Текст книги "Мой дзень пачынаецца (зборнік)"

Анастасія Семянько

[1996 г. н.]

Давай захватим мир…

В последние дни уходящего сентября, когда противный мелкий дождь даже не думает заканчиваться, а порывы ледяного ветра продувают тонкую кожанку насквозь, рядом как никогда нужен теплый солнечный человек. Даже если ты курящая пацанка в потрепанных кедах.

Двери автобуса распахнулись, и оттуда буквально вывалилась девушка, угодив светло-фиолетовым кедом прямиком в грязную лужу.

«Чертова осень!» Кое-как отряхнув налипшую грязь, и, сгорбившись под порывами ветра, девушка пошла в сторону блочных двенадцатиэтажек слева от остановки. Резиновые подошвы кед смачно хлюпали по мокрым листьям, было видно, что работники ЖКХ не появлялись здесь давно. Зайдя в прилежащий к одной из многоэтажек дворик, девушка направилась прямиком к детской площадке, где нашла подсохший на выглянувшем солнце край скамейки, благополучно уселась и достала еще закрытую пачку сигарет. Она всегда останавливалась на этой площадке покурить после долгого дня в универе перед уходом домой. А сегодня случай был особенный – друг привез с отдыха пачку «Мальборо». С особой торжественностью стянув целлофановую пленку и выдернув язычок фольги, девушка достала одну сигарету, поднесла ее к носу и вдохнула запах табака, прикрыв глаза от некоего удовольствия. Поэтому она и не заметила пробегавшего мимо парня, который случайным ударом выбил раскрытую пачку из расслабленной руки. Сигареты упали в огромную лужу и спустя пару мгновений полностью утонули в грязной воде.

– Черт! Ты вообще видишь, что делаешь? Очки купи, мудак! – накинулась девушка на бедного паренька. – Это же «Мальборо!» Идиот!

Шокированный паренек застыл на месте.

Наконец, оправившись от шока, улыбнулся.

– Меня Аркадий зовут, а тебя? – И не получив ответа, добавил: – Кстати, курить вредно – дети зеленые будут, еще и карлики. Зачем тебе зеленые карлики?..

– Это не твое дело, – сурово ответила девушка.

Она сейчас как никогда была похожа на злого взъерошенного воробушка, поэтому Аркадий не выдержал и рассмеялся. На него тут же уставились обиженные зеленые глаза, а обладательница оных со слезами в голосе воскликнула:

– Ты еще смеяться надо мной вздумал, урод! – Девушка быстрым шагом направилась к своему подъезду.

– Стой! Подожди! – окликнул ее Аркадий.

На его клич зеленоглазка все же обернулась и ворчливо буркнула:

– Ну что еще?

– Так как тебя зовут все-таки? – Аркадий подошел к девушке и вытащил застрявший в ее волосах кленовый листик. – Ты прикольная.

– Ася я, – миролюбиво ответила девушка и тихо попросила: – Можно я пойду? Мне холодно.

– Иди. – Аркадий помахал рукой в прощальном жесте и, когда девушка отошла на несколько метров, крикнул вслед: – Мы еще встретимся, Асенька, я тебя найду!

Она поморщилась от такой перспективы и с криком «Да ни за что на свете!» забежала в подъезд. Парень усмехнулся вслед зеленоглазой чертовке и понял, что они встретятся еще не раз.

* * *

Спустя неделю после того случая Ася сидела дома и готовилась к семинару по древнерусской литературе. Выискивая «темные пятна» в «Слове о полку Игореве», девушка уже было задремала, как раздался звук дверного звонка. Обычно мелодичная трель на этот раз показалась какой-то зловещей и особенно подозрительной. И неспроста. Открыв дверь, Ася увидела того самого паренька. Он осмотрел ее растянутые домашние шорты и мужскую футболку ясным взглядом и с улыбкой произнес:

– Центральный парк, закрытие каруселей на зимний период, даю тебе пять минут на сборы. Вперед! – Он аккуратно отодвинул опешившую девушку, вошел в квартиру и закрыл за собой дверь. – Я тут подожду.

