Текст книги "Где дали безбрежные… Роман"

– Зачем? – опешила Стаська. В знакомых ей образовательных стандартах подобных критериев не значилось.

– Каждый борей знает в общих чертах медицину и способы лечения магнетизмом. А здесь дают глубокие знания в области воздействия пси-энергетики, комбинации энергий и способов управления ими. Изучаются технологии получения новых источников энергии, различных видов материалов и многое из того, что вам пока не понятно. Здесь созданы технологии, которые ещё не получили практического применения.

– В Агарти живут разные народы разных времён и цивилизаций, если я правильно понял, – обратился к гиду Вадим, – а как они разделяют свои территории? Существуют какие-нибудь границы?

– Территории не определяют народы и границами не отделены. Например, бореи живут здесь, в городе Солнечных Врат, в районах северных морей, где прежде была Гиперборея, и ещё есть несколько городов в районе Индостана.

– Гелон, а те, кто попадает в Агарти, здесь остаются навсегда? – Артём уткнулся в иллюминатор, и его лица видно не было.

– Не обязательно. По желанию. Бывали случаи, когда, пожив в Агарти, уходил целый народ. Например, калмыки, удмурты. Они по сей день славятся искусством заклинания, магическими знаниями. А вот цыган просто выгнали. Десятки лет они жили в Агарти, но так и не поняли миролюбивого духа страны. Склочники, интриганы. Не хотят ничего создавать.

– Кто это? – Стаська не могла оторвать взгляда от удивительных крылатых коней, резвящихся далеко внизу, в зеленеющей долине.

С двух сторон долину окружали горы. Голые скальные выступы, узкие и заострённые вверху, как зубы гигантского чудовища, вылезали из земли ровно и прямо, тесно прижавшись друг к другу и образуя частокол, за ним рядами следовали такие же. Они казались рукотворным сооружением. А от подножия скал брала разбег трава, чтобы раскинуться роскошным ковром во всю ширь, не пропустив ни кочки, ни выемки.

– Пегасы. Сначала были только белые, потом бореи вывели чёрную породу. Триста лет назад ещё были розовые, но нестойкий окрас быстро выродился. Хотят восстановить розовых пегасов. Их великолепие сравнивают с утренней зарёй.

Вимана зависла над долиной, сделала круг, чтобы путешественники могли вдоволь налюбоваться табунком скачущих, иногда взмахивающих крыльями, молодых жеребчиков, не заботящихся об укрытии, равнодушных к летающим тарелкам.

Горная цепь выставляла на обозрение могучие скалы, ущелья с ревущими где-то в глубине потоками, бесчисленные хребты, закруглённые и с шипастыми пиками, и тянулась так далеко, что даже сверху не видно было им конца. За скалистым исполином мелькнуло что-то зелёное и перепончатое, а в следующее мгновение, вытянувшись и слегка покачивая крыльями, мимо поплыл дракон. Это было невероятно. На виману он не обратил внимания, что-то манило его с другой стороны. Из ужасной оскаленной пасти вился парок, словно в студёном воздухе, рогатый гребень изгибался согласно траектории полёта, напоминающей движения змеи по земле. Далеко впереди дракона появилась чёрная точка, она росла. Что это? Другой дракон? Не похоже. Птица? Да… только…

– Эпиорнис. Древнейший вид, вымерший миллионы лет назад. Что он здесь делает? – задал себе вопрос Гелон. – Они гнездятся за много миль отсюда. Здесь не кормятся.

