Текст книги "Улица Светлячков"

Талли всегда готова была отпраздновать что угодно, в любой момент устроить вечеринку по любому поводу. Она бы не отказалась выпить шампанского и за то, что они успешно перешли на другую сторону улицы, если бы Кейт так захотелось.

Отвернувшись от окна, она села за ближайший столик.

– Судя по твоему виду, выпить тебе не помешает.

Кейт подняла глаза. Рядом стояла Талли – в черных джинсах и белом свитере из ангорки с вырезом лодочкой. Несмотря на безупречную прическу и макияж, выглядела она усталой. И явно нервничала.

– Ты еще здесь?

– Думала, я уеду и брошу тебя? – Она попыталась улыбнуться, но вышло неправдоподобно. – Я тебе чаю взяла.

Кейт уставилась на пенопластовый стаканчик. Наверняка ведь ее любимый «Эрл Грей», и сахара в нем ровно столько, сколько нужно.

Только таким способом Талли умела извиниться за свой поступок. Кейт понимала, что если примет сейчас этот чай, то придется забыть обо всем: о предательстве, о пощечине – притвориться, что этого не было, вернуться на знакомую накатанную колею, давным-давно соединившую их жизни. Ни о чем не жалеть, не держать зла. Снова сделаться Талли-и-Кейт – настолько, насколько позволит взрослая жизнь.

– Репортаж получился хороший, – сказала она ровным голосом.

Взгляд Талли умолял: прости, пойми, но вслух она сказала только:

– На той неделе я начинаю вести утренние новости. Пока на замену, а там посмотрим.

«Так вот за что ты меня продала», – подумала Кейт, но тут же поняла, что произнести это вслух ни за что не решится. Вместо этого она сказала:

– Поздравляю.

Талли протянула ей стаканчик:

– Возьми, Кейти. Пожалуйста.

Кейт долго смотрела на нее, не говоря ни слова. Она страшно хотела, чтобы Талли извинилась по-настоящему, но и сама понимала, что не дождется даже короткого «прости». Так уж Талли устроена. Бог знает почему – надо думать, Дымка постаралась, – но Талли никогда не умела просить прощения. Такой вот странный шрам остался от душевных ран, нанесенных еще в детстве. После долгой паузы Кейт приняла стакан из ее рук.

– Спасибо.

Лицо Талли расплылось в улыбке. Она села рядом с Кейт и, не успев даже стул придвинуть к столу, начала говорить. Уже через несколько минут они обе смеялись в голос. Так уж бывает с лучшими подругами. Они как сестры или мамы – порой бесят, порой расстраивают, порой разбивают сердце, но всякий раз, стоит случиться беде, они тут как тут, могут поддержать и рассмешить даже в самую трудную минуту.

Глава двадцать вторая

Ничего хорошего этот год им не принес, и все же Кейт ни на минуту не забывала, что все могло сложиться куда хуже. В первые месяцы после возвращения из Германии она едва узнавала в этом почти чужом человеке своего мужа. Его мозг восстанавливался медленно, и он нередко выходил из себя, когда в очередной раз не мог вспомнить слово или уцепиться за промелькнувшую в голове мысль. Кейт провела много часов в реабилитационном центре: иногда участвовала в занятиях Джонни с врачами, иногда просто ждала его в вестибюле, держа Мару на руках.

Едва они вернулись домой, Мара почувствовала, что с папой что-то не так, и, сколько Кейт ее ни обнимала, сколько ни укачивала, успокаиваться не желала. Она часто просыпалась среди ночи и безутешно плакала, пока Кейт не забирала ее к себе в постель (миссис М., узнав об этом, лишь закатила глаза, достала сигарету, щелкнула зажигалкой и мрачно предрекла: «Еще пожалеешь»).

С приближением праздников Кейт старательно украсила все комнаты в доме, надеясь, что знакомые рождественские гирлянды и елочные игрушки помогут снова сплотить распадающуюся на части семью.

Во время традиционного часа «разговоров о своем», потягивая из бокала вино, она начала было говорить маме и тете Джорджии, что отлично справляется, но вдруг, не сдержавшись, разрыдалась.

Мама взяла ее за руку:

– Ничего, ничего, милая, поплачь, выплесни все, что накопилось.

Но Кейт слишком боялась того, что могло выплеснуться из нее наружу.

– Да все нормально, – сказала она. – Просто год выдался тяжелый.

В дверь позвонили, тетя Джорджия поднялась с дивана:

– Это, наверное, Рик и Келли.