По ее скромному мнению, это был верх наглости. Так она продолжала думать, пока шла по кленовой аллее в сторону парка. Перед ней спиной вперед шел Аркадий и, активно размахивая руками, рассказывал какую-то историю. Девушка его почти не слушала: она все пыталась понять, как этому наглецу удалось буквально выгнать ее из собственной квартиры.

Закрытие сезона каруселей в этом году получилось особо праздничным. Впервые за несколько дней выдался полностью солнечный день, тут и там продавали воздушные шарики и сладкую вату, везде бегали счастливые дети и прогуливались парочки, крепко держа друг друга за руки, будто бы боясь потеряться.

– Куда пойдем? – Аркадий в очередной раз столкнулся с идущим рядом человеком, поэтому развернулся и занял позицию справа от девушки: – Или ты ваты хочешь?

– Нет, мы идем на «Молоточки».

– Ты уверена? – Парень с опаской взглянул на решительное выражение лица девушки.

«Молоточками» называли самый страшный аттракцион в парке. Он был похож на два молота, которые разгонялись до огромной скорости и крутились как взбесившаяся мельница. И именно туда сейчас тянула Аркадия Ася.

– Асенька, милая, может не надо? – В глазах парня читался дикий страх.

– Еще раз так меня назовешь – я тебе страховку отстегну посреди полета.

Остальной путь прошел в молчании. Их запустили на аттракцион, крепко пристегнули к сиденьям. Аркадий просил, чтобы его дополнительно «приковали» цепями, на что работник аттракциона попросил Асю следить за своим чудилой. Она хотела возмутиться, что чудила не ее, но мужчина уже отошел. Девушка чуть раздраженно посмотрела на Аркадия и тут же рассмеялась: парень тихонько нашептывал под нос молитву собственного сочинения, в которой он обещал никогда не проказничать, если останется жив после этого орудия пыток. Аттракцион начал разгоняться. Аркадий тихонько пискнул «Мама!» и ухватил Асю за руку. Ждущие своей очереди на карусели люди с интересом наблюдали за происходящем на «Молоточках». Аттракцион исправно крутился, люди повизгивали, оказавшись вверх ногами, и все время, пока «Молоточки» вертелись, из передней кабинки раздавался непрекращающийся фальцет. Причем визжала отнюдь не миниатюрная рыжеволосая девчушка, а сидящий рядом с ней парень, который, даже сидя, был на полторы головы выше своей соседки.

Когда сеанс закончился, Аркадий, держась за ограду, вышел с территории аттракциона, а после еще отбежал метров на двадцать. За ним бежала довольная и смеющаяся во весь голос Ася.

Возвращаясь домой, они вовсю шутили и веселились. Ася думала, что день действительно выдался замечательным, и без Аркадия этого бы точно не вышло. Хотя одна мысль все-таки не давала девушке покоя.

– Слушай, а как ты все-таки меня нашел?

– Принес жертву богам, и они указали мне путь.

– Ну а если серьезно? – Девушка смотрела на Аркадия с опаской.

Парень рассмеялся:

– Просто спросил у консьержки, где живет мелкая рыжая надоедливая нахалка. Представь, она сразу догадалась, о ком я.

– Издеваешься?

– Ни капли.

– Да ну тебя. Ты водишь! – Ася толкнула парня и побежала по аллее, стараясь не попасться ему в руки. Аркадий догнал ее только возле подъезда, где они торжественно обменялись рукопожатиями и разошлись.

* * *

Через пару недель это повторилось вновь. Звонок в дверь, улыбающийся парень на пороге и дивное предложение:

– Подвал третьего подъезда, дворовая Муська окотилась, пошли помогать утеплять место для котят!

Так у Аси появился кошачий прототип по кличке Апельсин.

* * *

Аркадий приходил к ней почти каждые выходные, все время предлагая что-то действительно интересное или выдавая новую порцию фактов о вреде курения. За пару дней до Нового года он в очередной раз пришел, чтобы предложить новое развлечение.

– Сквер в конце квартала, конкурс на лучшего снеговика, начало через пятнадцать минут. Приоденься по-зимнему и морковку не забудь!

