Текст книги "Увещание к подвигам добродетели. Сборник бесед святого отца нашего Иоанна Златоустого духовно-нравственного содержания"

Беседа 104
О милосердии[105]105
  45 Бес. на Ев. Мф.


[Закрыть]

Господь по человеколюбию Своему не одинаковой степени добродетели требует от нас, но и первых приемлет, и вторых не отвергает, и третьим дает место. По милосердию Своему Он не один только указал путь, и не сказал, что тот будет отчужден, кто не принесет сторичного плода; но спасется и тот, кто принесет плод в шестьдесят крат, и даже кто в тридцать. Это для того Он сказал, чтобы облегчить нам путь ко спасению. Итак, не можешь переносить трудного состояния девства? Вступи в брак, и живи целомудренно. Не можешь совершенно расстаться с богатством? Уделяй часть от имения твоего. Для тебя трудно и это бремя? Разделяй со Христом имение твое. Не хочешь отдать Ему всего? Отдай половину, или по крайней мере третью часть. Ежели, Он твой брат и сонаследник на небесах: то сделай Его сонаследником и здесь. Ему давать, значит себе давать. Ужели ты не знаешь слов Пророка: от свойственных племене твоего не презри (Ис. 57, 8)? Ежели не должно презирать сродников, то тем более не должно презирать Господа, Который вместе с правом власти имеет еще право родства с тобой, и многие другие права. Ибо Он сделал тебя участником Своих благ, не только не получив ничего Сам от тебя, но еще, предупредив тебя этим неизреченным благодеянием. Итак, не великое ли безумие получать такие дары, и между тем самому быть нечувствительным, и не воздавать взаимно за благодеяние, и притом меньшим за большее? Он сделал тебя наследником неба; а ты не хочешь пожертвовать для Него и земным. Он примирил тебя с Отцом, несмотря на то, что ты не только не сделал ничего доброго, но даже был врагом; а ты не хочешь воздать другу и благодетелю, тогда как, не говоря о Царствии и о всем прочем, ты обязан воздать Ему благодарность за то самое, что можешь дать. Когда рабы приглашают господ на пир, делают это не с тем, чтобы доставить им удовольствие, но чтобы самим получать от них. Но здесь напротив, не слуга пригласил своего господина, но Господь призвал слугу к трапезе Своей. А ты уже ли не хочешь пригласить Его и после этого? Он прежде ввел тебя в дом Свой, а ты не хочешь сделать этого и после? Он прикрыл твою наготу; а ты и после этого не хочешь дать Ему приюта, как страннику? Он прежде утолил жажду твою из Своего сосуда; а ты не хочешь дать Ему и капли холодной воды? Он тебя напоил дарами Духа Святого; а ты не хочешь утолить и телесной Его жажды? Тебя напоил Духом тогда, как ты был достоин наказания; а ты презираешь Его, когда он жаждет, хотя на все это ты должен был употребить Его же дары? Ужели ты почитаешь маловажным держать ту чашу, которую будет подносить к устам, и из которой будет пить Христос? Ужели ты не знаешь, что один только священник имеет право предать чашу крови? Но Я на это не смотрю строго, говорит Христос, а принимаю и у тебя. Хотя бы ты был мирянин, Я не отвергну тебя, и не требую того, что Я сам тебе дал. Ибо Я требую не крови, но студеной воды.

Представь, кому ты предлагаешь питие, представь, и трепещи. Помысли, что ты сам делаешься Священником Христа, когда руками своими подаешь не тело, но хлеб, не кровь, но чашу холодной воды. Он облек тебя одеждой спасения, и облек Сам; и ты сделай тоже, хотя чрез раба. Он прославил тебя на небесах; а ты по крайней мере защити Его от страха, наготы и бесславия. Он удостоил тебя сожительства с Ангелами; а ты прими Его только под кров твой, по крайней мере, дай ему приют как бы рабу своему. Я не пренебрегаю приютом этим, говорит Христос, хотя Сам Я отверз для тебя целое небо. Я освободил тебя от тягчайшего плена, но не требую того же от тебя, и не говорю: освободи Меня; для Моего утешения довольно, ежели ты только обратишь на меня внимание тогда, как Я нахожусь в узах. Я воскресил тебя из мертвых, и не требую, чтобы и ты сделал тоже; но говорю: посети Меня только во время Моей болезни.

