Текст книги "Улица Светлячков"

Глава двадцать четвертая

В день выступления Мара была на взводе и так нервничала, что едва держала себя в руках. А всякий раз, когда Мара нервничала, она превращалась в маленькую фурию, готовую в любую секунду закатить гигантскую истерику. Уперев руку в бок, она стояла возле обеденного стола, одетая в светлые джинсы на бедрах и розовый топик, на котором сияли выведенные стразами слова: «Детка, давай попробуем снова»[114]114
  Baby One More Time (1998) – песня Бритни Спирс.


[Закрыть]. Между топиком и поясом джинсов виднелось сантиметра три голой кожи.

– Куда ты задевала мои заколки-бабочки?

Кейт, сидевшая за швейной машинкой, даже не взглянула на нее.

– Они в ванной, в твоем ящике. В самом верхнем. И в этом топике я тебя из дома не выпущу.

У Мары отвисла челюсть.

– Мне же его на день рождения подарили!

– Тетя Талли не тем местом думала.

– Всем в школе разрешают так ходить.

– Правда? С ума сойти. Иди давай переодевайся. У меня нет времени с тобой спорить.

Мара демонстративно вздохнула и нарочито громко затопала вверх по лестнице.

Кейт удрученно покачала головой. Не только в выступлении дело. В последнее время Мара устраивала спектакль по любому поводу. У нее было только два режима: либо хохочет от счастья, либо лопается от злости. Мама Кейт, встречаясь с внучкой, каждый раз закуривала сигарету и со смехом предрекала:

– О-о, то ли еще будет, когда нагрянет переходный возраст. Ты лучше начинай пить заранее, пока не поздно.

Кейт снова склонилась над машинкой, поставила ногу на педаль и вернулась к работе.

Следующие два часа она трудилась, не останавливаясь ни на минуту. Едва дошив костюмы, она забегала по дому: надо найти вешалки, отнести вещи в машину, помочь близнецам почистить зубы, проследить, чтобы никто ни с кем не подрался. К счастью, готовку и мытье посуды взял на себя Джонни.

Ровно в шесть Кейт вытолкала всех из дома, усадила мальчиков в детские кресла, затем сама втиснулась за руль.

– Ничего не забыла?

Джонни взглянул на нее:

– У тебя на лбу соус от спагетти.

Кейт отогнула козырек и уставилась на свое отражение в крошечном прямоугольном зеркале. И правда, одна бровь перепачкана чем-то красным.

– Я не сходила в душ, – в ужасе опомнилась она.

– Да, я тоже удивился, – сказал Джонни.

– Ты знал? – спросила она, поворачиваясь к мужу.

– Когда я тебе напомнил, что уже пять, ты мне чуть голову не откусила и отправила готовить ужин.

Кейт застонала. Среди всей этой суеты она совсем забыла о себе. Даже не переоделась из старых джинсов, мешковатой университетской толстовки и стоптанных кроссовок.

– Выгляжу как бомж.

– Бомж с университетским образованием, между прочим.

Не удостоив эту реплику ответом, она выскочила из машины, и Мара крикнула ей в след:

– Мам, накрасься хоть!

Судорожно перерыв содержимое всех ящиков, Кейт отыскала относительно новые черные брюки со штрипками и черно-белый свитер до середины бедра. Интересно, штаны со штрипками еще носят? Кто знает. Собрав волосы в хвост, она стянула их белой резинкой, почистила зубы, кое-как накрасила ресницы, тронула щеки румянами.

Снаружи засигналили.

Схватив пару черных капроновых носков и замшевые туфли на плоской подошве, она бросилась обратно к машине.

– Мы опоздаем, – тут же заныла Мара. – Все уже, наверное, сто лет как приехали.

– Не бойся, не опоздаем, – проговорила Кейт, стараясь отдышаться.

