Текст книги "Увещание к подвигам добродетели. Сборник бесед святого отца нашего Иоанна Златоустого духовно-нравственного содержания"

Беседа 129
О прощении обид ближнему[133]133
  27 Бес. на Кн. Быт.


[Закрыть]

Бог ничего, ничего так не ненавидит и не отвращается, как человека злопамятного и постоянно питающего в душе своей вражду к ближним. Так-то гибелен этот грех, что отвращает от нас и Божие человеколюбие!.. Господь сказал: аще отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш небесный (Мф. 6, 14). Не будем же думать, будто мы, прощая ближнему, ему оказываем благодеяние, или великую милость; нет, мы сами тогда получаем благодеяние, сами для себя извлекаем отсюда великую пользу. Равным образом, если мы не простим ближним, то чрез сие им нисколько не сделаем вреда, а себе приготовим невыносимую геенскую муку. посему, прошу, зная это, не будем никогда злопамятствовать и питать вражду к тем, кто сделал нам неприятность или другую какую-нибудь обиду, но, представляя себе, какое благодеяние и дерзновение пред Господом они доставляют нам, а больше всего то, что примирение с оскорбившими нас заглаждает наши грехи, поспешим и не замедлим (примириться с врагами), и размышляя о происходящей от того пользе, покажем такое благорасположение к врагам, как бы они были истинными нашими благодетелями. Ибо, если мы будем вести себя внимательно, то не столько пользы нам принесут люди, искренно к нам расположенные и всячески старающиеся угождать нам, сколько наша благорасположенность к врагам; она сделает нас достойными небесного благоволения и облегчит бремя грехов наших.

В самом деле, возлюбленный, посуди, каково величие этой добродетели, смотря на те награды, которые Бог всяческих обещал совершающим ее. Он сказал: любите враги ваша, благословите кленущия вы, молитеся за творящих вам напасть; и, так как заповедуемое было важно и весьма возвышенно, то присовокупляет: яко да будете подобни Отцу вашему, иже есть на небесех: яко солнце свое сияет ни злыя и благия, и дождит на праведныя и на неправедныя (Мф. 5, 54, 45). Видишь, кому уподобляется, сколько это возможно для человека, тот, кто не только не мстит оскорбившим его, но и усердно молится за них? Итак, не лишим себя, по нерадению, столь великих даров и наград, превосходящих всякое слово, но всячески будем стараться об исполнении этого (повеления), и употребив даже принуждение себе, приучим свою душу покоряться заповеди Божией. Ибо для того и я сделал это увещание, чтобы, пока еще время, каждый из нас, у кого только есть враг, постарался ласковым своим обращением примирить его с собой. И никто не говори мне: «Я раз и два просил его, но он не согласился примириться». Нет, если мы искренно хотим примириться, то не отступим от врага, пока не победим его своими усильными просьбами, пока не привлечем к себе и не заставим прекратить вражду против нас.