Итак, каких адских мучений не достойны мы, ежели при столь великих благодеяниях, изливаемых на нас, и при столь легких требованиях от нас, не исполняем последних? Будучи нечувствительнее камня, мы по всей справедливости пойдем в огонь, уготованный диаволу и ангелам его. Скажи мне: какая нечувствительность с нашей стороны, когда мы, получая столь великие дары и столь великие имея в виду, привязываемся к богатству, с которым скоро, может быть, против воли своей должны будем расстаться? Тогда как другие пожертвовали жизнью, и пролили кровь свою, ты для небесного Царствия и столь великой славы не хочешь пожертвовать своими избытками. Какое ты заслужишь прощение, какое получишь оправдание, когда при засеве поля охотно вверяешь земле все семена, и давая в заем людям, ничего не жалеешь;

и между тем так жесток и бесчеловечен к бедным, в лице коих питаешь Самого Господа? Итак, зная, что мы получили, что надеемся получить, и то, что требуется с нашей стороны, и размышляя о всем этом, не будем привязываться к вещам временным. Будем снисходительны и милосерды, дабы нам не подвергнуться тяжкому наказанию. Ибо, ежели мы пользуемся столь многими и великими дарами, ежели так немного требуется с нашей стороны, и притом, ежели требуется от нас то, с чем мы должны расстаться здесь и против воли нашей; если так сильно привязаны к вещам временным, то не послужит ли все это к нашему обвинению? Каждое из этих обстоятельств уже само по себе может осудить нас. Где же надежда спасения, ежели все это соединится вместе? Итак, дабы не подпасть совершенному осуждению, будем сострадательны к бедным. Чрез это мы соделаемся достойными благ как здесь, так и там, коих да сподобится каждый из нас благодатью и человеколюбием Господа Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа 105
О наградах праведным и грешным[106]106
  6 Бес. о Лазаре.


[Закрыть]

Многие из людей и здесь наказываются, и там судимы бывают; другие здесь только, а иные только там. пойми это учение; потому что, если хорошо уразумеешь слова мои, они избавят твой ум от многих возмущений. Но, если угодно, выведем на средину сперва такого человека, который там наказывается, а здесь наслаждался веселием. Пусть богатые и бедные внимают тому, что говорится; это учение полезно и тем и другим.

Человек некий, говорит Господь, бе богат, – по имени, а не на деле. Был некто богач, облачавшийся в порфиру, предлагавший роскошный стол, имевший сосуды с вином, украшенные венками, каждый день делавший пиры. Другой же некто бе нищь, именем Лазарь (Лк. 16, 190026). А где же имя богача? Нигде; он без имени. Сколько богатства, – а у него нет и имени!

Какое же это богатство? Это – дерево, красующееся листьями, но не имеющее плода; дуб, распростершийся в высоту, но дающий только желуди в пищу бессловесным; человек, не имеющий плода человеческого.

Где богатство и хищничество, там видится мне волк; где богатство и свирепость, там вижу льва, а не человека. Он погубил благородство неблагородством порока. Был некий богач, который каждодневно одевался в порфиру, а в душе был покрыт паутиной; дышал благовониями, а исполнен был смрада; предлагал роскошный стол, кормил тунеядцев и льстецов, утучнял рабыню – плоть, а госпоже – душе попускал гибнуть с голоду. Дом у него украшен был венками, а основание залито известью греха; душа схоронена в вине. Итак, этот богач имел роскошную трапезу и украшенные венками кубки вина, кормил тунеядцев и ласкателей, – это непотребное сборище диавольское, этих волков, которые берут в плен многих из богачей, насыщением собственного чрева покупают погибель тем, – великой услужливостью и ласкательством опустошают богатство. Не погрешит, кто назовет волками таких людей, которые, взявши богача на среду, как овцу, превозносят его похвалами, надмевают льстивыми речами, и не дают ему даже увидеть собственную рану, но ослепляют ум его и умножают его гнилость. Потом, как постигнет перемена в обстоятельствах, эти друзья убегают, и остаемся состраждущими только мы, которые обличаем: личины тех скрываются, как это и ныне часто бывает.

