Текст книги "Улица Светлячков"

– Я тебя люблю, Мара, – сказала она наконец. – Благодаря тебе я вообще узнала, что такое любовь. Когда мне тебя дали на руки в первый раз… – К горлу подкатил ком, и она умолкла. Ее любовь к дочери была настолько огромна, что переливалась через край. Но порой, за ежедневными подростковыми битвами, она умудрялась забывать об этом. Кейт улыбнулась. – В общем, я подумала, почему бы нам не заняться чем-нибудь вместе? Чем-то особенным?

– Например?

– Например, пойти на вечеринку по случаю годовщины первого выпуска «Разговоров».

– Серьезно?

Мара уже несколько недель умоляла разрешить ей пойти и слышала в ответ, что не доросла до таких мероприятий.

– Вместе пройдемся по магазинам, потом на укладку, купим красивые платья…

– Я тебя люблю, – заявила Мара, обнимая ее.

Кейт прижала к себе дочь, смакуя момент.

– А можно я Эмили расскажу?

Она начала набирать номер еще до того, как услышала в ответ «Конечно». Когда Кейт выходила в коридор, за спиной у нее уже звучал голос дочери:

– Эм, ты не поверишь! Угадай, куда я пойду в субботу?

Тихонько прикрыв дверь, она направилась к себе, удивляясь по пути, как быстро все меняется в отношениях с детьми. То ты старая, никому не нужная эскимоска, которую уносит на льдине в открытый океан[121]121
  Речь идет о распространенном мнении, что эскимосы оставляют стариков умирать на дрейфующих льдинах. Такие случаи известны, но крайне редки и не фиксировались с 1930-х.


[Закрыть], то гордая покорительница горных вершин, втыкающая флаг в снега на вершине Рейнира. Иной раз голова кружится, и единственный способ выжить среди этого безумия – наслаждаться хорошими моментами и стараться не думать о плохом.

– Ты улыбаешься, – прокомментировал Джонни ее появление. Он сидел в кровати, на носу очки для чтения, которые он скрепя сердце купил в аптеке.

– Это что, так удивительно?

– Если честно, то да.

Она рассмеялась.

– Да, наверное, ты прав. Просто у нас с Марой была не самая простая неделя. Ее пригласили на вечеринку с ночевкой, на которой будут мальчики, – все еще не могу этому поверить, – а я ее не отпустила.

– А почему тогда улыбаешься?

– Я ее позвала на вашу вечеринку. Устроим с ней девичник. Магазины, маникюр, прически – все как положено. Надо будет в отеле снять большой номер или попросить дополнительную кровать.

– Да мне все обзавидуются, – сказал Джонни.

Кейт улыбнулась, впервые за долгое время надеясь на лучшее. У них с Марой получится идеальный совместный вечер. Может, выросшая между ними стена наконец рухнет.

Талли полагалось чувствовать себя царицей мира. Сегодня – первый день рождения ее программы. Десятки людей месяцами работали не покладая рук, чтобы этот вечер стал событием года в Сиэтле. Приедут не только местные шишки – судя по ответам на приглашения, от знаменитостей отбоя не будет. Одним словом, все, кто имеет хоть какое-то влияние, соберутся на празднике в ее честь и станут рукоплескать ее невероятному успеху.

Она оглядела сверкающий зал для приемов в отеле «Олимпик». Кажется, теперь этот отель называется как-то иначе – здание без конца продают и покупают разные сети, – но для жителей Сиэтла он был и навсегда останется «Олимпиком».

Тут уже собрались многочисленные коллеги, партнеры, большинство приглашенных знаменитостей высшего разряда и несколько незаменимых сотрудников. Все они дружно подняли бокалы. Все они ее обожали.

И никто из них не знал ее по-настоящему.

В этом вся проблема. Эдна приехать не смогла, Грант даже не перезвонил. В желтом журнальчике, недавно попавшемся ей на глаза, писали, что он женится на какой-то старлетке, и, хотя эта новость не должна была расстроить ее, Талли все равно расстроилась. Как так получилось, что она дожила до своих лет одна? Так и не нашла того самого человека, с которым захотелось бы разделить остаток дней?

Она тронула за плечо пробегавшего мимо официанта и подхватила с его подноса второй за вечер бокал шампанского.

