Текст книги "Звезда Серафима Саровского… Звезда любви…"

– Не в деньгах? – растерянно переспросил его Станислав.

– Нет, не в деньгах, Станек!.. – твердо заверил его Михаил. – На данный момент денег у меня вполне достаточно. Я же говорил тебе, что отец положил на мой счет в банке приличную сумму. Я и родителям деньжат оставил… Маловато, конечно, мог бы и больше… Но ведь я потратился на покупку безумно дорогих картин. Говорил уже тебе об этом… А вообще, Станек, если честно – домой, в Каленевцы, очень сильно хочу! Хочу снова быть маленьким… Хочу, чтобы снова жив был мой щенок Пронька. Хочу убежать с ним, с моим хвостатым дружком, далеко-далеко в луга, туда, где не ступала нога человека, туда, где ни души! Хочу жить подальше от всех людей, не думая о том, кто я по своей сути – барин или батрак. Как нам хорошо было вдвоём с Пронькой! Как я скучаю по той жизни, по красотам наших мест! Ведь нет ничего красивее наших лесов и лугов, наших рек и озер. Нет для меня никого ближе и роднее моей матушки Ганки. Плохо мне без нее, – снова заплакал он…

– Не знаю уже, что и думать, Михаська, – сильно помрачнел Станислав. – Прости меня, если я тебя обидел… Сам не пойму, чего это я все к тебе цепляюсь… Наверное, хочу, чтобы ты был более жёстким, более злым, нежели добродушным человеком… К твоему образу не идет быть слишком уж покладистым. Таких людей не любят, брат… И я таких людей не люблю… Меня это раздражает… Ты внешне очень величественный… Кажешься неприступным… А как начнешь с тобой общаться, делаешься уж слишком легко доступным. А ведь чем больше человек недосягаем, тем он интереснее для окружающих. Люди любят завоевывать друг друга, а все, что судьба преподносит им на серебряном блюде, быстро теряет к себе интерес.

– Не знаю, может, ты и прав, Станек, но я такой, какой есть… И это уже твоё дело – принимать меня таким… или послать куда подальше. Но уж коли мы вместе, будь немного учтивее со мной. Не угнетай меня своими упреками, касающимися моего плебейского происхождения. Сам знаешь, что на всё промысл Божий. Это ему захотелось, чтоб я терзался между двумя своими предназначениями – простолюдина и господина. А я человек совестливый, и то, что мне по праву не принадлежит, выдирать у судьбы из горла не умею. И не хочу уметь! Вот и сейчас терзаюсь в душе тем, а имею ли я вообще право ехать в столь знатный дом, как дом господ Медведских?.. Кто я такой, чтобы находиться среди столь почтеннейших людей? Поэтому, чем ближе и ближе приближаемся мы с тобой к имению господ Медведских, тем больше и больше какой-то мандраж меня бьёт. Тревожусь я о чём-то сильно… Ох, тревожусь!.. Душа болит и болит…

«О-о-о, как там все сло-о-ожно… – глядя с изумлением на растревоженного своего друга, прямо-таки отпрянул от него Станислав. – Не буду его больше беспокоить ничем, – решил он для себя. – Пусть побудет сам с собой… Пусть… Да и мне надо подумать над своими словами… Может, я и впрямь в чём-то не прав…».

И Станислав умолк, не смея больше тревожить своего друга Михаську, который вновь стал погружаться в себя… Сердцем своим и душой он уже вновь был далек от Станислава, тихо сидящего рядом с ним и страшащегося потревожить его, страшащегося помешать ему побыть наедине с самим собой…. наедине со своими мыслями…

IV. Барон Стефан-Райнхольд Ордоновский

Михаил же снова в своих мыслях оказался в родных его сердцу Каленевцах, окруженных сказочной природой. Там, где проходило его детство, отрочество и юность.