Но это оказалась Талли. В своем белоснежном кашемировом пальто и идеально к нему подходящих брюках она выглядела просто шикарно. В руках у нее было подарков на три семьи, не меньше.

– Только не говорите, что начали «разговоры о своем» без меня. Если так, придется начать заново.

– Ты же говорила, что уезжаешь в Берлин? – отозвалась Кейт, жалея, что не накрасилась и не оделась получше.

– Ну и что теперь, Рождество пропускать? Вот еще.

Она свалила подарки под елкой и крепко обняла Кейт, которая лишь теперь поняла, как сильно соскучилась.

С приходом Талли ленивые «разговоры о своем» превратились в настоящую вечеринку. В час дня, когда давно было пора ставить индейку в духовку, мама и тетя Джорджия еще танцевали под «Аббу» и Элтона Джона, подпевая дурными голосами.

Кейт стояла у елки. Комната, казалось, наполнилась светом. И как у Талли получается запросто становиться душой любой компании? Может, дело в том, что она не занимается всякой унылой работой? Ни тебе уборки, ни готовки, ни стирки.

Когда на пороге показался Джонни, Кейт заметила, что он почти не хромает.

– Привет, – сказал он, подходя.

– Привет.

Все вокруг болтали и танцевали. Тетя Джорджия с Шоном, его девушкой и дядей Ральфом скакали под «Искривим время»[107]107
  The Time Warp – песня из культового музыкального фильма «Шоу ужасов Рокки Хоррора» (1975).


[Закрыть]. Мама с папой разговаривали с Талли, которая держала на руках Мару, чуть покачиваясь под музыку.

Джонни наклонился и, порывшись под елкой, отыскал маленькую коробочку с чересчур большим красным бантом, завернутую в золотую и серебристую бумагу, из-под которой торчали липкие полоски скотча. Он вручил коробочку Кейт.

– Сейчас открыть?

Он кивнул.

Под бантом и несколькими слоями бумаги обнаружился синий бархатный футляр. Открыв его, Кейт охнула. Внутри лежали золотая цепочка и подвеска в форме сердца, украшенная бриллиантами.

– Джонни…

– Я в жизни натворил немало дел, Кейти, и обычно сам же за них расплачивался. Но в этот раз расплачиваться пришлось и тебе. Я знаю, как нелегко тебе дался этот год. И я хочу, чтобы ты знала: ты – единственное, что я в этой жизни сделал правильно.

Он достал цепочку из футляра и застегнул у нее на шее.

– Я вернусь на свою прежнюю работу. Больше тебе не придется за меня волноваться. Ты – моя душа, Кейти Скарлетт, и я всегда буду с тобой. Я люблю тебя.

У Кейт комок встал в горле.

– И я тебя люблю.

Пока она училась в колледже, о неостановимом течении времени Кейт напоминали вишневые деревья Квода. Их тонкие серо-коричневые ветви меняли наряд к наступлению каждого сезона. В восьмидесятые ту же роль играли фонарные столбы на мощенной булыжником улице перед Пайк-плейс-маркет. Как только на них появлялись флажки «С наступающими праздниками!», становилось ясно, что прошел еще один год.

В девяностые отсчитывать время можно было по смене причесок Талли. Новости Кейт смотрела каждое утро, пока кормила и купала Мару. Прически менялись дважды в год, точно по календарю. Сперва была короткая стрижка, как у Джейн Поли, потом элегантная растрепанность в стиле Мег Райан, затем стрижка пикси, с которой Талли казалась невероятно юной, и, наконец, самая модная и популярная стрижка в стране – «Рэйчел»[108]108
  Стрижка в стиле героини сериала «Друзья» (1994–2004), которую играла Дженнифер Энистон.


[Закрыть].

Каждый раз, когда Талли появлялась на экране с новой прической, Кейт невольно вздрагивала – как же быстро летит время! Даже не просто летит, а проносится мимо. Вот уже август девяносто седьмого на исходе. Меньше чем через две недели ее малышка пойдет во второй класс.

Кейт не желала признавать, как сильно ждет начала занятий.

Последние семь лет она старалась быть настолько хорошей матерью, насколько могла. Каждое событие в жизни Мары она исправно документировала в ее детском альбоме, а фотографий накопилось столько, что хватило бы на научную статью о новой форме жизни на земле. Она обожала проводить время с дочерью – порой едва не тонула в окружавшем их море любви. Они с Джонни годами пытались зачать еще одного ребенка, но Господь распорядился иначе. Кейт тяжело было с этим смириться, но со временем она приняла неизбежное и бросила все силы на то, чтобы сделать каждый момент в жизни их маленькой семьи по-настоящему счастливым. Наконец-то она обнаружила в себе подлинную страсть к чему-то: к материнству.