Итак, этот богач кормил тунеядцев и льстецов, обратил дом свой в театр, обливал вином всякого, жил в великом благоденствии: но другой некто Лазарь, был покрыт ранами, сидел у ворот богача и желал крупиц. Возле источника он томился жаждой; подле изобилия голодал. И где он брошен был? Не на распутии, не на улице, не в переулке, не среди площади; но в воротах богача, которыми этот должен был и входить и выходить, дабы не говорил: я не видал, не приметил, мои глаза не досмотрели. При входе твоем лежит жемчужин в грязи, и ты не видишь! Врач у ворот, и ты не лечишься! Кормчий у пристани, и ты терпишь кораблекрушение! Кормишь тунеядцев, а бедных не питаешь! Это было тогда; но бывает и ныне. Для того и написано это, чтобы потомки научились из дел и не подверглись тому, чему подвергся богач. Итак, лежал в воротах бедный, бедный внешне, но богатый внутренно; лежал с ранами на теле, как сокровище, у которого наверху терние, а внизу жемчуг. Ибо, какой ему вред от болезни тела, когда душа здорова? Пусть слышат это бедные, и не задыхаются от уныния, пусть слышат богатые, и отстанут от нечестия. Для того и предложены нам эти два образца, богатства и бедности, жестокости и мужества, любостяжательности и терпения, чтобы ты, когда увидишь бедного в ранах и пренебрежении, не называл его жалким, и, когда увидишь богача в блеске, не считал его блаженным. Прибегай к этой притче; как скоро будет возмущать тебя кораблекрушение помыслов, беги в пристань; прими утешение от этой повести; подумай о Лазаре пренебрегаемом, подумай о богаче благоденствующем, веселящемся, – и никакое событие в жизни не будет смущать тебя. Если будешь иметь верное суждение; не потопят тебя волны. Не пойдет ко дну ладья твоя, если разборчивой мыслью будешь различать природу вещей. Что говоришь мне: тело мое в бедственном положении? Был бы ум твой не повержен. Такой-то богат, и нечестив: что ж такое? Нечестие не подлежит чувствам. Не суди о человеке по внешности, но узнавай внутренние его качества. Когда увидишь дерево; что разузнаешь в нем – листья или плод? Так и в рассуждении человека. Когда увидишь человека, изведывай не внешние, но внутренние его качества: разузнавай плод, а не листья: не дикая ли эта маслина, хотя и считается настоящей маслиной; не волк ли это, хотя и считается человеком. Итак, узнавай человека не по природе, но по произволению, не по виду, но по образу мыслей; и не довольствуйся образом мыслей, но разведай и жизнь его. Если он нищелюбив, то – человек; если же занят торговыми оборотами, то дуб; если свиреп сердцем, то лев; если хищник, то волк; если коварен, то аспид. И скажи: я человека ищу; что показываешь мне зверя вместо человека? Познай, что такое добродетель человека и не смущайся.

Итак, Лазарь лежал в воротах, покрытый ранами, мучимый голодом. Псы, приходя, лизали раны его; псы были человеколюбивее человека. Они лизали раны Лазаря, снимали и очищали гной. А он лежал, поверженный, как золото, в пещи, от того делаясь более блестящим. Не говорил, как говорят многие из бедных: это ли Промысл? Ужели Бог презирает на дела человеческие? Я при праведности беден; а этот при неправде богат. Ничего подобного он не помыслил, но предавался непостижимому человеколюбию Божию, очищая свою душу, перенося страдания, являя терпение; лежа телом, но бежа умом, летая мыслью, восхищая награду, избавляясь зол и становясь очевидцем благ. Не говорил: тунеядцы наслаждаются до излишества, а я не удостаиваюсь и крупиц. Но что? Благодарил и прославлял Бога.