Места вокруг деревни Каленевцы и вправду были восхитительными – деревню окружали живописные луга, усыпанные ромашками, васильками, лютиками, маками…

Среди этих лугов, сколько берёт глаз, виднелись многочисленные голубые озера, поросшие белоснежными кувшинками. Атласная гладь этих озер отражала в себе бездонное небо и кроны отдельно стоящих лиственных деревьев, плавно переходящих в пролески, а затем в густую чащу леса. А ещё в этих местах протекала неширокая и совсем неглубокая, но с быстрым течением и прозрачной водой речушка. В теплых, хорошо прогреваемых солнечными лучами водах речушки резвились стайки серебристых рыбок, а на поверхности воды всеми цветами радуги искрились солнечные зайчики.

Романтизм данному пейзажу придавала приютившаяся где-то там, ближе к линии горизонта, старая деревянная церквушка, добросовестно служившая жителям окрестных деревень посредницей между ними и Богом, да еще почерневшая от времени и покосившаяся на один бок деревянная мельница, устало вращающая на ветру своими размашистыми лопастями.

С малых лет всем своим сердцем полюбил Михаська эти сказочные места. Ещё пятилетним ребенком он стал неотъемлемой их частью. Убегал на целый день из дома в луга и резвился там на мягкой зелёной траве, собирал ягоды на земляничных полянах, а иногда сидел на берегу голубого озера и любовался белыми кувшинками. Любил собирать в полях для своей мамы синие колокольчики и васильки летом, а ранней весной – синие подснежники, считая, что эти цветы одного цвета с ее синими глазами.

Места вокруг деревни Каленевцы восхитительны!.. Тем, кому посчастливилось созерцать эти фантастические красоты, приходилось ощущать, как пленённая телом душа начинает вдруг рваться из своей храмины на свободу, чтобы воссоединиться с природой и насытиться ее красотой и умиротворением, а затем уйти в пограничное состояние между реальностью и небытием – далеко-далеко от всего земного – в нирвану…

От деревушки, где родился Михаил Богдан, до имения барона Ордоновского, хозяина всех этих угодий, пролегала широкая аллея, по обеим сторонам которой в те далекие времена росли многовековые развесистые дубы. Всем тем, кому доводилось прогуливаться под тенью этих вековых дубов, не хотелось задумываться ни о времени, ни о житейских неурядицах, а только хотелось брести и брести, наслаждаясь окружающей тишиной и царящей вокруг безмятежностью.

Незаметно аллея приводила к поместью барона Ордоновского, где рядом с её центральным входом находилось голубоглазое озеро. На дне этого озера, если внимательнее присмотреться, можно было увидеть огромную двадцатикилограммовую щуку, которая была пристегнута к стоящему на берегу столбу длинной, железной цепью, продетой через ее плавник.

Большущая эта рыба приводила в восторг не только жителей окрестных деревень, но и всех важных гостей, посещающих Ясно Вельможного Пана в его имении. А она, привыкшая к вниманию людей и щедротам с их стороны, полностью отказалась от своего хищного промысла по причине ненадобности в её жизни и только лениво грелась на солнышке, пуская на поверхность воды флюиды сытости и пузыри удовольствия.

В глубине усадьбы на небольшой возвышенности расположился одноэтажный, на высоком фундаменте белокаменный дом с флигелями по обеим его сторонам и с шестью белыми колоннами у парадного входа. Колонны эти, установленные полукругом, служили точками опоры для просторного бельведера, балюстрада которого была выполнена из ряда фигурных белокаменных столбиков, соединённых между собой перилами, выполненными из того же белого камня.

С высоты бельведера можно было созерцать живописные картины богатой природы, либо, почивая в мягких креслах и диванах, коих на его просторной площадке было установлено множество, можно было наслаждаться чаем из дамасских роз или получать удовольствие от доброй ароматной сигары.

Перед фасадом дома были разбиты фигурные клумбы, засаженные цветами тюльпанов, лилий, мальв, резеды, георгинов.