– Спасибо, – сказала она, включив фирменную улыбку Таллулы Харт, и покрутила головой, высматривая в толпе Райанов. Еще не пришли. Придется и дальше плавать в море шапочных знакомств.

Опрокинув в себя шампанское, Талли двинулась по залу в поисках очередного напитка.

Совместный с дочерью день красоты вышел именно таким, как мечталось Кейт. Впервые за очень долгое время они не ругались, Мара даже прислушивалась к ее мнению. Купив вечерние наряды (Кейт выбрала черное шелковое платье с открытым плечом, а Мара – очень красивое платье без бретелек из розового шифона), они на целый день отправились в «Джин Уорез», где им сделали маникюр и педикюр, новые стрижки и макияж.

А теперь, вернувшись в свой номер в «Олимпике», они стояли плечом к плечу в ванной Мары и изучали свои отражения в зеркале.

Кейт знала, что никогда не забудет этого зрелища: изысканной красоты своей дочери, такой высокой и стройной, ее улыбки до ушей, превращавшей глаза в щелочки, ее худенькой руки на своем голом плече.

– Мы с тобой просто огонь, – сказала Мара.

Кейт улыбнулась:

– Это точно.

Дочь порывисто поцеловала ее в щеку: «Спасибо, мам» – и по пути из комнаты подхватила с кровати расшитый бисером клатч.

– Пап, я готова, – провозгласила она, распахивая дверь в гостиную.

– Мара! – присвистнул Джонни, – Выглядишь шикарно.

Кейт вошла в гостиную вслед за дочерью. Она прекрасно понимала, что фигура у нее уже не та, что прежде, да и лицо с годами не посвежело, но в этом платье, с кулоном в форме сердца, который ей подарил Джонни, она чувствовала себя красивой и даже – стоило ей увидеть улыбку мужа – сексуальной.

– Ого. – Джонни шагнул ей навстречу и, наклонившись, поцеловал ее. – Выглядите соблазнительно, миссис Райан.

– Вы тоже, мистер Райан.

Смеясь, они вышли из номера и втроем отправились в зал, где уже собралось несколько сотен человек.

– Смотри, мам, – прошептала Мара, придвигаясь вплотную, – это же Брэд и Дженнифер. А вон Кристина. Офигеть. Вот бы сейчас позвонить Эмили.

Джонни взял Кейт за руку и повел через толпу к бару, где заказал напитки и стакан колы для Мары.

Прислонившись к барной стойке с бокалами в руках, они принялись изучать собравшихся.

Талли, в струящемся шелковом платье изумрудного цвета, было легко заприметить даже в этом скопище народа. Она тут же замахала рукой и поплыла к ним, поднимая за собой изумрудные волны.

– Выглядите просто божественно, – с чувством заявила она и рассмеялась.

От Кейт не укрылось, что подруга уже не слишком твердо держится на ногах.

– У тебя все хорошо?

– Лучше не бывает. Джонни, нам с тобой надо будет толкнуть речь на сцене после ужина. А потом на танцпол – потанцуешь со мной, разожжем эту вечеринку.

– А ты разве без кавалера? – спросил Джонни.

Улыбка Талли на мгновение угасла.

– Пусть его заменит Мара. Кейти, ты ведь не возражаешь, если я ее одолжу?

– Ну…

– Да какая ей разница, – вклинилась Мара, с благоговением глядя на Талли. – Она меня каждый день видит.

Чуть наклонившись, Талли сказала ей на ухо:

– Эштон здесь, хочешь, познакомлю?

Мара чуть не хлопнулась в обморок.

– Серьезно?

Кейт долго смотрела им вслед. Они шагали рядом – рука об руку, голова к голове, – точно подружки из группы поддержки, которым не терпится обсудить капитана футбольной команды.

С этого момента краски вечера для Кейт померкли. Потягивая шампанское, она таскалась за Джонни по залу, улыбалась в нужные моменты, смеялась, когда этого от нее ждали, отвечала: «Я мама. На полную ставку», когда спрашивали, и раз за разом наблюдала, как одно это слово, которым она привыкла называть себя с гордостью, на корню губит едва завязавшуюся беседу.

И все это время она наблюдала, как Талли притворяется, будто Мара – ее дочь, представляет ее одной знаменитости за другой, то и дело дает глотнуть шампанского из своего бокала.

