Текст книги "Улица Светлячков"

Талли подняла взгляд и встретила улыбку весьма симпатичного блондина в дорогом костюме.

– Устал работать локтями, через этих яппи к бару не пробьешься.

Британский акцент. Талли его обожала.

– Не могу допустить, чтобы вы ушли, так и не утолив жажды.

Она пихнула ногой стул напротив, отодвигая его, чтобы незнакомец мог сесть.

– Слава богу.

Он жестом подозвал официанта, заказал скотч со льдом для себя и еще одну «маргариту» для Талли, затем плюхнулся на стул.

– Месиво какое-то, скажите? Меня, кстати, зовут Грант.

Улыбка у него была приятная, так что Талли решила на нее ответить.

– Талли.

– Без фамилий. Я рад. Вместо того чтобы заниматься унылым пересказыванием друг другу наших жизней, просто повеселимся.

Официант принес напитки и снова оставил их вдвоем.

– За отличный вечер, – сказал Грант. Их бокалы, соприкоснувшись, тихонько звякнули. – Вид тут куда лучше, чем мне рассказывали. – Он наклонился к Талли: – А вы настоящая красавица, но вряд ли вы это узнали от меня.

Что-то подобное Талли говорили постоянно. Обычно она не обращала на комплименты внимания, они отскакивали от нее, как дождевые капли от металлической крыши, но именно в этот вечер, именно здесь, да еще в преддверии Рождества ей безумно приятно было это услышать.

– Вы надолго в городе?

– Думаю, на неделю. Я работаю в «Вёрджин Энтертейнмент».

– «Вёрджин»? Как девственник? Серьезно?

– Серьезнее не придумаешь. Мы принадлежим корпорации Ричарда Брэнсона. Сейчас ищем помещение, чтобы открыть магазин «Вёрджин Мегастор» в США.

– Страшно подумать, что в нем будут продавать.

– Какая вы, однако. Всего лишь музыку. Для начала, по крайней мере.

Талли сделала глоток, с улыбкой глядя на Гранта поверх соленой кромки бокала. Кейт вечно нудела, мол, надо побольше общаться, знакомиться с новыми людьми. И вот сейчас Талли впервые показалось, что это, в общем, не такой плохой совет.

– А твой отель далеко?

Часть третья
Девяностые

 
Я – все женщины сразу
Я все могу[101]101
  I’m every woman, it’s all in me – строчка из песни I’m Every Woman, впервые записанной американской певицей Чаки Хан в 1978 году. Песня наиболее известна в версии 1992 года, записанной Уитни Хьюстон для фильма «Телохранитель».


[Закрыть]
 

Глава девятнадцатая

– Просто выруби меня. Я не шучу. Если я сию же секунду не получу анестезию, возьми бейсбольную биту и садани мне по башке. Эти ваши дыхательные техники – полная х… ааааааа!

Боль вонзилась в тело Кейт, разрывая его на части.

Джонни, стоя с ней рядом, повторял:

– Это же просто, дыши… хаа… хаа… хаа… Ты справишься, давай… хаа… хаа… хаа! Вот так. Помнишь, что говорили на занятиях? Сосредоточься. Держи в голове картинку. Хочешь, принесу ту статуэтку…

Она схватила его за воротник и дернула к себе.

– Да простит меня Господь, еще раз услышу хоть слово про дыхание – убью! Я хочу анестезию!

Снова где-то в теле проснулась раздирающая боль, скрутила внутренности, с губ Кейт сорвался крик. Первые шесть часов прошли не так уж плохо. Она дышала, целовала мужа, если он наклонялся к кровати, говорила спасибо, когда он менял холодный компресс у нее на лбу. А вот за следующие шесть часов она успела растерять присущий ей оптимизм. Беспощадная, обжигающая боль точно разъедала ее изнутри – скоро совсем ничего не останется.

К семнадцатому часу этого ада она превратилась в невыносимую, чудовищную мегеру. Даже медсестра предпочитала возле нее не задерживаться, прибегала и уносилась прочь со скоростью Спиди-гонщика.

– Успокойся, милая, дыши. Для анестезии уже поздно. Доктор же сказал, осталось совсем чуть-чуть.

Успокаивая ее, Джонни все же держался на почтительном расстоянии. Выражение лица у него было точно у перепуганного солдата на минном поле, на глазах у которого только что подорвался старый друг. Он боялся даже мизинцем шевельнуть.

– Где мама?

– По-моему, опять пошла звонить Талли.