Они стремительно пронеслись по городу и припарковались возле концертного зала. Внутри было настоящее столпотворение: двенадцать девочек от семи до одиннадцати лет, их загнанные родители, десятки братьев и сестер, то и дело начинавших буянить со скуки, и мисс Паркер – семидесятилетняя учительница танцев, которая ни на секунду не переставала следить за поведением детей и каким-то образом умудрялась управлять этой отарой, не повышая голоса. Кейт отнесла костюмы в раздевалку, помогла девочкам одеться, завязала всем хвосты и заколола выбившиеся пряди невидимками, облила волосы лаком для волос, чуть-чуть подкрасила ресницы и губы.

Покончив со всем этим, она опустилась на колени перед дочерью:

– Готова?

– А видеокамеру взяли?

– Конечно.

Мара радостно улыбнулась, сверкнув кривыми, слишком крупными для ее лица зубами.

– Я рада, что ты здесь, мамочка.

Этот момент стоил всех мучений – попыток уложиться в невозможные сроки, ночей, проведенные за шитьем и глажкой, дрожащих, исколотых пальцев. Одна секунда близости с дочерью – достойная награда.

– И я рада.

Мара обняла ее:

– Я тебя люблю, мам.

Кейт крепко прижала к себе дочь, вдыхая ее сладковатый, пудровый запах. Она понимала, как близок конец детства Мары, как скоро начнется переходный возраст, и поэтому никак не могла отпустить ее. Слишком уж редко в последнее время выдавались такие моменты.

Мара отстранилась, еще раз широко улыбнулась ей и убежала за кулисы вместе с подружками.

– Пока!

Кейт медленно поднялась на ноги и пошла в зал, где уже сидел Джонни, – он занял место в третьем ряду, по центру, усадив близнецов по обе стороны от себя. Она пошарила взглядом по залу в поисках Талли.

– Еще не приехала?

– Нет, и не звонила. Может, планы поменялись. – Он усмехнулся. – Джордж Клуни на свидание позвал, да мало ли что.

Кейт, улыбнувшись, опустилась в кресло рядом с Лукасом. Кругом родители, бабушки и дедушки рассаживались по местам и доставали видеокамеры.

Родители Кейт приехали точно вовремя и пробрались к своим местам. У мамы на запястье, как обычно, болтался старый пленочный «Кодак».

– Я думала, Талли приедет, – сказала она.

– Говорила, что приедет. Надеюсь, ничего не случилось.

Кейт до последнего держала для Талли место, но в конце концов пришлось его уступить.

Когда приглушили свет, зрители умолкли, в зале повисла тишина. На сцене появилась мисс Паркер, одетая в розовые колготки, черную балетную пачку до колен и черный гимнастический купальник. Выглядела она точь-в-точь как стареющая прима-балерина.

– Добрый вечер, – начала она своим тихим, чопорным голоском. – Как вы знаете, я…

Двери концертного зала с грохотом распахнулись. Все зрители разом повернули головы.

На пороге стояла Талли – такая нарядная, будто минуту назад вышла с церемонии вручения «Грэмми». Короткие мелированные волосы придавали ее красоте мальчишеский задор, подчеркивая и без того широкую улыбку. Потрясающее шелковое платье цвета зеленой листвы открывало одно плечо и облегало все еще тонкую талию.

В зале зашептались: «Таллула Харт… в жизни еще красивее…» Речь мисс Паркер никто не слушал.

– Как она умудряется так шикарно выглядеть? – спросила мама, наклоняясь к Кейт.

– Пластическая хирургия и армия визажистов.

Мама рассмеялась и сжала ее руку – мол, ты выглядишь ничуть не хуже.

Помахав семейству Маларки, Талли прошагала в первый ряд и села на откидное место.

Свет в зале погас. На сцене, танцуя, появилась Мэгги Левин в костюме голубой феи. Следом показались ее сестра Клео и остальные участницы, которые кружились и приплясывали, отчаянно стараясь поспевать друг за другом. Девочки помладше не сводили глаз со старших и каждый раз опаздывали на секунду-другую.

Их трогательная неуклюжесть только добавляла танцу волшебства. Кейт едва удерживалась от слез; Джонни потянулся к ней через Лукаса и взял ее за руку, когда их дочь в очередной раз закружилась на сцене. Заметив Талли, Мара встала как вкопанная, не окончив пируэта, и замахала рукой.