Но шли месяцы, а за ними годы, и постепенно появилась легкая неудовлетворенность. Сперва она пыталась игнорировать это ощущение – в конце концов, ей-то на что жаловаться? Да она в восторге от своей жизни. К тому же свободные часы она посвящала волонтерской работе в школе Мары и в «Доме взаимопомощи» – местном центре поддержки для женщин, оказавшихся в беде. И еще оставалось время на разные творческие мастерские.

Эти занятия не помогали заполнить внезапно открывшуюся пустоту внутри, но так она хотя бы чувствовала себя важной, полезной кому-то. И пусть любимые люди – Джонни, мама, Талли – без конца твердили, что ей, похоже, хочется чего-то большего, она предпочитала их не слушать. Куда проще сосредоточиться на настоящем, на заботе о дочери. Будет еще время пуститься на поиски своего призвания.

Стоя у окна гостиной во фланелевой пижаме, Кейт вглядывалась в не успевшую пока рассеяться темноту двора. Даже в полумраке было видно, что по веранде и песку на пляже разбросаны игрушки: куклы, плюшевые медведи. Трехколесный велосипед беспомощно лежит на боку. На волнах прибоя покачивается розовая машинка для Барби.

Мотнув головой, Кейт отвернулась от окна и включила телевизор. Когда Мара проснется, надо ей сказать, чтобы все собрала. А она, конечно, закатит истерику.

Телевизор глухо щелкнул, экран загорелся. Под мрачным лицом Бернарда Шоу[109]109
  Бернард Шоу (р. 1940) – американский журналист, ведущий новостей на канале CNN в 1980–2001 годах.


[Закрыть] светился баннер «ЭКСТРЕННЫЕ НОВОСТИ». На заднем плане сменяли одна другую фотографии принцессы Дианы.

– Повторю для тех, кто только что подключился, – сказал Бернард, – из Франции получено официальное подтверждение: принцесса Диана мертва…

Кейт вперила в экран непонимающий взгляд.

Принцесса. Их принцесса. Мертва?

Зазвонил телефон. Не отрывая глаз от телевизора, Кейт взяла трубку:

– Алло?

– Новости видела?

– Это правда?

– Я в Лондоне, буду делать репортаж.

– О боже.

На экране все так же мелькали снимки Дианы: вот она, совсем юная и застенчивая, в клетчатой юбке и короткой куртке, смотрит в пол; а вот беременная – столько на лице надежды, столько счастья; повзрослевшая и элегантная Диана в шикарном платье с открытыми плечами танцует с Джоном Траволтой в Белом доме; Диана с сыновьями хохоча несется с горки в Диснейленде; а вот она одна, в больнице на другом краю света, держит на руках истощенного чернокожего младенца.

Всего несколько фотографий, а перед глазами вся жизнь человека.

– Как быстро все может кончиться, – сказала Кейт скорее себе, чем Талли, не сразу заметив, что перебила ее на середине фразы. – Она ведь едва начинала жить для себя.

Может, слишком поздно начинала, слишком долго ждала? Кейт знала, как это пугает – видеть, что дети растут, ежедневно провожать мужа на работу, а потом мучительно пытаться решить, чему посвятить жалкий клочок жизни, которым тебе позволено распорядиться самостоятельно.

Снова кадры на экране: принцесса Диана на каком-то приеме, машет толпе, и тут же – ворота одного из дворцов, возле которых уже скопились цветы, принесенные в память о принцессе. Жизнь может измениться в одночасье. Когда Кейт об этом забыла?

– Кейти? Ты в порядке?

– Я, наверное, пойду на писательские курсы в нашем универе, – медленно ответила она. Слова приходилось едва ли не клещами тянуть.

– Серьезно? Круто. Ты офигенно пишешь.

Кейт промолчала. Откинувшись на спинку дивана, она все смотрела на экран и сама удивилась, когда почувствовала, как по щекам заструились слезы.

О принятом решении она почти сразу же пожалела. То есть нет, жалела она не о решении, а о том, что рассказала Талли, которая рассказала маме, которая рассказала Джонни.

– По-моему, это отличная идея, – заметил Джонни несколько вечеров спустя, когда они смотрели телевизор, лежа в кровати. – Я тебе готов во всем помогать, только скажи.