Кейт попыталась сосредоточиться на дыхании, но ничего не вышло. Боль накатила снова. Скользкими, потными ладонями она хваталась за перила кровати.

– Принеси… мне… льда! – Последнее слово она буквально проорала.

Джонни бросился к двери до того стремительно, что это было бы даже забавно, если бы только она не чувствовала себя в этот момент как та девушка из фильма «Челюсти», что плавала в океане совсем одна.

Дверь в палату со стуком распахнулась.

– Говорят, ты тут всем задала жару.

Кейт попыталась улыбнуться, но схватки не позволили.

– Я… больше… не хочу… это делать!

– Передумала? Самое время.

Талли подошла и остановилась у кровати. Боль снова сдавила внутренности Кейт.

– Ори, – посоветовала Талли, гладя ее по волосам.

– Я… должна… дышать.

– Да в жопу это все. Ори.

И она заорала. И от этого действительно стало легче. Когда боль чуть утихла, Кейт слабо рассмеялась.

– Я так понимаю, ты не уважаешь метод Ламаза?

– Одно могу сказать, я не большая поклонница естественных родов. – Талли посмотрела на вспухший живот Кейт, на ее бледное, покрытое испариной лицо. – Ты вообще лучшая реклама контрацепции, которую я когда-либо видела. Теперь буду говорить мужикам, чтобы надевали не меньше трех презервативов за раз. – Она улыбнулась, но во взгляде сквозило беспокойство. – Ты в порядке? Может, врача позвать?

Кейт изможденно мотнула головой.

– Просто говори со мной, отвлекай.

– Я месяц назад познакомилась с одним парнем.

– Как его зовут?

– Даже не сомневалась, что ты с этого начнешь. Грант. Сразу скажу, все вот эти тупые вопросы из тестов в «Космо» типа «Знаешь ли ты своего мужчину на самом деле?» можешь даже не задавать – я его вообще не знаю. Все, что мне известно, – это что он целуется как бог, а трахается как сам дьявол.

Накатили очередные схватки. Кейт выгнулась всем телом и закричала. Она слышала голос Талли, доносившийся откуда-то издалека, чувствовала прикосновения ее пальцев ко лбу, но боль была такой непереносимой, что она могла лишь хватать ртом воздух.

– Черт, – сказала она, когда наступило временное облегчение. – В следующий раз увижу Джонни – дам ему в рожу.

– Можно подумать, это он ребенка хотел.

– Так, мне нужна новая лучшая подруга. У которой память покороче.

– Короче моей не найдешь. Я тебе уже говорила, что встречаюсь с одним парнем? И он мне подходит идеально.

– Почему? – спросила Кейт, пытаясь отдышаться.

– Он живет в Лондоне. Мы видимся только по выходным. И не могу не добавить, что секс просто улетный.

– Ты поэтому не взяла трубку, когда мама позвонила?

– Ну, вы меня застали прямо в процессе. Но я пошла собирать вещички, сразу как мы закончили.

– Приятно знать, что у тебя все в порядке с… ох, блин!.. приоритетами.

Кейт пыталась пережить очередные схватки, когда дверь в палату снова распахнулась. Вошла медсестра, следом за ней – Джонни и мама. Талли отступила на шаг, пропуская их к кровати. Медсестра проверила, насколько раскрылась шейка матки, и вызвала врача. Тот ворвался в палату с приветливой улыбкой на лице, точно столкнулся с Кейт совершенно случайно в супермаркете, и натянул перчатки. Время пришло.

– Тужьтесь, – сказал доктор, и, услышав его голос, ровный, спокойный, без намека на боль, Кейт едва не выцарапала ему глаза.

Она вопила, рыдала, тужилась, пока агония не закончилась – так же внезапно, как и началась.

– У вас чудесная девочка, – сообщил доктор. – Папа, хотите перерезать пуповину?

Кейт попыталась приподняться на локтях, но слишком ослабла, чтобы двигаться. Несколько мгновений спустя рядом с ней возник Джонни с крошечным розовым свертком. Кейт взяла на руки свою новорожденную дочь, вгляделась в сморщенное личико, формой напоминавшее сердечко. Головку девочки облепили мокрые темные кудряшки, а кожа была белая-белая, совсем как у мамы, и губки такие трогательные, такие красивые, Кейт в жизни ничего подобного не видала. Ее окатило волной любви – такой гигантской, что словами и не опишешь.

– Привет, Мара Роуз, – прошептала она, поглаживая кулачок размером с виноградину. – Добро пожаловать домой.