В зале раздались смешки. Талли помахала ей в ответ.

Аплодисменты не смолкали очень долго. Девочки несколько раз выходили на поклон, прежде чем со смехом разбежаться по залу к своим родным.

Мара направилась прямиком к Талли и спрыгнула со сцены прямо ей на руки. Вокруг них образовалась толпа, кто-то хотел познакомиться, кто-то просил автограф. Мара сияла от гордости.

Когда толпа рассосалась, Талли подошла к Маларки и обняла их всех по очереди. Одной рукой она притянула к себе Кейт, другой продолжала сжимать ладошку Мары.

– А у меня для моей крестницы сюрприз, – громко объявила она.

Мара захихикала и несколько раз подпрыгнула.

– Какой, какой?

– Увидишь, – сказала Талли и подмигнула Кейт.

Все вместе они потянулись к выходу.

Снаружи их ждал припаркованный у самого тротуара розовый лимузин.

Мара завизжала.

Кейт повернулась к Талли:

– Ты серьезно?

– Круто, да? Представить себе не можешь, как трудно было такой отыскать. Давайте все внутрь.

Она распахнула дверь, и обе семьи, Маларки и Райаны, хлынули в черный бархатный салон. На потолке мерцали крохотные красные и синие огоньки.

Мара прижалась к Талли, взяла ее за руку.

– Это самый лучший сюрприз на свете, – сказала она. – А как тебе мой танец?

– Самый лучший танец на свете, – ответила Талли.

Пока паром вез их в Сиэтл, они сидели в лимузине, и Мара ни на минуту не прекращала болтать с Талли.

Спустившись на берег, лимузин заворчал мотором и долго катал их по городу, точно туристов, пока не остановился в ярко освещенной въездной арке отеля, где их встретил приветливый швейцар. Открыв дверь, он наклонился и заглянул внутрь:

– И кто же из вас, милые леди, Мара Роуз?

Мара тут же захихикала и подняла руку.

– Я!

Швейцар вытащил из-за спины и протянул ей розовую розу.

У Мары чуть глаза на лоб не вылезли.

– Ух ты.

– Скажи спасибо, – одернула ее Кейт куда резче, чем собиралась.

Мара бросила на нее сердитый взгляд.

– Спасибо.

Талли повела их в отель. Поднявшись на верхний этаж, она распахнула дверь в необъятных размеров пентхаус, заставленный всеми мыслимыми и немыслимыми аттракционами: батутами, игровыми автоматами, электрическими машинками, на которых можно ездить и сталкиваться. Все девочки с концерта вместе с родителями уже ждали внутри. В самом центре стоял огромный стол, застеленный белоснежной скатертью, а на нем – многоярусный розовый торт с крохотными сахарными балеринами на верхушке.

– Тетя Талли, – воскликнула Мара, набрасываясь на нее с объятиями, – это просто с ума сойти. Я тебя обожаю.

– И я тебя обожаю, моя принцесса. А теперь иди играй с подружками.

Остальные на мгновение замерли, пораженные открывшимся им зрелищем. Первым очнулся Джонни. Держа на руках Уильяма, он подошел к Талли:

– Это так ты ее не балуешь?

– Хотела подарить ей пони, но решила, что это уж слишком.

Мама рассмеялась. Папа покачал головой.

– Марджи, Джонни, – сказал он после паузы, – пойдемте посмотрим, что там в баре.

Когда они остались наедине, Кейт сказала:

– А ты умеешь эффектно появиться. Мара еще лет сто не забудет.

– Перестаралась?

– Ну есть немного.

Талли растянула губы в улыбке, но Кейт тут же раскусила ее притворство.

– Что стряслось?

Прежде чем Талли успела ответить, к ним, сияя от счастья, подскочила Мара:

– Тетя Талли, все хотят с тобой сфоткаться.

Кейт оставалось лишь наблюдать, как ее дочь носится со своей знаменитой крестной. Она почувствовала укол ревности, хоть и не желала этого признавать. Это должен был быть их вечер – ее и Мары.

На обратном пути Мара спала, положив голову на колени к Талли, и та тихонько гладила ее темные шелковистые волосы.