Кейт захотелось вывалить на него миллион причин, почему она не будет успевать заниматься. У него, как и у Талли, вечно все просто, будто жизнь – это блюдо дня в ресторане: заказал, расплатился, и готово. Она-то знала, что все куда сложнее, помнила, каково это – упереться в то, что ты недостаточно хороша.

Но ведь не будешь вечно лгать себе и выдумывать отговорки. Каждый день, когда Мара уходила в школу, помахав на прощанье, Кейт оставалась одна в опустевшем доме, среди опустевшего времени. Уборкой да готовкой это время не заполнить.

Так что одним теплым сентябрьским днем, отвезя Мару в школу, она поехала на причал и, переправившись через залив на пароме, влилась в бесконечный поток машин на улицах Сиэтла. В половине одиннадцатого утра она оставила автомобиль на гостевой парковке университета, дошла до здания администрации и записалась на начальный курс для авторов художественной литературы.

А всю следующую неделю сходила с ума от страха.

– Я не справлюсь, – ныла она в день начала занятий, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.

– Справишься, – сказал Джонни. – Мару в школу я отвезу, чтобы ты не переживала, что опоздаешь на паром.

– Я найду о чем еще попереживать.

Он с улыбкой наклонился, поцеловал ее в щеку.

– Давай вытаскивай свою задницу из постели.

Все утро Кейт двигалась словно на автопилоте: принять душ, одеться, собраться.

По пути в университет она не переставала думать: «Куда меня несет? Мне тридцать семь, какой, к черту, колледж?»

В аудитории, кроме нее, не оказалось ни одного человека старше тридцати, даже преподаватель был моложе.

Она и сама не поняла, как и когда это произошло, но постепенно она расслабилась, тошнота отступила. Чем дольше преподаватель говорил об искусстве писателя, об умении рассказать историю, тем отчетливее Кейт понимала: она на своем месте.

Закончив шуточную перепалку в эфире с ведущими утреннего шоу, Талли повернулась к телесуфлеру и без паузы начала зачитывать новости:

– Том Коби, начальник полиции Дэнвера, сегодня признал, что при расследовании по делу Джонбенет Рэмси[110]110
  Джонбенет Патрисия Рэмси (1990–1996) – победительница детских конкурсов красоты в США, убитая в 1996 году в возрасте шести лет. Дело об убийстве осталось нераскрытым.


[Закрыть] были допущены некоторые ошибки. По информации из источников, приближенных к полиции…

Завершив выпуск новостей своей фирменной улыбкой, она передала слово Брайанту и Кейти. Пока она сидела за столом, собирая свои бумаги, к ней подошел ассистент продюсера и шепнул на ухо:

– Талли, звонит твой агент. Говорит, у него что-то срочное.

– Спасибо.

Перебросившись парой слов с членами съемочной группы, она вышла из студии и отправилась в свой кабинет. Закрыв за собой дверь, взяла трубку и нажала на кнопку первой линии.

– Я слушаю, привет, Джордж.

– Тебя у входа ждет машина, встречаемся в отеле «Плаза» через пятнадцать минут.

– Что происходит?

– Макияж подправь и приезжай.

Она повесила трубку, сказала всем, кого это касалось, что уезжает на важную встречу, и вышла из здания.

Не успел водитель затормозить возле отеля, как дверь машины тут же распахнул одетый в ливрею швейцар:

– Добро пожаловать в «Плазу», миз Харт.

– Спасибо.

Вручив ему десятидолларовую купюру, Талли вошла в мраморный кремово-золотой вестибюль.

Ее уже ждал агент, Джордж Дэвисон, одетый в элегантный костюм от Армани.

– Готова к исполнению своей мечты?

– Дожила наконец-то, да?

Пройдя по коридору мимо череды стеклянных витрин, в которых посверкивали весьма недешевые сувениры и драгоценности на продажу, они оказались в просторном ресторане с высоченными потолками.

Талли немедленно поняла, с кем назначена встреча. В дальнем углу зала сидел президент CBS. Увидев ее, он поднялся:

– Здравствуйте, Таллула, спасибо, что пришли.

Подходя к столику, Талли споткнулась, но улыбнуться не забыла.

– Здравствуйте.

Она села напротив, а Джордж устроился между ними.

– Не буду ходить вокруг да около. Как вы прекрасно знаете, «Сегодня» заметно опережает наше утреннее шоу по рейтингам.