Бысть умрети им. Умер богач, и был похоронен; отошел и Лазарь. Не скажу: умер, потому что смерть богача была точно смерть и заключение во гроб; но смерть бедного была отшествием и преставлением к лучшему, переходом с поприща борьбы к награде, из моря в пристань, от сражения к торжеству, от подвигов к венцу. Отошли оба туда, где вещи в истинном виде; закрылся театр и личины сняты. На здешнем театре в самый полдень употребляются завесы, и многие лицедеи являются в чужом виде и с ласками на лице, пересказывают старую баснь, повествуют о былом. Иной представляется философом, не будучи философом; иной царем, не будучи царем, но только имея вид царя, по назначению; иной – врачом, не умея управиться и с деревом, но только надевши платье врача; иной – рабом, будучи свободным; иной учителем, не зная и азбуки. Они кажутся тем, чем никогда не бывали; а что они суть на самом деле, тем не показываются: ибо показывается врачом тот, кто вовсе не врач; показывается философом тот, кто только на личине имеет изысканную прическу; наконец показывается воином тот, у кого только платье воина. Но, как ни обманчив вид личины, он не обманет природу, которую извращает. Личины держатся, пока увеселяющиеся сидят в театре; но, когда наступит вечер, театр закроется, и все выйдут, тогда личины бросаются, и кто в театре представляется царем вне его оказывается медником. Личины сброшены, обман прошел, открылась истина; и оказывается вне театра рабом, кто внутри его представлялся свободным. Внутри театра обман, а вне – истина. Настал вечер, кончилось зрелище и – открылась истина. Так и в жизни и при кончине. Настоящее театр; здешние вещи: богатство и бедность, власть и подчиненность, и т. п. представляются в ложном виде. Но когда окончится тот день и наступит та страшная ночь, или лучше день, – ночь для грешников, а день для праведников; когда закроется театр; когда личины будут сброшены; когда позван будет на суд каждый со своими делами, – не с богатством своим, не с властью, не с почестями и могуществом, но каждый с делами своими – и начальник и царь, и женщина и мужчина; когда Судия спросит нас о жизни и добрых делах, а не о пышных титулах, не об унизительной бедности, не о жестоком пренебрежении; и скажет: подай Мне дела, пусть ты и раб, только бы лучше был свободного; пусть ты и жена, только бы мужественнее мужа; когда говорю, сброшены будут личины: тогда-то обнаружится и богатый и бедный. И как здесь, по окончании театра, иной из сидевших вверху, увидев в театральном философе медника, скажет: э! Не был ли этот в театре философом? А теперь вижу его медником! Этот не был ли там царем? А тут вижу в нем какого-то ничтожного человека! Этот не был ли внутри (театра) богачом? А вне вижу его нищим! Так будем и там.

Не расширяю слова, чтобы слушателя не привести в замешательство обилием речи, но хочу представить обманчивость театра только в двух личинах. Я взял в рассмотрение две личины, чтобы чрез них проложить вам дорогу и дать направление. Я расширил мысль вашу изображением настоящей жизни, чтобы каждый мог усмотреть различие вещей. И так две личины: один имел личину богача, а другой бедного: личин бедного Лазарь, а личину богача богатый. Видимое – личины, а не самая действительность. Оба отошли туда, и богач и бедный. Лазаря приняли Ангелы, после псов Ангелы, после ворот богача лоно Авраамово, после голода нескончаемое изобилие, после скорби отрада невозмутимая! А того богача после богатства постигла бедность; после роскошного стола наказание и мучение, после покоя невыносимые болезни! Посмотри же, что делается: они отошли туда, и театр закрылся: личины сняты и показываются, наконец, лица. Отошли оба туда, и богач, горя в огне, видит Лазаря в лоне Авраамовом, благополучным, наслаждающимся, веселящимся, и говорит: отче Аврааме! Посли Лазаря, да концем перста своего устудит язык мой, яко стражду во пламени. Что же Авраам? Чадо! восприял еси благая твоя, и Лазарь злая своя; и ныне сей утетается, ты же страждеши. И над всеми сими между нами и вами пропасть утвердися, яко да хотящии прейти отсюду к вам, не возмогут. Внимайте; потому что слово об этом полезно: оно устрашает, но и очищает: огорчает, но и исправляет. Принимай, что говорится. Богач, будучи в муках, взглянул вверх, и увидел Лазаря, – увидел новые вещи! В твоих воротах был он каждый день; не раз ты входил и выходил, и не видел его: а теперь, находясь в пламени, видишь издали! Когда ты жил в богатстве, когда в твоей воле было видеть, ты не хотел увидеть его: от чего же теперь ты так зорок? Не в воротах ли твоих он был? Как же ты не видал его? Вблизи не видел его, а теперь издали видишь, когда между вами такая пропасть! И что он делает? Авраама называет отцом! Что ты называешь отцом того, кому не подражал в гостеприимстве? Этот называет отцом, а тот сыном: имена родственные, но помощи никакой. Впрочем, имена эти произнесены, чтобы вы узнали, что от родства нет никакой пользы.