Ибо разве ему чрез это мы оказываем какую-либо милость? Нет, на нас самих переходят плоды доброго дела: мы этим привлекаем на себя благоволение Божие, приобретаем себе прощение грехов, получаем великое дерзновение пред Господом. Если мы сделаем так, то будем в состоянии с чистой совестью приступить и к этой священной и страшной трапезе, и с дерзновением произнести оные слова, содержащиеся в молитве Господней. Посему предоставляю совести каждого знать, с каким дерзновением мы, исполнив эту заповедь, можем произносить эти слова в то страшное время. Если же пренебрежем эту заповедь, то какому подвергнемся осуждению, поступая вопреки словам своим, дерзая произносить слова молитвы безрассудно и легкомысленно, скопляя для себя более и более огня геенского и возбуждая против себя гнев Господа? Радуюсь и восхищаюсь, видя, что вы с удовольствием слушаете меня и своими рукоплесканиями показываете, что вы стараетесь расположить себя (к примирению) и привести в исполнение эту заповедь Господню. Ибо в этом-то и состоит врачевство душ наших, в этом исцеление ран наших, в этом самый лучший путь угождения Богу, в этом самое верное отличие боголюбивой души, когда т. е. мы все исполняем ради закона Господня и не поддаемся не благородным мыслям, но становимся выше страстей, представляя себе благодеяния, ежедневно оказываемые нам Богом. И в самом деле, сколько бы мы ни старались, не можем однако ж изобразить и малейшей части ни тех благ, которые нам уже дарованы, ни тех, которые ежедневно ниспосылаются, ни тех, которые еще уготованы нам в будущей жизни, если мы захотим исполнить Его заповеди. И так каждый, вышед отсюда, сделай это дело, поспешай к нему, как к величайшему сокровищу, и не медли нисколько. Хотя бы пришлось потрудиться, или поискать, или совершить длинный путь, или преодолеть какие-либо затруднения, устраним все эти препятствия. Об одном только позаботимся, как бы нам исполнить заповедь Господню и получить награду за послушание. Знаю, что нелегко и неприятно пойти к тому, кто враждует и злобствует против нас, стать и начать разговаривать с ним. Но, если ты размыслишь о высоком достоинстве этой заповеди, о великости награды и о том, что польза от этого доброго дела обращается не на него, а на тебя; то все покажется тебе легким и удобным.

Итак, содержа это в своих мыслях, будем побеждать привычку (помнить зло) и с благоговейным расположением исполнять заповеди Иисуса Христа, чтобы нам от Него удостоиться наград, благодатью и человеколюбием благости Его, с Которым Отцу, вместе со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и всегда, во веки веков. Аминь.

Беседа 130
О пользе скорбей[134]134
  26 Бес. на 2 Пос. к Коринф.


[Закрыть]

Где скорбь, там и утешение; а где утешение, там и благодать Божия. Апостолу Павлу в какой мере усиливались искушения, в такой мере умножалась и пребывала в нем благодать. Так было и в Ветхом Завете. Среди искушений процвели праведники. Так три отрока, так Даниил, Моисей и Иосиф – все чрез искушения сделались славными и удостоились великих венцов. Ибо тогда душа и очищается, когда терпит скорби ради Бога. Тогда она получает большую помощь, потому что имеет нужду в большем содействии от Бога, и достойнее большей благодати; а делаясь любомудрой, сокровиществует себе великие блага, не говоря уже о тех наградах, какие отложены для нее у Бога. Ибо скорбь искореняет высокомерие, отсекает всякое нерадение, уготовляет к терпению, обнаруживает ничтожность дел человеческих, и в жизнь вводит много любомудрого. Ей уступают все страсти: зависть, ревность, похоть, пристрастие к богатству, плотская любовь, гордость, высокомерие, гнев и весь рой душевных недугов. А если хочешь на самом деле видеть пример сего или в одном человеке, или и в целом народе; то я могу тебе показать живших как в скорби, так и безбедно, и научить – какая происходила польза от скорбей, и какая беспечность от недостатка скорбей. Евреи, когда были оскорбляемы и гонимы, тогда стенали, призывали Бога и получали свыше великую помощь, а когда утучнялись, тогда оставляли Бога. Также ниневитяне, когда жили беззаботно, до того прогневали Бога, что он угрожал истребить до основания весь город; а когда смирились, услышав проповедь Ионы, тогда показали все любомудрие. А если хочешь видеть пример в одном человеке, то вспомни о Соломоне. Когда он с заботой и беспокойством размышлял о том, как управлять народом Божиим; тогда удостоился Боговидения. А когда стал жить среди удовольствий, тогда впал в самую бездну пороков. А что сказать об отце его? Когда он был чуден и удивителен? Не тогда ли, как был в искушениях? Авессалом, не тогда ли вел себя благоразумно, пока находился в бегстве? А возвратившись, не сделался ли мучителем и отцеубийцею? Что скажем об Иове? Он славен был и во время благополучия; но еще славнее оказался после скорбей. Но нужно ли говорить о давнем и древнем? Если кто рассмотрит и настоящие наши дела, увидит, какую пользу приносят скорби. Ныне наслаждаясь миром, мы ослабели, обленились и наполнили Церковь тысячами зол.

