Текст книги "Увещание к подвигам добродетели. Сборник бесед святого отца нашего Иоанна Златоустого духовно-нравственного содержания"

Беседа 109
О том, что не уделяющий от своего имения бедным – хищник[111]111
  2 Бес. о Лазаре.


[Закрыть]

Не уделять от своего имущества есть хищение. Может быть, слова мои кажутся вам удивительными; не удивляйтесь: я представлю вам из Божественного Писания свидетельство, говорящее, что не только отнимать чужое, но и не уделять своего другим означает хищение и любостяжание и грабительство. Какое же это свидетельство? Обличая иудеев, Бог чрез Пророка говорит: земля принесла плоды свои, и вы не внесли десятин; но похищенное у бедного осталось в домах ваших[112]112
  Слова пр. Малахии гл. 3.


[Закрыть].

Так как вы, говорит, не дали обыкновенных приношений, то похитили собственность бедного. А говорит Он сие, показывая богатым, что они владеют собственностью бедных, хотя бы получили отцовское наследство, хотя бы сами собрали богатство, откуда бы то ни было. И еще в другом месте говорит: живота нищаго не лиши (Сир. 4, 1); а лишающий отнимает чужое, потому что отнятием называется то, когда мы берем и удерживаем у себя чужое. Итак, мы научаемся из сего, что, когда мы не подаем милостыни, то будем наказаны наравне с похитителями. Ибо деньги Господни, откуда бы мы их не собирали; и если мы отдадим оные бедным, то приобретем великое богатство. Бог не для того и дал тебе их больше, чтобы ты тратил на блуд и пьянство, и пресыщение, и дорогие одежды, и на другие предметы изнеженности, но для того, чтобы раздавал нуждающимся. Ибо, как казнохранитель, если, получив царские деньги, вместо того, чтобы раздать кому приказано, истратит оные на собственную прихоть, подвергается за это наказанию и погибели: так точно и богач есть приемщик денег следующих к раздаче, получивший приказание раздать оные бедным между его сорабами; посему, если он истратит на себя сколько-нибудь сверх необходимой нужды, то подвергнется там жесточайшему наказанию. Ибо его имущество не ему принадлежит, но сорабам его. Будем же беречь свое имущество, как чуждое, чтобы оно стало нашим. Как же нам сберечь его, как чужое? Если будем тратить оное не на излишние надобности, и не на свои только, но раздадим и в руки бедных. Если ты и богат, но тратишь более нужного (на себя), то дашь отчет в вверенных тебе деньгах.

Беседа 110
О смиренномудрии[113]113
  33 Бес. на Кн. Быт.


[Закрыть]

Великое зло гнаться за первыми местами, а не смотреть истинную пользу. Будем подражать Патриарху Аврааму, который уступил Лоту лучшую землю, и никогда не будем восхищать первенства, но последуем блаженному Павлу, который говорит: честию друг друга больша себе творяще (Рим. 12, 10), и стараться уничижать себя во всем. Ибо это-то и доставляет первенство, как и Христос сказал: смиряяй себе вознесется (Лк. 14, 11). Итак, что может сравниться с тем поведением, когда мы, уступая другим первенство, чрез это сами достигнем большей чести, и оказывая другим предпочтение, чрез это сами себя возводим на высшую почесть? О сем-то умоляю, будем стараться, чтобы подражать смиренномудрию патриарха и нам, сущим под благодатию, идти по стопам того, кто еще до закона показал такое любомудрие. Ибо истинное смиренномудрие показал этот чудный муж в отношении к человеку, который был гораздо ниже его не только по добродетели, но и по возрасту, и по всему другому. Так и мы будем оказывать уважение не одним только высшим нас, или равным с нами; это не было бы смиренномудрие; ибо, когда кто делает необходимо-должное, то это уже не смиренномудрие, но долг. Истинное смиренномудрие в том, когда мы уступаем тем, кто, по-видимому, ниже нас, и оказываем предпочтение тем, кто считается хуже нас. Впрочем, если мы будем рассудительны, то не будем никого и считать ниже нас, но всем людям станем отдавать преимущество пред собой. И это говорю я не о себе самом, который погружен в бесчисленные грехи; нет, пусть кто сознает в себе и бесчисленные совершенства, но если только он не думает о себе, как о последнем между всеми, его совершенства не принесут ему никакой пользы. Ибо в том-то и состоит смиренномудрие, когда кто, имея чем превозноситься, уничижает, смиряет и ведет себя скромно. Тогда-то он и восходит на истинную высоту по обетованию Господа, который говорит: смиряяй себе вознесется…