Гигантская птица, вдвое больше современного страуса, напоминала бы ворону, если бы не яркие зелёные и белые перья на концах крыльев и в хвосте. Вытянутый клюв раскрывался на лету – эпиорнис издавал скрежещущие звуки, а по краям клюва вытянулись рядами острые частые зубы. На сгибах крыльев виднелись уродливые лапки с длинными изогнутыми когтями. Дракон, выдохнув дымовую завесу, ринулся навстречу и сцепился с пернатым врагом. Они клубком закружились в воздухе, шипя и вскрикивая. Из клубка летели перья, плавающие в дыму и медленно оседающие. Чтобы не свалиться на острые скалы, они время от времени разлетались в стороны, мощными взмахами крыльев вздымая себя на высоту, и снова бросались друг на друга. Захватывающее зрелище балансировало на грани сна и фантастического фильма, и мысль о том, что реальность превосходит самую замысловатую выдумку, являла себя во всей красе.

Вимана притормозила на безопасном расстоянии, Гелон вместе со своими подопечными наблюдал за дракой, но никаких эмоций не проявлял, словно перелистывал программу в поисках решения ситуации.

– Эпиорнисы сюда обычно не летают, – проговорил он вслух. – Что же они не поделили?

– Самку? – подсказал Артём первое, что пришло в голову.

– Вряд ли. Драконы не спариваются с птицами, зато могут что-нибудь украсть. Яйцо, например. Они иногда охотятся на больших расстояниях от своей пещеры.

Наконец, предпочтительный вариант решения определился. Немного помедлив, Гелон ткнул пальцем в зелёную кнопку. Ничего видимого не произошло, но через несколько мгновений драка словно выдохлась, дракон и эпиорнис встряхнули крыльями, с беспечным равнодушием отвернулись друг от друга и каждый полетел в свою сторону.

– Что это было? – Вадим показал на кнопку.

– Пучок энергии. На некоторое время усыпляет память. Успокаивает.

Полёт продолжался.

Чуть в стороне от горной гряды, обходя громадные валуны, сначала островками, а затем сплошным зелёным морем расплёскался лес, такой густой, что с высоты не видно было ни полянок, ни просек. Вот где-то в глубине появился просвет, отодвинувший деревья, а за ним – лесная деревня.

Лица приникли к иллюминаторам, жадно всматривались в запрятанную от чужого глаза жизнь. Друзья чувствовали себя межгалактическими путешественниками, попавшими на нежданно-негаданно открытую планету, доселе неизвестную.

– Здесь живёт чудь белоглазая. Спустимся? – ребята закивали вразнобой. Они увидели уже дома, срубленные из брёвен, аккуратные огороды, садики с невысокими плетнями – всё как наверху, на земле. В какой-нибудь далёкой от больших городов деревушке.

Вимана опустилась на лугу, через дорогу – поле почти созревшей пшеницы.

– Пшеница – бесценный дар древнейших Богов, – Гелон, не знакомый со вкусом хлеба, знал, как ценили его люди. Теоретически.

– Почему Богов? Разве пшеница не земная культура? – такая привычная, повсеместно распространённая, которая кормила всех и всегда, пшеница воспринималась естественным земным растением, и Стаська представить иного не могла.

– Растения, которые выращивают люди, были когда-то окультурены, а поэтому имеют древний дикий аналог. Пшеница никем и никогда не была найдена в диком состоянии.

Завезённые из других миров семена? Что-то с трудом верится. Стаська даже подумала, что у робота съехала программа. Или хозяева перестарались, напичкивая его информацией.

Между тем вимана была замечена, и первыми встречать гостей прибежали любопытные ребятишки. Никто из них не боялся летающую машину и не удивлялся ей. А вот Ковбой, как ни странно, детей интересовал гораздо больше хитроумного чуда техники, они тянули к нему ручонки и тут же отдёргивали, хотя он мирно помахивал хвостом и не выглядел опасным. Затем на дороге показались взрослые – обычные люди, обычная деревня, всё как на земле.

– В Агарти каждый народ живёт по своим обычаям – так, как считает правильным. Поэтому уклад жизни у многих часто напоминает земной.

Смуглые черноволосые люди были невысоки. Таких рослых, как её друзья, Стаська среди них не заметила. А вот глаза были очень светлыми, чуть голубоватыми или пепельными.

