Текст книги "Звезда Серафима Саровского… Звезда любви…"

– Отец говорил мне, при последней нашей с ним встрече в Варшаве, что у него есть в планах покинуть Польшу и переехать жить в Америку… в Нью-Йорк. Там, в Нью-Йорке, живет и работает в «Метрополитен-Опера» его любимый итальянский тенор Энрике Карузо. Он говорил мне, что когда слушает его пение, словно молодеет душой и телом. Но… о переезде в Лондон и словом не обмолвился… Странно как-то!.. – встал он с кровати и отошел к окну. Стоя там, тихо глядел в сад и о чем-то раздумывал. – Но я догадываюсь, почему отец уехал в Лондон, – наконец, продолжил он. – В Лондоне живет его кузен – барон Бенедикт Ордоновский, с которым они очень дружны с самого детства. При каждом удобном случае отец любил наведываться к нему в Лондон. И тот довольно часто навещал его, своего двоюродного брата Стефана Ордоновского, в Варшаве. И не только в Варшаве. В имении его под Гродно частенько отдыхал. Кстати сказать, барон Бенедикт Ордоновский внешне чем-то очень похож на своего брата Стефана. Тоже большого роста, тоже имеет могучую, атлетически сложенную фигуру. Одним словом, представительный мужчина…

– Только рыжий, – язвительно вставил Станислав.

– Ну почему – рыжий?.. – недовольно взглянул на него Михаил. – Он не рыжий… Он блондин с голубыми глазами.

– Да какой он там, к чёрту, блондин!.. Рыжий! Одно слово, рыжий! – принялся настаивать на своем Станислав. – У него даже веснушки на лице и руках рыжие. Знаю я прекрасно этого барона Бенедикта Ордоновского! С самого раннего своего детства знаю… Неразлучные эти братья Ордоновские частыми гостями в доме моих родителей были. Дом-то наш в Варшаве недалеко от дома барона Стефана Ордоновского находится… Знал бы ты, Михаська, насколько этот барон Бенедикт Ордоновский на женщин падкий! О, Matkо Boska i wszyscy Święci! – взялся за голову Станислав. – Как-то раз имел я возможность понаблюдать за ним на одном из приемов в доме моих родителей. Ох, как он мою матушку и ее подруг своими похотливыми глазками утюжил… А уж какой зло-о-ой!.. Какой властолюбивый и деспотичный!.. По своему внешнему облику, да и по своему внутреннему содержанию, он мне всегда древнеримского императора Нерона напоминал. У моего деда в кабинете стоял бюст Нерона и я, когда был совсем маленьким, всегда думал, что это барон Бенедикт Ордоновский…

– Да-а-а уж… – покачал головой Михаил, – что и говорить, братья Ордоновские – это страшная сила!!! Когда они на пару в имении собирались, тут уж вся дворня и все жители близлежащих деревень из своих нор и носа не казали! Особенно, когда они скачки наперегонки устраивали!.. Самое, что ни на есть, их любимое занятие… Глаз не оторвать было от двух этих роскошных седоков в красных куртках, в белых обтянутых рейтузах, обутых в высокие черные сапоги с золотыми шпорами и восседающих на мощных чёрных жеребцах. Вся земля в округе сотрясалась под топотом копыт этих коней, уносящих их в неведомую даль. Мне доводилось быть свидетелем подобных картин, – углубившись в воспоминания, тихо сказал Михаил. – Впечатляющее, очень впечатляющее зрелище. А по вечерам любили братья Ордоновские у себя в доме гостей собирать. Музыка, женский и мужской хохот из окон дома доносился. Весь дом стойким запахом парфюма, алкоголя и дымом сигар пропитывался. Двор дорогими экипажами был заставлен. Слуги только и успевали сновать – то из кухни с готовыми блюдами в дом, то из дома на кухню, с грудой грязной посуды. А по ночам фейерверки пускали. Все окрестные собаки потом до утра успокоиться не могли, а кони в конюшнях едва ограды не сносили… Мы с моим гувернером тоже всю ночь в своем флигеле уснуть не могли.