Не станем никогда превозноситься над ближними, ни много думать о себе; но с великим смиренномудрием будем уступать им и поспешим уничижать себя и в поступках и в словах; не будем враждовать даже против тех, кои оскорбляют нас, хотя бы это были и облагодетельствованные нами, в этом то и состоит самое высокое любомудрие, не будем также раздражаться обидами, хотя бы досаждающие нам были и хуже нас, но станем укрощать гнев их своей кротостью и тихостью. Ибо нет ничего сильнее ее, нет ничего могущественнее. Она вводит душу нашу в постоянный мир, заставляя ее стремиться к оному, как бы в пристань, и таким образом служит для нас источником всякого успокоения. Потому-то и Христос, предлагая божественное свое учение сказал: научитеся от Мене яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим (Мф. 11, 29). Действительно, ничто так не доставляет душе спокойствия и тишины, как кротость и смиренномудрие; а это благо для стяжавшего оное дороже всякой диадимы, полезнее всякого блеска и славы. Ибо, что может быть блаженнее человека, свободного от внутренней брани? Хотя бы мы вполне пользовались внешним миром и услужливостью; но если внутри нас, от возмущения помыслов, возникает шум и буря: то нет никакой пользы от внешнего спокойствия, подобно тому, как нет ничего жальче того города, который хотя и огражден бесчисленными стенами и окнами, но терпит измену от обитающих внутри его.

Итак, об этом-то, прошу, позаботимся прежде всего как бы нам сделать душу свою безмятежной, привести ее в мирное состояние и быть свободными от всякого неприятного чувства, дабы и самим нам наслаждаться совершенным спокойствием и с ближними нашими быть в согласии. Ибо в том-то особенно и заключается отличительное свойство разумного человека, чтоб быть скромным, кротким, снисходительным, смиренным, тихим, не водиться и не увлекаться рабски гневом, или другими страстями, но разумом побеждать внутренние беспорядочные движения, охранять свое высокое достоинство и не унижаться, по беспечности, до зверского состояния бессловесных. А дабы знать тебе, как велика сила кротости и смиренномудрия, и как эта одна добродетель могла того, кто преуспел в ней совершенно, сделать достойным неизреченных оных похвал, послушай о прославлении блаженного Моисея и о венце, который сплетен ему за эту добродетель. И Моисей, сказано, бяше кроток зело паче всех человек, сущих на земли (Числ. 12, 3). Видишь, какая похвала: она поставила его наравне со всем родом человеческим, или лучше сказать, выше всего рода человеческого! Тоже говорит Писание и о Давиде: помяни, Господи, Давида и всю кротость его (Пс. 131, 1).

Беседа 111
О том, что с помощью Божией добродетель легка[114]114
  16 Бес. на Ев. Мф.


[Закрыть]

Когда злой навык или страсть к любостяжанию будет сильно обольщать тебя, вооружи себя против оной сей мыслею: презревши временное удовольствие, я получу великую награду. Скажи душе своей: ты скорбишь о том, что я лишаю тебя удовольствия; но радуйся, потому что сим я готовлю для тебя небо.

Ты трудишься не для человека, но для Бога; потерпи же немного, и ты увидишь, сколь великая произойдет от сего польза; пребудь твердой в жизни настоящей, и ты получишь неизреченную свободу. Ежели таким образом будем беседовать с душой и представлять не одну тягость добродетели, но и венец ее; то скоро отвлечем ее от всякого зла. Диавол обещает нам удовольствие временное, а скорбь уготовляет нескончаемую, и несмотря на то преодолевает нас и побеждает; а Бог напротив требует от нас труда временного; и обещает сладость и пользу вечную: чем же мы оправдаемся, ежели после такового утешения не последуем добродетели? Вместо всех иных побуждений для нас и мысли о цели трудов, довольно одной той твердой уверенности, что все сие мы переносим для Бога. Если тот, кто имеет царя должником своим, почитает себя счастливым и безопасным на всю жизнь; то представь, сколь счастлив должен быть тот, кто своими добрыми делами, и малыми и великими, соделал должником своим человеколюбивого Бога, всегда живущего! Итак, не говори мне о тяжести трудов и подвигов. Бог облегчил для нас подвиг добродетели не одной только надеждой на будущие блага, но и другим способом, т. е. всегдашним Своим содействием и помощью. Тебе стоит только оказать хотя малое усердие, и тогда все прочее последует само собой. Ибо Он для того требует от тебя хотя малых трудов, чтобы и тебе вменена была победа. Как царь повелевает сыну своему стоять в строю, пускать стрелы и быть на виду для того, чтобы ему приписать победу, а между тем сам управляет ходом сражения; так и Бог поступает в войне нашей против диавола.