Когда настало время ужина, Кейт заняла свое место за главным столиком – между Джонни и президентом «Синдиуорлда». Весь ужин Талли царствовала над своими гостями, иначе и не скажешь. Она оживленно болтала, шутила, и все присутствовавшие, в особенности Мара, не отрывали от нее восхищенных взглядов.

Кейт держалась как могла. Несколько раз она даже попыталась привлечь внимание дочери, но куда ей соревноваться с Талли.

В конце концов, не выдержав, она шепнула на ухо Джонни, что скоро вернется, и отправилась в туалет. В очереди только и разговоров было, что о Талли, о том, как замечательно она выглядит.

– А та девочка с ней…

– По-моему, это ее дочка.

– Похоже, они очень близки.

– Вот бы мне такие отношения с дочерью.

– Угу, и мне, – пробормотала Кейт себе под нос. Из зеркала на нее смотрела женщина, которая старательно наводила красоту ради дочери и мужа, а в итоге все равно слилась со стеной на фоне лучшей подруги. Она понимала, что нелепо обижаться, расстраиваться, если ее не замечают. Это ведь не ее праздник. Но все равно… она так на него рассчитывала.

Сама виновата.

Взвалила на плечи девочки-подростка ответственность за свое счастье. Вот дура-то. Эта мысль едва не заставила ее улыбнуться. Уж ей ли не знать, как это рискованно. Почувствовав себя лучше и будто бы даже обретя контроль над своими дурацкими переживаниями, она вернулась в зал.

Глава тридцатая

Ох, не надо было столько пить. Стоя на сцене, Талли опиралась на руку Джонни, чтобы не потерять равновесие.

– Огромное всем спасибо, – начала она, одарив собравшихся сияющей улыбкой. – Именно вам «Разговоры» обязаны своим успехом.

Она подняла бокал, и толпа разразилась аплодисментами. Ей тут же показалось, что она ляпнула что-то не то, что-то бессмысленное, но вспомнить своих слов не сумела, поэтому пришлось смириться.

Повернувшись к Джонни, она положила руку ему на плечо:

– А теперь время танцевать.

Оркестр заиграл медленную мелодию. Взяв Джонни за руку, Талли повела его на танцпол. Улыбка еще не сошла с ее лица, когда она узнала песню: «Без ума от тебя».

Прикоснись ко мне и поймешь, что я не лгу…

Первый танец Кейт и Джонни на свадьбе.

Чуть запрокинув голову, Талли посмотрела ему в глаза и тут же вспомнила то, о чем вспоминать не следовало, – последний раз, когда они вот так танцевали вместе. Тогда играла песня «У нас было все для счастья»[122]122
  Didn’t We Almost Have It All (1987) – песня Уитни Хьюстон.


[Закрыть], а когда она закончилась, Джонни поцеловал ее. Она могла бы сделать другой выбор, поставить на любовь, а не на славу, и тогда, возможно, Джонни полюбил бы ее, подарил бы ей дом и Мару.

В бледно-золотом свете старомодной многоярусной люстры Джонни казался красивее, чем когда-либо. Мужчины вроде него, темноволосые ирландцы, с возрастом становились лишь привлекательнее. Его взгляд, страшно серьезный, отчего-то напомнил Талли былые времена – жизнь тогда попыталась сломить Джонни, но Талли удалось заставить его смеяться, пусть и всего на одну ночь.

– Ты всегда хорошо танцевал, – сказала она, и тут же в голове сигнальной ракетой вспыхнула тревога: ты пьяна, держись от него подальше. Но как же приятно чувствовать на себе руки мужчины, да и что, в конце концов, может случиться?

Джонни умелым движением закружил ее и снова притянул к себе.

Толпа восхищенно зааплодировала.

– Не надо мне было налегать на шампанское. Ты так хорошо ведешь, а я не успеваю слушаться.

– Слушаться ты никогда особенно не умела.

Его слова снова оживили память о прошлом. Воспоминания хлынули потоком, прорвав плотину, которую она выстраивала годами. Талли замерла и посмотрела в лицо Джонни:

– Что с нами случилось?

– С «нами»? Разве «мы» когда-то существовали? – тихо спросил он. Этот вопрос, заданный так легко, так быстро, заставил Талли задуматься, не вынашивал ли его Джонни годами. Его улыбка, не то горькая, не то снисходительная, не поддавалась расшифровке, ясно было одно: они замерли посреди танцпола, но Джонни все еще держал ее в объятиях.

