Текст книги "Увещание к подвигам добродетели. Сборник бесед святого отца нашего Иоанна Златоустого духовно-нравственного содержания"

Беседа 63
К смеющимся и разговаривающим в церкви[65]65
  24 Бес. на Деян.


[Закрыть]

Какое нечестие вижу в юношах? Какое нерадение в старцах? Никто не заботится о спасении. Например: совершается в Церкви молитва, сидят холодно все и юноши, и старцы, смеясь, хохоча, разговаривая, – ибо и это я слышал, – и насмехаясь друг над другом, когда стоят на коленях; ты стоишь тут, юноша или старец, останови, когда видишь, укори сильнее не слушающего, пригласи диакона, пригрози, сделай свое дело; и если он осмелится сделать что-нибудь против тебя, то, конечно, многие помогут тебе. Ибо кто так неразумен, что видя, как ты укоряешь за это, а те укоряются, не примет твоей стороны? Тогда пойдешь домой, получив награду за молитву. В доме господина тех слуг мы считаем усерднейшими, которые не оставляют ни одного сосуда лежать в беспорядке. Скажи мне: если бы ты увидел дома серебряный сосуд, выброшенный вон, то, хотя бы ты и не был обязан к тому, не взял ли бы его и не внес ли бы в дом? Если бы увидел одежду, брошенную в беспорядке, то, хотя бы ты не должен был заботиться о ней, хотя бы ты был врагом приставленного к этому делу, но по расположению к господину не привел ли бы ее в порядок? Так и теперь. Это – сосуды; если видишь их лежащими в беспорядке, приведи в порядок; приди ко мне, я не откажусь; мне скажи, объяви; я не могу сам усмотреть всего; простите. Вы видите, какое нечестие господствует во вселенной. Не без причины я сказал, что мы – куча сена, беспорядочное море.

Не говорю о том, что они делают, но о том, что приходящие сюда предаются такому сну, что и не исправляют этого. Опять вижу, как одни разговаривают стоя, когда совершается молитва, а другие, более нескромные, не только когда совершается молитва, но и когда священник благословляет. О дерзость! Когда же будет спасение? Когда мы умилостивим Бога? Если придешь на место игр, то увидишь всех благочинно составляющих хор, и – ничего нестройного. Как на лире, составленной разнообразно и вместе стройно, от благоустройства каждой из составных частей происходит один благозвучный тон; так точно и здесь из всех должно бы составляться одно стройное согласие. Ибо мы составляем одну Церковь, стройно составленные члены одной Главы; все мы – одно тело; если один какой-нибудь член будет оставлен в пренебрежении, то все тело пренебрегается и растлевается. Так бесчинством одного нарушается благочиние всех. То поистине страшно, что ты приходишь сюда не на место игр или плясаний для забавы, и стоишь не благочинно. Разве ты не знаешь, что стоишь вместе с Ангелами? С ними поешь, с ними возглашаешь хвалы, и стоя смеешься? Удивительно, как удар молнии не ниспадет не только на них, но и нас! Ибо это достойно удара молнии. Предстоит Царь, смотрит воинство; а ты пред их глазами стоя смеешься, или не удерживаешь смеющегося? Но доколе мы будем обличать? Доколе укорять? Не следует ли таких, как заразу, как развратителей, как злодеев, развращенных и исполненных бесчисленного множества зол, изгнать из Церкви? Когда воздержатся от смеха смеющиеся в столь грозный час? Когда удержатся от пустословия разговаривающие во время благословения? Неужели они не стыдятся присутствующих? Неужели не боятся Бога? Для нас не довольно душевной невнимательности, не довольно того, что молясь, блуждаем мыслями повсюду; мы привносим еще смех и великий хохот! Разве здесь зрелище? Но, я думаю, это производят зрелища: они доставляют нам многих непокорных и бесчинных. Что здесь мы созидаем, то там разрушается: и не только этого, но и других нечистот неизбежно они там исполняются. И происходит тоже, как если бы кто захотел очистить поле, а вверху находящийся источник снова извергал бы на него грязь; одно очистишь, натечет опять другое.

