Текст книги "Улица Светлячков"

Глава тридцать пятая

Сидя на стуле в гримерной, Талли разглядывала свое отражение. Впервые за долгие годы, проведенные в комнатах, подобных этой, она заметила, какие же огромные в них зеркала. Неудивительно, что знаменитости так легко в них теряются.

Сказав: «Макияж не нужен, Чарльз», она поднялась на ноги.

Визажист, разинув рот, уставился на нее из-под слишком уж старательно уложенной челки.

– В смысле? Эфир через пятнадцать минут.

– Пусть видят, какая я на самом деле.

Расхаживая по студии – своей вотчине, – она наблюдала за людьми, которые суетливо носились каждый по своим делам, с ног сбивались, стараясь, чтобы все прошло без сучка без задоринки, а ведь добиться этого было весьма непросто: вчера в три она собрала всю команду и сообщила, что меняет тему прямого эфира. Некоторые из продюсеров и менеджеров работали до позднего вечера, чтобы подготовить выпуск, и сама она не спала до двух часов ночи – искала информацию. Отослала факсы и электронные письма десяткам онкологов по всему миру, много часов провисела на телефоне, пересказывая историю болезни Кейт во всех подробностях, которые удалось разузнать. Все отвечали одно и то же.

Сделать ничего нельзя. Ни слава, ни успех, ни деньги тут не помогут. Впервые за долгие-долгие годы Талли чувствовала себя обычным человеком. Беспомощным.

Но, по крайней мере, она может рассказать миру о чем-то важном.

Зазвучала знакомая музыка, передача началась, и она вышла на сцену.

– Добро пожаловать на «Разговоры о своем», – произнесла она свое обычное приветствие, но тут что-то вдруг сломалось. Глядя в зал, она видела лишь сборище чужих людей. Странный был момент, пугающий. Всю свою жизнь она искала одобрения таких вот сборищ, их безусловная поддержка придавала сил.

Зрители, уловив заминку, примолкли.

Талли села на край сцены.

– Вы сейчас думаете, что в жизни я слишком худая и кажусь старше. И вовсе не такая красотка, как вы считали.

По залу прокатились нервные смешки.

– Я вышла к вам без макияжа.

Раздались аплодисменты.

– Я не напрашиваюсь на комплименты. Просто… устала. – Она обвела аудиторию взглядом. – Вы многие годы оставались моими друзьями. Вы мне писали, приходили на встречи, когда я оказывалась в вашем городе, и я всегда это ценила. Взамен я была с вами искренней – настолько, насколько могла, не прибегая к помощи медикаментов. Помните, какое-то время назад я на этой самой сцене исподтишка атаковала собственную подругу, Кейт Райан?

Послышался неуверенный ропот, кто-то кивал, кто-то качал головой.

– Так вот, у Кейт рак груди.

Зашелестели возгласы сочувствия.

– Это довольно редкий вид рака, который начинается не с уплотнения, а с покраснения или раздражения кожи. Семейный врач Кейт решил, что это укус насекомого, и прописал антибиотики. К сожалению, такое случается сплошь и рядом, особенно с молодыми женщинами. Речь о воспалительном раке груди, одном из самых агрессивных и смертоносных видов рака. К тому моменту, как Кейт поставили правильный диагноз, было уже поздно.

В студии стояла мертвая тишина.

Талли подняла затуманенный слезами взгляд.

– Сегодня доктор Хилари Карлтон поговорит с нами о воспалительном раке груди и расскажет о его симптомах, а это может быть раздражение, локальное повышение температуры кожи, изменение ее цвета или текстуры, втяжение соска. Она напомнит всем нам, что обращать внимание нужно не только на уплотнения в груди. Вместе с доктором Карлтон к нам сегодня приехала Мерили Комбер из Де-Мойна, штат Айова, – однажды она заметила небольшое шелушение возле левого соска…

Благодаря харизме Талли этот эфир, как и все предыдущие, гладко покатился вперед. Она задавала вопросы гостям, показывала фотографии и напоминала своей миллионной аудитории, что важно не только ежегодно делать маммографию, но и обращать внимание на любые изменения внешнего вида груди. Вместо того чтобы закончить эфир своим всегдашним «Разговоры продолжатся завтра», она посмотрела прямо в камеру и сказала:

– Кейти, ты моя лучшая подруга и лучшая мать из всех, кого я знаю. Кроме, конечно, миссис М., которая тоже ничего. – Талли улыбнулась зрителям и без обиняков объявила: – После сегодняшнего эфира мы с вами еще долго не увидимся. Я беру паузу, чтобы побыть с Кейти. Любой из вас поступил бы так же.