По обеим сторонам центральной аллеи, ведущей от въезда на территорию усадьбы до белых мраморных ступенек парадного входа в дом, росли ароматные кусты чайных роз, любимых цветов хозяина дома.

На территории усадьбы было много аллей для прогулок, перемежающихся с «зелеными гостиными», где была установлена парковая мебель.

Тыльная сторона имения была разбита на квадраты. Внутри квадраты были засажены плодовыми деревьями, а по краю – ягодными кустарниками. Сад являлся не только украшением панского двора, но и служил для потребностей его владельца. Избыток фруктов из этого сада увозили на продажу в соседние города.

К саду примыкал парк из хвойных и лиственных деревьев, редкие сорта которых были завезены специально для парковой зоны барона Ордоновского из различных стран мира.

Помимо всего прочего, усадьба имела мощную хозяйственную часть, расположившуюся на заднем дворе. Где-то там вдалеке, за березовой рощей, находились всевозможные хозяйственные постройки и многочисленные амбары для хранения зерна, убранного с прилежащих к усадьбе полей. А еще там были кузня и большой птичник, сыродельня и «ледовня» – специальный холодильник для хранения корнеплодов, построенный из камня, в виде глубокого колодца. Была там мастерская плотника-краснодеревщика, располагалась огромная конюшня – уютное укрытие от ненастья для лошадей различных пород да еще большой каретный сарай. Там же находились жилые помещения для батраков усадьбы. Далеко в поля были вынесены лесопилка и мельница.

В год, кода Михаська появился на свет, барон Стефан-Райнхольд Ордоновский был ещё в самом расцвете сил – сорока двух лет от роду… Это был очень высокий, около метра девяносто ростом, атлетически сложенный жгучий брюнет с величественной осанкой и утонченными чертами лица.

Красив был его высокий светлый лоб, красивы были его выразительные карие глаза и вразлет чёрные, густые брови, а так же прямой, идеальной формы нос и аккуратный, со слегка припухлыми губами рот.

Барон Ордоновский носил безупречно ухоженные усики, плавно переходящие в небольшую бородку. Но особенно красивы были его, как смоль, слегка удлинённые волосы, которые от самых корней распадались на крупные пряди и закручивались в лёгкие спирали. Барон любил, чтобы красивый его лоб был открытым, поэтому волосы всегда зачёсывал назад.

Он был высокообразованным человеком: в свои молодые годы получил прекрасное образование во Франции и Англии. Но и после учёбы не переставал расширять горизонты своих знаний, так как имел пытливый ум. Потому-то и любил окружать себя только умными людьми, а с новыми был крайне осторожным. Прежде чем близко подпустить к себе малознакомого человека, детально анализировал все его плюсы и минусы. В итоге… редко кому из людей удавалось сблизиться с ним, поскольку не все были наделены такими прекрасными качествами, как вести глубокомысленные, содержательные беседы, особенно об искусстве, философии, мистике. А пустой болтовни барон не терпел…

Характер его был властным, требующим беспрекословного себе повиновения. С волей и мнением других людей он не любил считаться… Но разве только с теми, которые сумели убедить его в том, что являются деловыми и высокоинтеллектуальными людьми. Вот они-то и были ближайшим его окружением.

А вот с дамами, особенно когда предстояло их завоевание, барон был галантным кавалером… Очень галантным!.. Включалось в работу всё его обаяние, присущее ему в момент, когда его душа была открыта навстречу той, которую он намеривался пленить. Шло в ход всё его красноречие, которым он был наделён от природы сполна, а так же умение делать дамам изысканные комплименты, оказывать им красивые знаки внимания, не скупиться на дорогие для них подарки…

Своему новому зарождающемуся любовному приключению отдавался он целиком и с полной отдачей. Отдавался так, словно оно, его новое любовное приключение, было первым и последним в его жизни. И дамы, очарованные им, верили ему… Летели в широко раскрытые его объятия целыми стаями, расталкивая по пути друг дружку локтями. Однако кто ж его знает, которой из них повезло больше – той ли, за спиной которой уже захлопнулась дверца его мышеловки, или тем, которых он не пожелал на сей раз подпустить к её дверце…

Людей холопского звания барон Ордоновский не любил… Вызывали в нём брезгливость их заскорузлые, смердящие тела, раздражала их некрасивость да ещё неуемная слабость к сквернословию и спиртному.