Тоже происходит и здесь. Мы очищаем приходящих с зрелищ и приносящих нечистоту, а они, отправляясь опять туда, получают еще большую нечистоту, как будто нарочито живя для того, чтобы причинять нам труды, и приходить опять с великой грязью в нравах, в движениях, в словах, в смехе, в небрежности. Потом опять мы очищаем снова, как будто нарочито очищая для того, чтобы, отпустив их чистыми, увидеть опять покрытыми грязью. Посему предаю вас Богу. И вам, которые здравы, отныне заповедаю, что на вас будет суд и осуждение, если кто, увидев бесчинствующего или разговаривающего, особенно в такое время, не остановит его и не исправит. Это лучше молитвы.

Оставь свою молитву и сделай ему внушение; тогда и ему принесешь пользу, и сам будешь с приобретением. Таким образом все мы будем в состоянии спастись и достигнуть Царствия Небесного, которого да сподобимся все мы благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, вместе со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Беседа 64
О мучениях ада[66]66
  43 Бес. на Ев. Мф.


[Закрыть]

Не будем, возлюбленные, беспечны о своем спасении. Если мы пребудем в ожесточении подобно Фараону и не вразумимся наказаниями, то нас ожидает не потопление в Чермном море; но море огненное, с которым Чермное море ни по величине, ни по качеству сравниться не может; море, несравненно обширнейшее и яростнейшее, которого волны все из огня, и огня необыкновенного и ужасного. Там зияет великая пропасть, пышущая лютейшим пламенем. Там повсюду увидишь пробегающий огонь, подобный какому-то свирепому зверю. Если же и здешний чувственный, вещественный огонь, выскочив, как зверь, из пещи Халдейской, напал на тех, кои сидели вне оной и стерегли трех отроков: то чего не сделает адский огонь с теми, кои впадут в него? Послушай, что говорят о дне суда Пророки: се день господень грядет неисцельный, ярости и гнева (Ис. 13, 9).

Не найдешь тогда ни заступника, ни избавителя; не увидишь тогда кроткого и тихого лица Христова. Но как сосланные на рудокопные заводы отдаются под власть людей немилостивых, и не могут видеть никого из своих домашних и друзей, а только видят своих надзирателей; так будет и тогда, и еще не так, а несравненно хуже. Потому что здесь еще можно прибегнуть к царю и умолить его, и таким образом снять с осужденного оковы; а там – это уже невозможно.

Ибо из ада никого не выпускают, а заключенные там вечно горят в огне, и претерпевают такое мучение, которого описать невозможно. Ежели никакое слово не может выразить и тех лютых болезней, кои терпят люди, сжигаемые здесь; то тем более неизобразимы страдания мучимых там. Поелику здесь все страдание оканчивается в несколько минут; а там палимый грешник вечно горит, но не сгорает. Что же нам делать, если попадем туда? Я это говорю к самому себе.

Но если ты, учитель (скажет мне кто-нибудь), так говоришь о себе; то мне уже нечего и заботиться. Ибо чему дивиться, что меня будут наказывать? Ах, нет!

Молю вас, да не думает никто искать подобного утешения. В этом нет ни малейшей отрады. Ибо, скажи мне, не бестелесной ли силой был диавол? Не превосходнее ли людей он был некогда? Но при всем том он пал. Что ж, разве может кто-нибудь почерпнуть для себя утешение из того, что он будет мучиться вместе с диаволом? Никак. Как пусто, как нелепо это мнение, будто можно утешаться, видя, что я наказываюсь вместе со всеми! Как глупа эта поговорка: как все, так и я! Что уже говорить о геенне? Представь себе только одержимых болезнью в ногах, и укажи им в то время, как они терзаются чувством жестокой боли, на тысячу других людей страждущих еще более, чем они; что они тебе скажут? Они не захотят тебя и слышать. Потому что сильная степень боли не даст ни малой свободы размышлению, чтобы можно было подумать о других, и найти в этом утешение. Итак, не будем питать себя сими пустыми надеждами. Извлекать себе утешение из бедствий, претерпеваемых ближним, можно разве только тогда, когда собственные страдания довольны сносны: но когда мучение выходит из границ, когда вся внутренность кипит, и душа уже не может узнавать самой себя, тогда откуда почерпнешь утешение?