– Как-то однажды, – продолжил вспоминать Михаил, – когда мне было лет шесть, а в это время я уже жил в усадьбе барона, стоял я на парадном крыльце его дома и наблюдал за сгущающимися на небе свинцовыми облаками, в которых пульсировали канонады разъяренных молний. Сильнейшая гроза как раз собиралась, и это зрелище меня просто-таки заворожило… Слышу… топот копыт издали доносится, аж гул от земли идет… И тут братья Ордоновские, Стефан и Бенедикт, на чёрных своих жеребцах из-за пролеска показались. Скачут во весь опор, только длинные кудри их волос на ветру развеваются. Так, на огромной скорости, и внеслись они в ворота усадьбы. Тут уже и конюхи бегут, чтобы у них коней принять… Стефан и Бенедикт, едва кони приостановились, спрыгнули с них и направились к крыльцу дома. Барон Бенедикт, взбегая по ступенькам крыльца вверх, мимоходом взглянул на меня и, с пошлой ухмылкой на устах, спросил у брата Стефана:

– Этот, что ли, твой?..

– Этот!.. – усмехнувшись одними глазами, ответил тот…

Барон Бенедикт приобнял его на ходу за плечи, и, что-то прошептав ему на ухо, громко рассмеялся… Потом, несколькими днями позже, я еще раз столкнулся лицом к лицу с этим бароном Бенедиктом… В тот день было очень тепло и солнечно, и я купался в озере, что рядом с домом барона. Со мной был мой гувернер. Когда я вышел из воды и гувернер стал просушивать полотенцем мои волосы, мы услышали с ним грохот колес экипажа и тяжелый топот копыт. Это откуда-то братья Ордоновские в свое имение возвращались. Когда проезжали мимо нас, барон Бенедикт приказал кучеру Яцку приостановить экипаж. Какое-то время он пристально рассматривал меня со стороны, потом неожиданно крикнул: «Эй, ты! А ну-ка, подойди сюда!..». Я подбежал к коляске, в которой он восседал рядом с моим отцом. Окинув меня пренебрежительным взглядом, он перевел его на брата и, пожав недоуменно плечам, спросил его: «Ну?.. И зачем он тебе тут?..» Затем пнул ногой кучера в спину, и экипаж их сорвался с места…

– И больше вы с ним не встречались? – не глядя в глаза Михаила, тихо спросил его Станислав.

– Почему не встречались? Встречались… И неоднократно… Но он проходил мимо меня, как мимо пустого места… Уверен, окажись он на месте своего брата Стефана, никогда бы не признал во мне своего сына, пусть даже трижды на него похожего, а уж тем более, рождённого от какой-то там батрачки. Так что… моему папеньке еще должное отдать надо… Какое-никакое, а своё внимание он мне всё-таки уделил. Учил, кормил, одевал… В доме его мне хорошо жилось. Вся прислуга меня чтила только потому, что я сын самого барона Ордоновского. И поверь, для них не суть важно было, что я внебрачным его сыном был. Только и слышалось со всех сторон: «Паныч кушать изволит? Паныч спать изволит? Может, паныч чего-то вкусненького желает?» Вот такие дела, Станек! – вернувшись из своих воспоминаний, тихо вымолвил Михаил. – Скорее всего, к нему, к кузену Бенедикту, отец мой и уехал. Вот только странно, почему в разговоре со мной накануне моего отъезда из Варшавы он и словом не обмолвился, что намеревается покинуть отечество и отправиться непосредственно в Лондон?.. Причём, навсегда…

– Не счел нужным!.. – хмыкнул Станислав. – Где это видано, чтобы сам барон Ордоновский перед кем-то отчитывался?!! А уж тем более, перед тобой!..