Когда же терпели гонения; тогда были целомудреннее, благонравнее, ревностнее и усерднее как к сим собраниям, так и к слушанию. Что огонь для золота, то скорбь для души; она стирает с нее скверну, делает ее чистой, светлой и ясной. Скорбь вводит в царство, а беспечная жизнь в геенну; посему к царству тесный, а в геенну пространный путь. Почему и Христос, как бы предлагая нам какое-либо великое благо, сказал: в мире скорбни будете (Ин. 16, 33). Итак, если ты ученик Христов, иди путем тесным и скорбным; не ропщи и не унывай. Если для Господа не хочешь терпеть скорби; то все же будешь терпеть скорбь, но по другим причинам, без всякой для себя пользы. Ибо завистник, корыстолюбец, привязавшийся к блуднице, тщеславный и преданный всякому другому пороку, терпит многие печали и скорби, и скорбит не меньше плачущих. Если же не проливает слез и не плачет; то от стыда и бесчувствия. А если бы ты проник в душу его; то увидел бы, что она обливается бесчисленными волнами. Итак, поелику ведущий ту и другую жизнь, необходимо должен скорбеть; то почему же не избрать жизни, которая вместе со скорбью доставляет бесчисленные венцы? Ибо и всех Святых Бог вел сим путем, – путем скорбей и тесноты, как для их собственной пользы, так и для безопасности других, чтобы не думали о себе выше своего достоинства.

Беседа 131
О любостяжании[135]135
  15 Бес. на 1 Пос. к Коринф.


[Закрыть]

Любостяжание есть старая закваска, и куда оно ни попадет, в какой дом ни вторгнется, делает его нечистым. Хотя бы ты немногое приобрел неправедно, заквасил этим все свое состояние. Посему часто немногое, приобретенное бесчестно, ниспровергало многое, накопленное честно. Ибо нет ничего опаснее любостяжания; хотя бы ты к своему казнохранилищу приделывал ключи, запоры, напрасно будешь делать все, если заключил внутри любостяжание, этого злейшего разбойника, который может отнять у тебя все. Как же, скажешь, многие любостяжатели не подвергаются этому? Непременно подвергнутся, хотя и не вдруг; а если избегнут теперь, то тем страшнее будет тогда; они соблюдаются для большого наказания. Притом, если они сами избегнут, то наследники их испытают заслуженное ими. Но, скажешь, справедливо ли это? Весьма справедливо. Получивший наследство, приобретенное неправедно, хотя сам и не похищал, но владеет чужой собственностью, знает это хорошо, и потому справедливо может пострадать. Ибо, если бы ты взял что-нибудь от грабителя, а потом ограбленный пришел бы к тебе и стал требовать свое обратно, то мог ли бы оправдываться тем, что не ты ограбил его? Отнюдь нет. Что отвечал бы ты, скажи мне, против обвинения? Что другой отнял? Но ты владеешь. Что другой ограбил? Но ты пользуешься. Это известно и из законов внешних, которые, не касаясь похитителей и грабителей, повелевают взыскивать с тех, у кого кто найдет свою собственность. Итак, если ты знаешь обиженных, то вознагради их, и сделай так, как сделал Закхей, с великим избытком (Лк. 19, 8); а если не знаешь, то я укажу тебе другой путь и не лишу тебя врачевства: раздай все бедным, и таким образом исправишь зло. Если же иные передали такое имущество детям и внукам, то они испытали вместо одного другое зло. Но что я говорю о том, что бывает здесь? Не будет ли говорено об этом в тот день, когда предстанут обнаженными те и другие, и ограбленные и грабители, или лучше сказать, не одинаково обнаженными. От имущества они будут одинаково обнажены, но одни из них будут покрыты грехами, нажитыми с имуществом. Что мы сделаем в тот день, когда обнаженный и лишившийся всей собственности предстанет пред страшным судилищем, и никто не будет защищать тебя?