Благородство – не в знатности предков, но в беспорочности нравов. Не говори мне: отец у меня консул. Что мне в этом? Не о том речь; не говори же мне: отец у меня консул. Хотя бы у тебя отцом был Апостол Павел, хотя бы твоими братьями были мученики; но если ты не подражаешь их добродетели, то нет тебе никакой пользы от такого родства, а скорее оно повредит тебе и послужит в осуждение. Мать моя, говоришь, милосердая. А что от этого тебе бесчеловечному? Ее человеколюбие увеличивает виновность твоего злонравия. Ибо, что Иоанн Креститель говорил к народу иудейскому? Сотворите плоды достойны покаяния и не начинайте глаголати: отца имамы Авраама (Лк. 3, 8). Ты имеешь знаменитого предка; если поревнуешь ему, то получишь пользу; но если не поревнуешь, то знаменитый предок становится твоим обвинителем, за то, что ты от доброго корня выродился горьким плодом. Никогда не называй блаженным человека, имеющего родственником праведника, если он не подражает его нравам. Мать у тебя святая? Тебе ничего из этого. Мать у тебя порочная?

И из этого тебе ничего. Как добродетель той не приносит тебе пользы, если не подражаешь ее добродетели: так и порочность этой не вредит тебе, если ты отринул ее пороки. И как там больше осуждения тебе, потому что, имея у себя образец, ты не подражал добродетели; так и здесь больше тебе похвалы, что, имея порочную мать, ты не подражал ее порокам, но от горького корня вышел сладким плодом. Не знаменитости предков ищем, а беспорочности нравов.

Я и раба назову благородным, и господина обложенным цепями, как скоро узнаю его нравы. И знатный для меня не благороден, если имеет рабскую душу:

ибо кто же и раб, как не делающий грех? Другое рабство зависит от неблагоприятных обстоятельств; а это рабство заключается в развращении сердца: так как и в начале отсюда произошло рабство. Но, чтобы, распространяясь о постороннем, не отклонить слова от цели, обратимся к предмету.

И так тот богач, увидев Лазаря, говорит: отче Аврааме, помилуй мя. Слова бедного, нищего, убогого! Отче Аврааме, помилуй мя. Чего ты хочешь? Посли Лазаря. Мимо кого тысячу раз ты проходил на кого и взглянуть не хотел, того теперь просишь послать к тебе для спасения? Посли Лазаря. А где теперь твои виночерпии? Где ковры? Где тунеядцы? Где льстецы? Где надменность? Где гордость? Где закопанное золото? Где одежды, изъеденные молью? Где серебро, которым ты так дорожил? Где блеск и наслаждение? То были листья; настала зима, – все они посохли. То было сновидение; наступил день, – и сновидение улетело. То была тень; пришли действительность, и – тень исчезла. Посли Лазаря. Но зачем богач видит не другого какого праведника, – не Ноя, не Иакова, не Лота, не Исаака, но Авраама? Зачем? За тем, что врагам был странноприимец и увлекал прохожих в свою палатку: следовательно любовь его к странникам становится более сильной обвинительницей бесчеловечия богача. Посли Лазаря. Слыша это, возлюбленные, убоимся, как бы и нам не пройти мимо бедных, когда увидим их; иначе, вместо одного Лазаря, много будет у нас обвинителей. Посли Лазаря, да, омочив конец перста своего в воде, устудит язык мой. Но какой мерой мерите, такой возмерится вам: ты не дал крупиц, не получишь и капли. Посли Лазаря да концем перста устудит язык мой, яко стражду во пламени. А что ему Авраам? Чадо! восприял еси благая твоя в животе твоем, и Лазарь такожде злая своя; и ныне сей зде утешается, ты же страждеши. Здесь не сказал: приял, а: восприял. А восприемлет тот, кто получает должное ему. Внимай, что говорю. Иное дело – принять, и иное воспринять. Восприемлют то, что имели; а принимают часто, чего не имели.