– И ведь действительно, кто я такой, чтобы он передо мной отчитывался? – глубоко пожал плечами Михаил. – А то, что уехал из страны, понять его можно. Что его тут держит?.. Родители его давно уже умерли. Имение свое в Гродненской губернии он продал. Последнее время оно ему, как ярмо на шее, было – из-за бесконечных хлопот, связанных с ним. А ведь он любитель свободы, любитель путешествий. Однако не так давно поделился он со мной печалью своей… Оказывается, почти каждую ночь ему снится имение его. Покоя оно ему не дает. «Словно зовет и зовет меня обратно к себе», – признался он как-то мне с сердечной болью. Теперь-то он понял, насколько ему было дорого всё то, что связывало его с тем местом в Гродненской губернии, где он родился и вырос… где всё было устроено так, как ему нравилось… Где он расслаблялся от суеты городской жизни… где долгими вечерами, лёжа у камина, мог над чем-то размышлять, что-то вспоминать, что-то с чем-то сопоставлять… Там он имел возможность прикасаться руками к тем вещам, к которым когда-то прикасались руки его предков… Имел возможность читать их письма, дневники, деловые бумаги, которые в изобилии хранились в его библиотеке… Не хватает ему теперь тех родных просторов, которые окружали его дом в имении. Не хватает ему коня его, Ганса, которого и в живых-то давным-давно уже нет, а он все вспоминает о нем с болью в сердце. Ганс для него одним из его любимых коней был. «Никаких бы денег не пожалел, чтобы вернуть свою прошлую жизнь обратно, которой я когда-то жил в имении… – говаривал он мне. – Никаких бы денег не пожалел, чтобы вернуть обратно своего коня Ганса. Вскочить бы на него – и понестись во весь опор по полям да лугам милой моему сердцу вотчины…».

– Ладно!!! Хватит о нем!.. – поморщившись, отмахнулся от его воспоминаний Станислав. – Я смотрю, ты настолько в своем папаше растворился, что готов уже и сам вместо него разрыдаться. Не стоит он ни слез твоих, ни твоего внимания! Видите ли, никаких бы денег он не пожалел, чтобы вернуть обратно своего коня Ганса. Лучше бы он никаких денег не пожалел, чтобы сделать достойной жизнь своего сына! Всё! Хватит о нем! Уехал, и чёрт с ним! Лучше вот что скажи… Сколько он на твой счет денег в Банк положил? Можешь мне озвучить эту цифру?

– Тех денег мне бы вполне на год безбедной жизни и учебы в университете хватило… Но я же купил на них дорогущие картины на библейские сюжеты. Говорил тебе уже об этом… А когда был в Каленевцах, то родителям немного оставил…

– Понятно! – с горечью усмехнулся Станислав. – Из этого следует только одно – денег у тебя нет!.. На барона Ордоновского в свете последних событий рассчитывать тебе больше не приходится. Он теперь надумал в Англии свои корни пустить. Вернется ли обратно в Царство Польское – это сложный вопрос… В семьдесят лет в такую-то даль много не наездишься. Так что рассчитывать, братишка, тебе придется теперь только на самого себя. Поэтому… первое, что от тебя сейчас требуется, это выкинуть из головы Анну и все свои усилия приложить к учебе. Тобою пройден уже большой путь, осталось совсем немного. Потом, когда ты состоишься, как личность, у тебя таких Анн более чем предостаточно будет…

– От Анны я не откажусь! – угрюмо, но с настойчивыми нотками в голосе произнес Михаил. – Не смогу я без нее! Понял меня?!! Не смо-гу!!!

– Тебе нужно получить образование!!! Без него ты никто и звать тебя никак!!!

– Станек!.. Ты же сам сказал, что у Анны на конец сентября назначена помолвка с паном Журомским. Не удивлюсь, если княгиня Козловская, мать Анны, заметив, что ее дочь серьёзно заинтересовалась мною, в экстренном порядке, безо всякой помолвки, выдаст ее замуж за своего кузена. А если у меня не будет Анны, то зачем мне образование?!! Зачем?!! Без неё у меня жизнь не получится! Я убью себя!!! Это моё последнее слово!!!

– А без образования, да еще с Анной на шее, у тебя жизнь получится? – вспылил Станислав…

– А с образованием, но без Анны? Получится?!! – проорал ему в ответ Михаил…

– Получится! Еще как получится!!! – с уверенностью воскликнул Станислав. – Даже не сомневайся! Как только придет к тебе осознание того, что этой женщины никогда рядом с тобой не будет, успокоишься и заживешь в своё удовольствие. Впрочем, как и она без тебя… Тем более, еще не вариант, что у вас получится ужиться вместе. Сам знаешь, что несбывшаяся любовь разбивает сердца, а сбывшаяся – тарелки на головах…

– Станек!!! Давай оставим этот разговор!.. – устало махнул рукой Михаил. – Анна – это мое всё!!! Без неё я своей жизни не представляю. Я полюбил её. Полюбил очень серьезно! Это последнее мое слово…

– Как у тебя удивительно быстро все получается!!! – всплеснул руками Станислав. – Только вчера на балу ты тоже самое говорил мне о своей пряхе, об Ольге Левашовой… Говорил, что на такой, как Ольга, женился бы не раздумывая и прямо сейчас же!