Кейт дремала напротив, уронив голову на плечо Джонни, который тоже прикрыл глаза. По обе стороны от них, привалившись к родителям, сопели близнецы. Идеальное семейство – впору на открытках печатать.

Лимузин медленно свернул к пляжу. Талли поцеловала розовую щеку Мары:

– Почти приехали, принцесса.

Мара заморгала, выпутываясь из сна.

– Я тебя люблю, тетя Талли.

Сердце Талли ухватилось за эти слова, сжалось вокруг них, точно кулак, и ее окатило почти болезненной волной нежности. Она всегда думала, что успех – это золото, ради которого стоит перемыть тонну песка, а любовь никуда не денется, будет терпеливо ждать на берегу, пока она выискивает золотые песчинки. И как ей это только в голову пришло – с ее-то прошлым? Могла бы и раньше догадаться, что любовь – штука редкая. Если успех – это золотая песчинка на дне реки, то любовь – это бриллиант, погребенный под сотнями метров горной породы и без огранки почти неузнаваемый. Неудивительно, что слова Мары так ее тронули. Не слишком-то часто ей приходилось их слышать.

– И я тебя люблю, Мара Роуз.

Шелестя колесами по гравию, лимузин заполз на подъездную дорожку и остановился. У них сто лет ушло на то, чтобы выгрузиться из машины и зайти в дом. И тут же все разбрелись по своим комнатам.

Талли осталась стоять посреди гостиной, не понимая толком, что ей теперь делать. Наверху заскрипел пол. Она попыталась было встроиться в ежевечерние ритуалы семьи Кейт, но только путалась у всех под ногами и в конце концов бросила это занятие.

Через некоторое время сама Кейт, позевывая, спустилась вниз с охапкой покрывал под мышкой.

– Так, ладно, Талли. Что у тебя стряслось?

– В смысле?

Кейт взяла ее за руку и повела за собой по заваленному игрушками дому. Ненадолго задержавшись на кухне, она налила им по бокалу белого вина, а затем они вышли во двор – к креслам, стоявшим прямо на траве. Тихое хлюпанье волн перенесло Талли на двадцать лет назад, в те далекие ночи, когда они тайком убегали из дома и сидели на берегу реки, болтая о мальчиках и дымя одной сигаретой на двоих.

Талли поудобнее устроилась в потрепанном кресле и закуталась в вязаное покрывало. После стольких лет, после стольких стирок оно все еще пахло духами миссис М. и ее ментоловыми сигаретами.

Кейт подтянула к себе укрытые пледом колени и опустила на них подбородок, затем повернулась к Талли:

– Выкладывай.

– Что выкладывать?

– Как давно мы дружим?

– С незапамятных времен, когда все тащились по Дэвиду Кэссиди.

– И ты все еще думаешь, что я не замечаю, когда что-то не так?

Талли откинулась в кресле, отхлебнула из бокала. Она хотела поговорить с Кейт – отчасти ради этого и прилетела сюда с другого конца страны, – но теперь, сидя рядом с лучшей подругой, не знала, как начать. Хуже того, она чувствовала себя полной дурой – ей ли жаловаться на жизнь? Чего ей не хватает? У нее же все есть.

– Я всегда считала, что это безумие – отказываться от карьеры ради семьи. Четыре года подряд, когда мы с тобой созванивались, я слышала в трубке вопли Мары. И все думала: будь у меня такая жизнь, я бы, наверное, застрелилась. Но еще я слышала твой голос – усталый, сердитый и невероятно счастливый. И никогда не понимала – как так?

– Однажды попробуешь и поймешь.

– Нет, не попробую. Мне скоро сорок, Кейт. – Она наконец подняла взгляд. – Выходит, безумие – это отказаться от семьи ради карьеры.

– Но какой карьеры!

– Ну да. Но иногда я чувствую, что… этого мало. Я понимаю, это звучит так, будто я с жиру бешусь, но я устала работать по восемнадцать часов и возвращаться в пустую квартиру.

– Еще есть время все поменять. Стоит только захотеть по-настоящему.