– Здравствуй, Гелон. Ты привёз гостей или новых жителей?

– Пока путешествуем. Знакомьтесь.

Мужчины, опрятные, одетые в крестьянскую одежду, носили длинные волосы – у кого до плеч, у кого длиннее, затягивая их ремешком на голове, как Баюр. А подбородки брили, даже седой прямой старик не обзавёлся бородой. Они, слегка наклоняя голову, называли свои имена: Ёнко, Мяци, Сагол, Илко, Текурмин. Гости поступили так же. Баюру улыбались, как старому знакомому, но вслух ничего не сказали. Приглашение к обеду было очень кстати, путешественники успели проголодаться. Мяци, чудской староста, по дороге говорил об удачливых молодых охотниках, вернувшихся накануне с богатой добычей. Его мягкий говорок очень напоминал северно-русское оканье, и так уютно и тепло ложился на душу.

– Мяци, дозволь в мой дом проводить гостей. У Ели с утра пироги готовы, – обратился к старосте Ёнко, крепкий мужчина лет сорока с весёлой искоркой в глазах.

– Дозволяю.

Ещё прошли по улице несколько домов, без заборов, с высокими крылечками перед дверью прямо на улицу, с резными деревянными ставнями и деревянными фигурками животных на коньке крыши: петух, собака, лиса… Ёнко подвёл их к дому с совой. На крыльцо вышла миловидная женщина с уложенной на голове в два кольца чёрной косой, пригласила в дом. Ковбоя хозяин отвёл во двор, там ему нашлись и компания, и обед.

Гелон обратился к Баюру как к старшему:

– Я с Мяци проведаю охотников, расспрошу кое о чём. Обедайте пока. Я долго не задержусь, присоединюсь к вам, – и размеренной походкой под стать местным обычаям отправился дальше с чудским старостой, продолжая прерванный разговор.

Просторная горница в шесть окон лишней мебели не имела: большая печь из тёсаных камней с лежанкой, посудный шкаф, дубовый стол посередине, лавки вдоль стен и у стола. Почти как у Баюра в избе, только размерами превосходит и состоятельностью: чувствовалось, что хозяева совсем не бедные люди. Самовар уже душисто попыхивал паром, девчонки-подростки любопытными глазёнками сверкали из соседней комнаты и мигом бросились накрывать стол, повинуясь кивку матери.

– Еля, жена моя, – говорил Ёнко, усаживаясь за стол напротив гостей, – только девок рожает: Неко, Айна, Ватана, Яляна, Окка, Тана, – перечислял он в порядке старшинства. При этом каждая в свою очередь скромно опускала глаза. Вряд ли из смущения, уж больно озорным задором светились лица – по местному этикету. – Шесть невест одна за другой. Но я не жалуюсь. Женщина в доме – это и свет, и тепло, и забота, а у меня их вон сколько.

– Да ведь замуж выскочат, – Баюр подмигнул симпатичной девушке лет восемнадцати, которая расставляла миски на столе, та вспыхнула и бросилась вон из горницы.

– Айна, – улыбнулся отец. – Есть у неё парень. Только ждать ей, когда старшая, Неко, родительский дом покинет. А Неко с женихом рассорилась. Упёрлись оба, уступать не хотят. Он боится стать подкаблучником, а она хочет, чтоб считался с ней, уважал. Вот и тянет каждый в свою сторону.

– Надо только назвать всё по-другому, – въехала в разговор Стаська, придвигаясь на лавке поближе к Яну. За стол все сядут, а хозяев вон – не меньше гостей. – Не подкаблучник, а взрослый сильный мужчина, снисходительный к женским слабостям, даже капризам. Она его за это ещё сильней будет любить.

– Уступать по любому ему придётся, – согласился Сашка. – У мужчин судьба такая. Да и не к лицу сильному бороть слабого.