– Я не испытал к Ольге тех чувств, которые пробудила во мне Анна. Уверен, если бы Ольга оказалась в моей постели – это был бы первый и последний раз в наших с ней жизнях…

– Откуда ты знаешь, ни разу не попробовав? А вдруг бы понравилось?..

– Нет! Не понравилось бы!.. Чувства, которые я испытал к Ольге, мне уже знакомы. Я неоднократно испытывал их и к другим женщинам. И финал подобных отношений мне известен…

– Хорошо!.. Тогда поясни мне, откуда у тебя уверенность в том, что ты в первую же ночь не разочаруешься и в Анне? Ты же не знаешь, какая она в постели. Или… ваши отношения от духовных уже успели перерасти в физические?..

– Вздор!!! Какой вздор!!! – подскочил с кровати взбеленившийся Михаил. – Ты молотишь сейчас полнейший вздор! – снова сел он на кровать и, схватив подушку-думку, оказавшуюся у него под боком, отшвырнул ее далеко от себя в сторону. – Анна – не та женщина, которую можно с полуоборота затащить в постель. За такими, как она, женщинами долго и терпеливо ухаживают… Сражаются на дуэлях… Пишут им стихи… Ползают у них в ногах, прося для себя пощады! Тебе этого не понять, поскольку ты еще не повстречал на своем жизненном пути ту единственную, предназначенную судьбой только для тебя одного.

– Чтобы что?!! – побледнел Станислав. – Чтобы писать ей любовные сонеты и ползать в её ногах, прося у неё пощады за то, что не угодил ей в очередном её вздоре?!! Вот так превесело… Да ещё не родилась та женщина, которая кинет меня к своим ногам!!! Станислав Войцеховский, потомок одного из старейших шляхецких гербов на Литве и Короне, внук самого барона Генриха Ландсбергиса, никогда и ни у кого в ногах не ползал и ползать не будет!!!

– Все, Станек! Успокойся!!! – положил Михаил ладонь на колено взбеленившегося друга. – А то сейчас чувств лишишься! Бледным стал, как отдаленная от солнца преисподняя…

– Убери от меня свою руку! – скинул его руку со своего колена Станислав. – И слушай, что я тебе говорю! Слушай, что я пытаюсь довести до твоего сознания!

– Ладно… Что ты там хочешь довести до моего сознания? Говори! – притих Михаил.

– Хочу довести до твоего сознания, что ты, пан Богдан, и в самом деле потерял разум из-за этой Анны!!! А ведь она, эта Анна, и будет для тебя еще одним испытанием, подстроенным тебе твоей зловещей судьбой. Именно об этом и предупреждала тебя твоя варшавская ведьма. Она, судьба твоя, подстраивала тебе уже много обидных, уничижающих твое человеческое достоинство ситуаций. Вспомни гимназию… Но ты оказывался способным противостоять ей, своей судьбе. Оказывался способным, несмотря ни на что, сохранять свою честь и своё величие. Этим ты и привлек мое внимание к себе еще тогда, в гимназии, и сумел добиться моего расположения, поскольку я ценю людей с чувством собственного достоинства, людей с железной волей, не позволяющим сломить себя ни при каких жизненных обстоятельствах. Докажи и сейчас это! Докажи мне и самому себе, что ты прежний Михаил Богдан! Тот, который справится и с этим новым испытанием, посланным ему безрассудной судьбой. Докажи, что ты не позволишь ей в очередной раз поизмываться над собой, не позволишь ей кинуть себя к ногам княгини Козловской, прося у неё руки и сердца её дочери. Ведь за любовь с её дочерью ты поплатишься горестями, страданиями и огромными житейскими проблемами, которые лишат тебя достойного будущего и, как личность, втопчут в грязь. И если тебя это не пугает, то подумай об Анне. Ведь и ей, ради вашей любви, придется принести себя в жертву…

– Ты не прав, Станек! Ты сейчас очень не прав! Нам с Анной есть чем оправдаться друг перед другом. Есть!..

– Чем?..