– Спасибо, Оби-Ван.

Некоторое время Кейт молча смотрела, как волны накатывают на берег.

– В газетах тут недавно писали, какая-то женщина родила в шестьдесят.

Талли рассмеялась:

– Ну ты и язва.

– Есть такое. А теперь пойдем, моя бедная бессовестно богатая девочка, провожу тебя в твою комнату.

– Я еще пожалею, что жаловалась, да?

– О да.

Вдвоем они ощупью пробрались по темному дому. Возле двери в гостевую спальню Кейт повернулась к Талли:

– Не надо больше баловать Мару, хорошо? Она и так уже думает, что ты пуп земли.

– Ну брось, Кейти. Я в прошлом году заработала больше двух миллионов долларов. Куда прикажешь девать все эти деньги?

– На благотворительность отдай. Больше никаких розовых лимузинов, ладно?

– Тебе никогда не говорили, что ты зануда?

Лишь много позже, лежа на комковатых, просиженных подушках раскладного дивана и глядя в окно на Большую Медведицу, Талли вдруг поняла, что даже не подумала поинтересоваться делами Кейт.

Кейт в недоумении уставилась на календарь у холодильника. Она никак не могла поверить, что время пролетело так быстро, хотя доказательство висело у нее перед носом. Стоял ноябрь 2002-го, и за последние четырнадцать месяцев мир успел измениться. В сентябре прошлого года самолеты, угнанные террористами, врезались в башни Всемирного торгового центра и здание Пентагона. Тысячи людей погибли. Еще один угнанный самолет разбился; никто из пассажиров и экипажа не выжил. В вечерних новостях постоянно мелькали репортажи о взрывах и террористах-смертниках. Начались поиски оружия массового поражения. Слова «Аль-Каида», «Талибан» и «Пакистан» звучали в каждом разговоре, в каждом выпуске новостей.

Страх оставил свой отпечаток на всем и на всех, но жизнь тем не менее продолжалась. Час за часом, день за днем, пока власти и армия искали взрывчатку и террористов, пока Министерство юстиции разоблачало поддельную отчетность «Энрона», простые люди продолжали жить свои простые жизни. Кейт все так же занималась домашними делами, растила детей и любила мужа. Разве что теперь держалась за них чуть крепче и отпускала их из дома чуть менее охотно, но все понимали почему: в конце концов, мир вокруг больше не был безопасным, как прежде.

А теперь вдруг осталась неделя до Дня благодарения, да и Рождество не за горами.

Надвигались праздники, которые у любой матери семейства провоцировали самое настоящее раздвоение личности. Разрываясь между предвкушением чего-то прекрасного и немыслимым количеством работы, которое это предвкушение подразумевало, Кейт почти не давала себе времени расслабиться, насладиться моментом. Надо же печь – для школьных праздников, для благотворительной ярмарки танцевального кружка, для «Дома взаимопомощи», – да и покупки сами себя не сделают. Бейнбридж, конечно, чудесный остров, но когда дело доходит до поиска подарков, волей-неволей вспоминаешь, что это всего лишь жалкий клочок земли, со всех сторон окруженный водой. А значит, все большие магазины и торговые центры очень далеко. Порой она чувствовала себя альпинистом, который лезет без кислородного баллона в гору, и гора эта – «Нордстром». Когда у тебя трое детей, на то, чтобы купить подарки, уходит куча времени, а времени всегда не хватает.

Успев занять первое место в цепочке родительских автомобилей у школы, Кейт начала составлять список рождественских подарков. Едва она набросала несколько пунктов, прозвенел звонок и дети высыпали из распахнутых дверей.

Обычно Мара выходила в компании подруг. В средних классах девочки, как киты-косатки, живут и охотятся стаями. Но сегодня она была одна и шагала быстро, скрестив на груди руки.

Сразу ясно – что-то стряслось. Вопрос: насколько это серьезно? Маре двенадцать лет. А это значит, что гормоны играют вовсю и эмоции бурлят, точно зелье в ведьмином котелке. Что угодно может стать поводом для драмы.

