглашается на том конце провода мой старший зять и, заканчивая беседу, как бы подводит черту, вселяя надежду – Илоҳо ина охираш бахайр шавад! («Лишь бы в конце всё сложилось нормально!»)

На что его собеседник неожиданно выдаёт:

– О! Кстати: а Вы знаете, откуда появилось это выражение у бухарцев?

Вообще-то, ошеломить или озадачить подобными вопросами моего зятя довольно сложно, поскольку он является не только весьма уважаемым человеком в почётном кругу узких интеллектуалов и краеведов города, но к тому же, известен своими глубокими познаниями в области таджико-персидской филологии, истории и всего того, что касается этимологии, происхождения отдельных поговорок и фольклорных выражений в частности. Однако тут ему с сожалением приходится чистосердечно сознаться в своей неосведомлённости относительно конкретного выражения. И Амон с радостью повествует ему следующую историю.

Было это давно, аж во времена эпохи правления Саманидов, когда люди были набожными, а правители не утратили таких понятий, как честь, совесть и справедливость. Когда порядки в стране блюлись строго, а закон исполнялся неукоснительно. Когда, на рынках существовала специальная должность, которая исправно следила за точностью мер и весов, ибо в мусульманском мире это считалось величайшим грехом, требующем сурового наказания…

И вот, на одном из бухарских базаров был выявлен нечистый на руку продавец овощей, обвешивающий честных граждан. Когда его изобличили и он был вынужден предстать перед всенародным судилищем, главный раис, исполняющий роль праведного вершителя правосудия, обратился к гражданам:

– Какого наказания заслуживает этот нечестивец и богоотступник? Ваше решение – закон к исполнению!

– Пусть палач затолкает ему в ж@пу всю его морковь! – выкрикнул из толпы какой-то остряк, вызвав тем самым хохот у толпы и громкие возгласы одобрения.

– Что ж, да будет так! – вынес вердикт справедливый и неподкупный блюститель закона шариата.

И вот, когда палач, нагнув свою жертву, стал поочерёдно вбивать ему в зад по морковке (приговаривая: Ин як… ин – ду, ин – се! /«Это раз… это два… это три!»/), площадь огласилась неожиданными восклицаниями несчастного к Всевышнему:

– Илоҳо ина охираш бахайр шавад! («Лишь бы в конце всё сложилось удачно!»)

Что – естественно – не могло не удивить палача, который, не выдержав столь неординарной реакции своей жертвы, с изумлением поинтересовался:

– С какой стати, тебе вдруг приспичило с такой довольной рожей, молиться о каком-то благополучном «исходе»?!

– Дело в том… – ответил ему незадачливый торговец – что когда закончится морковь, то на дне мешка у меня сохранилось ещё с полпуда свеклы…

Караван-сараи

Один из многочисленных караван-сараев Бухары. Фото 2017 г.

Собственно, эту тему мы давно собирались осветить. Сейчас же, благодаря нашему другу-бухарцу Зоиршо Клычеву, попробуем это сделать.

Итак, что же такое караван-сарай? По сути, это постоялый двор для путешественников или – говоря современным языком – гостиница. На всём протяжении Великого Шелкового Пути, в любых городах Востока имелись подобные заведения, без которых немыслима была жизнь путешественника, а следовательно и сама торговля. А потому, вся инфраструктура восточных городов была «заточена» под этот важный вид деятельности, благодаря которому и был возможен культурный и прочие обмены между людьми. Скажем, где странствующим купцам разместить свои товары? Куда пристроить верблюдов, лошадей, обыкновенного осла? Наконец, где найти уютный и теплый уголок для себя?

Ведь караваны двигались с Востока на Запад и обратно постоянно, на протяжении ряда столетий. Пока… в 1498 году, один арабский лоцман – ибн Масҷид – не показал флотилии Васко да Гамы кратчайший путь от восточной Африки до вожделенных берегов Индии, родины специй и пряностей. Именно с этого времени значение Шелкового Пути начинает ослабевать и спадать на «нет», а спустя ещё два-три столетия и вовсе окончательно уйдёт в забвение, оставив своим потомкам лишь яркие фантастические картинки из сказок «Тысячу и одной ночи».

– Обратите внимание на эту маленькую дверку («дарича»)! – подсказывает нам Зоиршо – А теперь, представьте себе, что один из купцов стучится в неё и ему на стук откликается саройбон…

– Кто-кто? – перебиваю я.

– Саройбон! Ну, или по-другому «дарвозабон». – удивленно поднимает на меня глаза товарищ и поясняет азбучные истины – От слова «дарвоза» («ворота», «двери»). То есть, сторож или охранник данного караван-сарая.

Мне становится стыдно, что я уже начинаю забывать такие элементарные вещи из своего недавнего прошлого.