Ему, избалованному от рождения роскошью и негой, трудно было понять, что такое изнурительный крестьянский труд, который из поколения в поколение деградировал людей, делал их ограниченными в мышлении, примитивными в желаниях, ведомыми по жизни по большей своей части инстинктом, свободным от разума.

Да он никогда и не задумывался над этой прозой жизни, твердо зная только одно, что есть люди, которые созданы Господом повелевать, а есть все те, остальные, которые должны им служить и безропотно подчиняться! И нарушать этот закон природы, установленный Волей Божьей, категорически не следует!.. Не следует!!!

От контакта с людьми холопского звания барон был огражден большим штатом лакеев, которые выполняли в его усадьбе каждый свою возложенную на них миссию.

Штат этих людей, обслуживающих барона, был неизменным со стародавних времен, когда ещё всеми делами в имении заправлял барон Ордоновский-Старший, его отец.

Двое из лакеев, камердинеры, были наиболее приближенными к особе барона Стефана-Райнхольда Ордоновского. Один из них заботливо сохранял вручённый ему хозяином гардероб и драгоценные вещи, второй – исполнял роль бритовщика и парикмахера в одном лице. Оба камердинера были людьми видной наружности, были людьми честными и неукоснительной чистоплотности. Прикасаться к грязной работе им было категорически запрещено, ведь они имели доступ к телу и гардеробу своего Ясно Вельможного Пана.

Оба камердинера были по национальности немцами и очень скрупулезно подходили к выполнению своих служебных обязанностей. Такое понятие, как «Ordnung muss sein!!!», что является краеугольным камнем германской цивилизации и означает – «Порядок должен быть!!!», присуще им было в полной мере, что очень импонировало их хозяину, барону Ордоновскому, человеку, по жилам которого текла кровь именитых арийских аристократов.

Еще одним лакеем, служившим долгие годы в доме барона Ордоновского, был дворецкий, которого звали пан Густав – высокий, худощавый, безукоризненно опрятный и богобоязненный человек в возрасте около семидесяти лет. Он прислуживал господам во время их трапез.

Помимо вышеперечисленных лакеев, в имении барона находились на службе еще три человека, которые занимали должности управляющих имением. Двое из них занимались делами по ведению усадебного хозяйства, земельных угодий, бухгалтерией и юридической документацией.

Одним из них был уже немолодой, около шестидесяти лет от роду, интеллигентного вида мужчина: небольшого росточка, худощавый, всегда с разлохмаченной головой, пышными усами и остренькой, как совок, бородкой. На носу его прочно обосновалось позолоченное пенсне, к которому был привязан длинный шнурок, очевидно, для того, чтобы пенсне, соскочив нечаянно с его носа, не упало на пол и не разбилось.

Был этот человек, которого звали пан Обуховский, очень расторопным и исполнительным трудягой, высоким профессионалом своего дела. Он прекрасно знал и чтил букву закона, дотошно вел бухгалтерию и канцелярию. Дожив почти до шестидесяти лет, пан Обуховский так ни разу и не женился. Почему? Кто ж его знает… Может, потому, что всё своё личное время, весь свой умственный и жизненный потенциал без остатка, до последнего вздоха, направил на работу управляющего имением своего именитого Пана?