За ее словами последовали возгласы изумления – на этот раз из-за кулис.

– В конце концов, это всего лишь телепередача. Настоящая жизнь каждого человека там, где его друзья и семья, а у меня, как однажды сказал мне старый друг, семья есть. И сейчас она во мне нуждается.

Она сняла микрофон и, уронив его на пол, вышла со сцены.

В последнюю ночь Кейт в больнице Талли убедила Джонни отвезти детей домой и заняла его место на второй койке в палате, подкатив ее почти вплотную к кровати Кейт.

– Я тебе принесла кассету с последним выпуском моей программы.

– С тебя станется решить, что именно этого умирающей женщине и не хватает.

– Ха-ха.

Талли вставила кассету в магнитофон и нажала на кнопку, затем забралась в кровать. Они вместе смотрели запись, точно восьмиклассницы на пижамной вечеринке.

Когда передача закончилась, Кейт повернулась к Талли:

– Приятно знать, что ты по-прежнему делаешь на мне рейтинги.

– К твоему сведению, это был сильный и пронзительный выпуск. И очень важный.

– Ну, ты про все свои эфиры так говоришь.

– Ни фига.

– Весомый аргумент.

– Да если тебя сильный и пронзительный эфир в задницу укусит, ты и то его не признаешь.

Кейт улыбнулась, но улыбка вышла такая же бледная, как ее кожа. Без волос и с запавшими глазами она казалась совсем юной, хрупкой.

– Устала? – спросила Талли, усаживаясь на кровати. – Спать будем?

– Я заметила, что ты извинилась передо мной на всю страну. Как умела. – Улыбка сделалась шире. – Не признала, конечно, что повела себя как свинья, да и прощения не попросила. Но я-то понимаю, что ты имела в виду.

– Это тебя просто морфием накачали. Я у тебя там случаем не летала, нет?

Кейт рассмеялась, но почти сразу закашлялась.

Талли резко выпрямилась:

– Все в порядке?

– Не то чтобы. – Кейт принялась шарить по тумбочке в поисках стакана. Талли протянула руку и направила трубочку ей в рот. – Я, кстати, начала писать в твоей тетрадке.

– Круто.

– Будешь помогать мне вспоминать, – сказала Кейт, отставив стакан. – Я огромную часть жизни провела с тобой.

– Если не всю жизнь. Господи, Кейт, мы же совсем мелкие были, когда познакомились.

– Можно подумать, мы теперь взрослые, – тихо сказала Кейт.

Талли услышала в ее голосе ту же печаль, которую чувствовала сама. Сейчас меньше всего хотелось думать о том, как они еще молоды. А ведь годами друг друга подкалывали – дескать, старость пришла.

– Много написала?

– Страниц десять. – Не дождавшись от Талли реакции, она нахмурилась: – Неужто ты не потребуешь прочитать?

– Не хочу навязываться.

– Не надо, Талли, – попросила Кейт.

– Чего не надо?

– Вести себя со мной так, будто я умираю. Я хочу, чтобы ты была… собой. Иначе я забуду, кто я есть. Договорились?

– Ладно, – тихо сказала Талли, пообещав Кейт единственное, что могла ей предложить, – себя. – Договорились. – Улыбка была вымученная, и обе они это понимали. Порой придется лгать – в их ситуации это неизбежно. – Тебе, разумеется, нужна будет моя помощь. Я была свидетелем решительно всех важных событий в твоей жизни. И у меня фотографическая память. Дар, никуда не денешься. Как и моя суперспособность делать макияж и осветлять волосы.

Кейт рассмеялась:

– Узнаю мою Талли.

Даже на обезболивающих уезжать из больницы оказалось трудно. Во-первых, кругом постоянно толпились люди: родители, дети, муж, дядя с тетей, брат, Талли. Во-вторых, это же сколько перемещений: из кровати в инвалидное кресло, из кресла в машину, из машины – к Джонни на руки.