– Мы подарим друг другу любовь! Ту любовь, о которой мечтают все живущие на земле люди. Ту любовь, которая случается раз в тысячу лет! Неужели этого мало?

– Ну что ж… любовь – это хорошо… Очень хорошо!.. – нервозно доставая из портсигара сигарету и вкладывая ее в рот, зло ухмыльнулся Станислав. – Хорошо-то хорошо, пан Богдан, но только до тех пор хорошо, пока не захочется тебе и твоей супружнице кушать, да еще красиво одеться,

– прикурил он от зажигалки сигарету. – Да еще… пока не захочется тебе, со своей любимой женщиной, завалиться в красивую кровать, находящуюся в красивом доме, и не захочется побаловать ее, свою любимую, дорогими безделушками, приглянувшимися ей. А она-то, богиня твоя Эрато, толк во всем этом знает. Ох, как прекрасно знает!.. – затянулся он нервозно сигаретой и выпустил в сторону Михаила струю сигаретного дыма. – Но всего этого, перечисленного сейчас мною, у вас с Анной никогда не будет! Представляешь, Михаська?.. Никогда!!!

– Зато будет любовь, Станек, и это немаловажно…

– Одной любовью сыт не будешь, пан Богдан!.. А значит, обречены вы с Анной страдать!.. В любом случаи страдать, несмотря на свою неземную любовь!… И страдать вам придется от постыдной бедности… Вот в чем вся беда, братишка…

– Я увезу Анну в Варшаву… Вот только кончится война, и мы уедем с ней в Варшаву. Там, впоследствии, я и окончу свой университет. Поживем с ней пока у пани Стахи. Пани Стаха – она мне, как мать родная. Она меня всегда очень любила! А раз она любила меня, то полюбит и мою жену Анну.

– Да!.. Так оно и есть! Пани Стаха чтила тебя!.. Однако… посмею заметить, что чтила она тебя не только за твои прекрасные глаза либо за твое превосходное умение рассуждать о Господе нашем, Иисусе Христе, а в первую очередь за то, что за комнату, которую ты у нее снимал, папенька твой, Ясно Вельможный пан Ордоновский, платил ей хорошие деньги. Заметь!!! Очень хорошие деньги! Ведь комната эта не где-то там… на рабочей окраине города, а в центре самой Варшавы! Да еще, что немаловажно, в престижном доме. Да еще, плюс ко всему, немалую сумму денег он доплачивал ей за полный твой пансион, на котором ты у неё находился. Вот и жил ты у нее припеваючи и ни в чем себе не отказывая. Накормленный, обстиранный, обласканный… Но теперь-то у тебя богатого папеньки больше нет. А значит, нет и денег на оплату элитного жилья и ласкового обхождения со стороны пани Стахи. Чем собираешься платить женщине, которая, так же, как и ты, нуждается в деньгах, коль уж часть своего элитного жилья сдает постороннему человеку?

– Как это, чем платить буду?.. – в задумчивости пожал плечами Михаил. – Работать пойду…

– Улицы будешь мести? – продолжая покуривать сигарету, спросил его насмешливо Станислав.

– Или… устроишься сторожем в господский сад, охранять урожай яблок от вездесущих мальчишек? А может… будешь дрова людям колоть? А может, устроишься истопником, или, может, кучером?.. О!!! Тогда давай сразу ко мне… Аркашку уволю, а своим кучером сделаю тебя, человека, практически, уже с высшим университетским образованием в кармане…

– Кучером я всегда успею… Надеюсь, что и без высшего образования с этим немудреным ремеслом сумею справиться, – попробовал отшутиться Михаил. – А вот делать мебель смогу. Да, да! Именно так!!! – вдруг с воодушевлением воскликнул он. – Ведь у меня прекрасное ремесло столяра-краснодеревщика в руках! Да и по плотницким делам я неплохой мастер. Открою свою мастерскую по производству мебели. Да лучше моей мебели во всей Варшаве не будет!

Пламенный монолог своего друга, Станислав выслушал с гримасой нескрываемого презрения на лице.