Восприял еси благая твоя, и Лазарь злая своя. Вот и богач восприял благая своя, и Лазарь злая своя! Все это сказано для того, что одни наказываются здесь, а не там, а другие здесь веселятся, а там наказываются. Внимай же тому, что говорю. Восприял еси благая твоя, и Лазарь злая своя, – должное им, что следовало уплатить им. Обратите внимание на это исследование; поспешаю к месту, – дай же, покончу ткань. Впрочем, не смущайтесь таким началом; но, когда ни заговорю о чем-нибудь подобном, ожидайте конца. Хочу изощрить ваш взор, и занимать вас не поверхностно, но и низвести в глубину Божественных Писаний, в глубину, не знающую бури, глубину более безопасную, чем тихая поверхность, – так что чем ниже спустишься, тем большую найдешь безопасность; потому что здесь не беспорядочное волнение вод, а стройное расположение мыслей. Восприял еси благая твоя, и Лазарь злая своя; и ныне сей утешается, ты же страждеши. Исследование важное. Я сказал, что восприемлет тот, кто получает должное. Итак, пусть Лазарь был праведен, как и действительно был, и как то показали лоно Авраамово, венец, награды, покой, наслаждение, страдание, терпение; но этот был грешник, нечестивец, бесчеловечный, занимался только удовольствиями и пьянством, пресыщался за роскошным столом, жил в таком разврате и непотребстве; зачем же ему говорит Авраам: яко восприял еси? Что следовало уплатить ему, – человеку богатому, развратному и бесчеловечному? Что следовало уплачивать ему? Почему Авраам не сказал: приял еси, вместо восприял? Вникни, о чем речь. Ему следовали мучения, ему следовало наказание, ему следовали скорби. Зачем же не сказал Авраам: ты принял их, но: восприял еси оные благая своя, т. е. жизнь эту, и Лазарь злая своя? Напряги же ум твой; потому что я ниспускаюсь в глубину мыслей. Из всех людей, сколько ни есть их, одни – грешники, иные – праведники. Примечай притом разность и между праведниками.

Один праведен, а другой еще праведнее; выше стоит этот, а иной и его превосходит. И как есть многие звезды, и солнце, и луна: так есть разность и в праведниках. Иная слава солнца, иная луны, иная слава звезд (1 Кор. 15, 41); потому что некоторые превосходят в славе, а другие уступают. Далее, как есть тела небесные, так есть и тела земные. И как между этими телами иное – олень, иное – собака, иное – лев, иное – какой-нибудь другой зверь, иное – аспид, иное еще что-нибудь подобное: так и в грехах есть разности.

Итак, между людьми одни праведные, другие грешные. Но и в праведниках великая разность, и в грешниках также великая и беспредельная. Внимай же: пусть и праведен кто-либо, но хотя бы он был тысячу раз праведен и восшел до самого верха, так что отрешился от грехов, – не может быть чист от греха; хотя бы он был тысячу раз праведен, – но он человек.

А кто похвалится чисто имети сердце? Или кто дерзнет рещи, чиста себе быти от грехов (Прит. 20, 9)?