Он пронес ее через весь их уютный, хорошенький домик на острове, который пах, как и прежде, ароматическими свечами и вчерашним ужином. Судя по всему, накануне Джонни готовил спагетти. Значит, завтра будут тако. Этим его кулинарные умения ограничивались. Кейт прижалась щекой к его мягкому шерстяному свитеру.

Что он будет им готовить, когда меня не станет?

От такой мысли она резко втянула ртом воздух, заставила себя медленно, понемногу выдохнуть. Да, порой будет больно жить дома, с семьей. В этом смысле, как ни странно, проще было бы доживать свой век в больничной палате, без этих бесконечных напоминаний.

Но важно не то, как проще. Важно провести столько времени с родными, сколько ей отпущено.

Все были дома, занятые каждый своим делом, точно солдаты в наряде. Мара повела близнецов в детскую – смотреть телевизор. Мама готовила запеканки впрок. Папа, наверное, стриг газон. Джонни с Кейт на руках и Талли втроем направились по коридору к гостевой спальне, которую переоборудовали к возвращению Кейт.

– Врачи не хотели тебя отпускать с больничной койки, – сказал Джонни, – так что и мне пришлось обзавестись парочкой. Будем в них как Рик и Люси[134]134
  Рик и Люси Рикардо – супруги, персонажи американского комедийного сериала «Я люблю Люси» (1951–1957).


[Закрыть].

– Точно. – Она попыталась изобразить небрежность, просто согласиться с тем, что оба они давно понимали – скоро ей станет трудно сидеть, а медицинская кровать поможет, но голос предательски дрогнул. – Т-ты стены покрасил? – спросила она. Она помнила эту комнату темно-красной, с белым бордюром и красно-синей мебелью, обстановка была непринужденная, почти пляжная: кругом антикварные безделушки и ракушки в стеклянных чашах. Теперь спальня стала бледно-зеленой, цвета свежего сельдерея, с розовыми акцентами. Повсюду висели семейные фотографии в белых керамических рамках.

Талли сделала шаг вперед.

– Вообще-то красила я.

– Что-то там про чары, – пояснил Джонни.

– Чакры, – поправила его Талли. – Бред, конечно… – она пожала плечами, – но у меня как-то была передача про это. Не повредит точно.

Джонни отнес Кейт на кровать и укутал одеялом.

– В ванной мы все для тебя устроили: поставили поручни, сиденье в душе и все остальное, что врачи посоветовали. Будет приходить сиделка из хосписа…

Кейт сама не заметила, как закрыла глаза. И вдруг поняла, что спит. По радио играли «Сладкие мечты», откуда-то издалека доносились голоса. А потом появился Джонни, он целовал ее, говорил, что она красавица, что нужно непременно куда-нибудь съездить вдвоем.

Вздрогнув, Кейт очнулась, открыла глаза. В спальне было уже темно – похоже, она проспала весь день. Рядом горела, источая запах эвкалипта, ароматическая свеча. Темнота успокоила ее, заставила на мгновение поверить, что в комнате никого нет.

И тут у противоположной стены шевельнулась тень. Послышался вздох.

Нажав на кнопку, Кейт поднялась в кровати до сидячего положения.

– Кто там? – сказала она.

– Привет, мам.

Как только глаза привыкли к темноте, она разглядела дочь, примостившуюся на стуле в углу. Мара казалась усталой, и все равно от ее красоты у Кейт в груди защемило. Теперь, вернувшись домой, она видела все и всех вокруг с невероятной ясностью, даже среди серой тьмы. Глядя на дочь, на детские заколочки, которые не давали длинным черным волосам упасть на лицо, она видела перед собой всю траекторию ее жизни – девочку, которой та была, девушку, которой стала, женщину, которой ей только предстояло стать.

– Привет, малышка. – Она улыбнулась, протянула руку, чтобы включить лампу. – Только ты ведь у меня уже не малышка, правда?

Мара поднялась и, заламывая руки, подошла к матери. Страх во взгляде перечеркивал взрослость ее красивого лица, снова превращал ее в десятилетнюю девочку.

Кейт попыталась угадать, что услышит. Она знала, как сильно Маре хотелось, чтобы все снова стало хорошо, но, увы, этому не бывать. Слова, которые они скажут друг другу сейчас, будут весить куда больше, чем прежде, надолго останутся в памяти. Такова уж жизнь. И смерть.

– Я себя по-свински с тобой вела, – сказала Мара.