Было, конечно, весело, они заняли третье место и получили по «Сникерсу», но у Аси промокли ноги, и через день она заболела. И вот, отправив мать на новогодний корпоратив, девушка приготовилась встречать Новый год в окружении носовых платков, аспирина и сериалов, как в дверь позвонили. За ней оказался чуть припорошенный снегом Аркадий с ярко-красной шапочкой Деда Мороза на голове, еловой веткой в одной руке и термосом в другой. С плеч он снял рюкзак с продуктами.

– Никто не должен быть одинок в новогоднюю ночь, поэтому я пришел к тебе. Держи термос, тут куриный бульон, сам варил. Найди вазу и украшения для елки, а я на кухню.

Как ни странно, Ася была рада его видеть, поэтому молча пошла за вазой и какой-нибудь мишурой. К половине двенадцатого все приготовления были закончены. Во время речи президента, пока девушка хлебала свой бульон, Аркадий внимательно слушал и даже что-то конспектировал в маленьком блокнотике. А когда начали бить куранты, парень крепко зажмурился и что-то зашептал себе под нос, после отпил колы и сказал:

– Я загадал, чтобы ты выздоровела и мы завтра пошли на каток, – потом радостно улыбнулся и несколько раз быстро моргнул.

– Нельзя рассказывать, не сбудется же, – с такой же радостной улыбкой сказала Ася и, потянувшись через стол, потрепала друга по волосам. – Ты теперь быстрее сам заразишься, чем я поправлюсь.

– Ну уж нет! У меня хороший имму… Апчхи!

– Хороший, говори… Пчхи!

Ясное дело, что завтра на каток никто не пошел. Ася усиленно выздоравливала под просмотр любимых сериалов, а заразившийся Аркадий, под вечер сбежав из-под надзора бабушки, валялся рядом, доедая вчерашний «Оливье». В тот день они даже заснули вместе перед экраном ноутбука, крепко сжав друг друга за руки во сне. Часов в семь утра прибежала бодрая старушка с веником и, растолкав непутевого внука, утащила Аркадия домой.

* * *

После этого отношения этой парочки стали действительно двигаться в сторону романтики и красных сердечек. Они все меньше подкалывали друг друга, все чаще Аркадий невзначай брал Асю за руку, а она не спешила вырывать ладонь из его руки, все чаще губы парня при прощании находили не тыльную сторону ладони, а щеку, уголок губ. Ася менялась, сама того не замечая. Она становилась более мягкой, где-то ласковой, заботящейся. Она даже пыталась бросить курить! Пока получалось, правда, плохо, но определенных успехов она достигла и в этом.

Конец марта оказался феноменально теплым этой весной, так что девятнадцатилетие Аси отмечали на природе шумной компанией с костром и гитарами. Весна, как известно, пора любви, поэтому практически все друзья девушки, собравшиеся на праздник, были парами. Видя счастливые поцелуи и прочие обнимашки, Асе только и оставалось, что отводить глаза и пытаться перекинуться парой словечек с Аркадием, который чего только ни делал, чтобы не встречаться с ней глазами. Девушка хмурилась, не понимая такой реакции парня, и, в конце концов, решила обидеться. Поэтому, когда они вдвоем шли домой, она не проронила ни слова, отвечая лишь междометиями и всевозможными жестами. Зайдя в подъезд и остановившись на лестничном пролете, Аркадий резко повернулся и раздраженно-обиженно спросил:

– Ну и почему ты игнорируешь меня почти всю дорогу? Я обещал вести себя перед твоими друзьями как няшка – я был няшкой. Что я сделал не так, Асенька? Зачем так открыто игнорировать меня?

– Так это я тебя игнорирую? Да я с тобой весь вечер поговорить пытаюсь! – взорвалась девушка. – Бегаю за тобой весь праздник, а ты все нос воротишь и ускользнуть пытаешься! Приятно, по-твоему, такое? Получай теперь!

– У меня есть хотя бы причина так поступать! – вознегодовал парень, понимая, что сейчас придется все-таки рассказать ту чушь из своей головы.

– Ну и какая же?