Итак, все оные слова – один только смех и басни несмысленных детей. Утешение, о котором говоришь ты, имеет место только в легкой скорби, только в сносной печали, когда услышим, что и другой тоже терпит, да и то не всегда. Если же и в сносной печали иногда остается оно вовсе бессильным; то что сказать о той невыразимой болезни и тоске, которая обнаруживается скрежетом зубов! Знаю, что тяжело и неприятно вам слышать от меня сии слова; но что мне делать? Я не желал бы говорить об этом, я рад бы был и в самом себе и во всех вас сознавать добродетель. Но когда почти все мы живем во грехах: то даруй Боже, чтобы я мог породить в вас истинную печаль, и коснуться самого сердца моих слушателей! Тогда я был бы спокоен, и перестал бы говорить о сем. А теперь я страшусь, чтобы некоторые из вас не презрели слов моих, и за пренебрежение и невнимательность не подверглись бы большему наказанию.

Если бы какой-нибудь раб, слыша угрозы господина, презрел их; то, конечно, разгневанный господин не оставил бы его ненаказанным, а еще наложил бы на него большее наказание, чем на других, за его неуважение. Посему умоляю вас, сокрушимся сердцем, слыша слово о геенне; ибо ничто не может быть сладостнее сей беседы потому самому, что нет ничего горче предмета оной. Но как же, спросишь ты, может быть сладостна беседа о геенне? Это именно потому, что не сладко низринуться в геенну; а напоминания о ней, кажущиеся несносными, предохраняют нас от сего бедствия, и вместо оного доставляют нам услаждение отличное от удовольствий обыкновенных.

Ибо они приучают наш дух к собранности, они делают нас более благоговейными, они возносят ум наш горе, и воскрыляют наши мысли; они прогоняют злое ополчение похотей, осаждающих нас, и таким образом врачуют нашу душу. Теперь, после напоминания о наказании, позвольте мне сказать нечто и о стыде, ожидающем нас. Ибо, как иудеев осудят ниневитяне в день суда; так и нас осудят тогда многие, презираемые нами ныне. Итак, размыслим, какому мы подвергаемся осмеянию, какому осуждению; размыслим и положим теперь же начало, и войдем в дверь покаяния. Я это говорю самому себе, прежде всех увещеваю к этому самого себя; не гневайся никто, как будто бы я хотел осуждать кого. Вступим на узкий путь. Доколе нам предаваться изнеженности? Доколе лениться? Еще ли не довольно жили мы в беспечности, в смехе, откладывая обращение со дня на день? Или опять все останется по-прежнему: и богатый стол, и пресыщение, и роскошь, и жадность к деньгам, и любостяжание, и охота строиться? Но какой же будет конец? Смерть. Какой конец? Пыль и прах, гроб и черви. Итак, начнем новую жизнь, соделаем землю небом; покажем язычникам, каких лишены они благ…

Я не предлагаю вам ничего неудобоисполнимого. Не говорю – не женись; не говорю – оставь город и устранись от дел общественных; но увещеваю, чтобы ты, оставаясь при них, украшался добродетелью. Я желал бы даже, чтобы живущие в городах больше отличались доброй жизнью, нежели удалившиеся в горы. Почему? Потому что из этого произошла бы весьма великая польза. Никто же бо вжигает светильник, и поставляет его под спудом (Мф. 5, 16). Посему-то желал бы я, чтобы все светильники поставлены были на свещниках, дабы разливался от них великий свет. Возжем и мы огнь сего света, и соделаем то, чтобы седящие во тьме избавились от заблуждения. Не говори мне: я имею жену и детей, управляю домом, и не могу этого исполнить. Если бы ты ничего этого не имел, но оставался беспечным, то никакой не получил бы от того пользы; а ежели и при всем этом будешь тщателен, то обогатишься добродетелью. Ибо всего нужнее одно, то есть, утверждение духа в добрых расположениях: тогда ни возраст, ни бедность, ни богатство, ни множество дел, и ничто другое не может быть нам препятствием. Потому что и старики, и юноши, и женатые, и обязанные воспитывать детей, и ремесленники, и воины успевали исполнять все повеленное. Даниил был юноша, Иосиф был рабом, Акила был ремесленником, Порфиро продательница управляла целым заведением; другой был стражем темничным, иной сотником, как Корнилий, другой имел слабое здоровье, как Тимофей, иной даже бежал от господина, как Онисим; и однако же никто из них не был удержан никаким препятствием, но все они вели достославную жизнь, и мужи, и жены, и юноши, и старики, и рабы, и свободные, и воины, и простолюдины. Итак, не будем прикрываться бесполезными и пустыми извинениями, но утвердим в себе доброе намерение. Тогда, какое бы ни было наше звание, мы без сомнения сохраним добродетель, и сподобимся грядущих благ благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, купно со Святым Духом, слава, держава и честь, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Беседа 65
О крестном знамении[67]67
  54 Бес. на Ев. Мф.