– Это я не позволила «нам» случиться.

– Кейт думает, что я все еще в тебя влюблен.

Талли это знала – всегда знала. Они с Кейт никогда не говорили об этом эпизоде из их с Джонни совместного прошлого, упрятав его, во имя дружбы, в темный чулан памяти. Там бы ему и оставаться, но одиночество и алкоголь подточили выдержку Талли, и с губ ее невольно сорвались слова:

– А как думаешь ты?

Когда Кейт вернулась в зал, оркестр уже начал играть.

«Без ума от тебя».

Эта песня всегда вызывала у нее счастливую улыбку. У входа она ненадолго замешкалась, оглядываясь по сторонам. Столики почти опустели. Возле бара снова начинал собираться народ. В дальнем углу Мара разговаривала с какой-то болезненно худой девушкой в платье размером с носовой платок.

Этого еще не хватало.

Подавив волну раздражения, Кейт принялась пробираться через толпу. В этот момент невдалеке вспыхнул изумрудный шелк, и окружающая действительность утратила очертания.

На танцполе Талли прижималась к ее мужу. Руки Джонни так привычно лежали у нее на талии, словно провели там полжизни. Звучала музыка, но они стояли неподвижно – две статуи среди пестрого мельтешения танцующих пар. Талли смотрела на него снизу вверх с таким выражением, будто за миг до этого предложила ему переспать.

У Кейт дыхание перехватило. На секунду ей показалось, что ее стошнит.

Ты всегда была запасным вариантом.

Она это знала – смирилась с этой мыслью за годы, но ведь реальность не перепишешь.

Песня закончилась, Джонни отступил от Талли. Обернулся и увидел Кейт. Преодолев бездну переливающихся платьев и сверкающих драгоценностей, их взгляды встретились. И тут же, на глазах у сотен возможных свидетелей, Кейт расплакалась. Устыдившись своих слез, она вышла из зала.

Ну ладно, выбежала.

Внизу, возле лифтов, она принялась судорожно давить на кнопку.

– Ну давай же, скорее!

Ей хотелось убраться из-под чужих взглядов.

Дзынькнув, распахнулись двери. Она вошла, прижалась к дальней стене, скрестив на груди руки. Нетерпеливо прождала пару секунд, прежде чем поняла, что забыла нажать на кнопку.

Двери уже закрывались, когда между ними вклинилась чья-то рука.

– Убирайся, – сказала она мужу.

– Мы просто танцевали.

– Ха!

Кейт нажала на кнопку своего этажа, утерла слезы. Джонни зашел в лифт.

– Ты ведешь себя глупо.

Кабинка взмыла вверх, двери снова открылись. Кейт бросилась прочь по коридору, обернувшись на мгновение, проорала: «Пошел в жопу!», вытащила ключ и скрылась в номере. Зайдя в спальню, она хлопнула дверью.

И стала ждать.

Ожидание затягивалось.

А что, если он пошел к Талли…

Нет.

Она сама этому не верила. Может, Джонни и сохнет по Талли, но он ведь честный человек, а Талли – ее лучшая подруга.

Об этом она в своем припадке ревности как-то позабыла.

Открыв дверь, она обнаружила Джонни на полу в коридоре – он сидел, вытянув вперед ногу, на шее болталась развязанная бабочка.

– Ты еще здесь.

– Ключ-то у тебя. Надеюсь, ты собираешься извиниться.

Кейт подошла и встала на колени с ним рядом.

– Прости.

– Поверить не могу, что ты думаешь, будто…

– Я не думаю.

Она взяла его за руку и, поднявшись на ноги, потянула его за собой.

– Потанцуй со мной, – попросила она и сама себя возненавидела за едва заметный акцент на последнем слове.

– Так музыки же нет.

Закинув руки ему на плечи, Кейт стала плавно покачивать бедрами, придвигаясь все ближе и ближе, пока не прижала его спиной к стене.

Она дернула за язычок молнии, и платье упало к ее ногам.

Джонни оглянулся на пустой коридор:

– Кейти!

Отыскав в ее сумочке ключ, он открыл дверь в номер. Торопливо ввалившись в гостиную, они рухнули на диван и принялись целоваться со страстью, которая казалась одновременно знакомой и совершенно новой.