Взглянув на Джонни, она увидела, что в глазах у него стоят слезы. Он наклонился, и Кейт почувствовала прикосновение его губ, нежное и мимолетное, точно взмах бабочкиного крыла.

– Я люблю тебя, Кейти.

Мир вокруг вдруг показался ей идеальным. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой счастливой и точно знала – что бы ни случилось, этот светлый момент, это прикосновение рая она запомнит навсегда.

Талли вымолила на работе еще два дня отпуска, чтобы побыть с Кейт и ребенком в их первые дни дома. Когда она звонила начальнику, ей казалось, что это совершенно необходимо, что без ее помощи Кейт не обойдется.

Лишь теперь, через несколько часов после того, как Кейт и Мару выписали, она поняла, что ошибалась. Пользы от нее было как от сломанного микрофона. А вот миссис Маларки вихрем металась по дому, приносила Кейт еду, не дожидаясь просьбы, с неправдоподобной ловкостью меняла крошечные, размером с носовой платок, подгузники, учила дочь кормить грудью. Талли всегда считала, что матери умеют это по умолчанию, инстинктивно, – но, видимо, не все так просто.

А чем помогала сама Талли? Ну, иногда, если повезет, ей удавалось рассмешить Кейт, но чаще та лишь вздыхала, и на лице ее выражалась одновременно бесконечная любовь к младенцу и бесконечная усталость. Сейчас Кейт лежала в кровати, держа ребенка на руках.

– Разве она не красавица?

Талли взглянула на розовый сверток.

– Еще какая красавица.

Кейт, счастливо улыбаясь, погладила пухлую щечку.

– Ты поезжай обратно в Нью-Йорк, Талли, а? Я не обижусь, правда. Вернешься, когда я чуть оклемаюсь.

Талли отчаянно старалась скрыть облегчение.

– Если честно, меня уже заждались на работе. Они там без меня вообще не справляются.

Кейт понимающе улыбнулась.

– И я без тебя не справилась бы, ты же знаешь?

– Правда?

– Правда. А теперь поцелуй свою крестницу и езжай работать.

– Приеду уже на крещение.

Талли наклонилась и поцеловала сперва бархатную щечку Мары, затем лоб Кейт. Шепотом попрощавшись, она пошла к двери, и Кейт, казалось, тут же забыла о ее существовании.

В гостиной, в кресле у камина, сидел Джонни. На голове воронье гнездо, футболка надета задом наперед, носки на ногах явно никогда не состояли в родстве. В руках он держал бутылку пива – это в одиннадцать-то утра.

– Выглядишь жутко, – сообщила Талли, усаживаясь с ним рядом.

– Она прошлой ночью просыпалась каждый час. Я в Сальвадоре лучше спал. – Он сделал глоток из бутылки. – Но какая красивая, а?

– Просто невероятная.

– Кейти хочет переехать в пригород. Она внезапно поняла, что этот дом окружен водой, а ей непременно надо жить в какой-нибудь жопе мира, где можно печь кексы для благотворительных ярмарок и водить ребенка в гости к соседским детям. – Он скорчил мину. – Можешь себе представить, чтобы я жил в Беллвью или Киркланде среди всех этих яппи?

Самое забавное, что она вообще-то вполне могла себе такое представить.

– А что с работой?

– Возвращаюсь на KILO. Продюсером. На политику и мировые новости.

– Не слишком на тебя похоже.

Он, казалось, не ожидал такой реакции. В его глазах вспыхнули воспоминания – она разбередила память о прошлом.

– Мне тридцать пять, Тал. У меня жена и дочка. Придется искать счастье в других занятиях.

Талли не могла не отметить это слово – «придется».

– Но ты ведь обожаешь гонзо-журналистику. Тебя хлебом не корми, дай отправиться на войну, побегать от пуль по минным полям. Мы оба знаем, что ты просто так не успокоишься.

– Тебе только кажется, что ты меня знаешь, Талли. Не то чтобы мы когда-то были близки.

Ее внезапно кольнуло воспоминание, которое давно следовало стереть из памяти.

– Хотя ты и пытался.

– Пытался, – признал он.

– Кейти хочет, чтобы ты был счастлив. А на CNN ты был бы круче всех.

– В Атланте? – Он рассмеялся. – Когда-нибудь ты поймешь.

– Имеешь в виду, когда сама выйду замуж и рожу ребенка?

– Имею в виду, когда полюбишь кого-то по-настоящему. Люди от этого меняются.