Зато за преданность делу и высокие деловые качества хозяин чтил его, прислушивался к его мнению, был с ним уважительным в общении. Отсутствие нареканий со стороны барина стимулировало пана Обуховского с прежним усердием служить ему, своему хозяину, а тот, всецело полагающийся на скрупулезность в делах своего управляющего, довольствовался тем, что у него нет нужды зацикливаться на отвратных его духу юридических и бухгалтерских делах.

Вторым управляющим имения, который помогал пану Обуховскому разгребать рутинную канцелярскую работу, был мужчина в возрасте пятидесяти лет. Был он по происхождению латышом и имел очень сложное для произношения имя – пан Эдмонд Смилшкалнс. Хорошо образованный человек из некогда богатой, но впоследствии разорившейся семьи. Среднего роста, худощавый, немного лысоватый, немного рыжеватый, с бледно-голубыми навыкате глазами, близко посаженными к тонкому, очень длинному носу.

Тем не менее, несмотря на то, что пан Эдмонд Смилшкалнс безукоризненно справлялся со своей задачей управляющего имением, хозяин его недолюбливал, общался с ним только официально и строго по существу вопроса. Почему?.. Да потому что пан Эдмонд Смилшкалнс, несмотря на то, что был родом из благородной семьи, по натуре своей был раболепствующим и льстивым человеком. А людям с холуйскими задатками барон Ордоновский доверять не умел.

Зато, в отличие от старшего управляющего, пана Обуховского, пан Эдмонд Смилшкалнс был женат и даже имел сына и дочь. Однако с женой и детьми он не был ни льстивым, ни угодливым. Напротив… был очень деспотичным и занудливым главой семейства. Скорее всего, эти качества натуры пана Эдмонда Смилшкалнса и были в нём доминирующими, а льстивость и угодливость он приберегал для тех, от кого зависел или видел в них какую-то свою, явную заинтересованность…

Третьим управляющим имения барона Ордоновского был пан Казимир Медлер. Просто пан Медлер, как он любил, чтобы его все уважительно называли. Именно его задача заключалась в том, чтобы заниматься подбором батраков на работу в имение Пана. И именно он занимался последующим их воспитанием и муштрой…

Пан Медлер был человеком очень неприятной внешности, да еще с заносчивым и очень жестоким характером. Однако гнилое его нутро, неказистая наружность, да ещё и плебейское происхождение, не помешали ему, благодаря умению быть незаменимым в своем деле, втереться в доверие господ и получить от них право управлять батраками, из которых сам же и вышел.

Такая метаморфоза, как перевоплощение батрака Казимирки Медлера в пана Медлера, управляющего имением самого барона Ордоновского, вызвала в свое время недоумение и неприятие среди хозяев соседних панских поместий: «Как это так?!! Уму непостижимо!!! Батрак – и сумел пробиться в управляющие…».

Случилось это давно, когда всеми делами в имении заправлял еще барон Ордоновский-Старший, отец только что родившегося тогда малыша Стефана-Райнхольда. Любил барон поэкспериментировать, посмотреть, что получится из той или иной его затеи… Давненько и не без любопытства наблюдал он за одним из своих батраков – Казимиркой.

Чем же так привлек его внимание батрак Казимир Медлер – человек тщеславный, хитрый, смекалистый… Человек злобный, мстительный, безжалостный… Человек, прекрасно знающий мир дворового люда и всегда порывающийся повелевать своими же по батрацкому ремеслу собратьями? Битый ими, но не сломленный… Битый ещё и ещё раз, но сумевший снова встать и идти вперед… Идти во главе всей этой серой, безмозглой толпы. Может… всеми вышеперечисленными качествами и привлёк он в своё время внимание барона Ордоновского-Старшего? Качествами, которые непременно должны были сделать из батрака Казимирки настоящего цербера, профессионального надзирателя над распоясавшимися, распутствующими, спивающимися батраками-разгильдяями, дай ему только законную власть в руки… Рискнул барон… Попробовал… И не разочаровался… Тогда, в свое время, барон Ордоновский-Старший даже и не предполагал, до чего же страшного «Джина» выпускает из бутылки на головы взятых им врасплох своих холопов!.. Но идеальный порядок, воцарившийся тогда в имении, обеспечил себе сполна…