– Я тебя люблю, – сказал Джонни, скользя рукой вниз, к ее трусикам. – Не забывай об этом, ладно?

Она слишком запыхалась, чтобы говорить, и потому лишь кивнула, расстегивая его ширинку, стягивая с него брюки. Она поклялась себе, что больше не позволит своим страхам взять верх, больше не забудет его любви.

Две недели спустя Талли стояла у окна своего огромного кабинета, глядя на улицу. Она давно уже чувствовала, что в ее жизни чего-то не хватает, – надеялась, что переезд в Сиэтл и собственная программа смогут заполнить пустоту внутри, но увы. Она стала еще известнее, еще богаче, но преследовавшая ее смутная неудовлетворенность никуда не исчезла.

Лекарство от этой болезни она, как и всегда, начала искать в работе. Немало времени ушло на то, чтобы придумать решение, отыскать новую, еще не покоренную высоту, но в конце концов идея оформилась.

– Ты с ума сошла, – сказал Джонни, меряя шагами пространство перед окном, выходившим на залив Эллиот. – На телевидении все решает формат. И ты это прекрасно знаешь. По рейтингам мы проигрываем только Опре, тебя в прошлом году номинировали на «Эмми». Спонсоры в очередь выстраиваются, чтобы устроить совместную промоакцию. Все это говорит об одном: мы успешны.

– Я в курсе. – Талли на мгновение отвлеклась, разглядывая свое отражение в оконном стекле. Она выглядела осунувшейся, изможденной. – Но ты меня знаешь, я по правилам не играю. Хочу взбодриться. Попробовать что-то новенькое. И прямой эфир мне в этом поможет.

– Чего ты хочешь добиться? Чего тебе еще не хватает?

Это был вопрос на миллион долларов. Почему ей все время мало? И как объяснить это Джонни?

Кейт, может, и не одобрила бы, но точно поняла, да только ей в последнее время было не до разговоров, вечно дела какие-то. Может, в этом и проблема? Талли чувствовала, что они с Кейт будто бы… на разной волне. Их жизни разошлись в разные стороны. После той вечеринки они почти и не разговаривали.

– Тебе придется мне довериться, Джонни.

– Тут одно неверное движение – и мы превратимся в «Джерри Спрингера»[123]123
  «Шоу Джерри Спрингера» (1991–2018) – ток-шоу скандального характера, создателей которого многократно обвиняли в том, что обсуждаемые истории выдуманы, а на роли героев приглашают актеров.


[Закрыть], нас перестанут воспринимать всерьез. – Хмурясь, он повернулся к Талли: – Что у тебя на уме?

– Ты не поймешь, – сказала она единственное, что знала наверняка.

– А ты попробуй.

– Я хочу оставить след.

– Двадцать миллионов человек на тебя смотрят каждый день – это на след не тянет?

– У тебя-то есть Кейт и дети.

Он понял. Это было ясно по его лицу, по знакомому взгляду – «бедненькая Талли», – который преследовал ее всю жизнь, как бы далеко она ни бежала, как бы высоко ни забиралась.

– А-а.

– Я хочу попробовать, Джонни. Ты мне поможешь?

– Я тебя хоть раз подводил?

– Всего один – когда женился на моей лучшей подруге.

Рассмеявшись, Джонни направился к двери.

– Одна попытка, Талли. А там решим. Договорились?

– Договорились.

Следующие несколько недель прошли под знаком этой договоренности. Она пахала как сумасшедшая, не отдыхая ни минуты, оставив жалкие попытки притвориться, будто у нее есть жизнь за пределами работы.

Но теперь, когда момент истины наконец настал, она вдруг испугалась. Что, если Джонни прав и ее гениальная идея скатится в дешевую мелодраму?

В дверь кабинета постучали.

– Войдите, – отозвалась она.

Ее ассистентка Хелен, недавняя выпускница Стэнфорда, просунула голову внутрь:

– Доктор Тиллман приехал. Он в зеленой комнате. Макадамсов я посадила в нашей столовой, а Кристи – в кабинете Теда.

Талли рассеянно поблагодарила ее, и дверь закрылась.

Она уже почти забыла это чувство – этот бодрящий, почти приятный страх провала. За прошедшие годы она отвыкла бояться. А теперь будто родилась заново, чтобы начать с начала – попробовать воплотить идею, в успех которой никто, кроме нее, не верил.