– Меняются? Вот как ты? Хочешь сказать, я однажды рожу и захочу снова писать статьи для местной газетки в пригороде?

– Ну, для начала надо влюбиться.

Взгляд у Джонни сделался такой пронзительный, такой понимающий, что ей показалось, будто он видит ее насквозь. Не только она сохранила воспоминания об их общем прошлом.

Талли встала.

– Ладно, мне пора возвращаться на Манхэттен. Он никогда не спит и все такое, да ты в курсе.

Джонни поставил свое пиво на столик и тоже поднялся, сделал шаг к Талли.

– Поработай там и за меня тоже. Покажи миру настоящие новости.

В его голосе отчетливо звучала грусть – то ли сожаление о собственной непрожитой жизни, то ли жалость к Талли.

Она натянула на лицо улыбку.

– Обязательно.

Всего через две недели после возвращения Талли из Сиэтла внезапный снегопад полностью парализовал Манхэттен – по крайней мере, на несколько часов. Вечно забитые машинами улицы опустели, на тротуарах и проезжей части девственно-белым покровом лежал снег, Центральный парк казался рождественской открыткой.

Но Талли это не помешало явиться на работу в четыре утра. Дома, в своей насквозь промерзшей квартире, отделенной от непогоды лишь совершенно не готовыми к ней старыми, заиндевевшими окнами, она оделась под треск радиатора – натянула теплые колготки, штаны с начесом, два свитера и зимние ботинки. Завязав потуже пояс синего шерстяного пальто и просунув руки в серые варежки, она храбро вышла навстречу стихии и двинулась к офису, сражаясь со встречным ветром. Из-за снегопада она ничего перед собой не видела, мокрые льдинки кололи щеки. Плевать – Талли так сильно любила свою работу, что готова была на любые подвиги, лишь бы явиться пораньше.

В вестибюле она потопталась у входа, стряхивая снег с ботинок, отметилась и поднялась по лестнице в офис. Сразу стало ясно, что большинство сотрудников почли за лучшее сказаться больными. Явилось всего несколько человек.

Усевшись за стол, Талли тут же принялась работать над репортажем, который ей поручили еще вчера. Нужно было выяснить как можно больше о влиянии лесозаготовок на северо-западе страны на судьбу пятнистых неясытей. Будучи родом из Сиэтла, Талли хотела рассказать эту историю от лица местного жителя и хваталась за каждый клочок информации, который ей удавалось найти, – протоколы с заседаний сенатских комитетов, публикации защитников окружающей среды, статистические данные по вырубке, отчеты о сохранении реликтовых лесов.

– А ты, похоже, работать умеешь.

Талли резко вскинула голову. Она до того увлеклась, что и не заметила, как к ней подошли.

И не кто-нибудь, а сама Эдна Губер.

Она стояла совсем рядом, чуть выставив вперед левое бедро, в своем фирменном брючном костюме из черного габардина, с зажженной сигаретой в руке. Иссиня-черные волосы подстрижены в безукоризненное, как у Анны Винтур[102]102
  Анна Винтур (р. 1949) – англо-американская журналистка, главный редактор журнала Vogue с 1988 года.


[Закрыть], каре, из-под идеально ровной челки глядят цепкие серые глаза. Имя Эдны в мире теленовостей знал каждый. Она была одной из тех, кто когтями и зубами проложил себе путь на вершину, и это в эпоху, когда женщинам полагалось работать секретаршами или не работать вовсе. Поговаривали, что у Эдны – фамилию называть необязательно, вполне достаточно имени – дома хранится каталог с номерами телефонов решительно всех известных и влиятельных людей мира – от Фиделя Кастро до Клинта Иствуда. Не было на свете такого человека, который не дал бы ей интервью, не было такого места, куда она отказалась бы отправиться, чтобы это интервью получить.

– Язык проглотила? – спросила она, выдохнув облако дыма.

Талли рывком вскочила на ноги:

– Простите, Эдна. Миз Губер. Мэм.

– Не выношу, когда меня называют «мэм». Будто я какая-то старуха. Или ты считаешь меня старухой?

– Нет, мэ…

– Вот и славно. Ты как сюда добралась? Транспорт сегодня в полной жопе.

– Пешком дошла.

– Имя?

– Талли Харт. Таллула.

Сощурившись, Эдна окинула ее оценивающим взглядом.

– Пойдем.

Она резко развернулась на каблуках своих черных сапог и зашагала к угловому кабинету в дальнем конце коридора.