– Привет, – опасливо произнесла Кейт, понимая, что стоит ей сказать одно неверное слово, и ссора обеспечена.

– Привет.

Мара забралась на пассажирское сиденье, потянулась за ремнем, щелкнула пряжкой.

– А мелкие где?

– На дне рождения у Эвана. Папа их заберет по пути домой.

– Ясно.

Кейт вырулила с парковки и влилась в поток машин на Спортсман-Клаб-роуд, который то двигался вперед, то замирал на месте. Всю дорогу она старалась втянуть дочь в разговор, но ни одна из ее попыток не увенчалась успехом. В лучшем случае Мара отвечала односложно, в худшем закатывала глаза или трагически вздыхала. Заехав в гараж, Кейт предприняла последнюю попытку:

– Я собираюсь печенья напечь мальчикам на День благодарения. Будешь помогать?

Мара впервые за всю поездку взглянула на нее:

– Того, что в форме тыкв? С оранжевой глазурью и зеленой посыпкой?

Всего на секунду она превратилась в маленькую девочку, которой была когда-то, – в широко распахнутых карих глазах блеснула надежда, на губах заиграла робкая улыбка. Их с Кейт соединила прочная сеть общих воспоминаний о десятках оставшихся в прошлом праздников.

– А какого же еще.

– Обожаю эти печеньки.

На это Кейт и рассчитывала.

– Помнишь, как-то миссис Норман принесла такое же печенье, а ты жутко разозлилась и заставила всех попробовать и те и другие, чтобы доказать, что наши вкуснее?

Мара наконец улыбнулась.

– Мистер Роббинс просто взбесился тогда. Заставил меня убираться, когда все ушли.

– А Эмили осталась тебе помогать.

Улыбка Мары потускнела.

– Ага.

– Так что, будешь со мной печь?

– Буду.

Кейт запретила себе реагировать слишком бурно. Ей хотелось улыбнуться до ушей, признаться, как она счастлива, но она лишь кивнула и вслед за дочерью вошла в дом и направилась на кухню. За последний год, выдавшийся весьма бурным, она успела кое-что понять про двенадцатилетних девочек. Пока они катаются на американских горках собственных эмоций, родителям нельзя терять самообладание ни на минуту.

Следующие три часа они трудились бок о бок на большой кухне, оформленной в деревенском стиле. Кейт напоминала дочери, как смешивать ингредиенты, показывала, как по старинке смазывать противень маслом. Они болтали о всякой ерунде, не касаясь важных тем. Кейт следила за обстановкой как заправский стратег и наконец интуитивно выбрала подходящий момент, чтобы перейти в наступление. Они только что покрыли глазурью последнюю порцию печенья и складывали грязные тарелки в раковину, когда она спросила:

– Хочешь, еще сделаем? Отнесем Эшли.

Мара замерла.

– Нет, – ответила она едва слышно.

– Но Эш ведь их обожает. Помнишь, как-то…

– Она меня ненавидит, – сказала Мара, и тут дамбу наконец прорвало. Глаза ее наполнились слезами.

– Вы поссорились?

– Не знаю.

– Как это не знаешь?

– Не знаю и все, ясно?

Разрыдавшись, Мара отвернулась.

Кейт бросилась к дочери, ухватила ее за рукав и крепко прижала к себе, шепча:

– Я с тобой, милая.

Мара стиснула ее в ответ.

– Не понимаю, что я сделала не так, – выговорила она, давясь слезами.

– Тихо, тихо, – бормотала Кейт, гладя дочь по волосам, как делала, когда она была совсем малышкой. Мара понемногу успокоилась, и Кейт отстранилась ровно настолько, чтобы заглянуть ей в глаза.

– Иногда в жизни…

С грохотом распахнулась входная дверь. В дом ворвались, вопя и сражаясь игрушечными динозаврами, близнецы. Джонни вбежал следом, пытаясь за ними угнаться. Уильям врезался в стол и перевернул стакан воды, который вообще-то не следовало там оставлять. Раздался звон бьющегося стекла.

– Ой. – Уильям опасливо уставился на Кейт.

Лукас расхохотался и затянул:

– А Уилли по-па-дет!