Он требует от тебя только того чтобы ты решительно объявил себя врагом диавола, – и если ты это сделаешь, то всю войну Он Сам уже окончит. Воспламеняется ли в тебе гнев или ненасытное желание богатства, появляется ли другая какая-либо мучительная страсть? Он, как скоро увидит тебя ополчающимся и готовым на брань, тотчас делает все легким, и поставляет тебя выше сего пламени, подобно тому, как и отроков в пещи Вавилонской, которые ничего более не показали, кроме готовности терпеть. Итак, дабы и нам здесь утушить горящую пещь беспорядочного удовольствия, а там избежать геенны, будем ежедневно того только желать, о том стараться и пещись, чтобы усердием к добру и непрестанными молитвами привлечь к себе Божие благоволение. Таким образом, все то, что теперь кажется нам несносным, будет совершенно удобно, легко и вожделенно. Ибо пока мы увлекаемся страстями, дотоле добродетель почитаем трудной, неудобной и неприступной, а порок любезным и приятным. Но как скоро хотя несколько станем избегать грехов, то порок будет нам казаться гнусным и безобразным, а добродетель легкой, удобной и любезной. В этом могут нас уверить примеры тех, которые исправили жизнь свою. Так послушай, сколько стыдились своих пороков римляне, даже и тогда, когда от них избавились, как свидетельствует Павел: кий убо тогда имеете плод, о нихже ныне стыдитеся (Рим. 6, 21); а добродетель, несмотря на понесенные труды, называет он приятной, скорбь мгновенной и труд легким, радуется в страданиях, веселится в скорбях и хвалится теми язвами, которые приемлет за Христа. Итак, чтобы и нам достигнуть сего состояния, будем ежедневно устроять жизнь свою согласно с наставлениями Господа, которые мы слышали, и задняя забывая в передняя же простираяся, будем стремиться к почести вышнего звания; чего все мы да сподобимся благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа 112
О том, чтобы оставить суеверие[115]115
  8 Бес. на Пос. к Колос.


[Закрыть]

Будем благодарить Бога во всех случаях; ибо в этом и состоит благодарение. Благодарить в счастии – легко (здесь сущность дела побуждает к тому); достойно удивления то, если мы благодарим, находясь в крайних обстоятельствах. Если мы за то благодарим, за что другие богохульствуют, от чего приходят в отчаяние, – смотри, какое здесь любомудрие: во‐первых, ты возвеселил Бога, во‐вторых, посрамил диавола, в‐третьих, – показал, что случившееся ничто. В то самое время, когда ты благодаришь, и Бог отъемлет печаль, и диавол отступает. Если ты приходишь в отчаяние, то диавол, как достигший того, чего хотел, стал возле тебя; а Бог, как оскорбленный хулою, оставляет тебя и увеличивает твое бедствие. Если же ты благодаришь, то диавол, как не получивший никакого успеха, отступает; а Бог, как приявший честь, в возмездие награждает тебя большею честью. И не может быть, чтобы человек, благодарящий в несчастии, страдал. Душа его радуется, делая благое; в тоже время совесть веселится, – она услаждается своими похвалами, а душе веселящейся нельзя быть печальной. Там (в отчаянии), вместе с бедствием, еще наказывает совесть; а здесь она венчает и провозглашает. Нет ничего святее того языка, который в несчастиях благодарит Бога. Он, поистине, ничем не отличается от языка мучеников и получает такой же венец, как и тот. Ибо, и у него стоит палач, принуждающий отринуться Бога богохульством, стоит диавол, терзающий мучительными мыслями, помрачающий душу скорбью. Итак, кто перенес скорбь и благодарил Бога, тот получил венец мученический. Если, например, болит дитя, а мать благодарит Бога, это венец ей. Не хуже ли всякой пытки скорбь ее? Однако ж она не заставила ее сказать жестокое слово. Умирает дитя, – мать опять благодарит Бога. Она дщерью Авраама сделалась. Ибо, хотя она не заклала дитяти своей рукой, но радовалась над закланной жертвой; а это все равно; она не скорбела, когда брали у нее дар Божий. Заболело другое дитя? Она не сделала волшебных повязок, и это признано ее мученичеством; потому что мыслью она принесла сына в жертву. Ибо, что за дело до того, что эти повязки не приносят никакой пользы, что это дело обмана и насмешки? Есть и такие, которые верят, что они полезны. Но она лучше согласилась видеть свое дитя мертвым, чем предаться идолослужению. И, как эта мать есть мученица, с собой ли она, с дитятей ли поступила так, с мужем, или с кем бы то ни было из наиболее любимых; так другая есть идолослужительница, потому что она, очевидно, и жертву принесла бы идолам, если бы только могла принести, а лучше сказать, она уже сделала то, что составляет жертву. Ибо эти повязки, сколько бы ни мудрствовали употребляющие их, утверждая, что мы призываем Бога, больше ничего не делаем и тому подобное, что старуха – христианка и верная, все это в этом – идолослужение. Ты верная? Перекрестись; скажи: вот единственное мое оружие, вот мое лекарство, другого не знаю. Скажи мне: если бы врач, придя к больному, вместо того, чтобы употребить медицинские средства, начал петь, назвали ли бы мы его врачом? Нет, потому что мы не видели бы врачебных пособий. Так и здесь (от повязок) ничего нет христианского. Другие еще вешают на шею названия рек и множество подобного позволяют себе. Вот я объявляю и предупреждаю всех вас: не буду более щадить, если о ком-нибудь узнаю, что он делал повязку, или заклинание, или другое что, относящееся к этому искусству. Что же, говорит, умереть дитяти? Когда оно станет жить от этих средств, тогда оно умерло; а когда умрет без них, тогда ожило.