– Ах, да!.. Ты же у нас плотник!.. – поморщился он вдруг, словно от зубной боли. – Ну, надо же… как же я мог об этом забыть?.. – прошёлся он туда-сюда по комнате с вложенными в карманы брюк руками. Наконец, приостановившись у зеркала, окинул взглядом свое отражение в нём, достал из прорезного кармашка своего синего атласного жилета карманные часы «GUSTAVBECKER» и, посмотрев на их циферблат, тихо вымолвил:

– О-о-о… времени-то уже сколько!.. Ладно, плотник, пойду-ка я к себе в кабинет, с документами поработаю. Работы у меня мно-о-ого! Только и успевай разгребать, – спрятал он обратно свои часы в кармашек жилета… И тут… его взгляд упал на фрачный костюм Михаила, сваленный им на спинку кресла по возвращению с бала. – Кстати, пан Богдан!.. Князь Козловский в своем приглашении на бал пояснил тебе, какая форма одежды приветствуется на балу?

– «White tie», – без энтузиазма ответил ему Михаил…

– Правильно!!! «White tie»!!! Ну и?.. Ты уже решил для себя, в чём поедешь в дом князя Козловского на бал?

– В смысле?..

– Меня интересует, в чём ты собираешься идти на бал в дом князя Козловского? Во фрачном костюме?.. Или… в одежде плотника?..

В глазах Михаила вспыхнула ярая обида…

– Понял тебя!.. – ухмыльнулся Станислав. – Значит, все-таки во фрачном костюме… Тогда… почему же не в одежде плотника?..

– Ты что, поиздеваться надо мной вздумал? – вспылил Михаил. – Я смотрю, тебе просто-таки в удовольствие затронуть мою честь!!!

– Ты обиделся, что я затронул твою честь?.. Хмм… И это только потому, что поинтересовался у тебя, не собираешься ли ты пойти в дом князя Козловского в одежде плотника?

– А почему, пан Войцеховский, ты считаешь, что вопрос подобного рода не может затронуть мою честь?!

– А почему ты, пан Богдан, считаешь, что честь князя Козловского, деда Анны, не будет затронута, когда ты его любимой внучке княжне Анне предложишь всю её жизнь провести рядом с человеком, одетым в одежду плотника?

Михаил сильно нахмурился…

– Может быть, всё-таки что-нибудь ответишь? Или… нечего?.. – устремил Станислав на него выжидательный свой взгляд.

Михаил, сидя к нему вполоборота на краешке кровати в своей до самых пят ночной сорочке, с большим кружевным воротником и пышными воланами на концах ее длинных рукавов, молчал и нервозно теребил рукой белый атласный бантик, украшающий наволочку подушки.

– Тогда давай-ка я за тебя отвечу!.. – сверля взглядом его затылок, предложил ему Станислав. – А отвечу я тебе следующее, Богдан… Все дело в том, что ты не столько Анну любишь, сколько самого себя. Причём, беззаветно… Любишь ты всегда и во всем потворствовать своим прихотям и своим капризам!

– Что-о-о?!! – подпрыгнул с кровати донельзя возмущённый Михаил. – По твоему мнению, я использую Анну, чтобы потворствовать своим прихотям?!! Да в своём ли ты уме, господин Войцеховский, если предъявляешь мне сейчас обвинения подобного рода?! Я Анну полюбил! Полюбил искренне!

– Уж так и полюбил?..

– Да! Полюбил!!! И она меня полюбила!..

– И уже успела тебе в этом признаться?

– Конечно, нет!.. Но это и без слов понятно!.. Понятно по ее взгляду, – снова присел он на кровать…

– Вот видишь, что ты натворил!.. – с укором смотрел на него Станислав. – Своим сладким, призывным взглядом ты в два счета сумел возбудить в Анне заинтересованность собой, тем самым затянув её в свои любовные сети. Ты прекрасно знаешь, что наделен пленительной, демонической красотой. Красотой, которая сводит женщин с ума. И ты умело используешь её… Очаровываешь ею женщин… Обольщаешь их… Лишаешь несчастных рассудка… Если бы ты видел со стороны, как ты смотришь на женщин! Ты погружаешься взглядом в глаза женщины, в самую их глубину, туда, где притаилось все самое её сокровенное – ее суть… Затем, источая непреодолимое желание любить её, ты начинаешь выманивать несчастную к себе из тайников ее души наружу. Манишь и манишь… Манишь и манишь… Манишь, чтобы любить. Любить непременно сейчас же… Любить сию же минуту… Не давая ей опомниться, не давая ей осмыслить происходящее. Разве это честно?..