– А, ну да, конечно…

– А теперь, смотри сюда! – оживляется мой друг – Вот, видишь: это настоящие следы от обода колес арбы («ғалтак»), повозок и прочего гужевого транспорта. Так вот: саройбон из-за своей дверки справляется о купце, о его товаре, о договоре-контракте и только после этого впускает гостя вовнутрь.

Тут, пожалуй, стоит отметить про ещё одну важную особенность, касающуюся торговли в древние времена и денег в частности. Как известно, в каждом восточном городе имелись, выражаясь современным языком, пункты обмена, где менялы обменивали приезжим купцам их деньги на любую валюту. В Бухаре таким центром являлся купол-пассаж, который так и назывался «Купол менял» («Ток-и саррофон»). Там сидели «финансисты» и «банкиры». Как правило, заправляли всем этим евреи или индусы, поскольку – как известно – согласно шариату и Корану, мусульманам запрещено было заниматься ростовщичеством, дабы не оказаться в Судный день в аду.

Так вот, оказывается, уже во времена Великого Шёлкового Пути, были известны такие термины как «чек», «банковская карта» и т. п. потому как, редкие купцы, торгующие как правило оптом, рисковали носить наличные с собой. И это понятно: даже в наше время никто не застрахован от грабежа, что уж тут говорить о прошлых столетиях, кишащих разбойниками и прочими нехорошими товарищами. А потому, оказавшись в незнакомом городе, купцы стремились первым делом навестить менял, где за свой товар они получали на руку небольшую бумажку, заверенную местным оператором, а по-приезду домой они могли предъявить этот «чек» агенту и спокойно получить в полном объёме свои наличные.

Бухара издревле славилась огромным количеством караван-сараев, где ни на минуту не прекращались довольно крупные сделки между продавцами и покупателями. К примеру, в сарае Убайдуллаходжи совершались ежедневно сделки на сумму до 15 тысяч рублей. Маклеры объявляли о поступавших товарах, на какую сумму, какие отпускались в кредит или под векселя и на какой срок.

В казенном (эмирском) сарае Сайфиддин обосновались баи, торговавшие шелком, золотошвейными материалами, жемчугом, бриллиантами, алмазами, золотом. Это было гнездо аферистов, известных более по кличкам. Так, «Абрам-Юнус» (иранец) имел несколько паспортов и состоял то в одном, то в другом подданстве. Кўри-Изро был известен больше как «Айнаки» («очкастый»), торговал драгоценностями. Иные были известны как «Кура-Малахим» (одноглазый), «Абои-Қоқ» (сухой). Маклером этого сарая был Дауд («Давид» – еврей). Оборот сарая в день достигал 50 тысяч рублей.

В эмирском сарае Ногай обосновался ростовщик Қори Исмат-калля (его оборот достигал в день 1000 рублей). Другой бай, Қори Силькои, снабжал мануфактурой всю восточную часть Бухарского ханства. В том же сарае помещались до 30 других торговцев (савдогаров). На втором этаже сарая Ногай шили халаты. Каждая худжра имела своего хозяина. Оборот сарая в день составлял, примерно, 5000 рублей…

В сопровождении бывшего главного архитектора города я с трепетом и волнением вхожу на территорию одного из восстановленных караван-сараев и… словно перенесясь в мгновение ока, попадаю в совершенно иной мир. И в то же самое время – до боли знакомый. Настолько, что аж защемит где-то там, в груди.

– Вот, мы только что вошли в караван-сарай. – останавливается перед широким внутренним двором Зоиршо и поясняет. – Что такое караван-сарай? Это тип торгового сооружения, служащее гостиницей для купцов-торговцев, и – одновременно – являющееся складом для их продукции и всяких товаров.

– А что это за ниши? – обращаю я внимание своего спутника на ряд углублений.

– Это не ниши, а стойла, которые называются «охур». – смеётся Зоиршо. – В данном случае, это охуры для ослов, судя по их высоте. Чуть далее, я тебе покажу и охуры для лошадей. Кстати, вот и ещё одна функция караван-сарая: «гараж» для гужевого транспорта! Скажу более: тут даже предусматривалось специальное помещение для хранения сена, овса и прочего корма. Кроме того, был предусмотрен навес от дождя («ним-айвон»). Обрати своё внимание вот ещё на что: видишь – тут мы спускаемся вниз по пандусу, а там поднимаемся по ступенькам наверх, к кельям, где проживали сами торговцы. А почему? Потому что должна существовать так называемая «санитарная граница», отделяющая грязь, нечистоты и испражнения животных от места проживания людей.

Внутренний двор караван-сарая. Фото 2017 г.

Мы спускаемся по главному пандусу во двор, проходим немного, а затем мой собеседник обращает моё внимание на узкий пандус справа. И, подмигнув заговорщически, шепчет:

– Пойдём, я тебе ещё кое-что покажу.

– Ах! – воскликнул я, последовав за своим гидом и вскоре очутившись ещё в одном волшебном помещении. – Так вот как, оказывается, выглядят охуры для лошадей!