Посему-то и повелено нам говорить в молитве: остави нам долги наша (Мф. 6, 12), чтобы мы, постоянно употребляя эту молитву, тут же вспоминали, что мы повинны наказаниям. Даже Павел Апостол, сосуд избрания, храм Божий, уста Христовы, лира Духа, учитель вселенной, обшедший землю и море, исторгший терние грехов, посеявший семена благочестия, – тот, который был богаче царей, могущественнее богачей, сильнее воинов, мудрее философов, красноречивее риторов, который, ничего не имея, всем обладал, тению своей разрешал узы смерти, одеждой своей прогонял болезни; поставил трофеи на море, восхищен был до третьего неба, входил в рай и проповедал Христа Богом, – и он говорит: ничесоже в себе свем, но ни о сем оправдаюся (1 Кор. 4, 4), – он, который стяжал такое множество и таких добродетелей, говорит: востязуяй же мя Господь есть. Итак, кто похвалится чисто имети сердце? Или кто дерзнет рещи, чиста себе быти от грехов? Невозможно, значит, человеку быть безгрешным. Что ты говоришь: такой-то праведен, милосерд, нищелюбив? Но и он имеет какой-нибудь недостаток: либо обижает, либо тщеславится, либо другое что-нибудь такое делает: нет нужды все исчислять. Иной милосерд, но часто не целомудрен; а иной и целомудрен, но не милосерд.

Этот славится одной добродетелью, а тот – другой.

Пусть будет кто праведен; так он праведен и имеет все добродетели; но из-за этой праведности он возгордился, – а гордость и повредила его праведности.

Фарисей не был ли праведен? Не постился ли дважды в субботу? А что он говорит! Несмь, якоже про-чии человецы, хищницы, неправедницы (Лк. 18, 11).

Нередко иной по чистой совести впадает в гордость; и чего не повредил грех, то повреждает гордость.

Так не может человек быть праведным во всех отношениях, до такой степени, чтобы чист был от греха; и опять, не может ни один человек быть столь злым, чтобы не иметь какого-нибудь, хоть малого добра. Примерно скажу: такой-то захватывает чужое, любит корысть, вредит; но иной раз подает и милостыню, бывает целомудрен, иной раз скажет доброе слово, иной раз хоть одному человеку окажет помощь, иной раз поплачет, поскорбит. Итак, нет и праведника без греха; нет и грешника без всякого добра. Что было нечестивее Ахаава? Он сделал и похищение и убийство; однако же, так как он воскорбел, то Бог говорит Илии: видел ли еси, како умилися Ахаав (3 Цар. 21, 29)? Видишь ли, в такой бездне грехов нашлось еще некоторое мало добро? Что хуже Иуды предателя, отдавшегося в плен сребролюбию? Однако же и он сделал потом некоторое, хотя малое, добро: ибо, согреших, говорит, предав кровь неповинную (Мф. 27, 4). Стало быть, как я говорил, грех не в природе человека – так, чтобы добродетель не имела в нем места. Овца никогда не может быть свирепой, потому что она от природы кротка; волк никогда не может сделаться кротким, потому что свирепость у него от природы. Законы природы не нарушаются и не колеблются, но остаются неизменными. Во мне не так; но бываю и свирепым, когда захочу, и кротким, когда пожелаю, потому что я не связан природой, но одарен свободным произволением. Итак, нет, как сказал я, ни столь доброго человека, который бы не имел и малого пятна, – ни столь злого, который бы не имел и малого добра.

Итак, поелику за все есть воздаяние, за все есть возмездие, хотя бы кто был убийца, хотя бы нечестивец, хотя бы корыстолюбец, но сделал что-нибудь доброе; будет ему воздаяние за это доброе, из-за грехов, которые он сделал, доброе не останется без награды. И опять, хотя бы кто совершил тысячу добрых дел, но сделал также что-нибудь худое; будет ему воздаяние за это худое. Удержи это, соблюди твердо и непоколебимо: нет и праведника без греха, нет и грешника без добродетели. Повторяю одно и то же, чтобы укоренить, чтобы насадить и положить в глубине. Диавол наводит на душу какие-нибудь заботы, чтобы ввести ваш ум в обман и отнять силу у слов моих; поэтому я и слагаю их в глубину. Если здесь сбережешь их верно, то, и вышедши вон, не можешь их утратить.