Дверь в горницу отворилась, и поплыли к столу блюда, распространяя запахи, от которых кружилась голова. Заботливые руки с разных сторон протягивали на стол дымящееся жареное мясо, солёные грибочки, блестящие коричневыми и оранжевыми шляпками, выглядывающими через луковые колечки, аппетитные чесночные колбаски, посыпанная укропом картошечка с пылу с жару, сметана, домашние сыры, нарезанные кубиками, и венец стола – Еля достала из печи противни с румяными пирогами:

– С зайчатиной, – объявила она, гордясь румяной выпечкой, – а этот – с молодой капустой и грибами. Кушайте на здоровье.

За большим столом уместились все. Смешливые девчонки-невесты сначала хихикали, пихая друг дружку локтями, искоса поглядывая на статных парней, потом прыснули в кулачки, когда Сашка, приставив два колечка лука к глазам, уставился на них, как в лорнет. Мать укоризненно глянула на нескромниц, и они тотчас притихли, угомонились. Озорник тоже мигом усовестился (чему в немалой степени поспособствовала нога Яна, от души пнувшая его под столом), смахнул с лица маскарад и затолкал его в рот. Простая крестьянская еда, умело и вкусно приготовленная, дружная большая семья, уютный дом создавали располагающую атмосферу для задушевных бесед.

– Хорошо у вас: словно домой вернулась из долгих странствий, – Стаська отложила ложку и взглянула на хозяйку: – Давно вы здесь живёте?

– Да деревне-то почитай как лет четыреста с хвостиком. Здесь ведь если покопаться в корнях родовых, мы все друг дружке родня. А наши предки родовой общиной жили на Иртыше, когда пришёл Ермак Тимофеич. Только чудь-народ никогда ярма не носил и господам не кланялся, а ежели не мог пересилить врага – прятался, – она вдруг осеклась, будто сказала лишнее, и, чтобы скрыть неловкость, захлопотала – переставляла блюда на столе, потом пошла наре́зать хлеба.

– Чудь считают едва ли не первыми поселенцами на обширных территориях, где сейчас живут совсем другие народы, – Баюр подхватил ниточку рассказа и своей осведомлённостью растопил скованность хозяев, дав понять, что их откровенность им ничем не грозит. – В древнейшие времена они жили и у берегов Белого моря, и в Уральских предгорьях, и по всей Сибири, пока их не стали теснить другие племена. Чудь-воины с оружием в руках защищали свою землю, семьи, нажитое богатство. Ни один не сдавался в плен на милость врагу, предпочитая гибель.

Ёнко не сводил глаз с волхва, а когда тот умолк, удивлённо спросил:

– Неужто об этих сражениях по сей день помнят?

– Я сам слышал, как старики в Архангельской губернии рассказывали, что чудины спасались на Кинг-острове, но и там их настигли враги. Говорили, что чудь сражалась отчаянно, с остервенением, и гибла, ибо завоеватели были несметны числом. Кинг-остров, где легла вся чудь, до сих пор почитается священным. Он порос густым лесом, но рубить его нельзя, как нельзя осквернять святыню. Те, кто ослушались, не поверили «сказкам» и всё-таки вывозили богатый лес с Кинг-острова, жестоко жалели об этом, потому что обрекали свой род на вымирание. Убитая чудь, невидимая и неслышимая, мстила за оскорблённую святыню, не давая подняться роду, выкашивая его, как зловредный сорняк.

Хозяин слушал молча, ни на кого не глядя и отложив ложку. Дёрнул же их нечистый затеять этот разговор! Даже девчонки, его дочери, потупили глазки. А может, и к лучшему – сразу поставить все точки над i, чтобы не юлить вокруг да около, а с самого начала знать, что думают гости о сгинувшем племени по отголоскам его истории.

– Но ведь не вся чудь погибла на Кинг-острове? – Артём чувствовал себя так, будто очутился в древней, забытой и вдруг ожившей легенде.