Охренеть.

Сердце у Талли заходилось. Ее сроду никто не приглашал в этот кабинет. С Мори Штайном, властелином утреннего шоу, она даже знакома не была.

Кабинет был просто огромный, две внешние стены состояли из одних окон. Снаружи снегопад окрасил все в оттенки серого и белого, город выглядел жутковатым, ненастоящим. Казалось, что стоишь внутри одного из этих стеклянных шариков, которые надо потрясти, чтобы началась снежная буря, и выглядываешь наружу.

– Вот эта сгодится, – сказала Эдна, указывая на Талли.

Мори на мгновение оторвался от своей работы, бросил на нее короткий взгляд, кивнул:

– Ладно.

Эдна тут же вышла из кабинета.

Талли осталась стоять на месте, совершенно сбитая с толку. А затем услышала за спиной голос Эдны:

– У тебя эпилепсия или что? Ты там в кому впала?

Талли выскочила в коридор за ней следом.

– Ручка и бумага есть?

– Да.

– Отвечать необязательно, просто делай, что говорю, и побыстрее.

Талли, порывшись в кармане, отыскала ручку, на ближайшем столе нашелся листок бумаги.

– Пишу.

– Первым делом мне нужен подробный отчет о выборах в Никарагуа. Ты в курсе последних событий?

– Разумеется, – соврала Талли.

– Хочу знать все о сандинистах, о политике Буша в связи с Никарагуа, об эмбарго, о положении людей в стране. Хочу знать, в каком возрасте Виолета Чаморро[103]103
  Виолета Барриос де Чаморро (р. 1929) – президент Никарагуа в 1990–1997 годах.


[Закрыть] потеряла девственность. Даю тебе двенадцать дней.

– Да… – Талли вовремя прикусила язык, не успев добавить «мэм».

Эдна остановилась у стола Талли.

– Загранпаспорт есть?

– Да. Мне велели его сделать, когда устраивалась на работу.

– А, ну да. Вылет шестнадцатого. Перед отъездом нам…

– Нам?

– А ты думаешь, я тут просто так перед тобой распинаюсь? У тебя с этим проблемы какие-то?

– Нет. Никаких проблем. Спасибо. Я правда очень…

– Нам надо будет поставить прививки. Пусть врач приезжает сюда, поставим сразу всей группе. Потом можешь начинать бронировать даты для интервью. Все ясно? – Она посмотрела на часы: – Так, отчет от тебя буду ждать в пятницу утром, в пять ровно. Договорились?

– Я уже приступаю. Спасибо, Эдна.

– Нечего меня благодарить, Харт. Просто сделай свою работу хорошо – лучше, чем смогли бы другие.

– Сделаю.

Талли уселась за стол и схватила телефонную трубку. Эдна исчезла еще до того, как она успела набрать номер.

– Алло? – хрипло буркнула Кейт.

Талли бросила взгляд на часы. Девять утра. Получается, в Сиэтле всего шесть.

– Блин, опять я тебя разбудила. Прости.

– Твоя крестница вообще никогда не спит. Она, по-моему, не человек. Можно я тебе перезвоню через пару часов?

– Я, вообще-то, с Джонни хотела поговорить.

– С Джонни? – Короткую паузу, которая предшествовала вопросу, заполнил детский плач.

– Эдна Губер берет меня с собой в Никарагуа. Мне нужно его поспрашивать.

– Одну секунду.

В трубке послышалось шуршание, точно кто-то сминал в комок вощеную бумагу, затем торопливый шепот, а следом раздался голос Джонни:

– Поздравляю, Талли. Эдна – живая легенда.

– Это мой звездный час, Джонни, и мне очень надо не облажаться. Я подумала, что для начала подостаю тебя вопросами.

– Я не спал примерно месяц, поэтому не уверен, что от меня будет много толку, но постараюсь помочь, чем смогу. – Он на мгновение умолк. – Там опасно, ты ведь знаешь? Не страна, а пороховая бочка. Люди то и дело гибнут.

– Волнуешься за меня, что ли?

– Разумеется, волнуюсь. Ладно, начнем с урока истории. Партия «Сандинистский фронт национального освобождения», для краткости – СФНО, была основана году в шестидесятом, может, в шестьдесят первом…

Талли принялась строчить с бешеной скоростью.