– А ты я вижу очень догадливый! – улыбнулся Зоиршо – Совершенно верно – это «саис-хона» («конюшня»).

После чего, он отходит немного в сторону, предоставляя мне возможность, сделать несколько снимков.

– Боже мой! – вырывается из моей груди – Как хорошо, что удалось сохранить кусочек той Бухары. Но – КАК?!

– А вот это хороший вопрос! – похвалит меня друг и пригласит пройтись с ним на противоположную сторону двора, где в одной из келий был расположен импровизированный музей. – Здесь представлены фотографии прошлого, недавнего и настоящего! Видишь, с чего всё начиналось и в каком состоянии всё тут находилось? Ты возможно не поверишь, но я отсюда вывез (есть официальные даты, подписи…) четыре с половиной тысячи машин мусора!

– Это просто, невероятно! – я с изумлением и восхищением уставился на одного из самоотверженных и скромных тружеников и истинных патриотов родного края.

– Ты даже себе не представляешь, как выглядело это место до реставрации. – живо откликнулся на мою реакцию мой спутник и гид. – В советские времена здесь всё было буквально засыпано под грудами развалин. Песок, грязь и мусор – всё, больше ничего не было видно! Они ведь, собирались тут всё снести к чертям собачьим и возвести на этом месте какой-то торгово-развлекательный комплекс. Нет, ты себе это представляешь?! Однако, французская фирма, которая спонсировала данный проект и дала деньги…

– Подожди! – прервал я собеседника. – Как это «французская фирма»? А наши? Разве они не были заинтересованы в восстановлении?

– Какой ты наивный и простой. – не удержался приятель. – Кто «наши»? Кому из «наших» это было надо?!

Дабы сохранить подлинность нашего разговора, я вновь включаю свой диктофон.

– Повторюсь: здесь были руины и «ахлот» (бух. «мусор»). – продолжает мой гид. – И тогда, внимательно изучив со всех сторон, я сказал, что берусь восстановить это дело «с нуля». В то время, как другие в ужасе говорили, что такое невозможно восстановить, что это пустая трата времени и сил. Но – меценат в меня поверил. И ты знаешь, как на открытии он меня тискал, обнимал и всё приговаривал: «Иманс травО! Иманс травО…» («immense travail»). Откровенно говоря, хоть я и неплохо владею французским, но не сразу сообразил – о чём это он. И только придя домой и открыв словарь, узнал, что это означает «Огромная работа!».

– Какой колоссальный труд… – только и сумел я вымолвить вслед за французом, бегло пройдясь по многочисленным фотографиям. – Да тебе следует за это дать орден!

– Спасибо, но для меня главное не орден, а чтобы не мешали…

– А что – есть и такие? – удивился я.

Зоиршо только улыбнулся моей наивности.

– Ты знаешь: сейчас у кого есть деньги, тот и старается «рулить» всем. Или у Вас там, в России, по-другому?

– Да-да, ты прав. – вынужден согласиться я со своим собеседником. – К сожалению, наука, культура и история сегодня оказались никому не нужны. Но и это время пройдёт.

– Конечно, пройдёт. Но в наши дни, главная задача – это отстоять и сохранить для потомков хотя бы то немногое, что осталось. Будет обидно и горько, если какой-нибудь «шустряк от бизнеса» и далёкий от истории, подомнёт этот объект под себя, руководствуясь узко меркантильными интересами. Понимаешь?! А мы как были нищими философами, так и останемся ими. Вот, что обидно. А как было бы хорошо, скажем, если б ты тут открыл свою кулинарную школу; кто-то другой из энтузиастов, неровно дышащий к наследию своих предков, открыл бы свою этнографическую экспозицию для туристов; я бы, к примеру, с удовольствием читал бы для слушателей и специалистов свои лекции на тему истории и т.д., и т. п. То есть, сочетать приятное с полезным – вот ведь я о чём всё время пекусь!

Мне лишь оставалось, молча кивать головою в ответ. Так как обо всём об этом, давным-давно размышляю и сам, и сожалею, что не имею никаких возможностей и связей, сдвинуть существующее положение в нужном и полезном для города направлении.

После чего, мы перейдём в другую небольшую келью.

– А вот так жили торговцы. – кивнёт головой на маленький очаг мой друг. – Готовили сами себе пищу, грелись зимой у искусственной печи («сандалИ») в центре комнаты. Словом, всё как и у настоящих клиентов современной гостиницы. Разве что, нет спутникового телевидения и мобильной сотовой связи.

«Да-а… – подумалось мне в этот момент – И это даже в чём-то очень хорошо: ведь, у них оставалось столько времени для общения друг с другом!»

Наконец, выйдя из крохотной кельи и пройдясь по узкой галереи вдоль худжр, я совершенно случайно замечу небольшой намогильник («сағона»), установленный в одной из стен.

– Ой, а это что за могила?