Еля вернулась на своё место и виновато поглядывала на мужа. А Ёнко, будто зажгли потайной, но свято хранимый фитилёк в его душе, ответил:

– Нет, не вся. Но чудь-народ уходил повсеместно: кто вырывал в лесу глубокие норы и прятался под землю, кто переселился в мир-двойник. Оставил на земле только легенды да золотые клады, зачарованные завещанием. Клады эти открываются на заветное слово, иначе их никак не найти, – усмехнулся, снова берясь за ложку.

А Баюр добавил:

– А ещё оставили смутное ощущение вины у других народов, как у гостей, выгнавших хозяев и занявших их дом. Недаром же народы коми в Семицкую субботу поминают чудь: несут дети на старые кладбища блины, угощения разные и приговаривают: «Помяни, Господи, чудского дедушку, чудскую бабушку».

Ребята уже наелись, возникшая было тревога – как хозяева отнесутся к ожившей летописи своего рода – улеглась, они успокоились и слушали. В рассказанные истории верилось и не верилось, как в давнишний, почти позабытый сон, который вдруг сбылся. Да, они слышали поговорки про чудь, но и подумать не могли, что те имеют под собой какую-то реальную основу. Чудь в их понимании была чем-то вроде лешего или домового, которыми пугали маленьких драчливых забияк. А тут люди как люди. И легенды – вовсе не легенды, а история рода.

– А река Чусовая не в вашу ли честь названа? – спросил Вадим.

Еля улыбнулась:

– Та река была главной дорогой в Сибирь, чудины её и освоили когда-то.

– А Чудские копи на Алтае? Развалины древних рудников? – вспомнил Сашка. – Тоже с вами связаны? И Чусовской камень?

Ёнко только усмехнулся в усы. Чего спрашивать? И так всё ясно.

– Значит, народная память из века в век несёт свою вину, – Стаська, хоть и не виновата была в старинной истории, вдруг почувствовала неловкость, будто сама, лично приложила руку к изгнанию чуди, разорению родовых гнёзд. Да ещё хозяйские дочки опустили глаза долу и слушали молча. И в этом молчании сквозил невысказанный укор. Только Неко глядела на неё, не отводя глаз, с непонятным восторгом, с детским удивлением.

– Вина не просто передаётся из поколения в поколение, – подтвердил Баюр. – Люди вымаливают прощение и свято верят: чудь где-то рядом, всё видит и слышит, вольна наказать или наградить.

– Вера не на пустом месте родится, – заключил Вадим. – Значит, знают, что истребление племени мнимое. Значит, остались следы чуди на земле, в том числе вещественные.

– Ёнко, вы говорили про мир-двойник. Что это? – самостоятельная догадка уже родилась и светилась у Яна в глазах, он ждал подтверждения. Стаська, почувствовав его волнение, нашла его руку под столом, и он крепко её сжал.

– Чудь прозвали белоглазой вовсе не за светлые глаза, как думает большинство, – улыбнулся Ёнко. – В глубокой древности наши пращуры мерцающие звёзды в чёрном небе называли белыми глазами и считали, что чудины пришли из иного мира. Двоякая природа чуди позволяет им переселяться в параллельные миры.

– Это в самом деле так? – у Яна перехватило дыхание, а Баюр подумал: «Чудь совсем почти как Медведи – из другого мира. Что заставило их покинуть родные места? И род их был несоизмеримо больше, ведь заселились на огромной территории!».

– Теперь многие забыли, как это делается, но старики помнят. Текурмин точно знает, только молчит и правильно делает – разучились люди хранить тайны.

– Еля, – обратилась Стаська к хозяйке, которая слушала спокойный и уверенный голос мужа и уже не пугалась откровенных разговоров, разливала из самовара чай и передавала через стол в протянутые руки, – вы упомянули Ермака Тимофеича. Он тоже воевал с чудью?