Что ты скажешь Судие? Теперь ты можешь обмануть суд человеческий, а тогда того суда уже не будет; или лучше, не можешь и теперь; ибо и теперь тот суд – в своей силе. Бог видит все совершающееся и близ есть к обиженным, даже и не призываемый (Пс. 144, 18). Обиженный, хотя бы он был и не достоин того, чтобы мстить за него, непременно имеет Бога мстителем за себя, потому что причиненное ему зло не угодно Богу. Как же, скажешь, такой-то нечестивец благоденствует? Но не надолго. Послушай, что говорит Пророк: не ревнуй лукавнующим, зане яко трава скоро изсшут (Пс. 36, 1, 2). Где, скажи мне, хищник, переселившийся отсюда? Где его светлые надежды?

Где громкое имя? Не все ли прошло? Не все ли, принадлежавшее ему, есть тень и сновидение? Тоже будет и с каждым таким человеком.

Беседа 132
О корыстолюбии[136]136
  9 Бес. на 1 Пос. к Коринф.


[Закрыть]

Грех есть варвар, который, пленив душу однажды, не щадит ее, но мучит ее, на погибель подпавших власти его. Подлинно, ничто так не безрассудно, ничто так не бессмысленно, глупо и нагло как грех. Куда он ни вторгается, все низвращает, расстраивает и погубляет; он безобразен на вид, несносен и отвратителен. Если бы какой живописец захотел изобразить его, то, мне кажется, не погрешил бы, изобразив его в виде жены звероподобной, варварской, дышащей огнем, безобразной и черной, как внешние поэты изображают Сцилл. Ибо грех тысячью рук обхватывает наши мысли, вторгается неожиданно и терзает все, подобно псам, кусающим внезапно. Впрочем, для чего нам живописное изображение, когда мы можем представить самих людей, подобных ему? Кого же наперед изобразить вам? Не корыстолюбца ли и грабителя? Подлинно, что может быть бесстыднее глаз его? Что бессовестнее его и подобнее псам? Не так нагло приступает пес, как он, когда похищает имущество других. Что сквернее рук его? Что гнуснее уст его, которые пожирают все и не насыщаются? Не принимай лица и глаз его за человеческие; не так смотрят человеческие глаза. Он не смотрит на людей, как на людей, не смотрит на небо, не устремляет взоров к Господу, но во всем видит деньги.

Человеческие глаза, видя удрученных бедностью, обыкновенно проливают слезы; а глаза грабителя, видя бедных, выражают зверство. Человеческие глаза не смотрят на чужое, как на свое, но и на свое, как на чужое, не желают принадлежащего другим, но еще другим раздают свое; а глаза корыстолюбца не успокаиваются дотоле, пока не похитят у других всего; потому что смотрят не по-человечески, но по-зверски. Человеческие глаза не могут видеть своего тела обнаженным: ибо для них оно свое и тогда, когда принадлежит лицу других; а глаза корыстолюбца не насыщаются дотоле, пока не обнажат кого-либо совершенно и не скроют всего у себя дома, или лучше сказать, не насыщаются никогда. Посему руки таких людей можно назвать не только зверскими, но еще гораздо свирепейшими, и опаснейшими, чем у зверей. Медведи и волки, насытившись, отступают от пищи, а те не насыщаются никогда. Между тем Бог дал нам руки для того, чтобы мы помогали другим, а не вредили им. Если же мы станем употреблять их на последнее, то лучше было бы отсечь их и оставаться без них. Ты скорбишь, когда дикий зверь растерзает овцу; а когда сам делаешь то же со своим единоплеменником, то и не считаешь это дело зверским? Что же ты за человек? Ты знаешь, что человеческим мы называем то дело, которое исполнено милосердия и человеколюбия; а дело грубое и жестокое мы называем бесчеловечным. Таким образом, характер человека мы изображаем делами милосердия, а характер зверя – делами противными тому, и часто говорим: ужели он человек, а не зверь и не пес? Ибо людям свойственно облегчать бедность, а не увеличивать ее. У людей корыстолюбивых и уста суть уста зверские, или еще хуже их; они произносят слова, которые своей ядовитостью гораздо скорее, нежели зубы зверей, причиняют смерть. И если бы исчислять все, то ясно видно было бы, как бесчеловечие делает людей зверями. А кто посмотрит на душу таких людей, тот назовет их не только зверями, но даже демонами. Ибо они исполнены крайней жестокости и вражды к ближним; нет в них ни желания царствия, ни страха геенны, ни стыда пред людьми, ни милосердия, ни сострадания, но бесстыдство, наглость и презрение ко всему будущему; вещания Божии о будущих мучениях кажутся им баснею, угрозы – посмешищем. Такова душа корыстолюбца! Если же они внутри демоны, а извне звери и даже хуже зверей, то за кого, скажи мне, мы будем считать их? Что они хуже зверей, это видно из следующего: звери таковы по природе, а они, получив от природы кротость, вопреки природы стараются усвоить себе свойства зверей. Самые демоны делают своими споспешниками людей неблагонамеренных; ибо если бы эти не были их споспешниками, то большая часть их козней против нас оставалась бы без успеха; а те стараются притеснять и содействующим им в неправедных делах их. Притом демон враждует против человека, а не против подобных ему демонов; а корыстолюбец старается всячески причинить зло и ближнему и родному, не стыдясь самой природы.