В последний раз взглянув на себя в зеркало, она выдернула из-под воротника защитную салфетку, которую надел на нее визажист, и направилась в студию. Джонни уже был на съемочной площадке – делал десять дел одновременно и еще успевал выкрикивать указания.

– Готова? – спросил он.

– Если честно, сама не знаю.

Не переставая говорить с кем-то через гарнитуру, он шагнул к Талли. И, убрав от лица микрофон, тихо сказал ей:

– Ты отлично справишься. Я в тебя верю.

– Спасибо, мне было нужно это услышать.

– Просто будь собой. Тебя все обожают.

По его команде в студию хлынули зрители. Талли нырнула за кулисы и стала ждать своего выхода. Как только загорелись красные огни, она шагнула на сцену.

Несколько мгновений она лишь молча улыбалась, как делала всегда, – купалась в аплодисментах чужих людей, стараясь насытиться ими.

– Сегодня нас с вами ждет очень необычная программа. У меня в гостях доктор Уэсли Тиллман, выдающийся психиатр, который специализируется на избавлении от зависимости и семейном консультировании…

На экране позади нее включили заранее отснятое видео – толстый лысеющий мужчина тщетно пытался сдержать слезы.

– Понимаете, Таллула, у меня ведь очень хорошая жена. Мы вместе уже двадцать лет, у нас двое замечательных детей. Но дело в том, что… – Он умолк, вытирая глаза. – Она пьет. Раньше все ограничивалось парой коктейлей с друзьями, но теперь…

Рассказ мужчины и фотографии на видео рисовали горькую картину постепенного распада семьи.

Когда ролик закончился, Талли повернулась к аудитории. Зрителей явно тронула эта история. Некоторые женщины, похоже, готовы были расплакаться.

– Слишком многим из нас – родным и близким зависимых людей – знакомо то бессильное отчаяние, которое испытывает мистер Макадамс. Он клянется, что испробовал все возможные способы убедить жену начать лечение и бросить пить. Поэтому сегодня, с помощью доктора Тиллмана, мы попробуем прибегнуть к решительным мерам. Миссис Макадамс сейчас за кулисами. Она уверена, что выиграла путевку на Багамы, и приехала ее получить. Но на самом деле произойдет нечто совершенно другое – члены ее семьи, с профессиональной помощью доктора Тиллмана, будут говорить с ней о ее алкоголизме. Мы надеемся подтолкнуть ее к тому, чтобы признать правду и обратиться за помощью.

Аудитория на мгновение затихла.

Талли задержала дыхание. Ну же, вы ведь со мной?

Раздались аплодисменты.

Она едва не рассмеялась от счастья и взглянула на Джонни, который стоял в тени за первой камерой с ребячьей ухмылкой на лице и поднятыми вверх большими пальцами.

Вот что ее спасет, вот что ее наполнит. Она по-настоящему поможет этой семье, и Америка полюбит ее за это.

Она сделала шаг назад, чтобы представить гостей, и с этого момента эфир покатился гладко, точно по смазанным рельсам. И зрители покатились с ним вместе, явно наслаждаясь поездкой, – они аплодировали, стонали, радовались, плакали. А Талли, точно профессиональный кукловод, дергала за ниточки. Она была в ударе, и все это видели. Это было ее лучшее выступление за долгие годы на телевидении.

Зима в том году началась резко – одним ноябрьским днем на остров взяла и опустилась серая, промозглая пелена. Облетевшие деревья дрожали на ветру, стараясь удержать на ветках последние почерневшие, съежившиеся листья, точно не желали признавать поражение. Над заливом каждое утро клубился туман, застилая пейзаж и превращая даже самые обычные звуки в отдаленное, глухое эхо. Паромы гудели, приставая и отчаливая, и эти гудки траурными стонами разносились по округе, укутанной мутной дымкой.

Антураж такой, что впору сочинять готический триллер. Так, во всяком случае, говорила себе Кейт, когда снова, тайком от всех, взялась писать.

Увы, оказалось, что это вовсе не так просто, как ей помнилось.

Она перечитала только что напечатанные строчки, вздохнула и, зажав пальцем клавишу «удалить», стала смотреть, как буквы покорно исчезают под мигающим курсором, пока снова не осталась один на один с чистым голубым экраном. Она честно попыталась придумать, как бы лучше сказать то же самое, но в голову лезли одни штампы. А курсор тем временем продолжал мигать, насмехаясь над ней.