Молодому барону Стефану Ордоновскому управляющий имением пан Медлер перешёл по наследству от его отца, вкупе со всем поместьем. К этому человеку, пану Медлеру, барон Ордоновский-Младший привык с рождения и считал его неотъемлемой частью самого имения. Именно с ним, с управляющим паном Медлером, он обсуждал дела, связанные с проступками батраков и, соответственно, мерой их наказания.

Помимо прочего, пан Медлер следил за тем, чтобы чистота в доме его барина находилась в идеальном состоянии. А он, за многолетнюю службу у своих господ, хорошо усвоил одно – чтобы им угодить, чистоту в их доме должно возводить в ранг слепого идолопоклонничества. Поэтому, чтобы лишний раз порадовать своего хозяина, а себе набрать поощрительных очков, пан Медлер устраивал бесконечные генеральные уборки в покоях своего Пана.

Уборка дома, как правило, требовала долгой и кропотливой работы. Ведь предстояло перемыть все предметы роскоши барского дома: белый фарфор, бронзу, серебро, вычистить ковры, перестирать портьеры.

Пан Медлер знал о неприятии барина к своей прислуге, поэтому предусмотрительно предупреждал его о предстоящей уборке дома, и тот, покидая свое уютное гнездышко, предоставлял людям возможность заниматься уборкой дома в своё отсутствие.

Барон Ордоновский любил не только предметы роскоши, украшающие его дом, но и красивую одежду. Странствуя по Европе, он непременно посещал модные салоны одежды в Париже, а также имел там личного портного.

Но не только по Европе нравилось путешествовать барону. Любимой его страной, куда он в свое время полюбил наведываться, стала Персия. Туда, в город Тегеран, будучи ещё совсем молодым человеком двадцати лет отроду, приехал он по приглашению одного господина, являющегося почётным лицом, но не имеющего политического значения в свите самого Шаха Ирана Насер ад– Дин Шах Каджара.

С этим господином из Персии по имени Асфандияр, что в переводе с персидского означает «Подарок Святого Бога», познакомился он на одном из приватных приемов в Лондоне, в доме очень влиятельных людей той страны.

Этот красивый, холеный господин из Персии, из города Тегерана, с первого взгляда покорил воображение молодого Стефана-Райнхольда Ордоновского. Был он мужчиной средних лет, очень высокого роста и мощного телосложения. Горделивая его осанка, надменность в чертах лица, властность и даже кровожадность во взгляде, да ещё крупный с горбинкой нос как-то невольно отожествляли его с большим, могучим орлом. На приёме с высоты своего роста созерцал он всё происходящее поверх голов собравшихся там гостей.

Нёс этот человек себя по жизни торжественно. Движения его тела были чётко выверенными, без суеты и лишних эмоций. Несмотря на то, что одет он был по-европейски – в дорогой, идеально сшитый костюм, принадлежность его к людям Востока видна была с первого взгляда: голову его покрывал белый мужской головной платок-куфия, закрепленный чёрным шнурком-ободком, что является неотъемлемой частью убранства арабских мужчин, а пальцы его рук украшали массивные перстни с драгоценными камнями.

Был он на приёме не один, а в сопровождении нескольких мужчин, одетых так же, по-европейски, но всё с теми же экзотическими нюансами в одежде.