Мара вырвалась из объятий Кейт, убежала наверх и хлопнула дверью своей комнаты.

– Лукас, – одернул сына Джонни, – перестань дразнить брата. И не трогай осколки.

Кейт вздохнула и взяла полотенце.

На следующий день Кейт подъехала к школе за три минуты до начала большой перемены. Припарковавшись в неположенном месте, она поспешила в администрацию, сказала, что забирает Мару, и расписалась за нее, а затем пошла к классу. Прошлым вечером, после короткого момента близости и откровенного признания, Мара снова отгородилась от нее. Сколько Кейт ни пыталась, ей не удалось вернуться к прерванному разговору, поэтому пришлось придумать запасной план – атаковать неожиданно.

Заглянув в прямоугольное окошко, она постучала, увидела, как учитель помахал рукой, и открыла дверь. Дети здоровались и улыбались ей. Это одно из преимуществ волонтерской работы в школе – все тебя знают. Казалось, все были рады ей – или, по крайней мере, тому, что кто-то прервал урок.

Все, кроме одной девочки.

Выражение лица Мары красноречиво говорило: что ты здесь делаешь, хватит меня позорить. Такое выражение Кейт видела далеко не впервые, правила средней школы ей были хорошо известны: родителям светиться нельзя.

Прозвенел звонок, и одноклассники Мары, гомоня, высыпали в коридор.

Когда они остались вдвоем, Кейт подошла к дочери.

– Что ты здесь делаешь?

– Увидишь. Собирайся, мы уходим.

Мара уставилась на нее, тщательно оценивая потенциальный ущерб репутации.

– Ладно. Встретимся в машине, хорошо?

В другой ситуации Кейт бы не смолчала и непременно заставила дочь выйти из школы с ней вместе, но сегодня душевное равновесие Мары было слишком шатким. Поэтому Кейт и приехала.

– Хорошо.

Мару явно удивила легкость, с которой далась эта победа. Кейт улыбнулась, тронула ее за плечо:

– Увидимся через минуту.

На самом деле времени прошло больше, но ненамного. Уже очень скоро Мара залезла в машину и застегнула ремень.

– Куда мы едем?

– Для начала – обедать.

– Ты забрала меня из школы, чтобы свозить пообедать?

– Не только. Но это сюрприз.

Кейт поехала к закусочной, которая располагалась в двух шагах от нового многозального кинотеатра.

– Я буду чизбургер, картошку фри и клубничный молочный коктейль, – сказала Кейт, когда они сели за столик.

– И я.

Дождавшись, пока официантка запишет их заказ и отойдет, Кейт повернулась к дочери. Та сидела, развалившись, на синем виниловом диване – худенькая, вся из острых углов, вчерашний ребенок на пороге пубертата. Темные волосы, которые однажды превратятся в великолепную, всем на зависть, копну, пока еще были неряшливо всклокочены, а в карих глазах отражалось каждое движение души. И сегодня на душе у нее было тоскливо.

Официантка принесла коктейли. Кейт сделала глоток. Кажется, впервые с рождения близнецов у нее во рту оказалось что-то, сделанное из мороженого, и вкус был просто божественный.

– Эшли все на тебя злится?

– Она меня ненавидит. А я даже не знаю за что.

Кейт много думала о том, что сказать, как вылечить разбитое сердце Мары. Как и любая мать, она готова была пойти на все, чтобы уберечь свою дочь от страданий, но не от всякой опасности можно защитить, иногда нужно просто пережить горе, а потом попытаться его понять. Это был один из многих уроков, которые преподал всей стране прошедший год, и хотя некоторые вещи изменились навсегда, кое-что оставалось неизменным.

– В пятом классе у меня были две лучшие подружки. Мы несколько лет все делали вместе – выводили лошадей на ярмарках, ночевали друг у дружки, ходили гулять на озеро летом. Бабушка нас так и называла – три мушкетера. А потом, как-то летом – мне как раз должно было исполниться четырнадцать, – они вдруг перестали со мной дружить. Я так и не поняла почему. Они начали гулять с мальчиками, ходить на вечеринки, а мне даже не звонили. Каждый день я ездила в школу на автобусе одна, сидела в столовой одна, а по ночам перед сном плакала в подушку.