– Да.

– И мы убеждены, что большую роль в этом играете вы. Не могу не отметить, что вы прекрасно владеете искусством интервью. Я помню ваши разговоры с Эми Фишер и Джоуи Буттафуоко, с выжившими во время теракта в Оклахома-Сити, с адвокатами О. Джея, с Лайлом Менендесом[111]111
  Эми Фишер (р. 1974) – американка, в 1992 году, в возрасте 17 лет, осужденная за нападение на жену своего 35-летнего любовника Джоуи Буттафуоко, которую она тяжело ранила из пистолета. О. Джей Симпсон (р. 1947) – американский спортсмен, в 1994 году обвиненный в убийстве жены и оправданный судом присяжных. Лайл Менендес (р. 1968) – американец, в 1996 году вместе с братом Эриком (р. 1970) осужденный за убийство родителей.


[Закрыть]. Вы были бесподобны.

– Благодарю.

– Мы бы хотели предложить вам с начала следующего года занять место ведущей нашего утреннего шоу. Наши исследования показывают, что вы привлекаете зрителей. Вы им нравитесь, они вам доверяют. Вот что нам требуется, чтобы поднять рейтинги. Как вы на это смотрите?

Талли едва не упала со стула. У нее не было сил сдерживать восторг, и улыбнулась она во все тридцать два зуба.

– У меня нет слов. Это большая честь.

– Сколько вы предлагаете? – вклинился Джордж.

– Миллион долларов в год, контракт на пять лет.

– Два миллиона в год.

– Договорились. Талли, что скажете?

Она даже не взглянула на агента. Это и не требовалось – они годами ждали такого предложения.

– Я скажу да, конечно да! Завтра могу приступить?

Начав писать, Кейт наконец снова обрела голос. Каждое утро она просыпалась в шесть и отправлялась в кабинет, который оборудовала для себя в гостевой спальне. Она усердно работала, по много раз переписывая каждую фразу, доводя до совершенства каждый абзац, пока текст не начинал выражать во всей полноте именно то, что она пыталась сказать. Она лишь ненадолго прерывалась, чтобы попрощаться с Джонни, который заходил поцеловать ее перед уходом на работу, а потом снова оставалась одна и продолжала трудиться, пока не просыпалась Мара, – пробуждение дочери возвращало ее обратно в реальную жизнь.

Щелкая по клавиатуре в своем импровизированном кабинете, она чувствовала себя такой уверенной. Сейчас бы ей немножко этой уверенности.

Стоя спиной к зеленой доске, Кейт оглядела аудиторию. С десяток студентов со скучающим видом развалились за столами; некоторые, похоже, спали. Преподаватель, совсем молодой парень с длинными растрепанными волосами, в «найках» и камуфляжных штанах, терпеливо ждал.

Сделав глубокий вдох, Кейт начала читать:

– Она снова осталась одна в пустой комнате, в полуразрушенном доме. По крайней мере, так она думала. Трудно было сказать наверняка – лампы здесь не работали, а оконные стекла были заклеены темными листами плотной бумаги и изолентой. Можно воспользоваться моментом, попытаться сбежать. Но надо ли? Вот в чем вопрос. Прошлую свою попытку она не рассчитала, и это дорого ей обошлось. Она машинально провела пальцами по скулам – все еще больно…

Кейт утонула в собственных словах, в этом рассказе, который написала сама, в истории, принадлежавшей ей одной. Время пролетело незаметно, и, прочитав последнее предложение, она снова оглядела аудиторию в надежде увидеть, что скука в глазах слушателей сменилась уважением.

Увы.

– Что ж, – сказал преподаватель, вставая, – весьма увлекательно. Кажется, в наших рядах завелся автор жанровой литературы. Кто хочет высказаться?

Следующие двадцать минут они препарировали ее рассказ, выискивая недостатки. Кейт внимательно слушала, стараясь не обижаться на критику. В самом деле, плевать, что она целый месяц выцеживала из себя эти жалкие шесть страниц. Главное – в рассказе есть что улучшить. Надо потуже закрутить сюжет, не забывать про личность рассказчика, аккуратнее писать диалоги. К концу занятия она вместо обиды и подавленности ощутила внутреннюю силу, будто перед ней неожиданно распахнулись двери, о существовании которых она прежде и не подозревала. Она с нетерпением ждала возможности попробовать снова.

Пока она собирала вещи, к ней подошел преподаватель.

– Вы подаете большие надежды, Кейт.