Барон Стефан Ордоновский сразу же заприметил эту компанию колоритных восточных мужчин, разительно отличающихся от всех приглашенных на приём гостей. Умели эти люди быть сдержанными в проявлении своих эмоций, особенно на фоне экспрессивных французов и итальянцев. Умели вдумчиво выслушать и немногословно, но ёмко и убедительно ответить. Умели с полуслова, с полувзгляда, с полудействия понимать друг друга и так же с полуслова, с полувзгляда, с полудействия предугадывали желания друг друга. Эти необычные, величественные люди просто зачаровали тогда еще очень молодого барона Ордоновского… Внесли новую струю в осознании им того, каким должен быть настоящий мужчина…

Этот важный господин из Персии по имени Асфандияр, а по фамилии трудно и долго выговариваемой, также выделил для себя из числа гостей молодого, очень высокого, с изысканной внешностью брюнета с глубокомысленным взглядом больших карих глаз.

Молодых людей представили друг другу, и они тут же сдружились, на долгие годы став неразлучными. Вскоре Асфандияр пригласил своего нового друга, барона Стефана, к себе в Персию, в славный город Тегеран, куда тот с удовольствием и отправился…

Страна его зачаровала… и не только своей архитектурой, природой, восточными базарами, сладостями, персидскими коврами, драгоценностями и благовониями. Его воображение потрясли восточные женщины… Потрясли они его воображение красотой своих тел, роскошью волос, искристостью томных ч ёрных глаз и хороводом ярких разноцветных нарядов из шелков, бархата, парчи, расшитых серебряными и золотыми нитями. Все это великолепие довелось ему созерцать во дворце самого Шаха, правителя Персии Насер ад– Дин Шах Каджара. Туда, благодаря своему влиятельному другу Асфандияру, посчастливилось попасть ему в качестве почетного гостя.

Там, во дворце Шаха Насер ад– Дин Шах Каджара, лёжа на шелковистых персидских коврах, обложенный подушками и валиками в парчовых наволочках, получал он наслаждение от умопомрачительных танцев живота рабынь Шаха. Именно там, во дворце Шаха Насер ад– Дин Шах Каджара, молодой пан Стефан из далекой Варшавы, опьянённый сладким восточным вином, дымом кальяна, наполненного опиумом, ароматическими травами и молотым жемчугом, познал впервые, что такое настоящее сладострастие, которое может подарить мужчине женщина, грамотно обученная сексуальному мастерству. Сладостное чувство соития молодого пана Стефана с восточной красавицей, случившиеся тогда, в Персии, на веки вечные потрясло его воображение…

«Нет!.. Всё-таки отношение к половой близости в исламской цивилизации принципиально иное!.. – размышлял он впоследствии, потрясённый новым сексуальным опытом. – Многие европейские женщины физическое удовольствие от любви воспринимают как некое маргинальное состояние, которое, по их суждению, заводит людей в трясину смертных грехов. Эти суждения пугают их, отвлекают от основного инстинкта. В исламе же соитие мужчины и женщины представляется естественным продолжением любви духовной. Любящие находятся там под благословением самого Всевышнего!!! Да, да! Именно, под благословением самого Всевышнего! И это, несомненно, так и есть!!!»

Само собой разумеется, что он побывал там ещё и ещё раз… Привозил из Персии золотую парчу и натуральные шелка, всевозможные изделия из бронзы, персидские ковры, старинный фаянс, китайский фарфор, оружие, украшенное драгоценными камнями, благовония, которыми заставлял окуривать свой дом. Пристрастился ароматом дамасской розы, королевы Персидских и Арабских садов, пропитывать свои тонкие батистовые платочки, которые всегда находились при нём, в карманах его одежды.

Но каждый раз, распрощавшись с Персией и возвратившись в родное свое Царство Польское, он ловил себя на мысли, что все-таки очень много таинственного и притягательного есть в той удивительной стране, название которой – Персия. Стране, которая его уже никогда от себя не отпустит и всегда будет в воспоминаниях и снах мучительно бередить его душу.

Возвращаясь из дальних странствий, Ясно Вельможный Пан Ордоновский много времени уделял делам своей усадьбы, деловым встречам с господами, с которыми у него было совместное предпринимательство или какие-то общие интересы…

Однако, несмотря на то, что барон Ордоновский любил бывать в обществе, немало времени проводил он и дома, в полном своем одиночестве.