– Воевал. Ещё как! – чашка в руках не дрогнула, не расплеснула чай, поплыла над столом очередному гостю. – От него-то и пряталась чудь в пещеры. Ему на роду написано было – покорить эти земли. С этим ничего не поделаешь. Даже Кучум, последний царь Сибири, скрылся от него в глубине холма-острова на болоте. Он ушёл по пещерным тоннелям далеко, и след его затерялся.

– А Ермак? – в его биографии как-то смутно прорисовывается судьба. Стаська подумала, что историки либо темнят, не хотят говорить правду, либо её, эту правду, сами не знают.

– Ермак ещё долго колесил, отыскивая своего ворога, и славу изведал, а потом исчез. Сказывают, что ушёл он в пещеру Чусовского камня вместе с несметными сокровищами и по сей день там живёт.

– Как это по сей день? – девушка аж подскочила. Ничего себе, заявленьице!

Ёнко оглядел гостей, усмехнулся, прихлебнул чая:

– Жители Агарти практически бессмертны. Они живут, пока не устанут. Потом уходят в иной мир, где могут начать всё заново или продолжить жизнь в другом обличье.

Ян, обменявшись с волхвом взглядами, нерешительно спросил:

– Жители Агарти – не только люди, верно? Но и все обитатели?

– Верно. Только люди сознательно принимают решение, а остальные… хм… повинуются инстинктам.

Выходит, подумала Стаська, на земле (и под землёй) бессмертных пруд пруди. Их появление и судьбы не укладываются ни в какие навязанные правила. А школьников продолжают пичкать обезьяньим происхождением. И многие верят, потому что умирают как положено, в стандартные сроки.

Дверь открылась, и на пороге появился Гелон:

– Я не опоздал? Опять пропустил самое интересное?

– Если ты имеешь в виду обед… – хозяин широким жестом пригласил робота к столу.

– Нет уж, увольте. Электронная пища надёжнее. Я был у охотников. Знатная добыча.

– Да, давненько не приносили мамонтов, – усмехнулся Ёнко. – В последний раз – лет пять назад, наверное.

– Ничего не поделаешь. Откочевали стада на Север. А этот, ваш, видимо, заблудился, отстал.

– А чего им здесь не жилось? – спросил Сашка. – Травы и простора хоть отбавляй.

– Зов крови, – ответил за Гелона Баюр. – Отправились на прародину, – он вышел из-за стола, ребята повскакали следом за ним.

Хозяева погрустнели, настала пора прощаться:

– Жаль, так недолго погостили. Не часто у нас бывают люди из верхнего мира.

– Неужто тоскуете? – в вопросе волхва, однако, удивления не слышалось. Ему-то как раз была знакома эта тянущая за душу память.

– Не то чтобы. В нашей-то семье все уже здесь родились, но что-то наследное хранится, бередит изнутри, – развёл руками Ёнко. – Да старожилы часто вспоминают.

– Может, откочуете, как мамонты? – пошутил Баюр.

Еля вскинула испуганные глаза на мужа, но, услышав его слова, успокоилась, взгляд потеплел.

– Наша родина здесь. Теперь уж наверху нам трудненько будет привыкать после тепла и изобилия. Чудь забыла, что такое мороз, лишения. В нашем-то вечном лете – круглый год урожай. И потом, как бы мы скромно ни жили, ваша цивилизация для нас – каменный век. Значит, либо дичай, чтобы не выделяться, либо снова – чужие, гонимые.

Чудины прощались сердечно, по-простому. Еля завернула в дорогу пироги с зайчатиной, которые гости нахваливали за столом, а старшая дочка Неко, смущаясь, подошла к Стаське, которая так поразила её, что девушка не спускала с неё глаз:

– Возьми на память, – и протянула крошечный конвертик, расшитый бисером, на цветном шнурке. – Случится опасность – зажми в кулак и скажи: «Обереги́, чудь-матушка, чудь-батюшка».

– А что там?

– Родная земля, заговорённая, обережная.