Если бы ты увидела, что сын твой пошел к блудницам, ты скорее пожелала бы, чтобы он был погребен; ты сказала бы: какая польза, что он живет? Но видя, что он находится в опасности лишиться спасения, ты хочешь, чтобы он жил? Разве ты не слышала, что сказал Христос: погубивый душу свою, обрящет ю, а обретый погубит ю (Мф. 10, 39). Веришь ты сказанному, или оно тебе кажется басней? Скажи мне: если бы кто-нибудь сказал тебе: сведи меня в капище, я буду жив; согласилась ли бы ты? Нет, говоришь. Почему же?

Потому что он заставляет служить идолам. Но здесь, говорит, нет идолослужения, а просто – заклинание.

Это сатанинская мысль, это диавольская хитрость – скрывать заблуждение и в меде подавать яд. Когда диавол увидел, что тем способом не уверил, пошел этим путем – повязками и бабьими баснями. И вот, крест пренебрегают, суеверные надписи предпочитают ему, Христа изгоняют и вводят пьяную сумасбродную старуху. Таинство наше попрано; а дьявольское заблуждение торжествует. Так почему же, говорит, Бог не обличит? Он часто обличал мнимую помощь от этих средств; но ты не поверил. Наконец Он оставил тебя при твоем заблуждении: предаде их, сказано, Бог в не-искусен ум (Рим. 1, 28). Этим средством не поверил бы и рассудительный эллин. Говорят, что в Афинах один народный вождь пользовался ими; но какой-то философ, учитель его, встретившись с ним, укорял его, бранил, язвил и осмеял. А мы, несчастные, верим этим (предрассудкам)! Отчего же, говорят, нет ныне таких, которые бы воскрешали мертвых и совершали исцеления? Отчего? Не скажу пока. А отчего ныне нет таких, которые бы презирали настоящую жизнь? Отчего мы служим Богу из-за награды? Когда природа человеческая была немощнее, когда вера только наслаждалась, тогда много было и таких людей. Ныне же Бог не хочет, чтобы мы зависели от сих знамений, но чтобы готовы были к смерти. Почему же ты дорожишь настоящей жизнью? Почему не смотришь на будущее? Для настоящей жизни ты решаешься на идолослужение; а для будущей и поскорбеть не хочешь? Потому-то и нет ныне таких людей, что мы презираем будущую жизнь и ничего для нее не делаем; а для настоящей на все решаемся. А что сказать о других смешных (суевериях) – о золе, саже, соли? И опять – эта старуха тут. Подлинно, смех и стыд! От глазу, говорит, погибло дитя.

Доколе же будут продолжаться эти сатанинские дела! Как не смеяться эллинам? Как не издеваться, когда мы говорим им: велика сила крестная? Поверят ли они нам, когда видят, что мы ожидаем помощи от того, над чем они смеются? Для этого Бог дал врачей и лекарства. Но что же, если они не помогают, а дитя отходит? Куда отходит, скажи мне, бедный и несчастный ты? К демонам что ли отходит? К тирану какому-нибудь отходит? Не на небо ли отходит? Не к Господу ли своему? О чем же ты скорбишь? О чем плачешь?