– А вот такая! – Парень не нашел ничего лучше, как подойти к девушке, обхватить ее лицо ладонями и крепко поцеловать, жадно сминая мягкие девичьи губы своими. Он уже давно начал понимать, что эта рыжая прочно залезла в его сердце, а с наступлением весны так вообще потерял последние мозги и ясный рассудок. Резко прервав поцелуй, он отошел и тихо произнес:

– Люблю я тебя идиотку. Сорваться не хотел.

– Ага-а… – на выдохе произнесла девушка и прижалась к груди парня, цепляясь пальцами за его плечи, наклоняя голову вниз и так же жадно целуя. Теперь и она поняла, что не давало ей покоя последние месяцы. Может, всему виной проклятая весна? Или те два бокала вина? Или этот шикарный запах чая с бергамотом, исходящий от кожи парня? Девушка чувствовала, что Аркадия буквально трясет. Но тут он резко отскочил, шумно и часто дыша, буквально прошептав:

– Крыша дома, завтра в четыре часа. Ты знаешь, что делать, чертенок, – после этих слов парень медленно развернулся и чуть ли не бегом ринулся вниз по лестнице, оставив девушку восстанавливать дыхание и разбираться в своих мыслях.

К назначенному времени Ася вся извелась. Она почти пулей взлетела на чердак и, напустив псевдобезразличное выражение лица, толкнула дверь. Крыша была абсолютно пуста. Сердце, казалось, пропустило удар. Но как? Ведь он никогда не опаздывал раньше.

Ася подошла к краю и села, спустив ноги. Убеждая себя, что стоит немного подождать, девушка разглядывала двор, благо зрение позволяло. Сквозь двор шла парочка. Девушка, кажется, улыбалась, а парень шел перед ней спиной вперед и активно что-то рассказывал. В этих жестах было что-то до боли знакомое и родное. Ася закусила губу и встряхнула головой, не желая поверить. Но проверить догадку стоило, поэтому девушка достала телефон и, нажав на кнопку быстрого набора, поднесла его к уху. Послышались длинные гудки. Парень снизу вдруг захлопал по карманам, достал мобильник, и в трубке раздался веселый голос:

– Привет, Асёнок! Что… – но договорить он не успел.

– Катись к черту! – прокричала в телефон девушка и в полном отчаянии швырнула ни в чем не повинный гаджет с крыши в обидчика.

Мобильный упал в паре метров от Аркадия и с треском разлетелся на кусочки. Парень в недоумении взглянул на крышу и его прошиб пот. Он посмотрел на часы и громко выругался. Махнув рукой стоящей рядом девушке, он бегом кинулся к подъезду, мысленно ругая себя почем свет.

Во всем виновата рассеянность. И неуклюжесть. Ведь он очень ждал встречи с Асей, поэтому и торопился выскочить из троллейбуса как можно скорее. Девушка, стоящая перед ним, не выдержала такого напора и рухнула на тротуар, сломав каблук. Конечно же, Аркадий, как истинный джентльмен, повел даму в ближайший пункт экстренного ремонта обуви и вызвался проводить ее до дома. А встреча совсем вылетела у него из головы… «Как можно быть таким идиотом?» – мысленно сокрушался Аркадий, забегая на восьмой этаж, где жила Ася. Он принялся названивать в дверь, стучать в нее и громко просить девушку выйти, чтобы поговорить, но тщетно. Пару раз парень слышал за дверью громкие всхлипы, но в основном квартира оставалась безмолвной, а его действия начисто игнорировались. Ближе к ночи парень уселся на лестничную площадку и громко произнес:

– Я не уйду отсюда, пока мы не поговорим. – Тишина была ему ответом. Аркадий действительно просидел под дверью всю ночь, пару раз проваливаясь в беспокойный сон, но просыпаясь от различных шорохов. Утром пришлось покинуть свой пост, так как пришла бабушка с веником, да и пары никто не отменял. Но после занятий он снова пришел в подъезд девушки, даже не заходя домой. Квартира была заперта. Парень занял свой наблюдательный пост рядом с дверью и принялся ждать. Вечером с работы вернулась мать Аси и сообщила, что девушка решила остаться на ночь у подруги. Так продолжалось всю неделю. Она забегала домой перед университетом, когда Аркадий уже покидал свой пост под конвоем бабушки. К концу второй недели мама девушки попросила его прекратить этот бред, потому что хочет видеть дочь дома. Тогда парень передислоцировался к университету, но и это не помогло. Увидев его на крыльце, девушка просто вылезла из окна туалета на первом этаже в другом конце здания и так ушла домой. Ее просто невозможно было отловить. Она никогда не выходила на остановке возле дома, заходила либо через черный ход, либо через другой подъезд и переходила по крыше.