В конце концов она отодвинулась от стола и поднялась на ноги. Слишком она сегодня устала, чтобы выдумывать миры, людей и драматические события. К тому же пора обед готовить.

В последнее время она постоянно чувствовала усталость, но при этом ночами, положив голову на подушку, не могла сомкнуть глаз.

Выключив свет в кабинете Джонни и закрыв крышку ноутбука, она спустилась в гостиную.

Джонни оторвался от чтения «Нью-Йорк таймс».

– Опять зашла на eBay и засосало?

Она рассмеялась:

– Все так. Мальчики хорошо себя вели?

Джонни наклонился, взъерошил сыновьям волосы.

– Пока я с ними пою «Моего несчастного дружка», они довольны как слоны.

Его слова заставили Кейт улыбнуться. «Русалочка» была мультфильмом недели у близнецов. А свои любимые мультики они смотрели по возможности ежедневно.

Входная дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появилась Мара, явно взбудораженная.

– Вы не поверите, что сейчас было!

Джонни отложил газету:

– Что?

– Мы с Кристофером, Дженни и Джошем едем в Такому на Nine Inch Nails. Прикиньте? Джош пригласил меня.

Кейт сделала глубокий вдох. С Марой она научилась не спешить.

– На концерт? – спросил Джонни. – А кто эти ребята? И сколько им лет?

– Джош и Крис в одиннадцатом. Не переживайте, мы пристегнемся.

– И когда этот концерт?

– Во вторник.

– В будний день? Ты собираешься на свидание с одиннадцатиклассником, да еще и на концерт, в будний день? – Кейт взглянула на Джонни: – Тут столько проблем, не знаю, с какой и начать.

– Во сколько ваш концерт? – спросил Джонни.

– В девять. Домой должны вернуться часам к двум.

Кейт, не сдержавшись, расхохоталась. Она понятия не имела, как муж умудряется сохранять хладнокровие.

– Должны вернуться к двум часам? Мара, ты шутишь, что ли? Тебе четырнадцать.

– Дженни тоже четырнадцать, а ее отпустили! – Мара повернулась к Джонни: – Пап? Ну вы должны меня отпустить.

– Тебе еще рано, – ответил он. – Прости.

– Ничего не рано! Всем разрешают, кроме меня.

У Кейт сердце разрывалось. Она помнила, как сама торопилась вырасти, знала, как остро ощущается эта потребность в четырнадцать лет.

– Мара, тебе наверняка кажется, что мы излишне строги. Но иногда в жизни…

– Вот только еще одной твоей дебильной речи про «иногда в жизни» мне не хватало.

Фыркнув, Мара бегом поднялась по лестнице и хлопнула дверью своей комнаты.

Кейт окатило волной такой невыносимой усталости, что захотелось сесть. Вместо этого она посмотрела на мужа.

– Удачно я спустилась.

Джонни лишь улыбнулся. Спокойно, без напряжения. И как у него получалось из тех же стычек с Марой выходить целым и невредимым? Да еще и оставаться любимым папой.

– Ты с Марой всегда умела выбрать момент. – Он встал, поцеловал ее и сказал просто: – Я тебя люблю.

Эти слова должны были служить утешением, обезболивающей таблеткой – Кейт понимала это и была благодарна.

– Пойду ужин приготовлю, а потом попробую с ней поговорить. Пусть пока поостынет.

Джонни снова уселся на диван и взял газету.

– Позвони маме Дженни и скажи ей, что она идиотка.

– Предоставлю это тебе.

Кейт ушла в кухню и занялась ужином. Почти час она самозабвенно нарезала овощи для обжарки и готовила для Мары ее любимый терияки-маринад. В шесть часов она смешала салат, сунула булочки в духовку и накрыла на стол. Последнее вообще-то считалось обязанностью Мары, но сегодня просить ее о помощи было бессмысленно.

– Так, – сказала она, возвращаясь в гостиную, где Джонни и близнецы, сидя на полу, увлеченно строили что-то из «лего». – Я пошла.

Джонни оторвался от конструктора:

– Бронежилет в шкафу.

Под утешительный звук его смеха Кейт поднялась по лестнице. Перед закрытой дверью с желтой табличкой «Не входить» ненадолго замерла, собираясь с силами, затем постучала.