[Закрыть]

Никто не стыдись достопоклоняемых знаков нашего спасения, коими мы живем, и начала всех благ, коими существуем. Но как венец будем носить крест Христов, ибо чрез него совершается все, что для нас нужно: нужно ли родиться – предлагается нам крест; хотим ли напитаться таинственной сей пищей, нужно ли принять рукоположение, или другое что сделать – везде предстоит нам сей знак победы. Потому-то мы со всяким тщанием начертываем его и на домах, и на стенах, и на дверях, и на челе, и на сердце. Ибо крест есть знамение нашего спасения, общей свободы и милосердия нашего Владыки, который яко овча на заколение ведеся (Ис. 53, 7). Посему когда знаменуешься крестом, то представляй всю знаменательность креста, погашай гнев и все прочие страсти. Когда знаменуешься крестом, пусть на челе твоем выражается живое упование, а душа твоя делается свободной. Без сомнения вам известно, что доставляет нам свободу. Посему Апостол Павел, склоняя нас к сему, я разумею свободу нам приличную, упомянув о кресте и крови Господней, убеждает сими словами: ценою куплени есте, не будите раби человеком (1 Кор. 7, 23). Помышляй, говорит, о дорогой цене, какая заплачена за тебя, и не будешь рабом ни одного человека, а под дорогой ценой он разумеет крест. Ибо не просто перстом должно его изображать, но должны сему предшествовать сердечное расположение и полная вера. Если так изобразишь его на лице твоем; то ни один из нечистых духов не возможет приблизиться к тебе, видя тот меч, которым он уязвлен, видя то оружие, от которого получил смертельную рану. Ибо если и мы с трепетом взираем на те места, где казнят преступников; то представь, как ужасаются диавол и демоны, видя оружие, которым Христос разрушил всю силу их и отсек главу змия. Итак, не стыдись столь великого блага, да не постыдит и тебя Христос, когда придет во славе своей, и когда сие знамение явится пред Ним светлейшим самых лучей солнечных. Тогда крест сей самым явлением своим как бы скажет в оправдание Господа пред целой вселенной, и во свидетельство, что с Его стороны все сделано, что только было нужно. Сие знамение и в прежние и в нынешние времена отверзало двери запертые, отнимало силу у вредоносных веществ, делало недействительным яд, и врачевало смертоносные угрызения зверей. Ибо, если оно отверзло врата адовы, отворило твердь небесную, вновь открыло вход в рай и сокрушило крепость диавола, то что удивительного, если оно побеждает силу ядовитых веществ, зверей и всего тому подобного?

Итак, напечатлей крест в уме твоем, и обними спасительное знамение душ наших. Ибо сей самый крест и преобразовал вселенную, изгнал заблуждение, ввел истину, землю обратил в небо, людей соделал Ангелами. Когда при нас крест, тогда демоны уже не страшны и не опасны; смерть уже не смерть, а сон. Крестом все враждебное нам низложено и попрано. Посему, если кто скажет тебе, ты покланяешься Распятому, отвечай ему радостным гласом и с веселым лицом: покланяюсь и не перестану поклоняться. Если он засмеется, ты оплачь его безумие; и благодари Господа, что Он оказал нам такие благодеяния, которых без откровения свыше и познать никто не может. Ибо и он смеется потому только, что душевен человек не приемлет, яже Духа Божия (1 Кор. 2, 14); ибо это же бывает и с детьми, когда они видят что-нибудь великое и удивительное; если и объяснять ребенку станешь тайну, он засмеется. И язычники подобны таким детям, даже и их безрассуднее, почему и более достойны сожаления, как поступающие по-детски не в детском, а в совершенном возрасте, за что не стоят никакого извинения. Но мы, хотя бы предстали все язычники, мы тем с большим дерзновением, громким, сильным и высоким голосом взываем и говорим; а когда предстанут все язычники, еще с большим дерзновением вопием, что крест есть наша похвала, начало всех благ, дерзновение и все наше украшение!