В конце мая, когда Аркадий был на грани отчаяния, дверь все же открыли. Это была мама Аси. Она с жалостью посмотрела на парня и сказала:

– А она уехала. На все лето.

– Как уехала? – опешил Аркадий. – Куда?

– Так уехала. Сдала досрочно сессию и уехала на все каникулы к отцу в Прагу. Ну ты не волнуйся, может, остынет за лето наконец.

Женщина грустно улыбнулась, потрепала шокированного парня по голове и закрыла дверь. Аркадий еще несколько минут постоял около квартиры, о чем-то размышляя, после стал медленно спускаться вниз, странно сгорбившись, будто ему очень холодно.

* * *

Лето в Чехии было для Аси чем-то вроде релаксации. Первое время она еще оглядывалась по сторонам и шугалась от каждого высокого светло-русого парня, но вскоре привыкла. Она и сама не понимала, почему так бегала от Аркадия, хоть и догадывалась. Что он просто забрался слишком глубоко, залез слишком далеко в личное пространство, где раньше находилась только мать и на лето заглядывал отец. Зато к началу июля девушка более или менее оправилась, и ее захлестнул водоворот из новых знакомых и ночных прогулок по Праге. Сердце девушки почти излечилось, а воспоминания об Аркадии навевали лишь небольшую грусть. По крайней мере, так Асе казалось.

Прошел уже почти месяц, как она вернулась из Праги и как началась учеба. Был тот самый злополучный конец сентября. На днях раздали темы практикумов, и теперь Ася с ужасом смотрела на доставшуюся ей. Все та же древнерусская литература, все то же «Слово о полку Игореве». Казалось бы, ну что еще можно написать про это слово, но ей, как лучшей на курсе, решили дать творческое задание. Нужно было проанализировать все переводы «Слова…», которые она только сможет найти, и составить свой собственный с наиболее логичным толкованием всех темных мест. Девушка уже готова была окончательно впасть в уныние, как раздался звонок в дверь. Без каких-либо задних мыслей Ася подошла к двери и, даже не посмотрев в глазок, открыла ее. Сердце екнуло. На пороге стоял он, сжимая в руке пачку «Мальборо». Глаза Аркадия горели каким-то диким огнем, он облизнул пересохшие губы и начал говорить:

– Асенька! Давай захватим мир? Ась, хочешь мир? Давай захватим его, и я тебе его подарю.

После этих слов они практически одновременно шагнули вперед, оказались очень близко друг к другу. Горячее дыхание Аркадия опаляло губы Аси, руки с силой вцепились в плечи, прижимая хрупкое девичье тело ближе, оба боялись оторвать взгляд, чтобы другой ненароком не исчез. Ася понимала, что нисколько она не забыла, да и не хотела никогда этого делать. Аркадий просто не мог поверить, что наконец увидел ее, что она не убегает, а, наоборот, жмется все ближе. Ее руки потянулись к его голове, чтобы чуть наклонить для удобства…

– Ты согласна? – шепнул парень.

– Да… – выдохнула девушка. И их губы наконец встретились в таком долгожданном поцелуе.

Вікторыя Сінюк

[1988 г. н.]

Dа capoal fine[39]39
  С начала до слова «конец» (итал.) – музыкальный термин.