– Не знаю, что ты такое говоришь! – еще сильнее нахмурился Михаил.

– Зато я знаю, что говорю!..

– О, Jezus Maria!.. – тут же подпрыгнул с кровати Михаил. – На себя бы посмотрел со стороны! Сам-то не так на женщин смотришь? – отшвырнул он от себя в сторону ещё одну попавшуюся ему под руки подушечку и снова сел на кровать.

– Правильно! Точно так же и смотрю… Поэтому и знаю, о чем говорю! – резонно заметил Станислав. – Использовав свой испытанный прием, ты, пан Богдан, в одночасье влюбил в себя и Анну! Эту совсем еще молоденькую барышню… Девочку, которая на одиннадцать лет тебя моложе. Если бы ты не обратил на нее внимания, то не подарил бы ей надежду грезить о тебе, как о своем потенциальном женихе. Сидела бы она сейчас преспокойно дома и не мечтала бы о встрече с тобой. Ну… может, только вздохнула бы пару раз, сказав: «Ох! До чего же красив этот пан Богдан!..

Наверное, с ним сладко целоваться и миловаться… Интересно, кто та женщина, которую он сможет полюбить серьезно и навсегда! Да и существует ли такая? Скорее, нет… Ведь этот мужчина не создан для серьезных отношений. Этот мужчина должен принадлежать многим женщинам»… Вот и все!!! Представляешь, пан Богдан – всё!!! И всё ее внимание было бы сейчас направлено в сторону пана Журомского, способного обеспечить ей роскошную жизнь в какой-нибудь далекой отсюда, благополучной стране. Да! Соглашусь, что, скорее всего, она не любила бы его! Но была бы любима! Была бы богата и не знала, что такое постыдная бедность, в которую ты ее за собой позвал… Так что подумай, сын Эфира, очарованный могучей страстью к земной женщине, как тебе лучше поступить в создавшейся ситуации – оставить барышню в покое или обречь её на вечную нужду рядом с собой…

Михаил не без внимания выслушал тираду своего друга… Хотел было уже обидеться на него… да передумал. Чего уж… Привык он принимать своего друга Станислава таким, какой он есть, со всей его правдой в глаза… Тяжело вздохнув, он только еще больше отвернулся от него и погрузился в свои, только одному ему известные размышления…

– Вот и прекрасно!.. Значит, тебе есть, о чём подумать! – глядя в его спину, резюмировал Станислав. – Вот и думай… А я пойду прикажу Кристине, чтобы она привела в порядок твой фрачный костюм, – взглянул он снова на костюм Михаила, небрежно лежащий на спинке кресла. – Пусть почистит его, отутюжит и аккуратно развесит на плечиках в твоем шкафу. 9 сентября едем на бал в дом князя Козловского… Кстати, пусть заодно поможет тебе привести себя в порядок: принять душ, причесаться, побриться, одеться… Уже пол дня прошло, а ты всё в ночной сорочке ходишь. А как будешь готов, прикажу обед подавать. Встретимся в обеденном зале… Да!.. Чуть не забыл!.. Сегодня вечером у нас с тобой в доме гости будут…

– Какие еще гости? – не понял Михаил…

– Подполковник Левитин пожалует, со своими друзьями, офицерами Генерального штаба…

– Какой еще подполковник Левитин?.. – призадумался Михаил. – А-а-а… Это тот, которого мы вчера по дороге на бал повстречали? – неожиданно вспомнил он.

– Именно так! – подтвердил его догадку Станислав. – А теперь, хватит сидеть в прострации! Быстро приводи себя в порядок, и, как будешь готов, приходи в обеденный зал. Буду тебя там ждать…

Сказав это, Станислав решительно направился к двери. Но… на её пороге приостановился и оглянулся на Михаила, который вновь, погрузившись в свои, только одному ему известные раздумья, одиноко и очень уныло сидел на краешке кровати. И та печаль, которая окутала его, та отстраненность от реального мира, которая властвовала над ним – всё это вкупе наводило на мысль, что парень и в самом деле влюбился. Влюбился серьёзно. Настолько серьёзно, что справиться ему с этим чувством, скорее всего, уже будет не под силу…

«Неужели варшавская гадалка, и впрямь, оказалась права?.. – уже на полном серьезе призадумался Станислав… – Неужели Михаське, и впрямь, не побороть в себе чувство любви к Анне?.. О, Wielkie Nieba… – горестно покачал он головой, – Jaka szkoda!.. Такому парню жизнь загубили!..»