Одиночество было бальзамом для его души. Оно дарило ему возможность находиться в обществе собственных раздумий, в обществе молитв, которые уносили на своих крыльях его душу на исповедь к Господу.

Одиночество дарило ему возможность наблюдать за реалиями окружающей его жизни и не спеша анализировать увиденное. Одиночество его делало свободным от людей, которые ему быстро наскучивали, от которых, как полагал он, один только шум да суета, пустота и никчемность. Ну что ж… истинный отшельник никогда не скучает в обществе собственных мыслей…

Чем он ещё занимался в своем уединении?.. Утром, по пробуждению, принимал ванну, завтракал и какое-то время проводил за бумагами в своем кабинете. Затем, одевшись в красный камзол, светлые брюки-галифе и высокие, коричневого цвета и с золотыми шпорами сапоги, украшенные по голенищам кисточками, вскакивал на своего любимого рысака, пришпоривал его хлыстом и уносился из дома в поля и луга своей необъятной вотчины.

Восторг и восхищение вызывал этот роскошный седок, грациозно восседающий на своем огромном чёрном жеребце. А тот, почти не касаясь копытами земли, сливался с потоками воздуха и даровал своему хозяину ощущение полета, свободы, помогал отвлечься от всего земного и бессмысленного.

После конных прогулок, счастливый и одухотворённый, возвращался он домой, принимал ванну и надевал на себя свою любимую домашнюю одежду. Это были светло-коричневого цвета узкие брюки с золотыми лампасами, заправленные в чёрные лакированные сапоги, свободного кроя рубашка, сшитая из белого батиста, большой отложной воротник которой и высокие манжеты длинных пышных рукавов украшало изящное французское кружево. Рубашку барон заправлял в брюки, на пояс брюк надевал широкий, чёрного цвета кожаный ремень с крупной позолоченной пряжкой.

Верхние пуговицы рубашки барона всегда были расстегнутыми до середины его широкой могучей груди, что позволяло узреть на ней золотой, круглой формы увесистый медальон с раскрывающимися створками. Медальон был прикреплен к толстой золотой цепочке, надетой на его шею. Витиеватые грани этой цепочки завораживающе поблескивали в потоках падающего на них света.

Лицевую створку медальона украшала какая-то мудреная, магическая пентаграмма, чётко вычерченные линии которой были инкрустированы самоцветами. Какие задачи возлагал на эту пентаграмму ее обладатель, можно было только догадываться… Возможно, ее задача заключалась в том, чтобы создавать своему хозяину мощную энергетическую защиту от любых посторонних на него воздействий… А может, обеспечивать ему подпитку новой энергией… А может, освобождать его ауру от негатива… Кто ж его знает… Но несомненно одно!.. Медальон этот таил в себе какой-то магический смысл! Таил! Несомненно, таил! А вот какой, об этом известно было только его хозяину…

Ну?.. А что же таилось между створками медальона? Может… там таился миниатюрный портрет его любимой женщины? А может, локон с её головки? А может, лепестки цветка, к которым прикасались её уста? О, не-е-ет!.. Створки медальона уж точно ничего между собой не таили… И об этом было известно всем… Увы… Сердце барона Стефана-Райнхольда Ордоновского было свободным всегда!.. И об этом тоже было известно всем без исключения…

После обеда барон подолгу просиживал в своем кабинете… Там, с великой озабоченностью, углублялся он в просматривание документов по ведению расходов и доходов своего хозяйства, оставленных для него на рабочем столе кабинета управляющим имения паном Обуховским. А ещё… уж очень он любил перечитывать рукописи своих предков. Это помогало ему поддерживать контакт с ними, давно покинувшими этот мир, помогало узнавать их пристрастия, вкусы, обычаи, таланты, раскрывать тайны их интимных отношений, причины обид и притязаний…