[Закрыть]

До начала концерта в филармонии оставалось немногим более получаса, и Лада, пришедшая пораньше (такое уж обыкновение), бродила по бульвару Мулявина, слушая первый сентябрьский листопад, плавный и нежный, как начало «Лунной сонаты». «С каждым годом все труднее и труднее прощаться с летом, думалось ей и не верилось, что позади их уже двадцать девять. В сущности, вся музыка мира о том, что жизнь проходит… Да, жизнь коротка, искусство вечно. А что, если было бы наоборот? Вечная жизнь и сплошная однодневная эстрада, китч, бульварное чтиво – ни Моцарта, ни Рахманинова, ни Толстого… Кошмар!»

– Интересно вы рассуждаете, девушка. Неужели ради «Анны Карениной» и сороковой симфонии вы, случись выбирать, отказались бы от вечной жизни?

Лада опешила. У ее внутреннего голоса был совсем другой тембр. Она оглянулась: незнакомец, соломенный блондин лет тридцати пяти от роду, улыбался сквозь аккуратную бородку, ничуть не стыдясь своей бестактности.

– А вы, судя по всему, специалист по чтению мыслей.

– Нет, но я мастер подслушивания. Вы рассуждали вслух, а я случайно проходил рядом.

– Я опаздываю. – Лада развернулась, ускорила шаг и направилась к филармонии. Царское ли дело объяснять какому-то шпионишке ход своих размышлений? «Боже, отчего ты так пуглива?» – не без досады поинтересовался внутренний голос.

– На органный концерт? – Незнакомец подался вслед за ней. – Я тоже туда, только жену надо дождаться.

– Ну и ждите. До свиданья. – Лада зашагала решительней.

– У вас какой ряд? Не третий, случайно? – спросил он вдогонку.

Лада приостановилась на полмгновения. Действительно, третий ряд, пятое место – так написано в ее билете… Странновато. Все же она нашла в себе силы побороть любопытство и пойти дальше: до начала мероприятия оставалось двадцать минут.

В первом отделении прославленный органист, лауреат всевозможных премий, человек с пасмурным, позднеосенним обликом, исполнял сочинения композитора эпохи барокко Дитриха Букстехуде. Зал полнился величественными, почти осязаемыми звуками, отзывающимися внутри гулкой вибрацией. То строго и дидактично, то утешающе и мягко говорила с душой музыка, которой суждено было родиться бессмертной. Лада, закрыв глаза, думала о том, что эта музыка живет уже несколько столетий, звучит для самых разных слушателей. Ей внимали неприступные викторианские дамы и экзальтированные декаденты, представители раскрепощенной западной богемы середины прошлого века и аскетичные советские интеллигенты. Последних, к слову, в зале было большинство: пожилых, подчеркнуто собранных, одетых в костюмы и платья, когда-то, видно, смотревшиеся нарядно. Лада мысленно наполняла концертный зал людьми разных эпох, и в каждой из этих воображаемых аудиторий ей хотелось побыть своей, слиться с настроем ушедших времен.

Объявили антракт. Легкое наваждение схлынуло. Лада встала со своего места (она намеревалась пойти в буфет и немного перекусить шла ведь прямиком с работы) и вдруг на другом конце длинного третьего ряда увидела своего беззастенчивого незнакомца в компании симпатичной женщины одних с ним лет. Он поднялся, а спутница, сказав ему что-то, на что он кивнул, осталась на месте.

«Совпадение, – подумала Лада. – Все в жизни бывает». По крайней мере, с ней за двадцать девять лет приключилось немало странного. Например, роман с итальянским скульптором, с которым она познакомилась на летних каникулах в Сорренто. Что же странного? Житейское дело, скажете. Однако роман разгорелся тогда, когда она случайно встретила Луиджи в Минске. Причем отнюдь не в центре города, столь любимом гостями из зарубежья, а на тихой улочке Клумова, расположение которой и не всем минчанам-то известно. Что он там делал, она так и не поняла. У них было всего две недели его отпуска – разговаривать о пустяках времени не оставалось. Итальянец рассказывал о своих скульптурах и мастерской, о женщинах, даривших ему вдохновение, и друзьях, завидовавших его таланту. О жизни Лады, ее прошлом и настоящем, о мимолетных делах и заботах он мало расспрашивал. И в этом была своя прелесть – рядом с ним закрывалась дверь в будни, начиналась феерия в масках, которые (с точки зрения, именуемой «от лукавого») были едва ли не правдивее, чем их повседневные лица, вписанные в декор обыденности. До сих пор воспоминания о днях с Луиджи текут по ее сердцу горьковатым апельсиновым соком, густым и горячим, как итальянская нежность.