Ибо как, положив золото в кошелек, я завязываю его и запечатываю, чтобы вор, и без меня, не взял золота: так поступаю и относительно вашей любви; беспрестанным повторением учения закрепляю, запечатываю и обезопашиваю ваш ум, чтобы он не растерялся от небрежения, но чтобы мне, лучше сберегши его, здешнею тишиной отклонить внешнее смятение.

Итак, это, что говорю, есть знак не многословия, но заботливости, сердоболия и любви учителя, который старается, чтобы слова его не пропали. Говорить об этом для меня не тягостно, а для вас назидательно (Флп. 3, 1). Научить хочу, а не просто только показать искусство. Итак, нет праведника, который бы не имел греха, и нет грешника, который бы не имел добра, а как есть воздаяние за все, то смотри, что бывает. Грешник получает за добрые свои дела соответствующее воздаяние, как бы ни было маловажно его добро; и праведник восприемлет за грех свой соразмерное осуждение, хотя бы сделал он и неважное зло.

Что же бывает, и что делает Бог? Он определил страдать за грех либо в настоящей жизни, либо в будущем веке. Итак, если кто праведен, но сделает что-нибудь худое, и за это будет страдать здесь и подвергнется наказанию; ты не смущайся, но подумай про себя, и скажи: праведник этот, видно, когда-нибудь сделал какой-либо малый грех, – и восприемлет здесь, чтобы там не быть наказанным. Опять, если увидишь грешника грабителя, корыстолюбца, делающего множество зла, и однако, благоденствующего; подумай, что, видно, он сделал когда-нибудь нечто доброе, и восприемлет здесь добро, чтобы там не требовал награды. Таким образом, если кто, хотя и праведен, но терпит бедствия; он восприемлет здесь для того, чтобы здесь же сложить с себя грех, и отойти туда чистым. И если кто грешник, преисполненный зла, имеющий множество неисцельных болезней, хищник, корыстолюбец; он для того наслаждается здесь благоденствием, чтобы там не требовал награды. Итак, поелику и Лазарю довелось иметь некоторые грехи, и богачу – нечто доброе; поэтому Авраам говорит последнему: «Здесь ничего не ищи; восприял еси благая твоя там, и Лазарь злая своя». И чтобы тебе удостовериться, что я не без основания говорю это, но так оно и есть, Авраам говорит: восприял еси благая твоя. Какие? Ты сделал какое-нибудь добро? За то получил свое богатство, здоровье, веселье, могущество, честь: тебе ничего уже не следует в уплату; восприял еси благая твоя. Что же? Лазарь ни в чем не согрешил? Нет, согрешил, и – восприял злая своя. Когда ты воспринимал благая, тогда и Лазарь – злая; поэтому ныне он утешается, ты же страждеши.

Итак, когда увидишь, что праведник наказывается здесь, почитай его блаженным, и говори: этот праведник или сделал грех и наказывается за него, и отходит туда чистым, или наказывается сверх меры грехов его, и это вменяется ему в прибавок к праведности. И там бывает расчет; и говорит Бог праведнику: ты имеешь от Меня столько-то. Положим, что Бог доверяет ему десять оболов: тогда и в счет ставит десять оболов. Если же издержал шестьдесят оболов; то говорит ему: десять оболов зачитаю тебе в грех, а пятьдесят в праведность. Но, чтобы тебе удостовериться, что остальное вменяется ему в праведность, припомни: Иов был праведен, непорочен, истинен, благочестив, удалялся от всякого злого дела; но тело его наказано было здесь, чтобы там он мог требовать наград. Ибо что говорит ему Бог? Мниши ли Мя инако тебе сотворша, разве да явишися правдив (Иов. 40, 3)? Посему, если и мы покажем терпение, подобное терпению праведных, если и мы покажем соразмерное благому их житию мужество, то получим блага, уготованные святым, любящим Бога; чего и да сподобимся все благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.