Знаю, что многие негодуют на меня за эти слова; но я не сержусь на них, а жалею и плачу, что они находятся в таком состоянии. Если бы они захотели даже бить меня, и это я с удовольствием перенес бы, только бы они оставили свое зверство. Ибо не я только, но и Пророк вместе со мной исключает таких из числа людей: человек, говорит, в чести сый не разуме, но приложися скотом несмысленным (Пс. 48, 21). Постараемся же быть людьми, будем взирать на небо, облекаться во образ Создавшаго нас (Кол. 3, 10) и не унижать себя самих, дабы нам сподобиться и будущих благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, вместе со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Беседа 133
О высокоумии[137]137
  20 Бес. на Пос. к Рим.


[Закрыть]

Быть глупым по природе не составляет вины. А сделаться глупым от злоупотребления ума – не извинительно, и влечет за собой большее наказание.

Таковы те, которые по причине своей мудрости много о себе думают, и впадают в крайнее высокоумие.

Ибо ничто не делает столько глупым, как высокоумие. За сие и Пророк называет варвара глупцом, говоря: юрод бо юродивая изречет (Ис. 32, 6). А чтобы ты мог заключить об его глупости из собственных речей его, послушай, что говорит он: выше звезд небесных поставлю престол мой, и буду подобен Вышнему (Ис. 14, 13–14). Вселенную всю объиму рукою моею яко гнездо, и яко оставленая яица возму (10, 14). Что может быть глупее сих слов? Но и всякое хвастливое слово легко навлекает на себя тоже нарекание. И если буду тебе пересказывать все речи высокоумным, ты не различишь, высоумным ли то сказано, или глупцом; таким образом в обоих один и тот же недостаток. Некоторый варвар говорит еще: аз есмь Бог (Иез. 28, 2), а не человек; и другой: не возможет Бог спасти вас, или исхитить из рук моих (Дан. 3, 15); также египтянин: не вем Господа, и Израиля не отпущу (Исх. 5, 2). Таков и безумец, описанный Пророком, и говоривший в сердце своем: несть Бог (Пс. 13, 1)!