«Piano, piano», – просила она его, когда он обрушивал на нее каскад этой нежности, а он не слушал – вся его натура была сплошным неукротимым forte! Из его странички в Фейсбуке она узнала, что Луиджи надолго уехал во Францию, где организовал мастерскую и маленькую художественную школу для детей. А потом он и вовсе перестал объявляться в социальной сети – и эта последняя паутинка между ними растворилась безвозвратно…

Очередь в буфет, как и следовало ожидать, сформировалась не маленькая, но и не слишком большая. Лада встала за красивой пожилой парой и стала изучать ассортимент. Капучино и черный шоколад с тертым миндалем – вот чего ей хотелось сейчас больше всего.

– Я дико извиняюсь. Думаю, вы снова не очень рады меня видеть.

– Вам повезло: я подобрела благодаря Букстехуде. – Лада с улыбкой обернулась на уже знакомый голос. Ощущение гармонии и целесообразности всего на свете еще не покидало ее.

– Замечательно. Можно обратиться к вам с просьбой?

– Можно. Только с очень маленькой, пустяковой.

– Это как раз тот самый формат. – Он встал ближе к Ладе и тихо, чтобы не возмущать благочинных любителей органной музыки, продолжил: – Когда будете покупать кофе, возьмите, пожалуйста, для меня шоколадку. Тут без сдачи. Боюсь, если я стану в очередь, просто не успею, а жене так захотелось сладкого…

«Когда будете покупать кофе… – мысленно повторила Лада. – Неужели я такая прозрачная?»

– Я смотрю, телепатические способности вам все же не чужды, молодой человек.

– Придется вас разочаровать: я просто хорошо чувствую людей. По вам, например, видно, что вы немного устали и хотите взбодриться. Никакой магии – высокий уровень эмпатии и профессиональная наблюдательность. Я фотограф. Святослав Сенчин. Не слышали?

– Нет, я мало интересуюсь такими вещами.

Буфетчица, отпускавшая Ладе ее заказ, с ленивым скепсисом покосилась на Святослава, задержав взгляд на безымянном пальце его правой руки. Ей хотелось сказать ему (так, справедливости ради): «Вы же пришли раньше этой девушки – зачем ломать комедию? Тем более женатый». Но она давно уже была убеждена в том, что если и есть у мужчин понятие справедливости, то слишком уж своеобразное, потому промолчала, встретив очередного покупателя приветливым взором нотрдамской химеры.

– Вот ваша шоколадка. Пора по местам: два звонка уже было. – Лада на ходу сделала глоток горячего, не в меру разбавленного кипятком кофе. – Кстати, про третий ряд вы тоже почувствовали?

Фотограф улыбнулся:

– Не знаю, кажется, просто угадал… Скажите, у вас есть страничка в Фейсбуке? Хотел бы изложить вам свои соображения относительно короткой жизни и вечного искусства.

– Страничка есть. Меня зовут Лада Мишина. До свиданья.

Внутренний голос не возражал. Ему все нравилось. Авантюрист и мятежник!

Во втором отделении был Бах. Его музыка, вступив в сговор с суперэго, казнила и миловала – хотелось стать святой и чистой, как небо сентября.

Ровно через две недели Лада Мишина, музыкальный руководитель детского сада, жмурилась от яркой вспышки фотоаппарата в студии Святослава Сенчина. Это была их четвертая встреча. Слава без устали, с искрометным творческим азартом вился вокруг нее с камерой, будто хотел запечатлеть каждый миллиметр ее миловидного крупноватого лица, на которое постоянно падал непослушный темно-русый локон. Она специально не делала прически, забыла про макияж – рядом со Славой стыдиться своей неприукрашенной естественности не получалось. Он работал без рубашки (на улице никак не унималось бабье лето), и когда подходил совсем близко, Лада чувствовала, как его чистое, белое тело, не сильное, но литое, источало едва уловимый молочный запах…

– Прошу тебя, Ладушка, не щурься и меньше смотри в объектив, – говорил он, целуя ее раскрасневшиеся от духоты и крохотных уколов стыда щеки.