Ответа не последовало.

– Мара? – после короткой паузы позвала она. – Я понимаю, что ты расстроена, но нам надо поговорить.

Она подождала еще немного, затем снова постучала и открыла дверь.

Шаря взглядом по разбросанным вещам, книгам, видеокассетам, она не сразу поняла главное.

Комната была пуста.

А окно… открыто.

Она обыскала каждый уголок, просто на всякий случай: заглянула в шкаф, под кровать, за кресло. Зашла в ванную, в комнату мальчиков, даже в свою спальню. Обойдя все, что можно было обойти, вернулась на лестницу и схватилась за перила, чтобы не упасть, – сердце так бешено колотилось, что перед глазами все плыло.

– Ее нет, – крикнула она надтреснутым голосом.

Джонни поднял голову:

– Что?

– Ее нет. Наверное, вылезла в окно и спустилась по решетке для плюща.

Он тут же вскочил на ноги:

– Вот же черт.

Он выбежал во двор, Кейт следом.

Вместе они остановились под окном Мары, разглядывая деревянную решетку, кое-где треснувшую под ее весом, и шапку плюща, порванную в нескольких местах.

– Вот же черт, – повторил Джонни. – Надо обзвонить всех знакомых.

Даже вот такими холодными вечерами Талли обожала сидеть на своей огромной, выложенной камнем террасе, созданной по образу и подобию террас на итальянских виллах. В массивных глиняных горшках росли высокие пышные деревья, в кронах мерцали крошечные белесые огоньки.

Она подошла к ограждению и выглянула наружу. Где-то внизу гудел и ревел город. Воздух, принесенный с залива, солоно пах морем. Вдалеке, за серой полосой воды, виднелся лесистый берег Бэйнбриджа.

Интересно, что сейчас поделывают Райаны? Сидят вокруг своего огромного старомодного стола и играют в настольные игры? А может, Кейт и Мара устроились вместе на диване, обсуждают мальчиков? Или Кейт с Джонни улучили момент для поцелуя…

Зазвонил телефон. Оно и к лучшему. Думая о семье Кейт, Талли лишь острее ощущала собственное одиночество.

Войдя в квартиру и закрыв за собой раздвижные двери, она подняла трубку:

– Алло?

– Талли?

Это был Джонни. Голос его звучал непривычно, как будто сдавленно. Ее моментально охватило беспокойство.

– Что случилось?

– Мара сбежала из дома. Когда точно, не знаем, скорее всего, примерно час и пятнадцать минут назад. Она тебе не звонила?

– Нет. Почему она сбежала? – Прежде чем он успел ответить, раздался звонок, на этот раз в дверь. – Одну секунду, Джонни. Повиси немного. – Она подбежала к домофону, нажала на кнопку. – Что такое, Эдмонд?

– Тут к вам некая Мара Райан.

– Пусть поднимается. – Талли отпустила кнопку. – Джонни, она у меня.

– Слава богу, – сказал он. – Милая, она у Талли. Все хорошо. Мы едем. Не позволяй ей уйти.

– Не волнуйтесь.

Повесив трубку, Талли пошла к двери. Она жила в пентхаусе, без всяких соседей по площадке, поэтому просто распахнула дверь и стала ждать, а когда Мара вышла из лифта, постаралась изобразить удивление.

– Привет, тетя Талли. Прости, что я так поздно.

– Это не поздно. Заходи.

Она посторонилась, пропуская Мару внутрь. Сияющая красота крестницы, как всегда, поразила Талли. Как и многие девочки в ее возрасте, та была слишком худой, казалась составленной из одних острых углов и впадин, но даже это не имело значения. Девушек вроде нее лет до тридцати – пока они не освоятся в своем теле и не научатся носить его с королевским достоинством, – называют нескладными переростками.

Талли подошла к ней:

– Что стряслось?

Плюхнувшись на диван, Мара трагически вздохнула:

– Меня пригласили на концерт.

Талли села рядом.

– Так?

– На стадионе в Такоме.

– Так?

– Вечером в будний день. – Мара искоса взглянула на нее. – Меня мальчик позвал, он в одиннадцатом классе.

– Это, получается, лет шестнадцать-семнадцать?

– Семнадцать.

Талли кивнула.

– Я примерно в твоем возрасте ходила на Wings, они тоже на стадионе выступали. А в чем проблема-то?