– Правда?

Кейт кивнула.

– Я до сих пор помню, как обидно мне было.

– А потом что?

– Ну а потом, когда я уже чувствовала себя самой жалкой девочкой на свете, – и я не преувеличиваю, меня надо было видеть: в брекетах и огромных зубрилкиных очках… (Мара хихикнула.) Как-то раз я собралась и пошла в школу.

– И?

– И на остановке стояла Талли. Я в жизни не видела девчонки круче. И сразу решила, что она в жизни не захочет со мной дружить. Но потом я кое-что поняла.

– Что?

– Что под внешней оболочкой, в глубине души, ей было так же страшно и одиноко, как мне. В тот год мы стали лучшими подругами. Настоящими подругами. Такими, которые не причиняют друг другу боль нарочно и не отворачиваются друг от друга ни с того ни с сего.

– А где найти такую подругу?

– Это самое сложное, Мара. Чтобы найти настоящих друзей, иногда приходится рискнуть и открыться. Да, возможно, придется пережить предательство – иногда девочки поступают друг с другом очень плохо, – но это не должно тебя остановить. Если тебе разобьют сердце, просто поднимись на ноги, собери осколки и попробуй снова. Я уверена, в одном с тобой классе уже учится девочка, с которой вы будете дружить до самого выпуска. Просто нужно ее отыскать.

Мара нахмурилась, обдумывая ее слова.

Официантка принесла им еду, оставила на столе счет и скрылась.

Перед тем как приняться за чизбургер, Мара сказала:

– Эмили вроде хорошая.

Кейт надеялась, что эта мысль придет ей в голову. В младших классах они с Эмили были неразлучны, но в последние годы почти не общались.

– Это правда.

Впервые за день Мара улыбнулась, и у Кейт потеплело внутри от этой, пусть и крошечной, перемены. За едой они болтали о пустяках, в основном о моде – Мара была помешана на этой теме, а Кейт бесконечно от нее далека. Когда счет был оплачен и они уже собирались уходить, Кейт сказала:

– И вот еще что. – Она порылась в сумке и извлекла небольшой сверток. – Это тебе.

Разорвав блестящую бумагу, Мара обнаружила под ней книгу в мягкой обложке.

– «Хоббит», – прочитала она и непонимающе взглянула на Кейт.

– В тот год, когда меня бросили подруги, я все же не осталась совсем одна. Моими друзьями стали книги, а это – начало одной из моих любимых историй. Я «Властелина колец» читала раз десять. Наверное, тебе пока еще рано читать «Хоббита», но однажды, может быть через пару лет, снова случится что-то, что причинит тебе боль. И если ты почувствуешь, что не готова рассказывать об этом мне или папе, если тебе покажется, что ты осталась со своей болью совсем одна, – тогда ты вспомнишь про эту книгу. И позволишь ей увлечь тебя в далекие края. Звучит глупо, но когда мне было тринадцать, мне это очень помогло.

На лице Мары отразилось недоумение – не каждый день получаешь подарки, до которых ты еще не доросла, – но она все равно сказала спасибо.

Еще несколько мгновений Кейт молча смотрела на дочь, чувствуя, как щемит в груди. Как же быстро летит время, детство уже почти прошло.

– Я тебя люблю, мам, – сказала Мара.

В мировых масштабах это был, пожалуй, самый обыкновенный миг самого обыкновенного дня, но для Кейт он значил невероятно много. Вот ради чего она бросила работу и осталась дома с детьми. Да, смысл ее жизни исчисляется в наносекундах, но эти секунды она бы никогда и ни на что не променяла.

– И я тебя люблю. Поэтому вместо школы и домашних дел мы пойдем смотреть «Гарри Поттера и Тайную комнату».

Улыбаясь во весь рот, Мара соскользнула с дивана.

– Ты лучшая мама на свете.

Кейт рассмеялась.

– Надеюсь, ты не забудешь об этом, когда станешь подростком.