– Как скажешь, – покорствовала она и плавно поворачивалась к объективу профилем. Ей нравилось то, что происходило. Нравилось аккомпанировать мужчине и заряжать его вдохновением. Еще с Луиджи она освоила искусство не задавать ни себе, ни партнеру лишних вопросов (небольшой языковой барьер сыграл на руку) – просто жить каждой клеточкой и чувствовать под ворохом радостных, наполненных мгновений тихое сопение вечности. Другие люди (например, подруги Лады, уже давно обзаведенные семьями) считали такое отношение к жизни излишне легкомысленным и ведущим в пустоту одиночества. А ей казалось, что разбрасываться мгновениями счастья в условиях неотвратимой конечности существования – слишком большая роскошь…

Вскоре Слава закончил. Он был доволен своей работой и Ладой, и в особенности тем, что все между ними только начинается, и начинается хорошо и чисто. Он трепетал и светился – разрядиться рядом с ним было невозможно: радость в душе била большим теплым фонтаном, вымывая все, что может ей противоречить.

– Лада, на следующей неделе я еду в Петербург: в Пушкине будет творческий семинар, я приглашен в качестве преподавателя. Квартиру уже забронировал. Поедешь?

– Ты едешь один?

– Иначе бы не приглашал.

– А жена? – осторожно, чтобы не вспугнуть то, что поселилось между ними, спросила Лада.

– У жены свои дела. Она будет в Гродно, на пленэре. Предвидя возможные вопросы, скажу: у нас с ней две жизни, а не одна на двоих. И в этих жизнях всякое бывает. Так что не думай, будто вторгаешься в священный храм Гименея.

– Я поеду, Слава. – Она была благодарна ему за то, что он развеял сомнения, еще не родившиеся в ней. Большое и редкое дело – эмпатия.

– Пожалуйста, не удивляйся, но я предвидел твое согласие. – Он достал из рюкзака два желтеньких билета и с улыбкой помахал ими перед лучащимся лицом Лады. С детства железнодорожные билеты ассоциировались у нее с безграничным счастьем.

Они поселились неподалеку от Витебского вокзала, откуда ходили электрички до Пушкина. Останавливаться в самом Царском Селе Слава не хотел – вечера у него были свободные, можно было бродить по Питеру до самой ночи, а утром снова ехать на семинар, проводить мастер-классы для начинающих фотографов в Екатерининском парке. Там царствовала невообразимо роскошная – просто вселенский праздник! – осень. Лада бродила по аллеям и думала, что, с малых лет живя в этих местах, невозможно вырасти человеком мелким, мелочным, незначительным. Природа здесь изъясняется на языке вдохновения, в изгибах и трещинках статуй, в глянцевом мраморе и куполах отражается космос. Даже черные утки в пруду смотрятся утонченными особами, хоть и несутся наперебой к куску брошенного батона, как простые обывательские кряквы.

Пока Слава работал, Лада два раза сходила на экскурсию в Лицей. Что бы ни было снаружи – там, в большой, шумной, верткой жизни, – здесь душа брала высокие ноты, потому и хотелось возвращаться сюда, в заповедник вечности, снова и снова.

– Как ты думаешь, оставит наша эпоха что-нибудь такое же великое в эстетическом отношении? – спрашивала она у Славы.

Он отвечал почти не задумываясь, словно давно уже обдумал этот вопрос:

– Не оставит. Современное искусство – это ловец сиюминутного. Разве будет нынешнее сиюминутное интересовать человека лет через двести? Исключительно с исторической точки зрения. В этом, кстати, большая правда нашего времени. Оно не пытается оккупировать навязчивыми истинами и канонами сознание будущих поколений.

Прав был Святослав или не прав, Лада не знала. Во всяком случае, мириться с Летой, как примирилось с ней слишком современное искусство, ей не хотелось. Может быть, поэтому она предпочитала классическую музыку и литературу, а не фотографию.