– Спасибо.

Кейт вышла из аудитории, улыбаясь от уха до уха. Всю дорогу от учебного корпуса до парковки она придумывала новые и новые способы сделать рассказ лучше.

И так глубоко погрузилась в свой воображаемый мир, что проскочила поворот, пришлось возвращаться задним ходом.

В двадцать минут второго она остановилась на парковке под бетонным виадуком и, выйдя из машины, направилась к ресторану «Иварс». Мама уже сидела за столиком в углу. Из огромных окон в пол открывался вид на залив Эллиот, сверкающий на солнце. Над водой кружили чайки, время от времени ныряя вниз за жареной картошкой, которую бросали толпившиеся на пирсе туристы.

– Прости, что опоздала, – сказала Кейт, усаживаясь напротив мамы, и, отстегнув поясную сумку, положила ее на колени. – Ненавижу водить в городе.

– Я нам заказала по салату с креветками. Чтобы тебе не опоздать на паром, который в четырнадцать десять. – Поставив на стол локти, мама подалась к Кейт: – Ну как, ваш преподаватель согласен, что ты пишешь лучше Джона Гришэма?

Кейт, не сдержавшись, рассмеялась.

– Этого он не говорил. Но сказал, что у меня есть способности.

– Вот как. – Мама разочарованно откинулась на спинку стула. – А мне все равно кажется, что рассказ великолепный. Даже папе понравился.

– Папа тоже думает, что я круче Джона Гришэма? И это с первого-то рассказа. Похоже, я гений.

– Намекаешь, что мы необъективны?

– Самую малость. Но за это я вас и люблю.

– Я тобой горжусь, Кейти, – тихонько сказала мама. – Мне всегда хотелось отыскать свое призвание. Но вместо этого я вязала покрывала.

– А еще ты вырастила двух гениев. Ладно, гений получился один, но второй ребенок тоже ничего, – улыбнулась Кейт. – И сохранила семью, в которой все были счастливы. Тебе есть чем гордиться.

– А я и горжусь, просто…

Кейт накрыла мамину руку своей. Она понимала – любая домохозяйка мира поняла бы. За каждый свой выбор приходится платить.

– Ты, мам, мой герой, – просто сказала она.

В маминых глазах заблестели слезы. Но ответить она не успела – официантка вернулась с их салатами и лимонадом и, поставив тарелки на стол, удалилась.

Кейт взяла вилку и начала было есть, но внезапно почувствовала сильный приступ тошноты.

– Прошу прощения, – пробормотала она, уронила вилку и, прижимая ладонь ко рту, побежала в туалет. Влетев в крохотную душную кабинку, она склонилась над унитазом, и ее вырвало.

Когда рвотные позывы закончились, она подошла к раковине, умылась, вымыла руки, прополоскала рот.

Ее бил озноб, тело внезапно обмякло, потяжелело. Лицо побледнело и вытянулось. Она смотрела в зеркало, впервые замечая темные круги под глазами.

Наверное, это желудочный грипп. На той неделе все дети в игровой группе Мары этой штукой переболели.

Все еще дрожа, она вернулась за столик и встретила внимательный мамин взгляд.

– Все в порядке, – сказала она, усаживаясь на место. – Я на прошлых выходных возила Мару в игровую группу, а там все заболели. – Она умолкла, ожидая ответа, но мама молчала, и после паузы Кейт спросила: – Что?

– Майонез, – сказала мама. – Когда ты была беременна Марой, тебя тоже от него тошнило.

Кейт показалось, что земля под ней провалилась – бах! – и вот она уже падает в пропасть. Разрозненные симптомы вдруг соединились в цельную картину: набухшая грудь, хотя до месячных еще далеко, бессонница, вечная усталость. Она закрыла глаза, вздохнула, мотнула головой. Она хотела второго ребенка, они с Джонни давно об этом мечтали – так давно, что уже перестали надеяться. Да и на курсах она делает успехи. Сейчас ее вовсе не тянуло возвращаться к бессонным ночам, детскому плачу, изматывающим дням, после которых не оставалось сил даже разговаривать за ужином, не то что рассказы писать.

– У тебя просто будет меньше времени, – сказала мама. – Но все равно вполне реально совмещать.

– Мы так хотели второго ребенка, – ответила Кейт, пытаясь улыбнуться. – И писать я не брошу, вот увидите. – Ей почти удалось себя в этом убедить. – И с двумя детьми можно быть писателем.

Два дня спустя она узнала, что беременна близнецами.