– произнёс уже вслух, покидая его комнату…

Оставшись наедине с самим собой, Михаил почувствовал себя очень одиноким и опустошённым… Его вновь стали одолевать мысли об Анне, но, после разговора со Станиславом, уже не восторженные и радужные, как прежде, а напротив, безрадостные и бесперспективные. Он серьёзно задумался над тем, сможет ли эта избалованная вниманием знатных кавалеров барышня, да еще принадлежащая к роду титулованных дворян, действительно заинтересоваться им настолько серьезно, чтобы решиться пойти с ним рука об руку по жизни? А что, если он для нее – только очередное её ветреное увлечение?…

«Даже если Анна и согласится стать моей женой, мать её никогда не благословит наш брак, – поднявшись с кровати и подойдя к отворенному в сад окну, принялся раздумывать он. – Нет ничего глупее, чем рассчитывать на что-то серьёзное в этой ситуации. Ну, кто я такой? Сын крестьянки… Сын женщины, которая пекла хлеб в усадьбе своего Пана… Да еще эта нищета проклятая!..» – обреченно махнул он рукой.

– Не-е-ет! Это приговор!!! Это приговор нашим с Анной зарождающимся отношениям! – с отчаяньем воскликнул он вслух. – И ведь какая глыба, помимо княгини Козловской, перекрывает мне все подходы к ней! Сам пан Тадеуш Журомский! Богатейший наследник всех своих родственников – двух дедов, сколотивших капиталы для своей семьи благодаря производству угля в Польше, и отца, продолжившего укреплять казну семьи Журомских в угледобывающей отрасли Польши и где-то еще на Урале. И все это – за счет дармовой рабочей силы!!! – вырвался из его уст злобный упрек в сторону всего рода Журомских.

«Нет! Ничего у меня не получится с Анной! Ровным счетом ничего! – отошёл он от окна и, меряя шагами комнату, продолжил вновь придаваться горестным своим раздумьям. – На пути моем – богатейшее семейство Журомских! Людей, привыкших к роскоши! Привыкших к светской жизни в Европе… Людей, которые смогут дать моей Аннушке все то, чего она никогда не получит, находясь рядом со мной!.. Нет! Ничего у меня с ней не получится!» – тяжело вздохнул он, вновь остановившись у раскрытого в сад окна.

В дверь его комнаты робко постучали… Михаил позволил войти. На пороге появилась горничная Кристина…

– Пан Богдан! – глядя куда-то в пол, обратилась она к нему… Руки её при этом нервозно разглаживали складки белого кружевного передника, повязанного вокруг ее тоненькой талии. – Господин Войцеховский приказал мне забрать в чистку ваш фрачный костюм.

«Вот мой уровень!.. – с обидой и злостью на свою бездушную судьбу воскликнул в душе Михаил. – А ведь мне не кого-нибудь, мне княжну подавай!..» – принялся он накручивать себя вновь.

– Господин Богдан, – забирая его фрачный костюм, обратилась к нему снова Кристина, – господин Войцеховский приказал, чтобы я приготовила для вас ванну и привела в порядок все ваши вещи, которые за время дороги помялись в вашем багаже. Так вот, я должна поставить вас в известность, что все ваши костюмы, рубашки и жилеты давно уже отутюжены и висят на вешалках в шкафу. Я об этом позаботилась, когда вы еще на балу находились. Да!.. И вот ещё что!.. – спохватилась она. – Вот тут две пары ваших туфель которые я начистила, пока вас не было дома, – приоткрыла она дверцу шкафа и указала рукой на две пары его туфель, дружно выстроившихся в ряд на нижней полке шкафа. – Вот… на этой коричневой туфле сильно запутался шнурок, – с великой нежностью достала она из шкафа правую его туфлю, которая в её маленькой ручке выглядела, словно огромный корабль. – Так я этот шнурок еле распутала, – ласково улыбнулась она сначала Михаилу, а потом его туфле и с величайшим почтением поставила эту туфлю обратно на свое место – в шкаф.