Беседа 66
О кротком обращении с врагами[68]68
  3 Бес. о Дав. и Сауле. Хр. Чт. 1849 г.


[Закрыть]

Кроткое обращение наше с врагом может сделать его из волка овцой, печь гнева его обильно наполнить росой, бурю превратить в тишину, и совершенно погасить пламя ярости. Кроткие слова наши проникая в душу его, не только изгонят гнев, но, расположат принять в себя благодушие и сострадательность. Как ночью мы часто не узнаем и друга даже вблизи, а днем узнаем его и издали: так бывает, обыкновенно, и во вражде. Доколе есть между нами неприязнь, то и голос слышится нам иначе, и на лицо смотрим мы с расстроенной мыслию; а как отложим гнев, то и голос, прежде ненавистный и противный, кажется нам мягким и весьма приятным, и лицо, противное и неприятное, является милым и любезным. То же бывает и в непогоду. Сгущение облаков не дает открываться красоте неба, и тогда, хотя бы зрение у нас было самое острое, мы не можем усмотреть горней светлости. Когда же теплота лучей солнечных, проникши сквозь облака и расторгши их, покажет солнце: тогда выказывает она снова и красоту неба. Так бывает и с нами в минуты гнева: вражда, как густое облако, ставши у нас перед глазами и ушами, делает то, что иными кажутся нам и голоса, и лица. Но когда кто по любомудрию отложит вражду и рассеет облако скорби, то и видеть, и слушать все будет беспристрастно…

Итак, когда ты будешь иметь врага у себя в руках, не о том заботься, как бы отмстить ему и, осыпав бесчисленными ругательствами, выставить его на позор, но о том, как бы уврачевать его, как бы возвратить к кротости; и дотоле не переставай делать и говорить все, пока не победишь кротостью жестокость его. Ибо ничего нет могущественнее кротости. Указывая на это самое, некто сказал: язык мягок сокрушает кости (Притч. 25, 16). Что тверже кости? Однако же, хотя бы кто был также тверд и жесток, и его легко победит тот, кто будет обращаться с ним кротко. И еще: ответ смирен отвращает ярость (Притч. 15, 1). Отсюда ясно, что ты более, чем сам враг твой, властен и раздражить, и укротить его. В самом деле, от нас, а не от тех, кто гневается на нас, зависит и погасить пламень их гнева, и раздуть его сильнее. И это самое объяснил опять тот же, кто сказал предыдущие слова простым примером. Аще, говорит, подуеши на искру огня, возгорится пламень; и аще плюнеши на ню, погаснет; то и другое в твоей власти; обоя изо уст твоих исходят (Сир. 28, 14). Так и со враждой ближнего: если ты будешь говорить с ним дерзко и надменно, то зажжешь в нем огонь, раздуешь угли; а если кротко и ласково, то потушишь весь гнев прежде, чем поднимется пламя.

Не говори же: то и то потерпел я; то и то слышал; все это от тебя зависит. От тебя зависит и воспламенить или погасить гнев, точно также, как зажечь или потушить искру. Когда увидишь врага, или придет тебе на ум, сколько ты слышал или потерпел неприятностей, старайся забыть все это; если же и вспомнишь, приписывай это диаволу; а сам припоминай то, что (враг) сказал или сделал тебе когда доброго.

Если на этом будешь останавливаться воспоминанием, то скоро прекратишь вражду. А если вознамеришься и обличить врага, и рассчитаться с ним, так наперед выбрось страсть и погаси (свой) гнев, а потом уже рассчитывайся и обличай; тогда легко можешь победить его. Ибо в гневе мы не можем ни сказать, ни выслушать что-нибудь здравое; а освободясь от этой страсти, и сами не выпустим обидного слова, и не послышится нам, будто другие говорят что-нибудь такое; потому что, обыкновенно раздражаемся мы не от самого свойства слов, но от того, что уже объяты мы враждой. Так часто, когда те же самые оскорбительные слова говорят нам или друзья в шутку и в веселом расположении духа, или малые дети, мы не только не чувствуем ничего неприятного и не сердимся, но еще улыбаемся и разливаемся смехом: это от того, что мы слушаем не с расстроенным духом, не с объятой гневом душой.

Стало быть, и в отношении к врагам, если ты погасишь гнев, если отбросишь вражду, то ни одно из слов не может огорчить тебя. И что говорю: ни одно из слов? Ни одно и из дел.