Почти две недели Талли пахала как лошадь. По восемнадцать, а то и двадцать часов в сутки читала, делала заметки, звонила нужным людям, назначала встречи. Те редкие часы, когда она не работала и не спала, были заняты шопингом, но вовсе не таким, к которому она привыкла: приходилось заглядывать в походные и армейские магазины, покупать швейцарские ножи, шляпы с сеткой от насекомых, треккинговые ботинки. Надо быть готовой ко всему – если где-нибудь в джунглях Эдне внезапно понадобится мухобойка, она ее получит.

В день отъезда нервы Талли были на пределе. Когда Эдна, одетая в льняные брюки с безукоризненными стрелками и белую хлопковую блузку, увидела ее в аэропорту – всю в хаки и бесконечных кармашках, – она расхохоталась в голос.

Во время перелета, а летели они с тремя пересадками – в Далласе, Мехико и Манагуа, где их забрал маленький винтовой самолетик, – Эдна без конца сыпала вопросами.

Наконец самолетик приземлился на крошечном клочке земли, походившем на чей-то задний двор. По периметру этого клочка были расставлены мужчины, нет, мальчишки – в камуфляже и с винтовками в руках. Из джунглей набежали дети и принялись скакать в потоках воздуха, которые гоняли по полю лопасти самолетных винтов. Талли поняла, что эту дикую картину запомнит надолго, но с того момента, как они вышли из самолета, и до самой посадки на обратный рейс пять дней спустя у нее не было ни одной свободной минуты, чтобы по-настоящему об этом задуматься.

Эдна двигалась со скоростью урагана.

Под крики мартышек они продирались через джунгли, кишевшие партизанами, отбивались от комарья, сплавлялись по рекам среди аллигаторов. Иногда им на глаза надевали повязки, иногда нет. В непролазной чаще, пока Эдна записывала интервью с командиром, «эль хефе», Талли общалась с простыми солдатами.

В этой командировке она впервые увидела другой мир, о существовании которого раньше и не подозревала, но, что важнее всего, она впервые по-настоящему узнала себя. Страх, адреналиновая буря в крови, погоня за новостями – все это приводило ее в возбуждение, подобного которому она никогда прежде не испытывала.

Несколько дней спустя, когда репортаж был готов, а они с Эдной пили неразбавленную текилу на балконе отеля в Мехико, Талли сказала:

– Не знаю, как тебя благодарить.

Эдна залила в себя очередной шот и откинулась на спинку кресла. Ночь стояла невероятно тихая. Впервые за долгое время в воздухе вокруг них не гремели выстрелы.

– А ты, девочка, отлично справилась.

Талли едва не лопнула от гордости.

– Спасибо. Я за эти недели узнала от тебя больше, чем за четыре года в колледже.

– Так что, поедешь со мной еще?

– Куда угодно, когда угодно.

– Буду брать интервью у Нельсона Манделы.

– Можешь на меня рассчитывать.

Эдна вдруг повернулась к ней. Липкий оранжевый свет, который источала единственная лампочка без абажура, обозначил каждую морщинку на ее лице, подчеркнул мешки под глазами. Сейчас она выглядела на десять лет старше, чем обычно, казалась изможденной. И, пожалуй, немножечко пьяной.

– Встречаешься с кем-то?

– С моим-то рабочим графиком? – Талли рассмеялась и налила себе еще порцию текилы. – Не до того как-то.

– Ну да, – кивнула Эдна. – Прекрасно тебя понимаю.

– Жалеешь? – спросила Талли. Если бы не текила, она бы ни за что не посмела задать настолько деликатный вопрос, но в алкогольном тумане уже не видно было пропасти между ними. Можно было притвориться, что они просто коллеги, а не живая легенда и ее протеже. – В смысле, что выбрала работу?

– Я тебе одно могу сказать: за все приходится платить. Женщины моего поколения не могли позволить себе и замужество, и карьеру вроде моей. Нет, замуж-то выйти можно, я вот вышла, аж три раза, но долго замужем не усидишь. О детях и думать нечего. Где новости – там и я. Вот и весь разговор. Неважно, что творится дома, хоть бы и свадьба единственного сына, я все равно соберу вещички и уеду. Так что я сама себе хозяйка. – Она взглянула на Талли. – И наслаждаюсь каждой секундой. Ну допустим, помру я в полном одиночестве где-нибудь в доме престарелых, – не насрать ли? Каждую секунду своей жизни я провела именно там, где хотела ее провести, и моя работа была нужна людям.

Талли слушала ее с благоговейным трепетом, будто принимала новую религию, в которую верила с самого рождения.

– Аминь.

– Так что ты знаешь про ЮАР?