Кейт годами ждала этого момента, рисовала его в мечтах, пока они с дочерью жили на военном положении, но теперь понимала, что все эти ссоры были просто частью жизни: дочь пытается вырасти, а мать – удержать своего ребенка. Она бы что угодно отдала, лишь бы еще разок поругаться с Марой, – это бы значило, что у них пока есть время.

– Я с бабушкой когда-то – тоже. Так уж устроены девочки, им непременно нужно скандалить с матерями. А твоя тетя Талли вела себя по-свински вообще со всеми.

Мара издала неопределенный звук – не то фыркнула, не то усмехнулась, – в котором явственно слышалось облегчение.

– Этого я ей передавать не буду.

– Поверь мне, милая, она не удивится. Хочу тебе сказать одно: я горжусь, что ты растешь такой яркой личностью. Это тебе поможет добиться успеха в жизни.

Увидев, как после этих слов в глазах дочери заблестели слезы, Кейт раскрыла объятия, и Мара прижалась к ней изо всех сил.

Кейт хотелось, чтобы этот миг продолжался вечно, так он был прекрасен. В последние годы Мара обнимала ее в лучшем случае равнодушно или же в награду за то, что добилась своего. Но эти объятия были искренними. Когда Мара отстранилась, по щекам ее струились слезы.

– Помнишь, как мы вместе занимались танцами?

– Еще до этого, когда ты была совсем кроха, я тебя брала на руки и кружилась, пока ты не начинала смеяться. А однажды переборщила, и тебя стошнило прямо мне на одежду.

– Не надо нам было бросать, – сказала Мара. – В смысле, мне не надо было.

– Перестань, – сказала Кейт. – Опусти-ка перила и садись со мной рядом.

После небольшой заминки Мара справилась с перилами и, забравшись на кровать, подтянула колени к груди.

– Как там Джеймс? – спросила Кейт.

– Я теперь с Тайлером гуляю.

– И что, хороший мальчик?

Мара рассмеялась:

– Дико симпатичный, если ты об этом. Он меня на выпускной из средней школы пригласил. Можно?

– Конечно, можно. Но домой не позже обычного.

Мара вздохнула. Некоторые привычки у подростков прошиты в ДНК, и этот разочарованный вздох ничем не перебороть, даже рак ему не указ.

– Ну ладно.

Кейт гладила дочь по волосам, чувствуя, что надо бы сказать нечто глубокое, нечто такое, что запомнится надолго, но в голову ничего не шло.

– Ты уже записалась летом на подработку в театре?

– Я не буду в этом году работать. Останусь дома.

– Не надо ставить жизнь на паузу, родная, – тихо возразила Кейт. – Лучше от этого никому не будет. К тому же ты говорила, что подработка тебе поможет поступить в Университет Южной Калифорнии.

Пожав плечами, Мара отвела взгляд.

– Я решила в Вашингтонский пойти, как вы с тетей Талли.

Нарочито ровным голосом, будто это был самый обыкновенный разговор с дочкой, а не окошко в непростое будущее, Кейт сказала:

– Но в Калифорнийском самая сильная актерская школа.

– Ты же не хочешь, чтобы я так далеко уезжала.

Это была правда. Кейт без устали долбила своей непокорной дочери, что Калифорния слишком далеко, а поступать на актерский – так себе инвестиция в будущее.

– Не хочу говорить про колледж, – сказала Мара, и Кейт решила не давить.

Разговор плавно перетек на другие темы. Они болтали целый час. Но не об этом – не об огромной перемене, которая отчетливо виднелась на горизонте. А о мальчиках, о писательстве, о последних фильмах.

– Мне дали главную роль в летней пьесе, – сообщила Мара через некоторое время. – Я не хотела пробоваться, потому что ты болеешь, но папа уговорил.

– Я очень рада. Уверена, ты великолепно сыграешь.

Мара завела длинный монолог о пьесе, о костюмах, о своей роли.

– Так хочу, чтобы ты посмотрела. – Поняв, что именно она ляпнула, какую тему затронула ненароком, Мара глянула на Кейт расширившимися от ужаса глазами. Она соскочила с кровати, явно желая как можно скорее перевести разговор в другое русло. – Прости.

Кейт, протянув руку, погладила ее по щеке.

– Ничего страшного. Я приду.

Мара молча смотрела на нее. Одному Богу известно, сможет ли она выполнить свое обещание – обе они знали это.