Таков и Каин, сказавший: еда страж брату моему есмь аз (Быт. 4, 9)? Теперь различишь ли, которые слова сказаны высокоумными, и которые глупцами? Высокоумие, которое не наблюдает умеренности и состоит в превозношении ума (почему и называется высокоумием), делает и глупцами и тщеславными. И ежели начало премудрости есть страх Господень; то начала глупости есть неведение Господа. Итак, ежели ведение Бога есть мудрость, а неведение – глупость, неведение же происходит от гордости, так как начало гордости есть неведение Господа; то следует, что гордость есть крайняя глупость. Таков был Навал, если не пред человеком; он от высокоумия сделался безумным, а напоследок умер от страха. Как скоро человек потеряет меру благоразумия, по причине душевного расслабления делается он вместе и робким и дерзким.

Как тело, по нарушении в нем равновесия жизненных соков, сделавшись расстроенным, подвергается всяким болезням: так и душа, когда утратит свою возвышенность и смиренномудрие, приобретши некоторый навык, приходит в болезненное состояние, делается и робкой и дерзкой и безумной, даже перестает узнавать сама себя. А кто не знает себя, как может знать, что выше его? Как одержимый помешательством ума, когда не узнает себя, не знает и того, что у него пред ногами; и как глаз, когда сам слеп, омрачает все тело: так бывает и с высокоумием. Посему высокоумные несчастнее и помешанных в уме и глупых по природе; они возбуждают смех, подобно последним, и отвратительны подобно первым. И хотя столько же расстроены в уме, как помешанные; однако ж не возбуждают столько сожаления. Столько же делают дурачеств, как глупцы; однако ж, не извинительны, как те, а внушают одно отвращение. Имея недостатки тех и других, не могут быть извиняемы, как те или другие; потому что смешны не только своими мечами, но и всеми приемами. Скажи мне: для чего вытягиваешь шею? Для чего ходишь, привстав на пальцы? Для чего поднимаешь брови? Для чего надуваешь грудь?

Не можешь ты сделать волоса белого или черного, а ходишь будто по воздуху, представляя себя владыкою всего? Тебе хотелось бы, может быть, чтоб выросли у тебя крылья, дабы не ступать тебе по земле; может быть тебе желательно стать чудом. И теперь не делаешь ли из себя чуда, когда, будучи человеком, замышляешь летать? Но лучше сказать, ты летаешь уже внутренно, все тебя надмевает. Как мне назвать тебя, чем истребить твое высокоумие? Наименовать ли тебя пеплом, прахом, дымом, пылью? Какой низкий предмет ни возьму, ни один не изображает в точности, что желал бы я изобразить. Мне хотелось бы представить всю надутость и пустоту высокоумного. Какой же найду образ ему соответственный? Мне кажется, подобен он зажженному льну. Как вспыхнувший лен по-видимому раздувается и приподнимается, но от легкого прикосновения руки опадает, и оставляет нечто тоньше самого пепла; так и душа высокоумного.

Пустую надутость его случайное прикосновение может сократить и уничтожить. Всякий высокоумный по необходимости должен быть слабым; потому что все высокое не бывает крепко. Как водяные пузыри скоро лопаются; так и высокоумные удобно пропадают. Если не веришь сему; представь мне человека наглого и высокоумного, и увидишь, что от неважного обстоятельства приходит он в большую робость, чем иной от падения. Как сучья обращаются в прах, едва вспыхнет обхвативший их пламень, а вещество толстых дерев не вдруг сожигается, и надолго сохраняет в себе пламень: так души твердые и непоколебимые с трудом и воспламеняются и сгорают, а над слабыми в одно мгновение времени совершается то и другое.

Зная сие, будем упражняться в смиренномудрии; оно всего сильнее, тверже камня, крепче адаманта, поставляет нас в большую безопасность, чем башни, крепости и стены. Оно недоступно всем ухищрениям диавольским, тогда как высокоумие делает, что нас одолевает всякий встретившийся; тогда как оно, по сказанному выше, лопается легче водяного пузыря, рвется скорее паутины, рассевается удобнее дыма. Итак, дабы утвердиться на твердом камне, отложив высокоумие, возлюбим смиренномудрие. Тогда и в настоящей жизни найдем спокойствие, и в будущем веке насладимся всеми благами, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, вместе и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и всегда, и во веки веков. Аминь.