О чем сокрушаешься? Зачем ты любишь дитя больше Господа своего? Не Он ли даровал тебе дитя? Зачем же ты столь неблагодарен, что дар любишь более, чем даровавшего? Но я слаб, говоришь, и не перенесу страха. Но если в телесных болезнях большею болью подавляется меньшая, – то тем более в душе; от страха большого, если бы он был в ней, рассеялся бы страх меньший и от печали печаль. Дитя было красиво. Но каково бы оно ни было, оно не красивее Исаака; тот был еще единородный. Твое родилось в старости?

И тот также. Прекрасно было дитя? Но каково бы оно ни было, оно не прекраснее Моисея, который даже в варварском взгляде возбудил любовь к себе, будучи в таком возрасте, когда красота еще не раскрывается.

Однако же родители бросили в реку своего возлюбленного сына. Ты и лежащее дитя видишь, и гробу предаешь, и ходишь к памятнику; а они не знали того, чей пищей он сделается – рыб ли, собак ли, или какого-нибудь из зверей, живущих в море, и это сделали, ничего еще не зная ни о царстве Божием, ни о воскресении. Дитя твое не единородное: но оно умерло после смерти многих детей? Все же это не было так ужасно и горестно, как бедствие Иова. Не падала храмина, ни во время пиршества детей, пред тем не получал ты известий о своих потерях. Твое любимое было дитя? Не более же, чем Иосиф, пожранный зверем; однако же, отец перенес горе и в прежнем случае и в этом. Он плакал, но не поступил нечестиво; сетовал, но не предался отчаянию; был столько тверд, что говорил: Иосифа несть, Симеона несть, и Вениамина ли поймете: на мя быша сия вся (Быт. 42, 36). Видишь, как сильный голод заставил его пожертвовать детьми! А на тебя страх Божий столько не действует, сколько голод. Плачь – я не запрещаю; но не богохульствуй – ни словом, ни делом. Каков бы ни был сын твой, все же нельзя сравнить его с Авелем; но Адам ничего такого не сказал, несмотря на то, что несчастье его было весьма велико, ибо, что ужаснее братоубийства?

Кстати, я вспомнил о других братоубийцах; например, Авессалом убил первенца Амнона (2 Цар. 13, 28–29).

Царь Давид любил отроча, сидел во вретище и пепле во время его болезни; однако не позвал ни гадателей, ни заклинателей, – а они были тогда, как показывает Саул, – но молился Богу. Так и ты делай; что сделал праведник, то делай и ты: те же слова говори, когда умрет дитя: аз имам ити к нему, тое же не возвратится ко мне (2 Цар. 12, 23). Вот что свойственно любомудрию и нежной любви! Как ты ни любил бы свое дитя, ты не столько любишь, сколько он тогда, несмотря на то, что дитя был плод беззакония. Блаженный Давид весьма любил мать его; а взаимная любовь родителей переходит, как вам известно, на детей. Он так любил отрока, что, хотя и предсказано было о его смерти, все же хотел, чтобы он остался жив. Однако же он благодарил Бога. Как, думаешь ты, страдала Ревекка, когда брат угрожал смертью Иакову? Однако же она не опечалила мужа, а велела Иакову бежать. Когда постигнет тебя какое-нибудь горе, думай о больших бедствиях и получишь достаточное утешение. Подумай: что если бы пришлось умереть на войне? Что если бы в огне сгореть? Если будем думать о несчастьях больших, чем те, которые мы терпим; то получим достаточное утешение. Будем размышлять или о тех более тяжких бедствиях, которые другие терпели во все времена, или о тех, которые мы сами терпели когда-нибудь прежде. Такое и Павел дает наставление, когда говорит: не у до крове спасте, противу греха подвизающеся (Евр. 12, 4); и в другом месте: искушение нас не достиже точию человеческое (1 Кор. 10, 13). Итак, находясь в беде, будем размышлять о больших бедствиях; а постигнут такие, – и тогда будем благодарны. Но более всего будем усердно благодарить Бога за все.

Ибо таким образом и несчастия прекратятся, и жить мы будем в славе Божией, и получим обещанные блага. Да удостоимся оных все мы благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, вместе со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно и во веки веков. Аминь.