– Помнишь, как-то в детстве Эшли перестала со мной дружить, а я не понимала почему?

– Конечно.

– Ты меня тогда повезла обедать, как будто мы подруги.

Кейт с трудом сглотнула, ощущая в горле слезную горечь.

– Мы всегда были подругами, Мара. Даже когда сами не понимали этого.

– Я люблю тебя, мам.

– А я люблю тебя.

Мара утерла глаза и выбежала прочь из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь.

Мгновение спустя, так быстро, что Кейт даже не успела вытереть слезы, дверь распахнулась снова и раздался голос Талли:

– У меня есть план.

Кейт рассмеялась, благодарная за это напоминание, что жизнь может быть полна радости и сюрпризов – даже теперь.

– У тебя всегда есть план.

– Ты мне доверяешь?

– На свою погибель – да.

Талли помогла Кейт выбраться из постели и пересесть в инвалидное кресло, а затем основательно укутала ее несколькими одеялами.

– Мы на Северный полюс отправляемся?

– На улицу, – ответила Талли и, открыв стеклянные двери, выкатила кресло на веранду. – Тебе тепло?

– Да я тут потею. А захвати вон тот мешочек с тумбочки, будь другом?

Талли бросила мешочек Кейт на колени и снова ухватилась за ручки кресла.

Двор этим прохладным июньским вечером оказался неожиданно и пронзительно прекрасен. Небо было усыпано звездами, которые яркими искрами отражались в черной глади залива. Над городом, мерцающим вдали, висела полная луна. В ее голубоватом свете отчетливо виднелись игрушки и велосипеды, валявшиеся как попало вдоль утоптанной тропинки, ведущей к берегу.

Талли спустила кресло во двор по пристроенному недавно деревянному пандусу, затем остановилась.

– Закрой глаза.

– Талли, и так же темно, зачем еще…

– Мне тебя до ночи ждать?

Кейт рассмеялась:

– Ладно, ладно, закрыла, только не истери.

– Я никогда не истерю. Закрой глаза и расставь руки, как крылья самолета.

Кейт закрыла глаза и раскинула руки в стороны.

Талли покатила кресло вперед по кочковатому газону и замерла на вершине пологого холма, стекавшего прямо к кромке воды.

– Мы с тобой дети, – зашептала она на ухо Кейт. – На дворе семидесятые, мы только что сбежали из дома и взяли велики. – Она снова толкала кресло, оно катилось медленно, подпрыгивая на кочках и проваливаясь в рытвины, но Талли не умолкала: – Мы несемся по Саммер-Хиллу без рук, хохочем как безумные, думаем, что неуязвимы.

Ветер гладил кожу на голове Кейт, тянул ее за уши, высекал слезы из глаз. Пахло хвоей и мокрой черной землей. Она рассмеялась, запрокинув голову. На одно мгновение – один удар сердца – она снова вернулась в детство, на улицу Светлячков, снова мчалась с вершины холма с подругой и верила, что может взлететь.

Когда они съехали по склону и оказались на пляже, Кейт открыла глаза и посмотрела на Талли. Один миг, одна многозначительная улыбка – и она вспомнила все, что было между ними. Звезды казались светлячками, парившими в воздухе.

Талли помогла ей пересесть в шезлонг и сама уселась в соседний.

Устроившись рядом, совсем как прежде, они болтали ни о чем – о всяких пустяках.

Кейт оглянулась на дом и, увидев, что на веранде пусто, наклонилась к Талли и прошептала:

– Хочешь по-настоящему вернуться в детство?

– Нет уж, спасибо. За все деньги мира не поменяюсь с Марой местами. Все эти страдания и драмы.

– Да, в твоей жизни, конечно, драмы ноль. – Усмехаясь собственной шутке, Кейт сунула руку в фиолетовый мешочек, лежавший у нее на коленях, и вытащила здоровенный косяк. Увидев ошарашенное выражение на лице Талли, она расхохоталась и щелкнула зажигалкой. – Все законно, у меня рецепт есть.

Сладковатый и как будто старомодный запах марихуаны мешался с соленым морским воздухом. Между ними выросло облачко дыма – и тут же рассеялось.

– Эй, дай другим дунуть, ишь присосалась, – заявила Талли, и они одновременно прыснули со смеху. Одно это слово, дунуть, вернуло их в семидесятые.

Передавая друг другу косяк, они продолжали болтать и смеяться. Уплыли так далеко в прошлое, что даже не заметили, как в настоящем раздались чьи-то шаги.

– За вами глаз да глаз, девочки. На секунду отвернешься, а вы уже марихуану курите. – Перед ними, одетая в застиранные джинсы и древнюю толстовку из девяностых, если не из восьмидесятых, стояла миссис Маларки. Ее белоснежные волосы были стянуты в хвост бархатной резинкой. – Вы ведь знаете, что от марихуаны до тяжелых наркотиков, вроде кокаина и ЛСД, один шаг?

Талли честно старалась не смеяться. Изо всех сил старалась.

– А мы скажем «нет» наркотикам!

– Главное, чтобы они не настаивали, – захихикала Кейт.

Миссис М. подтащила к ним еще один шезлонг, уселась рядом с дочерью и многозначительно к ней наклонилась.

На мгновение все трое замерли, уставившись друг на друга в клубах марихуанного дыма.

– Ну? – наконец нарушила тишину миссис М. – Тебя что, мама не учила делиться?

– Ма-ам!

Миссис М. лишь отмахнулась:

– Ой, дети семидесятых вечно думают, что они такие крутые. Я вам вот что скажу, девочки: я сама из шестидесятых и ничего нового от вас не узнаю. – Взяв косяк, она зажала его губами, жадно затянулась и, на мгновение задержав дыхание, выпустила облачко дыма. – Черт, Кейти, как я, по-твоему, пережила все ваши подростковые бунты, пока вы по ночам убегали из дома и катались на велосипедах по темноте?

– Вы знали? – спросила Талли.

Кейт расхохоталась.

– Ты же говорила, что спасалась выпивкой.

– А, ну да, – согласилась миссис М. – И выпивкой тоже.

В час ночи, когда все трое шарили в холодильнике в поисках еды, на кухню вошел Джонни и тут же заметил гору фастфуда на столе.

– Кто-то тут явно хорошенько дунул.

– Только маме не говори, – отозвалась Кейт.

Миссис М. и Талли покатились со смеху.

Кейт откинулась на спинку кресла, лукаво глядя на мужа. Очерченный бледным светом из коридора, в аптечных очках и старой футболке с «Роллингами», он смахивал на своего в доску препода.

– Надеюсь, ты присоединишься к нашей вечеринке?

Он подошел вплотную, наклонился и прошептал:

– А как насчет приватной вечеринки?

Кейт обхватила его за шею:

– Да ты мои мысли читаешь.

Джонни взял ее на руки, пожелал всем доброй ночи и понес ее в новую спальню. Кейт крепко держалась, уткнувшись ему в шею, вдыхая не успевший выветриться с утра запах лосьона после бритья – того самого, дешевого, который дети каждый год дарили ему на Рождество.

В ванной он усадил ее на унитаз, затем служил ей костылем, пока она умывалась и чистила зубы. Переодетая в пижаму, она уже падала от усталости. Опираясь на руку Джонни, она медленно заковыляла к кровати. Он подхватил ее на руки на полпути, отнес в постель, подоткнул одеяло.

– Не понимаю, как спать, когда ты не лежишь рядом, – сказала она.

– А я рядом. В паре метров. Если нужен – кричи.

Она тронула его лицо:

– Ты мне всегда нужен. Сам знаешь.

Его черты вдруг преломились, стало заметно, как тяжело далась ему болезнь жены. Он выглядел постаревшим.

– А ты нужна мне.

Наклонившись, он поцеловал ее в лоб.

Этого поцелуя она испугалась куда сильнее, чем следовало. В лоб целуют чужих и стариков. В отчаянии ухватившись за его руку, она сказала:

– Я не настолько хрупкая.

Медленно, не сводя с нее взгляда, Джонни прижался губами к ее губам, и всего на одно сияющее мгновение время остановилось и будущее исчезло. Остались только они – вдвоем. Когда поцелуй закончился, Кейт вздрогнула от холода.

Если бы только они могли сказать что-то друг другу – найти слова, которые облегчили бы предстоящее тяжелое путешествие.

– Спокойной ночи, Кейти, – сказал он наконец, отворачиваясь.

– Спокойной ночи, – прошептала она в ответ, глядя, как он укладывается на соседнюю кровать.